До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь

И поэтому, дождавшись, когда дед Доброхлеб после очередной помощи волхвам в их общении с высшими силами будет не в состоянии обучать молодёжь стрелковому делу, и, проворчав слова напутствия, отправится спать под свой любимый дуб, эта молодёжь буйною ватагой, разумеется, после подстрекания главных дебоширов, в частности, Вольки, выдвинулась до ближайшей лесной чащи, на охоту.

Глава вторая. О том, чтоиз любой безвыходной ситуации всегда найдётся выход,

ну или вход, на худой конец

И как вы думаете, кого в этой чаще, в тени деревьев, заметил Волька? Кто, как ему показалось, посмотрел на него страшными глазами цвета огненной реки? Всё верно, пятёрка за ответ. Молодёжь, конечно, поддавшись основному инстинкту самосохранения, безотлагательно ретировалась из страшного места. Но самое кошмарное уже произошло. Вольку заприметил Чёрный медведь, и в этом были уверены все без исключения участники неудачной охоты. Ибо много кто видел, как из-под корней поваленного дерева кто-то на него посмотрел, кто-то страшный, чёрный и мохнатый. Волька с ужасом ждал сумерек, постоянно проверяя оберег на шее. Но рассказывать старшим о том, что он нарушил запрет, и что произошло в лесу, он совершенно не хотел. И вовсе не потому, что боялся хворостины. Он очень боялся, что может навлечь беду ввиде Чёрного медведя на весь род. Волеслав справедливо полагал, что, коли он расскажет о проблеме, мужчины рода станут защищать его от чудовища. Нуа женщины лишний раз обратятся к богам за помощью. А с богами, как известно, шутки плохи. Сегодня помогут по мелочам, а когда действительно беда будет грозить, могут и отвернуться. Ну а мужи, те и вообще могут погибнуть в битве со страшным Чёрным медведем. Ведь всем же известно, что он большой как дом, очень сильный и быстрый. Нет, Волькани на миг не сомневался, что мужи рода, храбрые вои и охотники, одолеют проклятого супостата, и его чёрная шкура будет украшать главный зал мужской избы. Но ведь вдруг коварные враги, о которых он слышал в сказках, или иные какие лиходеи узнают об этой битве? Станет им ведомо, что в бою с Чёрным медведем погибли защитники рода. Что тогда? А тогда они совершенно точно, воспользовавшись слабостью рода, нападут на село. Нет, такого допустить Волька ну никак не мог. Пусть уж лучше Черный медведь заберёт его самого и утащит к себе в чащобу. В конце концов, он сам виноват, что пошёл в лес, запреты нарушив, и на глаза Чёрному медведю попался. А коли так, то будь что будет. Раз сам виноват, то самому и ответ держать. Он храбрый сын своего рода, опытный охотник, умелый вой, ну почти. Короче говоря, придумает что-нибудь.

Так он ходил и думал цельный день, но вот под вечер перспективы, связанные с появлением Чёрного медведя, начали всё больше и больше одолевать Вольку. И ближе к исходу дняон всё же принял для себя решение рассказать о случившемся кому-нибудь из старших женщин рода. А то нехорошо может выйти, если Чёрный медведь сволочет его в чащу, а никто ничего ведать не будет. Его на селе хватятся, и мужи кинутся его из беды выручать. Побегут, конечно, в лес, куда же ещё, а там Чёрный медведь. Опять нехорошо выйдет. Битва, жертвы сородичей, короче, те же проблемы, но только, извините, в лесу, который чудовищу будет помогать. Не, ну точно нехорошо получится. Поэтому нужно сообщить старшим, что так, мол, и так, придёт за ним вечером Чёрный медведь, будет у Вольки с ним мужской разговор. Вроде Волька мужчина, раз на поясе нож висит, так жевыходит. Это их дело, сугубо мужское, и он настоятельно просит в это их мужское дело не лезть.

Но это была, так сказать, рабочая версия преподнесения информации о проблеме, для старших товарищей. Страх взял своё. И испуганный Волька, как только начало сходить солнышко, побежал искать бабу Листвяну, что слыла самой бойкой бабой рода.

Баба Листвяна, действительно, была очень мудрой и смекалистой бабой. В селе её любили за добрый нрав, терпение, и за то, что у неё на любой вопрос всегда находился нужный ответ. Под вечер, когда ещё было светло на улице, она, как правило, любила сидеть в кладовой бабьей избы, петь тягучие спокойные песни и перебирать горох или гречку. Что бы там, не приведи Сварог, черви или ещё какие мелкие жуки пакостные не завелись. В это время она любила мечтать или думать о светлой богине Мокоши, о том, как она придёт в её чертоги и непременноудивит богиню своими умениями хранить очаг, лечить и рукодельничать, а также помогать родичам в их бедах. И тогда Мокошь задаст ей три заветных вопроса, чтобы проверить, не хвастлива ли жена этого рода. Листвяна, конечно, на них без труда ответит, и тогда Мокошь направит её хранить берёзовую рощу от злых духов и всяких лиходеев до тех пор, пока Листвяна на Земле опять маленькой девчушкой не родится. Нет, конечно, Листвяна допускала мысль, что Мокошь может направить её за лугом смотреть или там ельником, скажем. Но мечтала она всё равно о берёзовой роще, так как очень любила берёзки. Но мечты мечтами, а дела делами. Пока до этого ещё далеко было, Листвяна ещё только первого внука на руках качала, но, тем не менее, мечтать можно и готовиться нужно.

От мечтаний и песен бабу Листвяну отвлёк запыхавшийся и растрёпанный большеобычного Волька, на лице которого было запечатлено так не свойственное ему выражение глубокой озабоченности, если не сказать больше, лёгкой паники, да, что греха таить, просто паники. В таком виде Волька бывал крайне редко. Уж кто-кто, а этот неслух был у неё на особом контроле с самого рождения, как ползать научился. И Листвянестало потихоньку передаваться это тревожное состояние. В голове вихрем пронеслась тысяча возможных вариантов развития событий. Но остановилась Листвяна на самом ужасном из них. «Неужели в курятник залез за яйцами и кур выпустил, – с ужасом подумала Листвяна, – ведь видела же, как поганец у курятника ошивается, да некогда было, с водой шла». Но своих тревожных мыслей мальчугану не показала, а, придав лицу хмурый вид, строго спросила:

– Что случилось, Волеслав?

Уже только по одному тому, что баба Листвяна обратилась к нему по взрослому имени, Волька понял, что дело плохо. Просто так Листвяна строго говорить не будет, а уж тем более по взрослому имени звать. Хвала Сварогу, не залез в курятник за яйцами, как собирался. Грустные мысли о Чёрном медведе одолевали. А баба Листвяна положила руки в боки, что было уж совсем дурным знаком, и, наклонив голову, пристально посмотрела на несчастного Вольку и сказала очень строго:

– Что у тебя стряслось? Ты что ж, тать (вор), курятник разорил? Сколько кур пропало? Говори, злыдень, пока башку не открутила, как тем курам!

У Вольки отлегло от сердца, ну, слава Белобогу, не прознала Листвяна про его думки печальные и про Чёрного медведя. Уж лучше самому рассказать, может, что и придумает мудрая баба.

– Да не, баб Листвян, – затараторил Волька, – тут дело куды хужее. Да ну не, в курятник тот я не полез. Роду нашему беда грозит. И беду ту я привёл.

У Листвяны в свою очередь тоже отошло от сердца. Защитила Мокошь-заступница, отвела непутёвого от курятника, обошла стороной беда-разорение. Листвяна придала лицу испуганно-озадаченное выражение, прижала руки к сердцу и сказала:

– Ой ли, что за беду ты, отрок непутёвый, опять на род наш навёл? Говори быстрее, а то мне до тёмного горох нужно разобрать.

Волька принял жесты, мину и позу бабы Листвяны за искренний испуг и начал быстро рассказывать, покуда темнота не пришла, о своём горюшке. Он честно и без утаек рассказал о том, что, ослушавшись строго наказа взрослых, побежал охотиться в чащу леса, который был за большой стеной скотного двора; как в чаще леса, в тени, под корнями поваленного дерева, увидел, что большой зверь прятался от солнца. А когда он посмотрел на зверя того, то зверь в ответку посмотрел на Вольку красными страшными глазами и, видать, точно запомнил его.

«Кабана увидал, – смекнула Листвяна, – да разглядеть не успел». Дальше детское воображение сделало своё дело. У страха, как говорится, глаза велики, а в данном случае можно добавить, ещё и красны. Но факт остаётся фактом, Волька ни секунды не сомневался, что повстречал в лесу мифического Чёрного медведя, который теперь, по закону жанра, обязательно явится к нему ночью и, как есть, сволочёт в свои дебри. Из ватаги парней, что были с Волькой в лесу, рассматривать лютого зверя никто большим желанием не горел. Покидая страшное место, Волька, как положено, предупредил остальных об опасности, тихо шепнув: «Чёрный медведь». То был известный персонаж не только для Вольки, но и для остальных. По сути дела, говорить больше ничего было и не нужно. Через несколько секунд вся дружная толпа храбрых охотников, сломя голову, бежала в сторону дома, стараясь не издавать лишних звуков, не привлекая к себе внимание, как учили строгие наставники. Но, тем не менее, каждый из них мог поклясться чем угодно, что своими глазами видел Чёрного медведя, радуясь в душе, что он не на них посмотрел.

Выслушав до конца эту жуткую, полную драматизма, отваги и героизма главного героя историю, ещё раз про себя порадовавшись, что курятник остался цел и невредим, Листвяна покачала головой, на которой был расшитый рунами в сине-красно-белых цветах их рода летний бабий платок, и грустно, но строго, молвила:

– Плохо дело, Волюшка, плохо.

Испуганный Волька сел на маленькую скамейку, что была перед столом, засыпанным горохом, поджал ноги и уставился в окно, в котором начали появляться первые признаки захода солнца. Листвяна тоже картинно посмотрела в окно и продолжила:

– Оберег-то на шее зачем носишь? Комаров пугать? Покажи-ка оберег.

Волька достал из-под рубахи повешенный матушкой оберег и предъявил его для осмотра Листвяне. Листвяна взяла его в руки, не снимая с шеи, после чего со знанием дела сказала:

– Хороший оберег, добрый. К тебе с таким оберегом Чёрный медведь и на сто шагов не подойдёт.

Если честно, то считать Волька, как и большинство его родичей, не умел, но очень неплохо разбирался в том, где и как стояли мишени на стрельбище. А они стояли точно на двадцать шагов и на сорок шагов. Так что сто шагов, которые, в любом случае, были больше, чем двадцать и сорок, ему казались солидной дистанцией. А Листвяна между тем продолжала:

– Всё, не бойся, поступил ты, конечно, плохо. Пойди завтра к Доброхлебу, чтобы поучил тебя хворостиной. А сейчас всё, беги, не мешай работать, неслух, мне ещё горох разбирать треба. Всё, беги с глаз.

Но Волька и с места не думал сдвинуться, чем ещё раз удивил в этот день Листвяну.

– Что тебе ещё, непутёвый? Иди уже, говорю, оберег на шее есть, не добраться до тебя Медведю, покуда не потеряешь.

Но Волька, упрямо наклонив растрёпанную голову, насупившись, молчал, всем своим видом демонстрируя, что разговор не окончен, а, соответственно, и проблема никуда не делась. Но, в конце концов, видимо, приняв для себя некое решение, продолжил беседу.

– Да ну, баб Листвян, что я, маленький чтоли, не понимаю, что задумала? Сейчас я только с избы, ты тутже баб соберёшь, чтоб богов о помощи просить. А мужи как это услышат, сразу за рогатины схватятся.

Волька без спросу схватил со стола кувшин с квасом, залпом выпил и продолжил, то и дело поглядывая в окно:

– Я-то разумею Чёрного медведя, ух, хитрющая бестия, ящерово отродье, у, глазюки краснючи, страсть, огонь-река в них, чистая Смородина (в данном случае, огненная река – граница мира живых и мёртвых в славянской мифологии). Я точно говорю, сам не пойдёт, зашлёт какую зверюшку малую, белку или мышку-полёвку. Те незаметно оберег стащат с шеи, покуда я спать буду, а Чёрный медведь тут как тут, цапнет и в дебри сволочёт, прямо в ночь!

– Да сдался ты ему, оноха (разгильдяй) ты эдакий, – улыбнулась Листвяна.

– Сдался, баб, как есть сдался, говорю же, приметил он меня глазюками своими краснючими, все это видали, ох сволочёт…

Листвяна с тоской посмотрела сперва на рассыпанный на столе горох, потом за оконце, где впрямь начало смеркаться, после на жутко напуганного, но всячески пытающегося храбриться мальчугана. После чего, наморщив лоб, начала более детально обдумывать сложившуюся ситуацию. Как объяснить мальчишке, которому от роду шесть годков стукнуло, что ужасный мифический Чёрный медведь… Как бы это сказать помягче? Всего лишь плод воображения её бабки, которая давным-давно, когда сама Листвяна ещё была ребёнком, придумала сказку про этого самого Чёрного медведя, чтобы пугать девок, которые в лес на болото бегали к «болотной тётке» дурных мужей отваживать, чтобы та им дорогу замывала и в болото зазывала. А Листвяна лишь только немного переделала эту сказку, которую очень любили слушать в бабьей избе перед сном и девчата, и ребята. А так как в этом возрасте дети не просто верят в сказки, они ещё уверены, что иначе и быть не может, пробовать переубедить Волеслава в отсутствии Чёрного медведя занятие бестолковое. А, учитывая гонор мальца, запросто может так статься, чтоон, не поверив ей, сам в лес в ночь пойдёт. А в том лесу, помимо выдуманных Чёрных медведей, обитают и обыкновенные бурые, да и серые волки. Короче говоря, делать ночью ребенку в лесусовершенно нечего. А этого за ногу не привязать, сбежит, Волька непутёвый. Ситуация представлялась Листвяне сложной, но разрешимой.

Идею сказать правду о страшном звере, что поселился под корнями поваленных деревьев, отмела сразу. Ну как же может поверить малец, что его вместе с храброй ватагой до смерти могла напугать мать-кабаниха, что устроила себе лежанку в укромном месте, и, похоже, именно о в том месте, о котором говорил Волька. Сама она, правда, этой лежанки не видала, так как в лес не ходила, некогда ей было, делов и в селе полно. Но охотчие рассказывали, что у села в лесу поселилась здоровенная кабаниха с поросячьим выводком. Тогда ещё Листвяна для себя заметочку сделала, что, хвала Догоду (бог погоды у Славян), зима рано придёт. А это значит, что грибы и ягоды раньше нужно собирать. А по весне снега сойдут сразу, нужно быть готовым поля засевать хлебом. А иначе чего зря кабаниха-то из чащобы выползла. Раз вышла, значит воды в болотах много, коли так, корешки в лесу вкуснее, короче, верная примета.

Так вот, кабаниха кабанихой, а с медведем Чёрным что-то делать нужно. Мысли носились в светлой головеЛиствяны с неимоверной скоростью, пытаясь обогнать опускающийся вечер. И тут её взгляд упал на кадь (бочка для воды на кухне), что стояла на четверть пустой. Решение проблемы пришло моментально, причём, ещё с выгодой для рода и воспитательными функциями для неслуха.

– Чёрный, говоришь, медведь, – хмуро сказала хитрая баба, тщательно следя за тем, чтобы не рассмеяться.

– Верно, бабуль Листвянушка, как есть Чёрный, а буркалищакраснючие, страсть просто.

– Ох и задал ты беду лихую роду, ох, непутёвая твоя голова. А я уж и забыть забыла, когда Чёрного лиходея кто из рода нашего видел. Думала, ушёл Чёрный медведь из наших мест. Точно буркалы видал красные, али померещилось?

– Краснючие, бабуль, прям огнём горят, – продолжил, вдохновлённый тем, что Листвяна, кажется, нашла выход из его положения, Волеслав, совершенно не представляя, какой коварный план задумала баба Листвяна. В этот момент его беспокоило только то, что, хвала Роду (славянский бог), баба Листвяна ему поверила ирешает, как с напастью совладать. А раз так, то полдела, почитай, сделано, успокаиваясь думал Волька. А меж тем Листвяна, что всю жизнь привыкла думать о хозяйстве, прикидывала, какую пользу хозяйству этому принесёт озорник Волька. Тут главное не переборщить с объёмом задач, а то огонёк в пареньке погаснуть может. А охотчий муж из него славный выйдет, это ни дать ни взять.

– Ну что ж, коли так, слушай, что я говорить буду, и запоминай. И смотри, не болтай о том, что расскажу, чужакам там разным и пришлым. Это одна из тайн нашего рода. Понял?

– Понял, – утвердительно кивнул Волеслав.

– Давно, очень давно, когда я была совсем ещё девкой малой, ну как ты возрастом, повадился к нам в село Чёрный медведь хаживать. Охотчие мужи его и так и этак сторожили, что б споймать да спровадить, да всё без толку. Кого из деток малых заприметит, всегда к себе в дебри свои сволочёт. Так вот и жили.

– Ох, бабулечка, страх-то какой, – Волька поёжился на своей скамейке и продолжил слушать.

– Но моя бабка Холошия к самому Роду обратилась за подмогой, три дня на капище не пила не ела, всё Рода вопрошала. И добрый бог сказывал ей, как ворога проклятого одолеть. И перестал Чёрный медведь на село хаживать, отвадили.

– Ой ли, прям так-то и отвадили?

– Отвадили-то отвадили, да, видать, ты опять привадил. Лиха на тебя нет!

Тут расхрабрившийся было Волька опять поник головою и начал ворошить пятернёй всклокоченную шевелюру.

– Да не кручинься ты, я-то знаю, как быть и что делать нужно, но только это тяжкий труд. И долгий, пока рогатину не заслужишь (у славян совершеннолетие у мужчины наступало в том возрасте, когда он по росту и физическим данным мог обращаться с оружием, а именно, с рогатиной). Нужно будет делать это каждый что ни на есть прекаждый день. А иначе медвежака лютая, что добычу упустила, вернуться может и докончить начатое.

– Да ты только скажи, баб Листвян, я ж ведь всё что хошь могу. От работы никогда не бегал.

– Ну слухайтогда, – молвила Листвяна и грустно посмотрела на горох, который так и продолжал лежать на столе не собранным.

– У медведя Чёрного шкуру не пробить, так?

– Так, бабуль, его только в яму можно споймать или всем миром коромыслами забить можно.

– Во, верно, коромыслами, боится он этих коромысел, а буркалы красные почему?

– Так известно почему, он же Ящерово племя, вот глазюки у него пламенем Смородины реки и горят, какжепо-другому-то?

– Опять верно говоришь. Значит, огонь, говоришь, горит, с реки огненной? А что огню вред несёт, чаво огонь боится-то?

– Ну, так это ж всем ведомо, огонь воды боится, и чем вода студёнее, тем огню страшнее.

– Всё ты знаешь, а ещё неслухом прикидываешься. Вот и Чёрный медведь воды тоже боится.

– Ну как же, бабуль, а коли дождик попадёт или там зимой в снег?

– Ох ты, разумник, – улыбнулась Листвяна, – тож ведь не абы какая, а студёная вода, что под землёй течёт. А вот ежели та водица, что из ключа подземного бьёт, который специально Перун создал, чтобы Ящур подземным огнём не баловал, этот огонь возьмёт и тушить будет, хорошо Ящеру будет?

– А-а-а, вон оно что…

– Ну понял, что за подмога, слава Роду?

– Понял, бабуль, что не понять-то… А делать-то что нужно?

– Как что, духом воды студёной Медведя этого от себя гнать. Он сей дух до ужаса не переносит, жуть как боится духа этого, совсем не терпит.

– А как же я буду духом этим студёной воды медведя от себя гнать, когда от меня такого духа нет? – Волька тщательно обнюхал свою грязную рубаху.

– Как-как, да просто, Волька, очень просто. У тех, кто с утра раннего с кладезя воду набирает, на весь день дух воды студёной остаётся. Черный медведь, вражина, коль тот дух учует, бегом от того бежит, да спрятаться норовит подальше. Во как опасается!

– Прям так очень? Очень, прям, очень?

– До полудня другого дня, это точно, сама проверяла, когда Медведя от себя отваживала. И что, отвадила, стою тут перед тобой стойнем, живёхонька, здоровёхонька, в дебри не снесённая, горох перебираю.

– А что дальше, мне что делать?

– Как что, наутро, как только солнышко вставать начинает, в самый холодный родник или до кладезя беги, да воды набирай студёной. И не страшен тебе будет Чёрный супостат, так и бегай по воду, покуда из отроков не выйдешь и мужем не станешь. Мужа ведь Чёрный медведь есть не будет, мясо у них жёсткое и невкусное, Медвежака только отроков ест.

– Добро, бабуль, а много воды-то таскать, чтоб водный дух впитался лучше?

– Это уж тебе, мил человек, решать. Тебе виднее, насколько Чёрный медведь тебя сглазил. Может, пары вёдер и хватит. Я тут точно сказать не могу, меня ж там не было.

– Ох, бабуль, спасибочко. Может, подскажешь, – Волька посмотрел прямо в глаза Листвяне решительным взглядом, и она поняла, что на все вопросы он ещё ответов не получил.

– Ну не знаю я тогда! Может, эту кадью с утречка полную натаскаешь, этого-то точно с запасом хватит, – озадаченно промолвила, махнув головой в сторону кадьи, баба Листвяна, коря себя в душе, что использовала ребячий страх в корыстных целях. Но её угрызенья совести быстро прошли, так как, во-первых, основная масса из тех, кого она снаряжала ходить по воду, старались филонить, воды в избе, где готовили еду на весь род, вечно не хватало, и упомянутая кадья редкий день стояла заполненной до половины, что создавало сложности при готовке еды, особенно в последнее время, когда в роду было всё больше и больше народу, ввиду того, что увеличилась рождаемость чад малых. И во-вторых, непутёвому Вольке лишний труд только на благо пойдёт, и дури меньше будет. А то энергии дурной хоть отбавляй, а так будет она направлена, по крайней мере, в нужное русло. Ну и в-третьих, Листвяна вдруг совершенно неожиданно вспомнила о курятнике, который сегодня миновала дурная участь, и опять начала сердиться на Вольку. Волька же, обрадованный чудесным спасением, поклонившись в знак благодарности Листвяне, быстро выбежал из избы. Но буквально через пару минут вернулся опять в невесёлом настроении.

– Бабуль, а что, если Чёрный медведь сегодня в ночь за мной придёт, я ж ещёв кадьюводицы студёной не натаскал. Ежели как учует и сволочит меня? Не, я могу, конечно, всю ночку сидеть, за оберег держаться, чтоб не сняли медвежакины подручники, а ну коль и вправду усну…

Листвяна только успела сделать шаг к рассыпанному гороху. «Вот же неугомонный!» – подумала она про себя. Ну сил с него нет, с шалопая этого. Но вопрос был по существу, и отвечать на него было нужно. Пришлось импровизировать.

– Вот ты вперёд себя бегаешь, я ж тебе ещё и не сказала толком ничего, а ты бегом с избы, по ватаге, небось, соскучился. Ох, беспутный… На-ка вот, держи. – и Листвяна кинула Вольке маленький запечатанный глиняный сосудик, глиняшку (в глиняшках хранили заговоренную воду или масло, которые обладали «волшебной силой», чтобы магия сработала, глиняшку нужно было разбить, соблюдая определённый ритуал, наложенный тем, кто создал данную глиняшку), по форме напоминавший сливу, который она достала из стоявшего у стены пеня (старое название шкафа), порывшись в нём с деловым видом.

– Тут вода заговорённая. Сильная бабка заговор делала. Долго уже храню, вот и пригодилась, наконец, глиняшкаента. Выйдешь с избы, разбей её себе об ноги. Вода волшебная на тебя попадёт, на одну ночь медведя Чёрного от себя отвадишь. А завтра, пока солнце встало, по воду беги.

Листвяне было немного жаль отдавать заговор на воде, который она выклянчила у бабы Беляны, что ведает Мокошь и делам её служит. Листвяна когда-то давно хотела родить ребёночка, но после последних родов, которые вышли у нее тяжёлыми, немного боялась. С тех пор так и не сподобилась: то хозяйство продохнуть не даёт, то детишки хворают, то мамашки молодые помогать им просят. Вот и пролежала глиняшка без дела долгие года. А сейчас уже куда рожать-то самой, бабкой стала уже. Доча старшая сынульку родила. Не, как женщина Листвяна была ещё даже о-го-го какая, но вот рожать уж ей казалось поздновато. А по сему лежала та глиняшка без надобности в пени (шкафу) и только смущала Листвяну почём зря. А тут на тебе, такой случай удался, и мальчугану помочь, и от глиняшки ненужной избавиться. Ведь ей Беляна точно сказала, чтобы та об свои ноги разбила, когда чадо надумает начать носить. А тут и чадо носить не надумала, и не она разобьёт. А Волька пусть радуется на здоровье. И вроде никого не обидела, ни Мокошь, ни бабу Беляну. Глиняшку разбили? Разбили. А уж кто её разбил и как, то дело уже десятое.

Волька же на всякий случай аж три раза поклонился бабе Листвяне, а то вдруг она ещё чего сказать забыла, и ещё раз вихрем вылетел из бабьей избы, оставив Листвяне ещё достаточно времени, чтобы в конце концов разобрать горох, разбирая который Листвяна с удовлетворением думала о том, что завтра с утра проблем с водой не будет. Хвала Роду.

Глава третья. О пользе общественного труда и его роли в создании дружеской атмосферы в коллективе трудящихся

Волька, подобный камню из пращи, вылетел на улицу. Первым делом разбил о себя глиняшку. Но не об ноги, как сказала баба Листвяна, а прям о грудь, чтобы уж наверняка медведя поганого отвадить. А то, думал Волька, только ж бабы себе об ноги глиняшки бьют, а он уж муж, как-никак. Он же охотник. И сам его батька Ясночь, что был первым охотчим мужем на селе, не раз глиняшки что от Велеса, что от Перуна о грудь себе бил, а потом лицо делал угрюмое и страшное. Вот это будет по-мужчински, о грудь глиняшку, а то ишь ты – об ноги разбивать. Узнают добрые люди, засмеют ещё. А Листвяна и напутать могла чего со своим горохом неразобранным.

Разбив глиняшку о грудь и сделав при этом страшное лицо, как отец делал, Волька вальяжным шагом пошёл в сторону малой мужской избы своих сверстников искать, с которыми ещё сегодня с ужасом бежал из леса. Шёл он походкой человека, у которого в жизни есть ну вообще всё, что пожелаешь, кроме проблем, опираясь правой рукой на висящий у него на поясе охотчий нож. При этом он напевал, что поют охотчие мужи, которые идут с охоты и тянут с собой богатую добычу. Ребята увидели Вольку и стали испуганно поглядывать на него, дескать, не тронулся ли паря умишком-то со страху. На дворе уж, почитай, совсем темно, он по уму должен уж сидеть у баб под юбками в углу избы, да обереги перебирать, а тут на тебе, гуляет такой важный и песни ещё поет.