Бугорландские Хроники

– Зззнаете, что, быстро затараторил Факс, боясь, что дама вновь его перебьет или побьет. – У меня в лагере кккамера осталась. Я… я не предполагал, что она сегодня мне может пппонадобиться. Вы пппостойте здесь нннемного, а я бббыстренько сбегаю за ней, и тут же вввернусь. И не дожидаясь ответа, режиссер со всех ног кинулся бежать прямо сквозь колючие кусты.

– Ну и страна, процедила сквозь зубы дамочка с саквояжем, – одни камеры, лагеря, – да тюрьмы. Я, конечно, хотел отсидеться до поры до времени, – но не также!

3.4.2.

Дожидаться возвращение блудного режиссера дама, конечно же, не стала, и уже через час она благополучно стучала ногой в мрачные тюремные ворота. Нынешнее поколение бугорландцев предпочитало не связываться с женщинами без особой на то необходимости, поэтому они спокойно пропустили даму сквозь свои ряды в тюрьму, резонно решив, что та пришла к кому-то из заключенных на свидание. Траурное одеяние дамы вполне соответствовало этому предположению.

Маргадон, стоявший в эту ночь на страже тюремных ворот, увидав особь женского пола в такое время и в таком месте, от удивления широко разинул рот, и некоторое время был просто не в состоянии понять чего она от него хочет. Дама же хотела только одного – попасть в тюрьму.

– Что, прямо сейчас? – испуганно пролепетал изумленный стражник.

– Да, идиот, прямо сейчас! – заорала на него незнакомка в черном. Совсем потерявший голову Маргадон бросил свой пост и побежал за Грифуссом. Будить царя, даже в таком возбужденном состоянии, он так и не решился.

Грифусс же в это самое время мирно дремал себе сидя за огромным пультом тюремной охраны. За этим охранным пультом он проспал много лет, по долгу службы охраняя пустые камеры. За тридцать лет своей безупречной службы палач так привык к этому пульту, что теперь мог спокойно спать только здесь.

Выслушав взволнованного Маргадона, палач ни чему уже не удивляясь, молча направился к воротам. События последних дней показали, что в жизни может случиться все, все что угодно. Молча открыв ворота, Грифусс впустил даму в тюрьму. И лишь потом, чисто формально, поинтересовался, что же привело благородную леди в эти застенки.

– Деньги, грубо ответила леди. После чего невозмутимо достав, из-под многочисленных своих юбок, сигару, дама закурила. Палач озадаченно почесал в затылке.

– Лично я женщинам денег принципиально не даю, заметил он как бы невзначай. – Они их тут же все растратят. Давать женщинам деньги все равно, что кидать их на ветер. В смысле – деньги кидать на ветер, а не женщин…

– Горох у тебя сидит? – резко перебила дама разговорчивого палача.

– Ну, предположим что у меня, с некоторым опасением вынужден был признать палач. – А в чем, собственно, дело?

– Провидите, провидите меня к нему, я хочу видеть – этого человека, рявкнула дама.

– Приемные часы у нас с десяти до пяти каждую субботу. И то только для близких родственников. Вы ему близкая родственница?

– Очень, невозмутимо ответила дама. – У нас с ним бизнес, понимаешь, – бизнес. Дурья твоя башка.

– Знаем мы этот ваш бизнес в час ночи, пробурчал в ответ Грифусс. – И вообще, их величество сейчас отдыхать изволят. Им сейчас не до баловства.

– Ты, что, облезлая обезьяна, места своего хочешь лишиться? Я это могу устроить в два счета, в ярости заорала дама. – А ну, живо веди меня к Гороху!

– Иди на пост, прикрикнул в свою очередь Грифусс на Маргадона, зачарованно не отводившего глаз с пышнотелой незнакомки. – Нечего тебе это на это безобразие смотреть, мал еще! После чего лично препроводил даму в камеру к Гороху.

3.4.3.

Царь в это время мирно спал вместе со всеми своими немногочисленными подчиненными в одной большой камере. Спать в маленьких одиночных камерах клоуны боялись.

Проснувшись от скрежета открываемой двери, горе-завоеватели увидали в проеме двери странный силуэт. Спросонок они поначалу приняли было этот силуэт за местное приведение, и дикий ужас сковал их члены. В камере установилась мертвая тишина. Дама же, воспользовавшись благоприятной для нее ситуацией, не спеша подошла к нарам, на которых спал Горох, и грозно спросила:

– Не узнаешь меня?

Горох, натянув одеяло по самую шею, отрицательно покачал головой. Хотя, что-то во взгляде этой странной дамы было ему знакомо.

– Сам сначала объявись, а предъявы потом кидать будешь, – подал голос, лежавший на верхних нарах, Мороз. – С кичи давно откинулся?

– Я – Нос, сыщик Нос, представилась дама. – Прибыл к вам по долгу службы. Ищу, сыщик-дама подозрительно огляделась по сторонам, – ищу себя …

– Кого ищете? – не понял Горох. – Себя? Но зачем?

– Такое важное дело не стоит доверять посторонним лицам.

– А, коллежский асессор Ковалев, Вам, случайно, не родственник?

– Ни в коем разе, у нас в роду сроду ни кого ниже статских советников не было.

– Подозрительно все это, задумчиво пробормотал со своей шконки Цап-Царапыч. – Дама одна, в такой час, в тюрьме. Вы часом случайно не того…

– Нет, отрезала дама.

– Жаль… – А от нас тогда, что вам нужно?

– Хотелось бы немножко денег получить…

– Каких еще денег?– не понял Царь.

– Любых, радостно залепетала пышнотелая дама. – Меня устроят любые деньги, в неограниченном количестве…

– А Вы точно часом не того…, – уточнил еще раз Цап-Царапыч.

– Нет, рявкнула дама, – и не надейся!

– Это Вы, не знаю, на что надеетесь, обиделся клоун. – У нас здесь пока, что еще тюрьма, а не… черт знает, что…

Оставив этот возглас без внимания, дама с интересом оглядела камеру:

– А у вас тут довольно уютно. Я, пожалуй, поживу здесь немного. Как говорится денег нет, так хоть пустите переночевать.

Камера, в которой находились сейчас завоеватели, и впрямь была отделана со вкусом и поистине с королевской роскошью. Здесь все осталось без изменения со времен незабвенного герцога Рокфора. Стены камеры были сплошь увешаны старинными гобеленами и подлинниками картин известных мастеров живописи. Паркетный пол был застлан настоящими персидскими коврами. Даже нары, на которых располагались сейчас клоуны, и то были сделаны из красного дерева с золотыми инкрустациями. Хрустальная люстра в сотню свечей освещала всю эту неземную красоту. Главную камеру ни кто не занимал со времен герцога Рокфора, в виду отсутствия подходящего по статусу заключенного. Поэтому-то все вещи, находящиеся здесь, так прекрасно и сохранились. Сюда лишь изредка водили на экскурсию школьников, показать, в каких условиях приходилось отбывать заключение несчастным узникам в средние века.

Предусмотрительные Бугорландские короли даже в свои самые неблагоприятные с финансовой стороны годы, не разоряли эту камеру, резонно оставляя ее на черный день. (На свой черный день, разумеется, ведь в жизни всякое могло случиться.) И вот сейчас все пошло кувырком. Сначала эту неприкосновенную камеру занял самопровозглашенный (с точки зрения бугорландцев) царь Горох, а теперь на эту жилплощадь стала претендовать еще и наглая носастая дамочка.

– Выбирайте сами, предложила дамочка царю, – либо деньги – либо хата.

– С баблом у нас сейчас не очень, буркнул с верхней полки Мороз.

– А сколько есть?

– Вообще-то, сударыня, опомнился Горох, – вопросы здесь задаю я. Так, что я попросил бы Вас покинуть это помещение.

– Ну, хорошо, хорошо, пошла на попятную толстуха, – давай-те разойдемся по хорошему…

– Куда нам расходиться, досадливо хмыкнул царь, – ведь мы и не сходились вовсе.

– Когда сойдемся – поздно будет, резонно заметила дама.

– Вон отсюда, заорал взбешенный такой наглостью царь.

– Неужели у Вас хватит совести выгнать бедную женщину с ребенком ночью на улицу, заплакала в свою очередь, незнакомка.

– А ребенок-то где? – не понял Горох.

– Его пока нет, но он будет…потом, обязательно будет…

– Вот когда будет, тогда и поговорим, а сейчас…

– Разрешите мне остаться, хотя бы не надолго, не унималась дама. – Ну, хотите, я сама вам заплачу…

– Гусары денег не берут, мадам, гордо молвил Цап-Царапыч. Клоуны дико заржали.

– Камеры не сдаются, отрезал царь, – нам здесь самим тесно. И потом, мадам, это чисто мужская тюрьма.

– Ну, хорошо, вздохнула дама, – я открою Вам свой маленький секрет. Надеюсь, Вы – джентельмен, и этот разговор останется между нами.

– Здесь все джентельмены, заметил с некоторым пафосом Горох. Окончательно проснувшиеся завоеватели тем временем ближе придвинулись к незнакомке, чтобы ненароком ни чего не пропустить.

– Я, я … не девица, зарыдала незнакомка. Ряды завоевателей сомкнулись еще теснее. И тогда, не прекращая рыданий, дама рассказала трагическую историю всей своей жизни.

Как оказалось, под личиной благородной леди скрывался ни кто иной, как наглый чиновник из отдела согласования и лицензирования (для тех, кто уже успел его забыть, см. главу 1.6.1.) Вскоре после той памятной встречи с Горохом вся жизнь у него пошла наперекосяк. Чиновником заинтересовались некие компетентные органы, а жена его, наоборот, совсем перестала им интересоваться. Вследствие чего и сбежала от него с учителем математики. В след за ними вынужден был податься в бега и сам чиновник, облачась, для маскировки, в женское платье.

– Таким вот образом я и дошла, точнее, дошел до такой жизни, закончил свою речь чиновник. – Помогите, люди добрые кто, чем может. Мы сами не местные…

Но тут Горох грубо перебил его, резонно заметив, что беглым чиновникам не место в тюрьме.

– Беглые чиновники, грозно добавил царь, – должны скрываться в более приличных местах, на всемирно – известных курортах и здравницах мира, а не в этой глуши. Так, что держать Вас здесь, в тюрьме, я не имею права. Но и выкинуть вас сейчас на улицу среди ночи мне совесть не позволяет. Дождемся утра. А пока, что, – раздевайтесь, приказал царь.

Беглый чиновник, он же дама, он же сыщик раздеваться при всех категорически отказался. В ответ на это, клоуны, похабно заржав, повскакав со своих нар, в два счета раздели беднягу, оставив на нем лишь старые кальсоны в бледно-голубую полоску. Бедняга отбивался, как мог, но сила в эту ночь явно была не на его стороне.

– Ну, хватит, хватит, прикрикнул на распоясывавшихся подчиненных Горох, после чего обратился непосредственно к чиновнику:

– Посмотрите на себя, любезнейший. Это же форменное безобразие, своим непотребным видом вы порочите всех женщин на свете. Нет, Вам непременно следует сменить имидж, быть женщиной вам не к лицу. И он поинтересовался у бывшего лекаря Фиштуллы, что тот может сделать с чиновничьим лицом, чтобы того ни кто не узнал.

На что Фиштулла, ответил не раздумывая, что с чиновничьим лицом он может сделать все что угодно. Может выбить ему зубы, расцарапать лицо ногтями, глаз подбить, и повыдергать все до единого волосики, так, что его родная мать не узнает. Но Горох пожалел несчастного, и велел для начала принести из тюремной кладовой что-нибудь из одежды. Яшка быстренько сбегал в кладовку и принес оттуда разноцветный костюм шута и колпак с бубенцами. Чиновник ошарашено уставился на этот костюм.

– Это, что – мне? Да Вы, что – совсем обалдели. Никогда, слышите меня, никогда не буду я шутом гороховым.

– Ни когда не говори «никогда», обиделся Горох. – Мы к нему со всей душой, помочь хотим, а он еще выкобенивается.

– Да я не против того, чтобы переодеться, но не шутом же. Кем угодно, только не шутом.

– Да чем тебе шут не угодил–то? – удивился царь. – Они такие же люди, как и все.

– Ну, замялся чиновник, не зная, что на это ответить. – Над ними же все смеются.

– Пусть над Вами лучше смеются, чем плачут, заметил Горох. – Вам все равно, а людям приятно будет.

– В том то и дело, что мне не все равно, возмутился чиновник. – Я же чиновник…

– А я и забыл, усмехнулся царь, – спасибо что напомнил.

– Мочить надо козла и концы в воду, подал голос Мороз.

– У нас же теперь свой палач есть, встрял тут в разговор Фиштулла. – Пусть покажет, на что он способен. При этих словах клоуны все как один повернули головы, и уставились на палача.

– А чё- я, чё – сразу я. Нечего на меня стрелки переводить, заволновался Грифусс. – Вы его в плен взяли, вы его и казните. А то чуть что – так сразу Грифусс, Грифусс. Как будто кроме Грифусса больше и нет никого…

– Ты за это деньги получаешь…

– Да я от вас еще ни гроша не получил.

– Будешь так работать – точно ни чего и не получишь.

– Не ссорьтесь, не ссорьтесь, друзья мои, миролюбиво заметил царь. – Ни кто, ни кого убивать не будет, пока, по крайне мере. Есть у меня насчет этого придурка одна задумочка. Шутом ему быть и в самом деле еще рано. Не дорос он до шута. Он тут что-то насчет ребенка базарил…. Так вот – будет ему ребенок, да еще какой… – А для начала ему самому нужно заново родиться. Коль эта жизнь у него не получилась, – пусть начнет все заново. Я тут видел – у нас на заднем дворе подгузники сушатся, 56 размера. Тащи их сюда, приказал царь Яшке. – И чепчик не забудь. Безотказный Яшка сбегал и принес белоснежные подгузники, чепчик и даже резиновую соску.

Чиновник как ни упирался, но после долгих пререканий и уговоров вынужден был переодеться младенцем.

– Ну, вот, это же совсем другое дело, радостно заметил Горох, надевая на голову чиновника розовый чепчик. – Приятно видеть, что наконец-то и Вы, стали хоть немного походить на человека. А то обрядился женщиной, – тьфу ты, боже мой…

– А это вам лично от меня, протянул Батон новоиспеченному младенцу черные солнцезащитные очки. – В них Вам все будет видеться в другом цвете.

– Осторожней с идеями, сынок, воскликнул Шампиньон, – так недолго и философом стать. А баронам это ни к чему.

– Это все тюремные стены виноваты, папа, виновато заметил Батон.

От черных очков беглый чиновник отказываться не стал. Из всей предоставленной ему одежды, они понравились ему больше всего.

Горох же, пристально оглядев младенца со всех сторон, пробормотал:

– Ну, что же… – Очень даже ничего получилось… – И как нам теперь Вас звать – величать?

Чиновник недовольно буркнул под нос:

– Называйте меня просто – Донна Роза Сальвадорес.

– Ты, что опять за старое взялся? – разозлился царь. – Какая еще роза, рожа ты немытая… – Отныне мы будем звать Вас – Пупсом! И ни как иначе.

– Что это за имя такое мерзопакостное – Пупс, возмутился новоиспеченный младенец, с недовольной гримасой оглядывая всех присутствующих в камере, словно бы видел их впервые.

– Тебе бугор погоняло выписал, мрачно заметил Мороз, – вот и пользуйся.

Пупс тяжело вздохнул, но спорить не стал, лишь спросил у царя:

– Вы точно уверены, что мне теперь некого бояться?

Горох в ответ пожал плечами. Тогда Пупс развернулся, подхватил свой саквояж, и, ни с кем не прощаясь, направился к выходу.

3.4.4.

Осаждающие тюрьму бугорландцы беспрепятственно пропустили Пупса сквозь свое охранение, приняв его по простоте душевной за местное приведение. Только Кварк, не верящий ни в какие потусторонние силы, бросил в Пупса булыжник, в результате чего на лбу у новоиспеченного младенца тут же соскочила здоровенная шишка. Однако мытарства Пупса на этом не закончились. Толи от полученного ушиба, то ли по какой иной причине, но в голове у него созрел новый коварный план. Чтобы поправить свое пошатнувшееся общественное положение Пупс решил жениться. И жениться он решил, не на ком-нибудь, а на самой настоящей принцессе. А так как настоящие незамужние принцессы встречаются в наше время крайне редко, то Пупс не стал откладывать дело в долгий ящик, и прямиком направился к Виргеуму в Трунштейн – свататься.

Как известно королевство Бугорландия было очень маленьким королевством. Вследствие чего Виргеум каждый вечер возвращался ночевать в свой замок, в то время как все его основное войско продолжало сторожить тюрьму. Сладко выспавшись дома на мягкой перине, король возвращался на передовую на следующий день только к обеду.

Ориентируясь по дорожным указателям, Пупс тем временем благополучно добрался до королевского замка. Поначалу у него правда возникли опасения относительно того, как он попадет внутрь замка в такое неурочное время, но эта проблема решилась сама собой. Ворота замка оказались незапертыми, поскольку Дюбель, как и все был мобилизован и сейчас находился далеко отсюда. Таким образом, бывший чиновник совершенно беспрепятственно проник в королевскую резиденцию. А там было совсем просто. Королевскую чету он нашел в столовой, где они в это время завтракали, вместе со своими придворными.

Заметив Пупса, принцессы захлопали от радости в ладоши и закричали:

– Утя, утя…

– Позвольте, возмутился Виргеум, – какая еще такая утя-утя. Мы детей не заказывали. У нас война, как ни как идет, и нам сейчас не до детей.

– По этому вопросу, Ваше Величество, заметил Пупс, вальяжно развалившись на ближайшем свободном кресле, – я с Вами полностью согласен. Заводить детей спешить не стоит, сначала нужно для себя пожить.

После чего, младенец достал из подгузников сигару и не спеша закурил.

– У Вас, Ваше Величество, как я слышал, дочки на выданье, перешел Пупс непосредственно к делу. Выпустив струю сизого дыма в потолок, Пупс продолжил:

– Они, как я погляжу, довольно симпатичные, я – чертовски привлекателен, так чего зря время терять.

Все присутствующие, в ответ на это, весело засмеялись.

– Что вы там ржете, разозлился Пупс, – я в натуре базарю, чисто по теме. Бабок у меня – немерено, – целый чемодан. Придворные стали смеяться еще громче. Пупс же чуть с кресла не свалился от досады.

– Не верите? Вот – смотрите, он открыл свой саквояж, который и в правду оказался доверху набит новенькими денежными купюрами. Но придворные, думая, что это простые бумажки стали еще пуще хохотать. Тогда Пупс, он же Сыщик Нос, он же Донна Роза Сальвадорес схватил саквояж, и в ярости выбежал вон из замка… Не забыв при этом громко хлопнуть дверью. Вслед ему неслись взрывы не утихающего хохота.

Глава 5. Новые лица.

3.5.1.

Больше ни чего интересного в эти дни в стране не происходило. Солдаты как обычно несли свою нелегкую военную службу, а правители, как обычно играли в шахматы, в окружении зевак с той и другой стороны. Зеваки эти состояли в основном из гороховских и бугорландских солдат, которым было выгодно присутствовать на таких соревнованиях, поскольку при этом они освобождались от всех других своих побочных служебных дел как-то: уборка территории, занятия физкультурой, строевой подготовкой и т.д. Взамен им нужно было всего лишь сидеть и смотреть с заинтересованным видом в сторону шахматной доски, думая при этом о чем-то своем, можно было даже немного поспать, только без храпа. Безмятежный солдатский храп почему-то всегда сильно бесил высокопоставленных шахматистов.

Здесь надобно заметить, что Гороховские солдаты продолжали носить свои дурацкие клоунские костюмы. Тем самым Горох давал понять всем своим подданным, что им рано еще расслабляться, и дело, ради которого они прибыли сюда, еще не закончено. Царь публично поклялся не снимать клоунского наряда до своей официальной коронации. Единственно, что он себе изредка позволял, так это накинуть поверх клоунского жакета черный шелковый плащ. Да и рыжий парик он, в отличие от остальных своих подданных не носил, так как тот ему был явно не к лицу.

Как-то раз, в один из таких вот шахматных сеансов, случилось неожиданное происшествие. Поначалу все было как всегда – правители играли, солдаты с самым заинтересованным видом дремали рядом. Виргеум медленно, но неотвратимо проигрывал. Он уже лишился ферзя, двух ладей и слона, в то время как Горох потерял только одного коня да пару пешек.

И вот когда до неминуемого мата Виргеумскому королю оставалось два, максимум три хода, случилось неожиданное.

– Смотрите, смотрите, гора движется, закричал вдруг Виргеум, вскакивая со своего места.

– Знаем мы все эти ваши штучки, не поверил ему Горох. – У Вас всегда, как только дело приближается к мату, и горы начинают двигаться, и коровы летают.

– Да нет же, не унимался Виргеум, там, – в самом деле, гора движется.

И впрямь, из – за горизонта, – в направлении тюрьмы, двигалось какое-то огромное сооружение, издали очень похожее на гору.

Впереди этой движущейся горы шел толстый монах, в серой поношенной робе, с корявым посохом в руке. Следом за монахом бежал кот черно-белый масти с задранным вверх хвостом и неизменной сигарой в зубах. Время от времени монах пытался отогнать кота своей клюшкой, но все было без толку – кот не отставал. Через какое-то время монах благополучно добрался до Виргеумского лагеря, гора же при этом благоразумно остановилась чуть поодаль. Кинув быстрый взгляд на шахматную доску, монах посоветовал Виргеуму ходить лошадью. Два правителя недовольно переглянулись, они как истинные любители шахмат не любили, когда им кто-нибудь чего-нибудь советовал.

– Это что еще за фрукт такой объявился? – поморщился Виргеум. Все сидевшие рядом с королем бугорландские солдаты разом повернули головы в сторону монаха, и грозно нахмурились. Все, кроме Лёлика, который только что сменился с поста, где он отстоял нелегкую ночную вахту, и сейчас благополучно спал с открытыми глазами.

– Этого кота я знаю, радостно заорал тут режиссер, – он разговаривать умеет. И тут же направил на кота объектив своей кинокамеры.

Заметив обращенные на него многочисленные взоры черно-белый кот смутился, и, отбросил сигару в сторону, всем своим видом показывая при этом, что он тут вовсе и не при чем, просто случайно мимо проходил.

Монах же напротив, только обрадовался тому обстоятельству, что все обратили на него свое внимание.

– Я пришел к вам с миром, дети мои, заявил монах, обращаясь при этом сразу ко всем присутствующим.

– Привет и тебе, папаша, закричал Кварк, – самый шебутной солдат из бугорландского войска. Все засмеялись.

– Ну, вот и чудненько, обрадовался монах, – контакт с аудиторией налажен. Только зовут меня не папаша, и даже пока не папа, а его высокопреосвященство Епископ Торский, представился священнослужитель.

– Да ни кто тебя, ни куда не зовет, ты сюда сам приперся, заметил все тот же Кварк из толпы. Солдаты снова заржали.

– Я не понял, это кто там все время жужжит? – разозлился Епископ.

– Это Кварк, пояснили из толпы, – он у нас страсть как не любит монахов. У него один монах как-то денег занял, а потом взял, да и помер. Объелся бедолага несвежих устриц на королевском балу. И с тех самых пор Кварк больше не доверяет священнослужителям.

– Ну, и зря, с усмешкой заметил Епископ. – Не все же монахи такие слабаки, что мрут от каких- то там ракушек. Я вон сколько раз травился и…, и ни чего – жив – здоров, на радость своим кредиторам. Так, что Кваки ваш просто дурак.

– Ни какой я тебе, ни кваки, я Кварк, обиженно поправил монаха Кварк.

– Ну, коли ты Квак, то сиди и не квакай, когда старшие разговаривают. После чего, сделав смиренное лицо, епископ продолжил:

– Мы сеем мирное, доброе, вечное, дети мои. На что Виргеум, как заядлый огородник – любитель, резонно заметил, что «сеять уже поздно, все уже давным – давно отцвело».

– Может быть, у вас здесь все и отцвело, а у нас так все в самом разгаре, не остался в долгу Епископ. Виргеум сильно обиделся на это последнее высказывание священнослужителя. Король считал себя большим специалистом в сельском хозяйстве, и не любил когда его знания в этой области ставились кем–то под сомнение. Поэтому, достав из кармана скомканный носовой платок и громко высморкавшись в него, Виргеум предложил Епископу ступать себе с богом, куда глаза глядят. Царь Горох высказался более радикально, послав Епископа еще подальше.

– Ну, пеняйте на себя, рассердился Епископ, и со всей силы так стукнул своим посохом о землю, что земля под ним содрогнулась. Точнее это содрогнулась гора, до этого момента тихо – мирно стоявшая себе неподалеку. Содрогнувшись, эта гора, словно бы по мановению волшебной палочки медленно поползла в сторону лагеря. Бугорландские солдаты, схватившись для приличия за оружие, принялись просчитывать в уме, когда им лучше всего дать деру. Задача эта была одна из самых сложных на войне, – побежишь раньше всех – опозоришься на весь свет, а чуть запоздаешь, можешь и вовсе не успеть убежать. В этот момент многие из бугорландцев, может быть единственный раз в своей жизни, пожалели, о том, что они сейчас находятся не в тюрьме, под защитой ее толстых каменных стен. Гороховцы же наоборот, стояли с самым невозмутимым видом, показывая всем, что они не сколечко не боятся двигающихся гор. Они в два счета разобрались бы с этой горой, если бы не долг службы, не позволяющий им без приказа покинуть свой пост.

Между тем гора приблизилась настолько, что все распознали в ней гигантскую черепаху. Бугорландцы сразу же успокоились, и опустили ружья. Черепах, пусть даже таких гигантских как эта, они не боялись. Они вообще не боялись ни каких травоядных животных, пусть и очень больших. Но больше всего бугорландские солдаты обрадовались тому обстоятельству, что они мужественно выдержали посланное им судьбой нелегкое испытание, и не разбежались кто – куда раньше времени, сохранив тем самым свою честь, достоинство и квартальную премию.