До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь

Первым решился подойти к Вольке его ближайший дружок Сторожа, которого за быстрые и длинные ноги кликали Олешка.

– Ну что, Воль, темно уж скоро. Ща Медвежака за тобою приходить будет, – испугано затараторил Сторожа. – Иди сам к нему в дебри, а то на село беду накликаешь. Мы ужо с робятами сговорились сказать, что тебя в болото затянуло, чтоб не искали почём зря, а мы за тебя Перуну дары снесем, чтоб за храбрость отметил.

Но Волька только усмехнулся и, подбоченившись, сказал:

– Ну а что мне тот медвежака-то Чёрный, видал я его! Пусть только сунется.

На лицах ребят застыл суеверный ужас. А Волька нагло продолжал:

– Не боись, Олешка, не кручиньтесь, братцы, я со страху умом не тронулся.

– А что тогда? – удивился Бурей, самый рослый и храбрыйиз сверстников Вольки. – Биться будем, как положено воям? Я только за. Негоже нам, как ужам, под камни уходить, род позорить. Всем скопом навалимся, разорвём супостата, как собаки простого медведя рвут. Сами беду накликали, за нами и ответ.

– Да погоди ты, Буянка, не торопись Медведя рвать. Это твой батька Вой знатный, а мой охотник из лучших.

– Так не тяни, Волька, говори, коль есть что сказать, вон совсем темно уж. Я батькин топор взять не успею.

– Что ж, братцы, чтобы я да на зверюгу-супостата управы не нашёл. Как же, братцы, до такого удумать сямогли? Аж неприятно мне! Да чтобы меня медвежака какой напугал, тьфу на него.

И Волька демонстративно кивнул в сторону чащи.

– Слушайте, братия!

Волька присел на завалинку у избы, а вокруг него полукругом сели молодые охотники. После чего, выдержав положенную в данном случае картинную паузу, начал свой рассказ. Но, правда, чуть-чуть приукрасил его, так, самую малость, чтобы говорить складнее было.

Волька рассказал братцам о том, что весь день думал, как совладать с Чёрным медведем. Так крепко думал, так крепко думал, что даже в курятник не стал лезть, куда он похвастался накануне забраться и принести оттуда яиц на всю ватагу, чтобы в огне пожарить. Но это как раз все и поняли, и никто не осуждал Вольку за то, что он пустобрёх, сказал и не сделал. О том рассказал, как, когда уже вечерело, он решил обратиться к известно-мудрой бабе Листвяне, но не под юбку бабью спасаться, а оберег попросить чудесно-сильный, чтобы хоть шансы были с медведем совладать. А то не по чести выходит, медведь, он вон какой большой, все видели, а, Волька ещё пока рогатину носить маловат. Неравный бой есть убийство, а не битва. Баба Листвяна была занята важным родовым делом, горох разбирала, но, узнав про горе-горюшко, что над Волькой повисло и родом всем впридачу, дела отложила и пошла с богами говорить. Ну про то, что бабы с богами могут говорить просто глаза закрывая, все хорошо знали. Поговорив с Богами, баба Листвяна дала Вольке очень сильный оберег супротив медведя и наказала разбить. Правда, обо что разбить, Волька говорить не стал. Да это и так было понятно. На его плечах и волосах ещё не высохли пятна от заговорённой воды, что в глиняшке была. Так вот, до завтра, до полудня, Черный медведь не сунется. Он страсть как воды заговорённой боится. Ну а после ему меня и не взять, так как боги научили бабу Листвяну, как злодея отвадить. Нужно как рассветёт до колодезя али до любого родника со студёной подземной водой добежать и вёдрами ту воду таскать, чем больше вёдер перетаскаешь, тем больше в тебе духа студёной воды будет. А дух тот Чёрный медведь не переносит.

– Понятно?

– Понятно! – дружным хором ответили слушатели.

– А что так не переносит духа студёной воды? – на всякий случай спросил Олешка.

– Ну ты ваще! Что, не знаешь, что буркалы из огневой Смородины реки, а её, реку эту, подземные ключи затушить могут? Вот и оберегается ключей тех и воды студёной Медвежака, тьфу на него!

– Тьфу на него! – дружно выдохнули юные охотники, и дружно побежали в бабью избу, вечерять и сказочки слушать.

Не знал Волька только одного, что, как только разбил он глиняшку, что дала ему баба Листвяна, в тот же миг сама по себе разбилась ещё одна глиняшка, точная копия той, которую разбил он. А глиняшка та хранилась на полках пеня, что стоял в избе старой ведуньи, бабы Беляны, той самой, к которой Листвяна приходила дитятко вопрошать. Беляна, кряхтя, подошла к полке с оберегами и посмотрела, что там за новости на селе. Увидев, что глиняшкаЛиствяны лопнула, ведунья улыбнулась и сказала, почти не ворча:

– Ну спасибо, Мокошь-заступница, сподобила Листвянку наконец-то глиняшку разбить. А то срам-то какой, взрослая баба, волосы ужо в седину скоро пойдут, а ещё даже семерых детей не нарожала, ой непутёвая.

Посмотрев на разбитую глиняшку, Беляна удивилась странному запаху воды. Но запах этот был здоровый и путный, а раз так, то и бояться нечего, нормальное чадо родится. Что странный дух от воды, немудрено, сколько ж можно было глиняшку-то не бить, и удивляться тут нечему. Ох, как была девкой беспутной, так и осталась, и как её часом Медведь чёрный на сволок, ума не приложу.

О том, что у бабы Беляны разбилась вторая глиняшка, Листвяна даже и не думала. А зря не думала. Но она это время Листвяна была занята другим делом. Она говорила бабам в избе, чтобы те молодняку особо страшных сказок не рассказывали. Хлопот и так хватает, мальцам сопли ещё вытирать.

Как это ни странно, но время, как оно течёт в наши дни, так же и текло десять тысяч лет назад, фактически в том же ритме. Нет, само собой, в ту пору, когда жил да поживал Волька, зимы были позимастее, но лета, как и сейчас, проходили быстро. Всё так же времена года без устали сменяли друг друга, так же рождались и взрослели дети, уходили в чертоги богов старики.

Но для Вольки, несмотря ни на что, одно правило оставалось незыблемым, как само устройство мира. Едва проснувшись утром, он бежал на родник или колодец и наполнял малую кадушку, что стояла на том же месте, как и всегда, студёной водой. Баба Листвяна, правда, уже не заправляла порядками на той половине бабьей избы, где готовили еду на село. Она была вынуждена переехать в одну из малых изб, что располагались неподалёку, так как по весне, как сошёл снег, у бабы Листвяны совершенно неожиданно для всех, и для неё в первую очередь, родилась дочка. Сейчас маленькой Дарёнке, так назвали девчонку, шёл уже второй год, Волька каждое утро прибегал к бабе Листвяне в избу, приносил воды столько, сколько было нужно, и иногда играл с Дарёной в то время, когда баба Листвяна занималась по хозяйству или собирала ему какое-нибудь лакомство, ибо все знали, что от сладостей Волька никогда не откажется. Он очень любил бывать в избе у Листвяны, там всегда было хорошо и уютно, к тому же его мать, Звана, жила в соседней избе, и его сестрёнка, Утрёна, была погодка с Дарёной. Юному охотчему очень нравилось играть с этими девчушками, а девчонки были в восторге от того, как он с ними играет. Особенно когда он катал их на спине, изображая мохнозверя (мамонта), визг и смех тогда стояли на всё село. На игры и развлеченья у Вольки времени становилось всё меньше и меньше. Утром, после того как он принесёт всюду где нужно воды, начиналась стрельба по мишеням. Всё на том же самом стрельбище, что и раньше.

Волька с утра занятой делом, конечно, прибегал на стрельбу первым. Там его уже ждал дед Доброхлеб, который, пока не был отвлечён обучением всех парней, со знанием дела показывал Вольке разные хитрости стрельбы. В индивидуальном, так сказать, порядке. Ну а что, пока народу нет, почему бы не поучить мальца тому, что сам знаешь. А Волька был хоть и непутевым пареньком, но учеником прилежным и до охотницкого дела страсть как заинтересованным. Братцы же поначалу смеялись над Волькой, вернее, пытались его подколоть, называли в шутку Водоподбором. Но как-то раз Доброхлеб опять задержался с Волхвами по божьим делам, а Волька храбро закинул свой дубовый лук и колчан за спину и с вызовом сказал:

– Ну что, братцы, кто со мной логово медведя Чёрного ворошить, или забоялись?

После чего один, напевая песню охотчего мужа, пошёл в страшную чащу, в которую с тех памятных пор никто из ватаги и думать ходить не мог. Никто дразнить Вольку больше не пытался, а даже совсем наоборот. Выспросив у Вольки заветные слова, которые нужно говорить перед тем, как воду студёную набирать, чтобы Чёрного медведя отвадить, сначала особо храбрые, а потом и все остальные парни из ватаги стали бегать набирать студёную воду, чтобы в чащу без боязни ходить. В селе с тех пор, к великой радости всех сельчан, все ёмкости во всех избах полны были с утра раннего студёной водой. Сельчане смеялись украдкой над молодняком, но вида не казали. Нехай таскают, а то ещё обидятся, чего доброго. И здравствовали умную бабу Листвяну, что обеспечила посёлок водоснабжением.

Волька же относился к своему бремени очень серьёзно. И, что удивительно, каждодневный тяжкий, но приятный, труд приносил свои благие плоды. Руки у Вольки от тяжёлых вёдер становились всё крепче, а ноги всё сильнее и быстрее, глаз от занятий стрельбой и индивидуального подхода деда Доброхлеба всё острее и чётче, а пращу Волька вообще метал почти как его учитель. Короче говоря, одни прибытки.

Потихоньку Волька обогнал всех своих сверстников по силе и ловкости. Ну почти всех. Не мог он сдюжить в борьбе и силе только с Буреем. Но тот, правда, уже своей силой и статью заслужил право носить рогатину. И даже специальноекольцо для упора рогатины на пояс привесил. Ну и Олешку в беге, само собой, догнать никто не мог, в том числе Волька. Зато в стрельбе Волеславу равных не было. Даже бывалые охотчие мужи его хвалили. Так что Листвяна, сама того не желая, сослужила добрую службу не только роду своему, но и Вольке лично.

А время, меж тем, шло и шло своим чередом. Волька рос, мужал, становился настоящим охотником. Одним из первых в своей ватаге он получил право носить рогатину, и отец зачастую стал брать его с собой на охоту. Они подолгу пропадали в лесу, и с каждым новым днём Волька влюблялся в свои леса всё больше и больше. Он понимал лес и чувствовал его. Волька, которого всё чаще и чаще на селе называли его взрослым именем Волеслав, уже неплохо разбирался в повадках обитателей лесов и умел выслеживать зверя.

Как-тораз, он даже набрался наглости и подошёл к тому самому месту, где когда-то видел Чёрного медведя. Он тщательно обследовал яму, которая была под корнями поваленного дерева, после чего однозначно убедился, что несколько лет назад большой зверь лежал на этом самом месте. Правда, так как прошло уже довольно много лет с того памятного момента, Волька точно не мог сказать, кто. А времени прошло уже столько, что Утрёнка с Дарёнкой вовсю по бабьей избе бегают, шороху наводят, а баба Листвяна опять на общей кухне хозяйничает. Волеслав становился мужчиной. Но, несмотря на полученные навыки, Волька не мог точно сказать, что за зверь лежал на этом месте несколько лет назад и куда он потом ушёл. Но то, что зверь крупный, было очевидно. Об этом говорили края ямы, имеющие, несмотря на минувшие времена, неестественные формы осыпи, итаким образом заломленные после падения крупные корни дерева, что было явно видно, что их сломало животное. Ну а то, что зверь был силён и опасен, говорили оставленные им засечки на стволе. Правда, чем были оставлены эти засечки, когтями, клыками или чем-либо ещё, установить не представлялось возможным, так как кора дерева давно облетела, а ствол порос мхом.

Короче говоря, Волька лишний раз убедил себя в том, что все эти годы он имел достаточные основания опасаться Чёрного медведя, и, если бы не бабы Листвяны заступничество тогда, его бы уже и забыли давно в роду, ну бегал такой Волька, да медведь Чёрный забрал.

Волька вырос, и Чёрный медведь был ему уже не страшен, но у него так и осталась привычка подниматься ни свет ни заря и бежать за водой. Хотя Волеслав уже считался взрослым, мог носить рогатину и жил в мужской избе, в женской избе всегда были полные кадьи студёной воды, которую он добросовестно таскал каждое утро. Пытался было отделаться от этой вредной привычки, воду по утрам таскать, да, во-первых, совестно было, как-то перед бабами неудобно, они, конечно, ничего не скажут, но расстроятся, ведь привыкли уже за годы, что воды вдоволь, будут сами таскать, время тратить, и каша у них не такая вкусная будет. А во-вторых, он настолько привык с тяжёлыми вёдрами по утрам бегать, что, раз тяжести с утра не потаскает, весь день себя неловко чувствует, как будто нехватает чего.

Ну а медвежака Чёрный плохим охотником оказался, до встречи в следующей жизни. Не судьба, видать, была парнягу словить. И Ящуру с Чернобогом, дружкам своим, кланяйся от меня, не взяли они Волеслава из племён Кривичей, из рода Родославичей, не взяли! Дудки вам!

Но, тем не менее, непутёвый нрав Вольки никуда не делся и брал своё. Волька постоянно впутывался в различные истории, которые, хвала Роду заступнику, заканчивались всегда благополучно. Но в один прекрасный день, вернее, прекрасное утро, боги, которые, видимо, устали от Волькиных проделок, решили послать ему настоящие испытания духа и характера.

Глава четвёртая. О том, что крепкий и здоровой сон может открыть новые горизонты

Утро, совершенно обычное, обещавшее совершенно обыденный день, началось как всегда. Волька встал, жил он уже в малой мужской избе, добежал до женской избы, схватил вёдра и по привычке натаскал воды в кадьи. Потом чуть-чуть поиграл с проснувшимися Утрёнкой и Дарёнкой, которых он по-доброму дразнил «Снежанкой» и «Барашкой», потому что у Утрёны были белые длинные волосы, как снежная вьюга летавшие за ней, когда она бегала, а бегала она постоянно, а у Дарёнки волосы были очень редкого золотисто-пшеничного цвета, вившиеся мелкими завитками, и походили на шерсть барашков, что было очень забавно. Ни Листвяна, никто ещё из баб, не могли расчесать эти золотистые кудряшки, и по сему Дарёнке вечно обрезали волосы по уши, чтобы репьёв девка не нахватала. Но это помогало мало, Дарёна носилась вслед за Утрёной, и на голове, напоминавшей одуванчик, пружинили золотистые кудряшки, в которых путались растения и иные предметы, тщательно выбираемые бабами перед тем, как этот одуванчик ложился спать. Голубые глаза обеих девчонок тоже отличались: у Утрёны цвета летнего неба, а у Дарёны как васильки, что растут меж пшеницы. А в остальном девчухи были похожи, обе вечно чумазые, шебутные и визжащие, одетые в почти одинаковые платки с родовыми рунами, лопотинки (простое название детской одежды) с такими же рунами и лыковыми лаптями, уже без охранных рун, но в обротках с рунами, по мнению их матерей только и спасавших девочек от неприятностей. Короче, это были самые обычные девчата, которые очень любили Вольку.

Так вот, навозившись с сестрой и Дарёнкой, Волька ушёл по своим делам. На стрельбище с утра ему торопиться было не нужно, так как он был уже взрослым членом общины. Ну, в смысле, не малец. А на стрельбище дед Доброхлеб обучал стрелять только мальцов. Хотя, тем не менее, Волька, когда у него было свободное время, а Доброхлеб был не занят, всё ещё охотно бегал к нему постигать искусство стрельбы из лука.

Сегодня у Вольки были дела на скотном дворе, куда он, собственно, и направился. Нужно было собирать навоз и таскать его в большую навозную кучу, что была за селом. Работа эта была недолгая и не очень сложная. Погода была отличная, светило солнышкои весело играло лучами на только недавно появившихся на деревьях листиках. На душе у Вольки было хорошо и весело. После работы они с ребятами задумали сходить на озеро, порыбачить, в том смысле чтобы побить рыбин, ещё не до конца отошедших от зимних холодов, из луков, а потом отнести их на кухню в женскую избу, что было своеобразным соревнованием для ватаги парней. Ведь не знаешь, какую рыбину подстрелишь, они же в воде, эти рыбины. Каждый стреляет и тащит в избу, причём стрелять можно только одну рыбину. Да и тащить их до избы потом тяжеловато, если больше одной застрелишь, иногда по два шага в длину попадались. Около избы все рыбины кладутся рядком. Кто принёс самую большую рыбину, тот и победил. Ведь правда же, очень интересная игра? Правда!

Но порыбачить в тот день Вольке не удалось. Не успели они с ребятами ещё закончить с уборкой навоза, как к сараю подошёл Загор. Загор был старшиной сельских товарников, и он был очень уважаемым на селе мужем. Он водил менять товары, которых было в селе в избытке, и привозил в село всякие нужные вещи, которых недоставало. Летом товарники ходили на Ладьях от реки, на которой стояло село. Ну а зимой ездили на санях по льду той же реки. Кривичский род Радимичей стоял на реке, которую их соседи, племена Муромы (Финно-угорский народ, соседи славян), называли Чёрной рекой, потому что из-за высоких деревьев, что её окружали, вода в этой реке казалась чёрной. Кривичи тоже привыкли звать свою реку Чёрной.

Загор был в таком возрасте, когда о муже говорят, что у него самый расцвет. Роста он был не очень высокого, зато с широкими плечами и могучими руками человека привыкшего к труду, который всю свою жизнь ходил на ладье. У Загора было доброе лицо и вдумчивые, умные серые глаза. Да и сам он был очень умным и решительным. Хотя, как все товарники, был набожным, и всегда приносил богатые и добротные дары на капище, в особенности почитая Чура, что было странно для товарников, которые вечно шлялись далеко от родных изб. А еще Загор был вежливый и умел удивить женский пол, поэтому многие молодые девки в нём души не чаяли и только и искали повода помиловаться, когда он приходил из похода.

– Здоровенько живёте, охотнички, – вежливо сказал Загор, подходя к ватаге молодёжи.

– Здравствуй, дядька Загор, – хором ответили ребята.

– Буду здравствовать, хвала Роду, как же не здравствовать. Помощь нужна, братцы.

– Что нужно, Дядько? – спросил за всех Волька.

Товарников на селе любили. Они всегда привозили много забавных иноземных штук, которые потом раздавали малышне и бабам, и много других полезных для села предметов и охотничьей, и войской (войсковой) снаряги (снаряжение), даже каменные жернова для помола муки, насадки из меди и крепких камней для плугов и тупиц (деревянныхлопат) и, главное, зерно на посев, так как хлеб в тех краях родился плохо, и иной раз не хватало не то что на посеять, а и на еду.

– Так от тебя помощи и жду, поможешь Воль?

– Конечно, дядько, чем помочь-то нужно?

– Ты, говорят люди у нас селе, за водой самый что ни на есть главный? Такое дело, мы тут с братцами по товарным делам в это утро решили уходить. Слыхали, небось.

– Слыхали, конечно, как не слыхали.

– Так вот, думали с утра воды в дорогу понабрать, чтобы постудёнее и посвежее была. А говорят, ты все родники в окрестностях знаешь, нам бы чтоб, водица подольше вкусной оставалась, поможешь, покажешь, где такие?

– Да конечно, покажу, делов-то, вот только с сараем управлюсь, тута чуток осталось.

– Ну добре, чуток я подожду.

Тут в разговор вмешался Бурей, который, подбоченясь, сказал:

– Да иди уж, тут без тебя справимся, и Олешку с собой возьми, может, ещё на что сгодитесь уважаемым товарным людям, мож, подсобите чем за всю нашу ватагу. (Товарных людей товарниками называли за глаза, так как им прозвище товарник не очень нравилось).

В Роду товарников хоть и любили, но путешествовать с товарами по дальним землям никто особо не рвался. Это ж нужно от села родного отходить, от капища, от родовой защиты, от стариков и бабок-ведуний, от волхвов мудрых. Это ж страсть-то какая. А коли голову сложишь не на родной земле, как потом к предкам дорогу искать или среди чужого рода век вековать приживалкой. Да такого врагу лютому не пожелаешь. Тут нужно быть человеком не робкого десятка, и с богами и предками связи постоянно держать. Это не каждому дано, вот почему, хоть Кривичи и были не из трусливых, в товарники мало кто шёл. Вот соседи Мурома, те так вообще с товарами сами не ходили, к Кривичам на торжки (место, где рода обменивались товаром) приходили. Дома как-то спокойнее. Ну а коли товарник просил по делу подсобить, тут каждый был готов.

Вот и Волька с Олешкой решили помочь храбрым мужам рода не только показать лучший источник с самой студёной и сладкой водой, но и помочь натаскать им этой воды на ладью. Загор, который собирался в дальний путь, как все люди перед дорогой суетился по разным мелочам. И, разумеется, был очень рад, когда двое молодых родичей предложили ему свою помощь. Хотя, положа руку на сердце, это предложение помощи было предсказуемо, и ладейный старшой на неё рассчитывал. Поэтому, проводив пареньков до мостика на реке, у которого была пришвартована ладья, он показал им, куда носить воду, где вёдра, и ушёл, пообещав парням гостинцы за работу. Дело в том, что он торопился присоединиться к остальным товарным людям, которые перед отходом в дальние края всё утро проводили на капище, где почитали предков и приносили дары богам, чтобы дорога была лёгкой и меньше в ней печали было. А после, простившись с любимыми и детьми, что ждали их на селе, отбыть в путь дальний. Да тут ещё воды нужно натаскать. Вот Загор и проявил хвалёную свою смекалку.

Кадья, где хранили запас пресной воды из дома, что тоже почиталось чуть ли не святыней, здоровая и широченная, стояла на носу ладьи, тут парой вёдер не обойтись. Была ещё и поменьше, на корме, ну туда набирали воду из источников по дороге или прямо из реки. Разумеется, Волька с Олешкой, дабы уважить товарников, решили набрать самой лучшей водицы, чтоб стояла подольше, а посему бегали в лес на Глубокий родник, где вода была голубого цвета и такая вкусная, будто мёдом отдавала. Их совершенно не смущало, что путь до источника был вовсе неблизок, они бегали с вёдрами, чтобы как можно скорее пойти на рыбалку, и, понятное дело, хоть и работали вдвоём, малость притомились. Ну не то, чтобы уж прямо совсем притомились, но немного, было дело. Закончив работу, поставив вёдра туда, где взяли, и закрыв тяжёлые крышки на кадье, друзья стали размышлять, что им делать дальше. Из товарников на ладье был только дед Цапель, который сидел на корме и мёды распивал. А вот дядька Загор задерживался на капище вместе с остальными товарниками. Ведь все знают, общение с богами дело такое, оно суеты не любит. Когда нужно уйти, боги сами дадут знать. А тут уж никто не подгадает, когда сподобятся, нужно терпеливо дожидаться.

Но одно дело милости от богов ждать, а совсем другое сидеть на ладье и ждать, когда дядька Загор придёт, который гостинцы обещал. Это как-то неудобно получается, как будто за гостинцы воду тягали, а не от души хотели товарным людям помочь. Короче, не очень красиво выходило. А с другой стороны, нужно чтобы Загор работу принял. Если уйти не попрощавшись, обидится, скажет, гостинцами парни побрезговали, тоже нехорошо выйдет. Поэтому порешили вот так: Волька остаётся на ладье и будет ожидать прихода дядьки Загора, и работу покажет, и гостинцы заберёт, а Олешка к ватаге побежит, те уж, наверное, рыбачат вовсю.

Олешка убежал, а Волька подошёл к старику, что дремал на корме, и доложился, что так мол и так, деда Цапель, работа сделана. Может, ещё чем подсобить, пока дядьку Загора буду ждать. Цапель, старый и умный вой, совершенно седой со схваченной в пучок у подбородка длинной бородой, чтобы не мешала в делах, улыбнулся. Он прекрасно понимал, что мальцы, которые добросовестно таскали воду с дальних родников, ждут обещанного Загором гостинца. Но показать, что ждут гостинца, они стесняются. Уйти же просто так с ладьи, не простившись, тоже как-то неудобно. Ведь, как ни крути, они же не просто так воду таскали, а ладью в путь снаряжали, нужно чтобы старшой работу принял. К тому же, небось, гостинцев и остальная ватага ждёт, куда же без этого. Ведь у них, парней, как есть, один приносит, на всех делится, хоть маленькая, но община. Так всегда было, даже когда сам Цапель с ватагой бегал. А ещё ждут их друзья рассказов, что да как на ладье товарной, сколько товаров, какая снаряга у воев ладейных, и прочие интересные подросткам сведения. Как никак, на Ладьях в далёкий поход раз в год сельчане уходят, не каждый день снаряжённую ладью увидишь. Так что отпускать парней без гостинцев и слов благодарности от старшины было бы неправильно. Поэтому цапель на вопрос Вольки ответил так:

– Ну брат, что я тебе скажу-то, тебя дядька Загор о помощи просил, так?

– Так, дядь Цапель.

– Вот ему и покажешь, что сделали, я-то почём знаю, о чём вы с ним говорили. Иди вон, на ладье посиди, подожди, товары, что собрали в дорогу, посмотри, а хошь, на берегу посиди. Но работу нужно сдавать тому, с кем договорился.

– Понятно, дядь, чего непонятного-то, я тут на ладье посижу, ждать буду.

– Вот, доброе дело, а я тут посижу, посторожу пока от лихих людей.

– Да дед, откель в наших местах лихие люди, их отродясь здесь не водилось? – удивился Волька.

– Да потому и не водилось, что сторожим! – назидательно сказал Цапель, зевая. – Всё, парняга, иди, не мешай спать. – после чего закрыл глаза и сел поудобнее, облокотившись на здоровенную рогатину, которую используют вои, так как для охоты она тяжела и оконец не той формы, а вот для ратного дела в самый раз подходит.