Консьерж

Только Родион Степанович устроился в кресле и включил телевизор, как во дворе появилась молодая особа с множеством маленьких собачек на поводках. Консьерж знал, что эта молодая женщина живёт со старым грибом, который годится ей даже не в отцы, а в деды, и поэтому относился к ней с предубеждением, хотя и относил её к категории хороших, так как дама была приветлива и хороша собой. Родион не до конца понимал эти мезальянсы, он мог понять старого хрыча, которому нравится обладать молодым телом, но вот зачем молодая красивая баба живёт со стариком, понять никак не мог. Да, есть, конечно, такое понятие, как вырваться из нищеты любыми путями, но вот такой ценой? У Родиона в отношение таких дам проскальзывало лёгкое призрение, но только лёгкое, так как он не мог понять до конца мотивы таких браков, а значит и категоричность суждения обо всём этом ставилось под вопрос.

Начались новости, и Родион Степанович стал внимательно слушать повестку дня, выкинув молодую даму со сворой собачек из головы. Прослушав пятиминутные новости, он крякнул и вслух посетовал о терпимости нынешнего президента. Будь он на его месте, то давно бы гремели пушки, и страна воевала на многих фронтах. Но на то он и не президент. Только выдержанные, спокойные, и адекватно всё воспринимающие люди могут занимать такие посты – это Родион понимал, поэтому только обывательски ворчал и кряхтел. Степанович прикрыл глаза, и представил себе, что он президент. Первым делом он дал бы по зубам Америке, от которой, по его понятиям, исходит всё зло, потом… Он открыл глаза и усмехнулся своему ребячеству. Нет, так вопросы международной политики решать нельзя, но дать понять некоторым о пределах нашей терпимости стоит!

Немного расстроенный он вышел снова на крыльцо, чтобы выкурить очередную сигарету. Он всегда закуривал, когда немного понервничал. В это время из парадной вышел молодой человек с рюкзаком за плечами. Они обменялись приветствиями, после чего молодой человек сел в припаркованную у подъезда «Хонду», и через минуту выехал со двора. Родион Степанович нажал на кнопку пульта, и шлагбаум опустился, закрывая проезд на придомовую территорию. К этому молодому человеку из сотой квартиры он относился хорошо, ибо с детства уважал спорт, а парень занимался спортом и был поэтому на одной волне с Родионом Степановичем.

Наступила пауза. Консьерж знал, что первая волна проснувшихся жильцов схлынула, теперь через час пойдёт вторая, проснутся и поедут по своим делам те, у которых рабочий день начинается часов в девять, ну а последними появятся остальные, те, кому спешить некуда в связи со своим статусом. Эти относятся к категории богатых, они в основном владельцы каких-то предприятий, или просто живут на ренту. Среди этой категории, как ни странно, снобов меньше всего, они более демократичны, более уравновешены, но их статус предполагает некое почтение, и Родион, сам того не замечая, при встречи с ними старается быть лучше, чем он есть на самом деле. Откуда у него это чувство, он и сам не знает, скорее всего, от уважения, но никак не от подобострастия. Степанович уважал тех людей из богатых, про которых говорят, что они сделали себя сами, то есть добились успеха своим трудом, а не спекуляцией и не по праву рождения в богатой семье. Он не уважал тех, кто занимались сомнительным, с его точки зрения, бизнесом перепродажи, то есть сами ничего не производили, а только покупали в одном месте товар, чтобы потом продать его втридорога в другом. Да, есть такое понятие, как доставка товара потребителю, но этим занимаются люди, которые не смогли придумать своё ноу хау.

Родион Степанович снова посмотрел на небо, которое манило его своей прозрачной голубой бесконечностью. Его мысли снова настроились на философский лад. Действительно, а что такое бесконечность? Учёные до сих пор не могут толком объяснить, почему бьётся сердце, а здесь космос! Вот ряд цифр: один, два, три… Можно считать до бесконечности. Где он тот конец?! А в космосе? Родион Степанович никак не мог его представить, не мог и всё. Как это нет конца? Куда же ведёт эта голубизна? Он снова устремил свой взор на небо. В космосе темно, планеты и звёзды только излучают свет, а жизнь есть только на некоторых – это как-то понятно ещё со школы, а вот бесконечность? … Голова стала немного побаливать от этих дум. В это время со стороны шлагбаума раздался требовательный звуковой сигнал автомобиля. Консьерж нахмурился – подавать звуковые сигналы здесь запрещено. Родион Степанович направился к нарушителю спокойствия. Им оказался молодой кавказец, который с широкой улыбкой сидел за рулём чёрного «Мерседеса». Консьерж не любил этих выходцев с юга России, потому что они почти все вели себя нагло и не уважали местные законы и обычаи. Хорошо, вот ты приехал сюда работать, или просто жить, но почему ты не уважаешь людей, к которым ты приехал? Родион Степанович догадывался, что кавказцы ведут себя так, потому что, находясь в непривычной для себя обстановке, испытывают дискомфорт, и стараются под маской нагловатой хамской распущенности скрыть свою неуверенность. Языковой барьер тоже имеет место быть, хотя горцы достаточно хорошо изъясняются на языке Пушкина.

– Подавать звуковые сигналы здесь запрещено, – предупредил старик, но шлагбаум не открыл,

– Тебе какая разница, дед? Давай открывай! – ответил молодой горец, и нагло под ноги Родиона Степановича выплюнул жевательную резинку.

Старик вздохнул и пошёл в свою конторку, даже не собираясь открывать хаму шлагбаум. Как только он сделал пару шагов в направлении дома, в спину ударил требовательный громкий звук клаксона. Чертыхнувшись про себя, Родион Степанович продолжил движение в сторону парадной, решив не обращать на наглеца внимание. Он, конечно, рисковал получить нахлобучку от жильцов дома, или от председателя правления дома, но здесь уже был принципиальный вопрос, и консьерж взял на себя всю ответственность, ибо давать спуск этому «хозяину жизни» считал ниже своего достоинства. Спиной Родион Степанович чувствовал жгучий взгляд молодого человека, но оборачиваться не собирался. Уже дойдя до дверей парадной, он услышал, как тихо клацнула дверь породистой машины, после чего раздались торопливые шаги.

– Эй, отец, давай по-хорошему, ты чего не открываешь? – раздался сзади голос с небольшим акцентом.

Пожилой человек повернулся к наглецу и спросил:

– Ты и дома всех не уважаешь, или только у нас? Попробовал бы ты нахамить в своём ауле старейшине, я бы посмотрел на тебя.

Молодой человек смутился и, сбавив тон, примирительно сказал:

– Ладно, извини, старик, погорячился немного… мне к Сироткиным надо.

– Они тебя ждут? – спросил бдительный консьерж.

– Да-да, конечно!

– Ладно, сейчас открою.

Родион Степанович нажал на кнопку пульта, и шлагбаум пошёл вверх. Машина въехала на территорию, старик указал место, где её можно поставить, после чего скрылся в своей конторке. Инцидент был исчерпан и Родион Степанович выдохнул. Он в последнее время стал замечать, что любая несправедливость его сильно раздражает, отчего поднимается давление, а это в его возрасте опасно. Но очень часто приходиться видеть тут и там вопиющие случаи этой несправедливости. Нет, конечно, и раньше она была, но только теперь, на склоне лет, Родион Степанович стал больше обращать внимание на такие факты. После развала Союза люди стали какими-то озлобленными, стали более раздражительными, и это он для себя объяснял просто: пропала уверенность в завтрашнем дне. Раньше люди не боялись потерять работу, а теперь потеря работы – это катастрофа! Если у тебя на шее семья и ты остался не у дел, то есть все шансы оставить своих близких без куска хлеба, а это и есть катастрофа, причём вселенского масштаба для отдельно взятой ячейки общества. Можно долго рассуждать о преимуществах того или иного строя, но у социалистической системы было много плюсов, да ещё каких! Все всё это давно прочувствовали, особенно люди старшего поколения. Есть, конечно, и много плюсов в капитализме, но почему-то те, кто находится у власти, взяли от этой системы самое плохое. Родион считал, что самым лучшем для страны было бы объединить всё лучшее из обоих систем, но понимал, что это как раз и есть самое трудное, иначе давно бы это сделали. Хотя он подозревал, что так называемые лоббисты обоих систем готовы идти на всё только бы не допустить такое объединение. Грандиозные мысли консьержа прервал телефонный звонок. Старик взял трубку и произнёс:

– Дежурный слушает.

– Сейчас придёт курьер в девяносто пятую квартиру, пропустите, пожалуйста.

– Принято, – ответил старик и посмотрел на часы. До конца его смены оставался час. Ровно в девять приходил сменщик, некий Валентин, толстый мужик лет пятидесяти, с ярко выраженной отдышкой. Родион подозревал, что у него или астма, или ещё того хуже – туберкулёз. У самого старика со здоровьем было более-менее нормально, только в последнее время организм стал подавать сигналы, на которые он старался не обращать внимание. То там кольнёт, то тут заноет, особенно иногда сильно побаливали ноги, но в целом Родиону было грех жаловаться. Другие в его возрасте уже становятся пожизненными инвалидами.

К шлагбауму подъехал велосипедист с большим коробом за плечами – курьер, понял консьерж, и открыл ему проезд. Развозчиками обычно были представители бывших среднеазиатских союзных республик, к которым Родион относился довольно благодушно. Они жили в городе тихо в своих съёмных квартирах, или просто обитали табором прямо на каком-нибудь складе своего земляка, и что самое главное – они не старались привносить свой устав в чужой монастырь. В отличие от кавказцев азиаты плохо говорили по-русски, плохо понимали, что им говорят, но старались, учили язык, и не хамили местным жителям. Нет, конечно, и среди них были элементы, которые плохо относились к аборигенам, но это было, скорее, исключение.

Парень подошёл к парадной и спросил вышедшего ему навстречу консьержа:

– Мне девяносто пятую надо.

– Поднимайся на третий этаж, – подсказал Родион, открывая дверь.

Парень прислонил велосипед к стене дома и бодро стал подниматься по ступенькам, игнорируя лифт. Старик проводил его взглядом, после чего уселся смотреть новости, которые на этот раз передавали по другой программе. Прослушав вести, он не нашёл в них ничего нового, после чего достал журнал дежурств и стал неторопливо его заполнять. Когда он писал последнюю фразу появился курьер, которого старик выпустил, подняв снова шлагбаум. После этого до конца смены ничего не случилось. Ровно в девять появился Валентин. Родион Степанович передал ему ключи, посоветовал держать порох сухим и, повесив на плечо свою небольшую сумку на плечо, покинул придомовую территорию.

Проехав на автобусе пять остановок, Родион Степанович вышел у своего дома, после чего зашёл в парадную и на лифте поднялся на пятый этаж. Открыв дверь квартиры ключом, он переступил порог своего жилища, в котором они с Зинаидой жили уже тридцать лет. Двухкомнатная квартира была небольшая, но уютная, жена любовно ухаживала за цветами, которые в изобилии были разбросаны по всей площади. Увлечение флористикой проявилось у Зинаиды давно, и Родион это только приветствовал, ибо цветы придавали их квартирке необычно живой, и можно даже сказать экзотический вид. Королём цветовой экспансии был, конечно, огромный фикус, похожий на тропическое растение. Он занимал угол около балконной двери, рядом с растением стояло любимое кресло Родиона, в котором он частенько расслаблялся, тем более, что до домашнего бара можно достать рукой не вставая. По стенам висели лианы, которые заканчивались аж у самых дверей, а на подоконниках стояли красивые цветы в горшках, но как они называются Родиону Степановичу было неведомо. Он знал только кактус, и это считал достаточным, остальное было делом Зинаиды. Жены в данный момент дома не было, ибо она уехала на всё лето на свою малую родину в деревню, чтобы подлечить больные суставы, и банда цветов была теперь на попечении супруга. В ящике кухонного буфета лежала тетрадь, где было написано расписание полива – эта обязанность не тяготила Родиона, но относился он к ней очень ответственно, свято соблюдая режим дачи влаги цветкам в определённой последовательности. Он понимал, что это залог сохранения растений, их жизнеспособности в городских условиях.

Родион Степанович переоделся в домашний халат, потом прошёл на кухню, чтобы сделать ревизию холодильнику. Оказалось, что кроме пельменей и куска колбасы в нём ничего не было. Варить пельмени после суточного дежурства было лень, поэтому он поставил чайник на огонь, чтобы только перекусить бутербродами, а потом завалиться спать. Этого распорядка старик придерживался всегда. Каждый раз он, приходя с дежурства, заглядывал в холодильник, каждый раз выбирал между пельменями и бутербродами, и каждый раз выбор выпадал на последние.

Съев пару бутербродов, старик заваливался спать, но почти всегда сон его был недолог – два-три часа от силы. Ночью на дежурстве ему удавалось подремать пару часов и этого было достаточно, чтобы, придя домой поспать совсем немого. И сегодня Родион Степанович не изменил своим привычкам. Он попил чай с бутербродами, после чего прошёл в спальню и лёг на широкую кровать с мягким матрасом.

Через час его разбудил телефонный звонок, причём звонили на стационарный, который стоял в гостиной. Чертыхнувшись про себя, Родион Степанович решил не подходить, он повернулся на другой бок и водрузил на открытое ухо вторую подушку. Звонки, наконец, прекратились, но вдруг ожил мобильник, лежащий на прикроватной тумбочке. На этот раз тирада пожилого человека содержала матерные слова, Родион сел, и, после небольшого колебания, всё же взял телефон. На дисплее высветился номер сына.

– Толя, я же просил не звонить мне сразу после дежурства! – возмущённо воскликнул Родион Степанович.

– Папа, ну извини, я запутался в числах, – ответил виновато Анатолий.

– Ладно, – сменив гнев на милость, ответил старик, – что там у тебя случилось?

– Это не телефонный разговор, можно я к тебе сейчас приеду?

– Приезжай, если тебе невтерпёж, – разрешил старик, тихо вздохнув про себя.

Анатолий был головной болью для пожилого человека. Он уже был дважды женат, и оба раза неудачно, его постоянные прожекты раздражали Родиона Степановича, ибо сын, уже разменявший пятый десяток, так и не определился с профессией. Он так же, как и отец искал себе применение в жизни, но в отличие от отца, за плечами которого было много профессий, не стал специалистом ни в одном деле. Бросив институт на третьем курсе, Анатолий так и не приобрёл специальность, всё время тратя силы на поиск каких-то эфемерных способов обогащения. Родион Степанович понимал, что сын в какой-то степени повторяет его судьбу, но всё же было существенное различие между отцом и сыном: один имел множество специальностей, другой – ни одной. Сейчас Анатолию исполнился сорок один год, и он был одержим идеей разбогатеть при помощи аферы с акциями предприятий. Родион Степанович в этом ничего не понимал так как был продуктом советской системы, но чувствовал, что здесь что-то не так, что очередная затея сына может плохо закончится. Правда, один раз Анатолию повезло, и он удачно вписался в проект строительства жилого комплекса, что позволило ему даже купить квартиру. Тогда Родион ему немного помог с деньгами, лишь бы отпрыск стал жить отдельно, но это было давно, ещё в середине девяностых, когда бардак в стране позволял проворачивать сомнительные, с точки зрения закона, операции. После этой аферы окрылённый удачей Анатолий несколько раз пытался провернуть нечто подобное, но у него мало что получалось. Разбогатеть разом не получалось, но сын раз за разом вписывался в сомнительные прожекты, не оставляя надежды на мгновенное обогащение. Время шло, и неудачливому бизнесмену всё чаще Фортуна показывала свой зад, а однажды дело чуть не дошло до суда. Анатолий тогда обратился к отцу за помощью, и Родион Степанович отдал свои последние накопления, чтобы сына не посадили, но, видимо, та история мало чему научила его, ибо Анатолий по-прежнему пытался вместо того, чтобы честно трудиться, продолжал искать лёгкий путь к мгновенному обогащению.

Сын приехал через полчаса. Родион в это время как раз снимал с плиты кастрюлю с пельменями, чтобы вместе с Анатолием пообедать, но тот отказался. Родион Степанович пожал плечами и сел за стол один, а сын пристроился рядом на кухонном табурете и смотрел, как его отец насыщается, не решаясь нарушить этот священный процесс. Поев, Родион Степанович закурил, посмотрел на своего отпрыска и сказал:

– Чует моё сердце, что ты опять куда-то вляпался. Так?

Анатолий тоже закурил, не решаясь начать разговор, потом через минуту сказал:

– Верно, батя, но не так чтобы… но может быть и…

– Не тяни кота за одно место, Толя! Рассказывай!

– Ну… в общем… пап, ты, наверное, прав. – Анатолий опустил голову, что-то рассматривая на полу.

– Фу, детский сад, в самом деле! – воскликнул с досадой Родион Степанович. – Говори или уходи!

Анатолий собрался с духом и выпалил:

– Папа, мне надо пятьсот тысяч отдать через неделю, а я не знаю где их взять.

– Где же я тебе пятьсот тысяч возьму? – спокойно ответил отец, туша окурок в пепельнице. – Я же последние тебе отдал тогда, помнишь?

– Ну, поспрашивай у знакомых, я потом отдам, слово даю! – воскликнул Анатолий, прижимая мало натруженные свои руки к груди.

– Был бы жив Петя Сохнин, я бы к нему обратился, а он уже второй год, как лежит на Южном кладбище, а других богатых друзей у меня нет, – ответил старик, горестно покачивая головой. – Эх, хороший был мужик! Послушай, а твои друзья не могут разве тебя выручить?

– Ни у кого нет таких денег, папа, – поморщился Анатолий.

– Возьми кредит в банке, – посоветовал отец, – я знаю многих, которые берут у банков ссуду.

– Да кто ж мне даст такую огромную сумму! – чуть не заорал Анатолий.

– А чего там такого? Подумаешь, пятьсот тысяч! Да банкам это тьфу!

– Папа, я не рублей пятьсот тысяч должен, а баксов! – заорал Анатолий, сообразив, что отец его не так понял.

– Не ори! – в свою очередь повысил голос Родион Степанович. – Долларов, значит? Да как ты умудрился, дурак?!

– Долго рассказывать… ну, хотели мы с Вовкой провернуть операцию, но не сложилось, а деньги были чужие, понимаешь?

– Идиоты! – в сердцах воскликнул отец и правда схватился за левую сторону груди. – Сколько же это будет в рублях?

– Около тридцати пяти миллионов, папа.

– Сколько?! – Родиону почудилось, что он ослышался.

– Да, около того, папа.

Старик хотел заглянуть в глаза сыну, но это сделать ему не удалось. Анатолий явно не хотел встречаться взглядом с отцом. Родион Степанович встал и пошёл в гостиную, чтобы сесть в своё любимое кресло – в нём он чувствовал себя как-то уверенней и спокойней. Поколебавшись секунду, за ним последовали и Анатолий. Минут пять Родион Степанович молчал, глядя на сына, который уселся напротив него на диван, потом сказал:

– Даже если продать всё, что у нас есть, таких денег мы не наберём. Дача, примерно, полтора миллиона, твоя квартира миллиона четыре, наша – миллионов пять. Это всё. Ты чем думал, когда всё это затевал, Толик? – тихо спросил отец.

Анатолий сопел, смотрел всё так же в пол и молчал, потом тоже тихо произнёс:

– Они убьют меня, папа.

– Да, за такую сумму могут, – согласился Родион Степанович. – Кто орудует такими деньжищами, тот запросто даст команду тебя ликвидировать, – безжалостно констатировал старик.

– Но что делать, папа?!! – завопил Анатолий, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. – О-о, что же делать?

– А нельзя обратно эту твою аферу прокрутить? – спросил с надеждой отец.

– Не-ет! – простонал Анатолий и из его глаз потекли горькие слёзы.

Родион Степанович с ужасом смотрел на своего сына в душе понимая, что перед ним сидит он сам, только в молодости. Он так же искал себя, меняя работы, ища лёгкий заработок, но в отличие от сына он при этом работал, не разгибая спины, а Анатолий был продуктом не советской, а буржуазной среды, где законы совсем другие, более жёсткие и бесчеловечные. Окажись Родион на его месте, то неизвестно, как бы он вёл себя в нынешних условиях. Эти мысли вихрем пронеслись в голове отца, он уже другими глазами стал смотреть на сына, жалея его, а не ругая. Опять же: всё познаётся в сравнении. Надо, конечно, искать какой-то выход, а выход только один – достать из плиты замурованные там доллары, иначе сына он просто потеряет.

Родион Степанович протянул руку к бару и, не вставая с кресла, достал из него початую бутылку коньяка, прихватив пальцами и пару рюмок. Поставив добычу на журнальный столик, он налил в рюмки янтарную жидкость и сказал:

– Что ж, пришло время поведать тебе, Толя, кое-что из моей жизни. Давай сначала выпьем с тобой, а потом я тебе расскажу.

Сын, наконец-то, поднял красные глаза от пола, схватил рюмку и залпом её опорожнил. Родион Степанович крякнул, потом сам медленно выцедил коньяк и поставил рюмку на стол.

– Принеси-ка из холодильника лимон, сынок, – попросил он миролюбиво.

Анатолий исполнил просьбу, потом с надеждой посмотрел на отца. Родион Степанович налил ещё раз, они снова выпили, и старик отставил бутылку подальше, показывая тем самым, что пить больше они не будут.

– Ну вот послушай, что я тебе расскажу, сын. Было это ровно двадцать пять лет назад. Мне тогда было, приблизительно, как тебе сейчас, где-то лет за сорок… да, тебе сейчас сорок один, а мне тогда сорок пять стукнуло… Так вот, работал я тогда на домостроительном комбинате бригадиром на участке, где делали сан-кабины и плиты из керамзита для верхних перекрытий… – и Родион Степанович изложил подробно все события того страшного вечера. В заключение он сказал: – Поверь, Толя, я двадцать пять лет думал о том, как незаметно достать те деньги, но так ничего толком и не придумал. Да, если честно, то и не особо стремился, ибо боялся сначала, что за ними придут уголовники, потом боялся, что меня привлекут за соучастие, если обнаружат труп, потом и вовсе думал, что ту плиту уже куда-то увезли, но… но оказалось, что она на том самом месте, где я её оставил двадцать пять лет назад! Я недавно заходил на территорию комбината и увидел её…

– Не может быть! – воскликнул возбуждённо Анатолий, перебивая отца. – Неужели за столько лет не убирали территорию?!

– Убирать-то убирали, но она лежит вторая снизу в штабеле себе подобных, не пригодных к употреблению. Брали, когда нужно, естественно, верхние, а до последних так очередь и не доходила!

– Невероятно! – Анатолий уже оправился от своих мрачных дум и горящими глазами смотрел на отца. – Невероятно! – повторил он.

– Раньше, при Союзе, её можно было аккуратно изъять, но я тебе уже говорил причины, из-за которых не делал этого, – сказал Родион Степанович. – Теоритически, вроде, всё просто, а вот как это будет на практике – вопрос. У комбината много раз менялись хозяева, последний понатыкал видеокамер, и теперь всё усложнилось. Теперь надо двадцать раз подумать, как провернуть дело, не привлекая внимания. Толя, я уже кумекал над этим, но здесь нужна подготовка, теперь достать треклятую плиту будет сложно.

Анатолий воспрянувший было духом сник, но почти сразу встрепенулся и сказал:

– Но ночью на комбинате вряд ли кто-то остаётся кроме сторожей, а с видеокамерами можно разобраться просто – перерубить кабель.

Родион Степанович посмотрел на сына и вздохнул:

– Теоритически, может, ты и прав, но практически… Думаю, что сначала надо провести разведку, сходить на территорию, осмотреться, прикинуть… в общем, всё проверить и предусмотреть, а то можем загреметь вместе в кутузку. Если так случится, то тебе точно не поздоровится, тогда твои кредиторы примут меры…

– Батя! – взмолился Анатолий, прижимая обе руки к груди. – Это единственный выход, помоги!!

Родион Степанович не выдержал, он снова взял бутылку и налил себе коньяку, оставив без внимания рюмку сына. Пожевав ломтик лимона, он спросил:

– Толик, а если бы этого варианта не было, то чтобы ты стал делать?

Анатолий снова стал изучать паркет под ногами, помолчал, и ответил:

– Честно, не знаю, папа, наверное, сделал бы что-то такое-этакое…

– Например?

– Ну…

Не дождавшись внятного ответа, Родион Степанович закончил за сына:

– Ударился бы в бега, так?

– Да, что-то такое в голове сидело, – признался Анатолий.

Интересно, подумал старик, а чтобы предпринял сын, если бы он сам оказался в подобном положении? Не найдя ответа на этот вопрос, Родион Степанович произнёс:

– Дурак. От проблемы надо не бежать, а решать её, какой бы результат после этого не был, а то можно всю жизнь бегать по кругу, а не жить.

Анатолий на этот раз осмелился посмотреть в глаза отцу, но это было так скоротечно, что старик не успел сфокусировать свой взгляд. Решительно убрав бутылку в бар, Родион Степанович сказал: