bannerbanner
Свои и чужие
Свои и чужие

Полная версия

Свои и чужие

Язык: Русский
Год издания: 2022
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
8 из 9

– Что вам надо? – спокойно спросил Феликс, подойдя к двери. Отпирать её он не спешил.

– Бога ради простите… Простите! Я не опасен, впустите меня.

Мужчина. Явно не очень молодой, говорит с трудом, с одышкой, словно за ним гнались по лесу. Судя по тону, не пьяный.

Инна тоже спустилась сверху, сменив халат на более удобный для общения с незнакомцами спортивный костюм. Это Феликс стоял в одних трусах.

– Пустите! – почти кричали из-за двери. – Я один. Это очень важно!

Супруги переглянулись. Потом Феликс взял в руку каминную кочергу и отодвинул защёлку. Дверь словно рвануло на себя ураганом. На пороге стоял странный тип – по-другому и не скажешь. Одетый в джинсовую куртку, плотные штаны из чего-то маскировочного – Феликс не разбирался в этих военных тонкостях, – и высокие шнурованные ботинки, мужик был грязен. Он был всклокочен. Не брился не меньше недели. От него едко несло запахом потного давно не мытого тела. Помимо всего этого он держал в руке включенный планшет, на котором как в какой-то игре был расчерченный квадратами кусок карты, по которому радиально бежала зелёная полоса радара, описывая круг за кругом. Иногда планшет тихо попискивал.

– Я это… Можно к вам зайти? – довольно вежливо спросил гость. – Пожалуйста.

– Да уже, считай, зашли. Чего спрашивать? – без выражения откликнулась Инна. – Кофе будете?

Огорошенный вопросом мужик кивнул, потом посмотрел совершенно безумными глазами на кочергу в руке Феликса и расхохотался.

– Боитесь меня? Зря… Чего меня бояться? Вы же – люди. Мне люди неинтересны.

Феликс пожал плечами, положил на место кочергу и обошёл гостя, чтобы закрыть у него за спиной дверь. В одних трусах было неуютно, но что поделать.

– А кто вам интересен, звери? Вы охотник?

Мужик добрёл до дивана и плюхнулся на него, скрипнув пружинами. Вся его предыдущая энергия выходила как воздух из пробитого шарика. Только что не шипела.

– Я-то? Ну да… Точно, охотник. Хорошее слово. Я ищу инопланетян!

Инна выглянула с кухни с туркой в руке, посмотрела на гостя и хмыкнула.

– Почему именно здесь? – Феликс открыл одну из сумок: как удачно, что не отнёс наверх, и достал оттуда свой спортивный костюм. Отлично. Потом ещё обуться, и совсем хорошо будет. Правильно.

– Вы думаете, я сумасшедший, да? Ох, чёрт… А что обо мне ещё можно подумать. Давайте я начну с начала. Меня зовут Максим Раковский. Максим Сергеевич, но мы же почти ровесники… Да, и давайте на «ты».

– Феликс. Давайте, – застёгивая куртку, откликнулся тот.

– Инна, – крикнула с кухни жена. – Сахар класть?

– Сахар? – на секунду сбился Раковский. – Ах да, сахар… Да. Две ложки. Молока ни в коем случае не надо.

– Вы нас держите за извращенцев? – пробурчала Инна. – В смысле, ты. Держишь. В кофе и сахар не очень нужен, а уж молоко…

Она громко и презрительно фыркнула. Слышно было, что мысль её обидела. Или так только показалось.

– Так вот, – благодарно кивнув, продолжал Раковский, помешивая сахар. Ложечка громко позвякивала о край кружки, он явно был всё ещё не в себе. – Я вообще-то программист. Да. У меня в Москве своя фирма, бизнес, тридцать человек в штате… Отличный кофе! И я написал программу, вон она сейчас в планшете крутится. Интернет здесь поганый, но мне хватает. Главное – геопозиционирование. И фазы Луны, конечно. Плюс синтетический анализ данных из новостных сайтов. Сеть мне очень помогает, очень! Но точность, конечно, страдает. Увы…

Феликс обулся наконец в кеды и почувствовал себя готовым к интеллектуальному общению:

– Если честно, пока ничего не понятно.

– Ты будешь кофе, любимый? – уточнила Инна. Она принесла лёгкое плетёное кресло с кухни и сейчас устроилась со всем возможным комфортом. Чашку кофе она поставила на журнальный столик – как раз между собой и сидящим на диване программистом. Если он, конечно, не врал о своей профессии.

Пока было похоже, что перед ними бежавший пациент одной из местных психбольниц.

– Нет, родная. На ночь не стоит, – ответил Феликс. И принёс себе второе кресло. – С моим-то давлением…

– Надо начать с детства, – ставя полупустую чашку на столик, сказал Раковский. – Тут не очень далеко, в предгорьях, в восемьдесят восьмом году был пансионат. Санаторий. «Лесная шишка» или «Горная сказка», я уже не помню. Мы отдыхали здесь с родителями. Однажды я заблудился в лесу… Вы пока не ходили? Здесь очень легко заблудиться.

– Только приехали, – сухо ответила Инна. Она пила кофе мелкими, воробьиными глотками, часто ставя чашку на место, а потом, словно спохватившись, беря её снова.

– Тогда ещё успеете… Хотя, нет, не надо! Конечно же, я не то хотел сказать. Подумаете, что я вам желаю…

Теперь Раковский выглядел почти нормально.

Отмыть, побрить и причесать бы не помешало, но на откровенного психа он стал почти не похож. Успокоился и продолжал, не заметив тревожного взгляда, которым обменялись Феликс с женой: подмышкой расстёгнутой джинсовки они оба увидели рубчатую рукоятку пистолета. Скрытая кобура, так кажется, называлась эта конструкция, для полицейских и телохранителей.

Пистолет им активно не понравился.

Он навевал мысли, далёкие от мирного отдыха в уединённом домике посреди леса у подножия гор. От него пахло насилием и нарушением законов.

Феликс извинился перед гостем – буквально на секунду, погодите рассказывать! – и поднялся на второй этаж, прихватив с тумбочки связку ключей от машины и кошелёк. Потом подумал и рассовал по карманам телефоны и документы – свои и Инны.

– Продолжайте, мы вас внимательно…

Раковский, судя по всему, даже не заметил его отлучки. Решительно, как водку, выплеснул в рот остатки кофе из чашки, едва не подавившись гущей, и торопливо рассказывал дальше:

– …в лесу, да. Мне было десять лет, это не тот возраст, в котором верят в сказки. Или придумывают невесть что. Обычный городской мальчишка, москвич. Ну, вы понимаете! Боялся просто наткнуться на медведя, они водятся в этих местах. Мало, но до сих пор есть. Сейчас, наверное, даже больше. А пансионат теперь заброшен, представляете? Я ездил туда пять лет назад. Руины, всё поросло какими-то лианами, травой. У главного корпуса крыша провалилась, а столовую сожгли. Наверное, бродяги забредали, ну и не уследили за костром. И название, большие такие буквы, железные, вместе с воротами украл кто-то, я теперь и не вспомню название…

– При чём здесь инопланетяне? – ровно спросила Инна.

С институтского курса психиатрии с ненормальными она не общалась, но помнила, что раздражать их не следует. По крайней мере, неадекватного с пистолетом – точно.

– А, да! Так вот. Меня в лесу нашли какие-то люди. Я тогда думал, что они люди, но потом они привели меня в деревню. Странно так разговаривали, будто слова путали. Всё правильно говорят, но не в том порядке. Привели и стали… Развлекать, что ли. Наверное. Или учить. Я, если честно, не очень помню причину, почему… Но зато отлично помню, что была ночь. Они собрались вокруг меня в самом большом доме. Избе. Не знаю, как правильно называть. Сакля? Хасбулат удалой, песня такая… Да. Пусть в сакле. Собрались и молчали, а я видел их историю. Не слышал, а именно видел – как они прилетели со звёзд в огромном радужном шаре. Такой, знаете, как мыльный пузырь, но очень прочный, там помещалось больше сотни этих… тарцетлан. Они так называли себя – тарцетлане.

– Скажите, уважаемый Максим… Сергеевич, а ты не обращался…

– К психиатру? – подхватил Раковский. – Обязательно! Раз в году проверяюсь. Совершенно нормален. Повышенная возбудимость и там что-то с рефлексами, но в целом в пределах нормы. У меня и права есть, и разрешение…

Он запнулся, но продолжил:

– Женат. Двое детей, погодки. Да вы не волнуйтесь, я не псих! И это всё правда было. И тарцетлане, и их деревня. И история. Только они мне её полностью не показали – отец поднял на уши весь пансионат, те вызвали милицию. А милиция меня как раз и нашла. Представляете, как было обидно? Посреди такой потрясающей истории – только начали рассказывать о своей звезде, ярко-голубом Тарцете! – в деревню въезжает «уазик». Да, посреди ночи, синие эти ведёрки на крыше мигают. Так убого выглядело по сравнению с картинками из космоса, плоско, скучно. Такой контраст, вы бы знали… И меня милиционерам отдали, конечно. Они же, тарцетлане, меня не похищали, я сам пришёл. Они не злые. А деревни нет на карте. Я потом ездил туда, узнавал. Пастушьи хижины, горы. И не было, говорят, никогда.

Инна допила кофе и глянула на мужа. Тот незаметно махнул головой в сторону машины, жена еле-еле кивнула.

– Прошло столько времени, а я их ищу. Программу вот написал. Смешно, конечно, но она должна сработать. Обязана! Погрешность в расстоянии большая, я так думаю, километров десять-пятнадцать. Или меньше. Планшет вон на вашу фазенду показал, я и обрадовался.

Феликс поднялся и, на этот раз ничего не говоря, вышел из домика, не запирая за собой дверь. Подошёл к машине, прислушался. Потом очень осторожно открыл дверь и сел за руль. Двигатель почти не остыл, поэтому завёлся ровно и тихо. Вряд ли увлечённый своим рассказом гость что-то заметит – вон он увлечённо бормочет что-то под односложные ответы Инны.

Феликс подал немного назад, развернулся и подъехал к крыльцу домика, перегнулся через пассажирское сидение и открыл дверь изнутри.

Бормотание стихло, потом из двери домика спокойно и неторопливо вышла Инна. Села, негромко хлопнула дверью, а потом уже Феликс на второй передаче с перегазовкой стартовал с места. Мелькнула стена сарая, потом выезд на грунтовку, которая вела к домику. Только теперь, слыша позади крики программиста, Феликс позволил себе зажечь фары и резко свернул за поворот.

В зеркале заднего вида мелькнула фигура Раковского на крыльце с поднятым над головой планшетом. Потом пропала за деревьями. Пистолета в руках не было.

Как бы быстро ночной гость ни бегал, сто десять лошадей под одним капотом ему не обогнать. Впрочем, он может попытаться, но…

– Домой, дорогой? Жалко всё бросать здесь, – ровно сказала Инна. – Столько вещей привезли. И мясо осталось на кухне.

– Конечно, нет, любимая. До городка… Забыл, как он называется? Заявить в полицию на этого господина и вернуться с патрульными. Так велит закон. Вряд ли этот тип расхаживает с оружием просто так.

Феликс свернул влево. Ночью, в искусственном свете, дорога казалась совершенно незнакомой, словно он и не проезжал здесь четыре часа назад. К тому же новая фара светила более ярко, отчего вся картинка в лобовом стекле казалась кадрами из дешёвого хоррора: мелькание стволов деревьев, кусты, две заросшие травой колеи, прогалины неба с крупными каплями звёзд. Скорость не прибавить, сплошные повороты. Так и тащились потихоньку.

– Ты правильно едешь? – забеспокоилась Инна минут через десять. Дорога уже должна была стать шире, а перед ними так и вилась узкая нитка между деревьями. К тому же на подъём пошла, в горку.

– Не знаю, – растерянно ответил Феликс далеко не сразу. – Но я тут не развернусь. Застрянем. Давай доедем до широкого места, а там разберёмся.

Удобным для разворота местом оказалась площадка перед уходящими влево небольшими домами. Мало где горел свет, но деревня явно была жилая.

Феликс проехал чуть дальше, собираясь разворачиваться, но двигатель заглох. Не было ни неприятных рывков, ни чихания, как от плохого бензина, знакомых почти каждому водителю. Просто вот ещё секунду назад тихо, но ровно стучали поршни в цилиндрах, а потом – раз! – и машина покатилась беззвучно, теряя скорость. В открытые окна стало слышно ровное стрекотание цикад, десятки, сотни.

Ночной южный концерт, которого не услыхать в холодных краях, где и одиночный кузнечик за счастье.

– Что-то сломалось, – без эмоций сказал Феликс, тормозя.

Машина чуть не уткнулась в невысокий забор, но он успел её остановить. С хрустом потянул ручник и отпустил педали, откинувшись на сидении. Инна так же спокойно сидела рядом, не задавая вопросов. Водила она не хуже и не меньше мужа, чтобы понимать: приехали.

– Могла клемма соскочить, – задумчиво сказал Феликс. Ему хотелось спокойно спать в домике, а не устраивать ночные гонки по лесу. – Тогда починю. Но мало ли… Машина-то действительно старая. Ты права, любимая, вернёмся – надо будет подумать о другой.

В хор цикад вплёлся и сразу стих посторонний звук: скрипнула дверь. Потом слышно стало шаги – от дома, в чей забор они едва не врезались, к калитке шёл человек. Вот его уже видно в открытое окно: высокий, сутулый, одетый в что-то типа плаща, совершенно не по погоде. Всё-таки душная южная ночь.

– Сломались? – с акцентом спросил человек. – Не беда. У нас есть механик, точно есть.

– Так он спит, небось? – с сомнением откликнулся Феликс. Так хотелось спокойно продремать на сидении до утра, но обстоятельства вынуждали отцепить ремень, открыть дверь и выбраться из-за руля. Местному человеку он оказался чуть выше плеча. Рослые они всё-таки, горцы. Ничего не скажешь.

Человек протянул руку:

– Кродимир имя. Живу здесь обычно.

– Феликс, – пожал тот руку. – Заблудились мы. А потом машина подвела. У вас имя такое необычное, никогда не встречал.

– Как имя – имя, – туманно ответил Кродимир. – Я механик есть. Не сплю. Что где?

Феликс наклонился, дернул рычаг открывания капота. Инна подала ему фонарик, достав из бардачка.

Клеммы были на месте. Вообще всё на вид было в порядке, ни лопнувших шлангов, ни потёков масла, ни обгоревшей изоляции. Кродимир положил руки на аккумулятор и нахмурился.

– Нет силы внутри. Умер. Совсем умер, бывает так. Недолговечные вещи, люди плохо руками. Красивые картины, музыка божественная, вещи нет.

Феликс смотрел на него, прищурясь:

– Думаете, аккумулятор? Без тестера, так вот, руками поняли?

– Механик Кродимир. Всё понятно так. Достану, надо.

Он руками отвинтил клеммы, легко выдернул из креплений аккумулятор и взвалил на плечо, явно собираясь нести куда-то.

– Помощь нужна? – для приличия спросил Феликс. – Мы заплатим за зарядку. И за работу, конечно. Спасибо вам заранее!

– Платить нет. Помощь незачем. Отдохните пока, я механик.

Феликс пожал плечами и забрался обратно в машину. Захлопнул дверь – мало ли, змеи здесь есть, заползут ещё. Посмотрел на Инну и откинулся на сидение. Цикады трещали без умолку, сон сам собой сморил его, хотя надо было не спать, надо бы проконтролировать…

Они проснулись от хлопка капота. Через стекло, улыбаясь, смотрел Кродимир.

– Включите вещь, – вытирая руки тряпкой, сказал он. – Машину. Оживите. Ехать должна.

– Чудной он, – шёпотом сказала Инна, глядя на их спасителя. Феликс кивнул, одновременно и ей, и механику, и повернул ключ в замке зажигания.

Двигатель ровно заурчал, словно и не он подвёл их ночью.

Кродимир кивнул, широко развёл руками, словно показывая: вот, а вы во мне сомневались. Феликс вышел, чтобы заплатить, но не успел. Сзади, от дороги, раздался хриплый крик:

– Догнал! Я вас догнал! Нашёл! Вот эта деревня!

Переваливаясь с ноги на ногу – всё-таки бегать ночью по горной дороге занятие не из простых, к ним нёсся Раковский. Куртка теперь была расстёгнута, кобуру с пистолетом стало видно издалека. Планшет программист заткнул за пояс, видимо, отслеживать сигнал – или что там он у него показывал – больше причин не было.

Феликс отшатнулся, боясь нападения, но Раковский пробежал мимо него, не обратив внимания. Обхватил руками Кродимира и прижался к нему, словно нашёл потерянного много лет назад отца:

– Нашёл… Расскажите мне про Тарцет! Я тридцать лет мучаюсь, ищу вас, чтобы узнать всю историю. Я уже застрелиться решил, если не найду!

Кродимир приобнял его в ответ за плечи, потом опустил руки.

– Езжайте! Денег нет. Механик помог, хорошо.

Раковский едва не плакал от счастья, бормотал что-то, не отпуская горца, словно боялся – уберёт руки, и тот немедленно пропадёт. Испарится. И ищи его ещё тридцать два года. Или стреляйся как Есенин.

Феликс неловко кивнул и забрался в машину.


Обратно они ехали молча, ничего не обсуждая. Инна смотрела вперёд, лицо её было – как, впрочем, и всегда – совершенно спокойным.

Она пошла в домик, проверяя, не поломал ли что-нибудь ночной гость, не украл ли. Всё было в порядке. На журнальном столике так и остались две пустые чашки, которые она по дороге прихватила с собой на кухню.

Помыть и поставить на место. Порядок, прежде всего – порядок.

Феликс задержался у машины. Открыл капот и, с сомнением покачав головой, посмотрел на аккумулятор. От того остался, видимо, только корпус. Да и через него, сквозь плотный белый пластик, было видно, что внутри вспыхивают и гаснут непонятные огоньки, белые, потом красные, потом снова белые. И двигаются, то ускоряясь, то замирая, шестерёнки какого-то механизма. Но вся эта неведомая машинерия исправно давала ток, не поспорить.

– Механик… – совершенно без интонации сказал Феликс и захлопнул капот.

Потом пошёл в домик, разделся и лёг рядом с Инной. Ночёвка в машине – это, конечно, непорядок. Требуется выспаться по-человечески, на кровати, на чистых белых простынях. И пусть там безумному программисту сколько угодно рассказывают о звёздах, здесь, на Земле, гораздо уютнее.

Он просто не понимает своего счастья.

– Смешные они, тарцетлане, – сказала Инна после долгой паузы, когда мужу показалось, что она спит. – Маскировка под людей у них так себе.

– У нас гораздо лучше, – согласился Феликс. – Только знаешь, что я подумал? Чем-то они на людей похожи больше. Надо бы и нам доработать эмоции, это может пригодиться.

Ирина Соляная. Спешащие на зов

Одряхлевший за два года вдовства, Степан Егорович с оханьем вытащил из-под кровати чемодан. Всё, пришло его время собираться в дом престарелых. Он наметил себе срок: когда будет невмоготу варить макароны и жарить омлеты (всё, на что хватало его кулинарных способностей), он отправится туда на дожитие. Он охал и оглядывался по сторонам: всю его жизнь отнесут на свалку – старую мебель, герань на подоконниках, посуду и книги. Кто теперь читает собрания сочинений, которые он бережно выкупал по подписке «Огонька»? Кому нужна зеленая лампа, как у Ильича? А бесчисленные стопки старинных писем и открыток от родственников покойной Верушечки, его славной и общительной жены?

– Ох и ох, – простонал Степан Егорович и сам почувствовал, что вышло громко. Даже соседка стукнула по батарее, чтобы старик не шумел.

Смеркалось, сквозь пыльный тюль проникли лучи дворовых фонарей. Степан Егорович дремал в кресле. Подстаканник с побуревшим от крепкой заварки стаканом он сжимал в руке, у ног раззявил свою пасть зеленый дерматиновый чемодан, походивший на беззубого крокодила. Старик утомился складывать пожитки для переезда.

– Это вы стонали? – услышал он сквозь сон незнакомый голос. Степан Егорович приоткрыл один глаз. На стопке вещей сидело лысое, лупоглазое чудище. Мелкое, с кривыми зубками.

– Вот те на! – протянул старик, мотая головой спросонья. – Пришла моя амба.

– Я не амба, – возразило чудище, – я – коренблит.

– Да я не о тебе, – с кряхтеньем ответил ему старик, – это мне амба пришла. Альцгеймер накрыл или маразм, не знаю, что там нынче врачи диагностируют.

Коренблит встряхнулся, совершил несколько странных пассов, постепенно превращаясь в крупного кота.

– Так лучше? – осведомился он.

Степан Егорович кивнул и посмотрел на стену. На старой фотографии Верушечка обнимала кота Ваську, серого, пушистого. Совсем такого же.

– Это вы стонали? – коренблит стал тщательно вылизываться и отряхиваться. Покончив с туалетом, он по-хозяйски прошелся по комнате, заглядывая во все углы и шкафы. Не оставил внимания и холодильник: – Почему вы страдаете? Такая крупная, самостоятельная особь, в теплом жилище… Есть и питание, и одежда от холода. Наверняка рядом есть такие же особи, как и вы. Для общения их должно быть достаточно.

Степан Егорович развеселился:

– Ты откуда взялся?

– С Антаракса-919. У меня миссия.

– Какая? – всё еще улыбался Степан Егорович.

– Мы, коренблиты, несем радость, заботу и освобождение. Я у вас поживу недолго, – не спрашивая, а утверждая, сообщил старику кот, – мне надо сведения собрать и передать.

– А есть хочешь? – неожиданно для самого себя спросил Степан Егорович.

– Можно любую органику, в том числе и термически необработанную.


***

Так коренблит прижился у старика. Он уходил по утрам, вечерами возвращался. Иногда в облике кота, пару раз в облике подростка. Степан Егорович его не сразу узнал и даже не хотел пускать в квартиру, но паренек с подбитым глазом доверительно сообщал ему, что он коренблит, и даже мяукал для пущей достоверности, и старик снимал запорную цепочку. Степан Егорович расспрашивал коренблита о том, что он видел и слышал, но тот был скуп на беседы. Ложась у теплой батареи, он словно отключался на время от мира, и старик перестал его расспрашивать, просто ожидая, когда коренблит сам разговорится. Закончив сеанс телепатической связи, коренблит ел органику: кусочки курицы, соленые помидоры, сухари, кухонных тараканов. Степан Егорович морщился и старался не обращать внимания на неразборчивость пришельца.

– Скажи мне, – облизываясь и протирая лапкой усы, поинтересовался на третий день коренблит, – котам хорошо живется у вас на планете?

– Ах, как много на свете кошек, – пробормотал старик, словно задумавшись о своем, – а, пожалуй, что и неплохо.

– Людём меня били всякий раз, – коренблит растянулся на коврике у батареи, – котом ни разу. Чаще всего я встречал уважительное и добросердечное отношение.

– Человеком, – машинально поправлял его Степан Егорович, – но брошенных животных слишком много. Все подворотни, вокзалы и рынки… Эх, мать честная!

– Одна девочка взяла меня на руки и гладила, а ее мать кричала и махала руками: «Брось гадость!». Я спросил девочку: «А ты можешь меня любить, только если тебе разрешат?». И она испугалась. Я забыл, что коты у вас не разговаривают. Она бросила меня на землю, и я ушибся. Какая-то старушка хотела взять к себе домой, но я увернулся. Я не хочу, чтобы меня заперли в квартире и гладили с утра до вечера. Видел много котов у мусорных баков, – вспоминал коренблит, – очень репрезентативная выборка получается. Неоднородность. Но есть тенденция.

– А для чего ты собираешь сведения? – осторожно спросил Степан Егорович.

– Я – разведчик, у меня такая миссия, – ответил коренблит и лениво потянулся.

– Могу ли я что-то сделать для тебя? – спросил старик.

– Подари мне чемодан, – неожиданно попросил разведчик.


***

На корабле кипела работа. С Голубой Планеты, как любили её поэтично называть коренные жители, мысленными волнами передавались сообщения. Самый старший в Миссии разведчиков – коренблит Маас – сгустился до еле заметной точки. В таком состоянии он мог длительное время без органической пищи классифицировать и анализировать послания разведчиков.

Картина складывалась безрадостная. В области полюсов Голубой Планеты было много места для жизни, но эта безопасная и холодная территория требовала много органики для выживания коренблитов.

Водные пространства Голубой Планеты кишели пригодной пищей, но были недостаточно удобны для коренблитов, которые были бы вынуждены принимать только ограниченные формы. С другой стороны, мало освоенные людьми водные пространства казались достаточно безопасными. Их стоило взять на заметку.

Много органики было на суше, особенно в крупных городах, но от коренблитов поступали тревожные сообщения о недружественном поведении людей по отношению к разведчикам. Маас раздумывал. Он не любил принимать решения в одиночку. Маас узнал, что люди чаще выбирают войну как способ разрешения конфликтов, а между коренблитами и людьми конфликты будут неизбежными. Ведь даже если люди не могут ладить между собой, то как им договориться с чуждым разумом? Если выбирать Голубую Планету как место для временного жительства коренблитов, то рано или поздно начнется война и у коренблитов не будет шансов на выживание, ведь они уже давно отказались от бессмысленного уничтожения органики, тем более разумной. Кодекс коренблитов не допускал бессмысленных жертв.

Может быть, было бы проще поискать другую планету, не заселенную никем, но с достаточным количеством органики? Маас вздохнул. Шанс найти ее в ближайшей галактике был чрезвычайно низким.

Неожиданно размышления Мааса, который пользовался для работы одним полушарием мозга, а для печальных размышлений – другим, были прерваны сигналом бедствия. Его успел послать коренблит из точки с координатами -1.6081,36.8751. Неподалеку от Найроби, как потом определил Маас, коренблит Дарху погиб, не успев принять безопасную для этих мест форму тела. Будучи крысой, он был убит голодным ребенком.

Тело коренблита после смерти теряет свои органические свойства, и крыса окаменела, успев послать последний мысленный сигнал. Маас направил луч телепорта в зафиксированную точку, и тело Дарху было изъято. Не было ничего важнее для коренблита, чем духовная сущность собрата, поэтому Маас отбросил все дела и стал извлекать из камня мысленные волны воспоминаний погибшего. Он отвлекся от других дел, загрузив оба полушария своего мозга, и потому не слышал других сигналов.

На страницу:
8 из 9