Единственная для Синей Бороды

Зоэ задумчиво посмотрела вслед бывшему жениху:

– И как я раньше не замечала, что человечишко этот слабый и жалкий?

– Влюблена была… ты другого не замечала. Его главный недостаток – что он завистливый. А подверженный этому чувству человек не ценит того, что дано от природы ему самому, ему подавай то, что есть у других. Повседневное отрицание своей судьбы и стремление прожить чужую разрушает душу похуже кислоты…

– Немного там от той души осталось… Спокойной ночи, пап, не засиживайся за полночь!

Даниэль Нейтон проводил взглядом дочь и ухмыльнулся. Вопрос с этим надоедой окончательно решен, больше он в их жизни появиться не сумеет. Этот завистливый дурачок в поисках пользы сам не понял, на что подписался. Даже когда у него закончатся деньги красивый и неудобный по форме самородок он понесет на обмен ювелирам в последнюю очередь. На шею он его повесит, на груди он его будет носить, да на здоровье! То есть наоборот. Это ж не золото, глупенький. Лиардо тебе от доброты душевной, ну и за наглость беспримерную подсунул друзу аурипигмента[19].

Минерал этот еще в Древние века использовали как основу для желтой охряной краски. Правда, художники, работающие с этим минералом, умирали быстро… зато картины получались красивые. А еще им в растолченном виде часто пропитывали наконечники стрел. Враги быстрее погибали не от самого удара стрелы, а от действия мышьяка. Так что носи выцыганенный подарочек ближе к сердцу, раньше преставишься.

А Зоэ он ничего не станет объяснять. Свалил в Виттенфельд ее бывший жених, и прекрасно, и давайте порадуемся. А что когда-нибудь известие о его кончине придет, так, поди, потому, что клятву молчания под страхом смерти решил нарушить, нехороший человек. За что и пострадал.

А сам Бран, даже если что-то и сообразит, сообщить все равно никому и ничего не сумеет. И в Арханду ему путь закрыт, клятва помешает. Но он может считать, что Лиардо, как и он, тоже в своих поступках исходил исключительно из принципа максимальной полезности[20]…

Принцип бумеранга. Moderato

Каждый мужчина имеет привилегию раз в жизни посмотреть, идет ли ему борода. Окружающие же имеют привилегию решать, долго ли он будет пользоваться таким правом.

Маргит Сандему

Ника металась по комнате, не зная за что хвататься и что предпринять. Тварь! Ну какая же тварь этот Манфред! Столько лет прикидываться лучшим другом, верным компаньоном и дельным советчиком, чтоб потом практически воткнуть нож в спину! И ведь он точно уверен, что это ему сойдет с рук, да, считай, уже практически сошло, завещание подписано, сам отец в коме, из которой его выдернуть без шансов, и скоро наследнице финансовой империи Калленберг ради добычи пропитания останется только выходить под фонарь…

Но один шанс есть. Небольшой, но есть. Можно попробовать обратиться к Инге. Она профессионал и уже дважды вытаскивала отца практически с того света, так почему бы ей не сделать это в третий раз? Прямо как в сказках. И вообще… кто-то там, помнится, разные слова говорил о любви? Так, может быть, пора уже их как-то подкрепить делом? В очередной раз?

Только вот захочет ли она с ней разговаривать… с учетом обстоятельств их расставания…

Сколько себя помнила Верóника Калленберг, для отца она всегда являлась смыслом существования. После нелепой гибели ее матери, знаменитой журналистки Хелене Кирхнер от электротравмы во время записи очередного репортажа, когда ей достался не заземленный микрофон, отец постарался оградить восьмилетнюю Верó буквально от всего. Не должно быть ни малейшего риска для ребенка! Никаких лыж, велосипедов, самокатов и роликов! Ни в начальной, ни в средней школе[21] она даже обязательные занятия по физкультуре толком не посещала, защищенная уймой добытых отцом справок. К своему сегодняшнему двадцатилетию она в бассейнах почти не бывала и даже плавать не умела! Какой такой бассейн? Ребенок же может утонуть! И готовить не умела. Ребенок же может обжечься! И даже танцкласс оказался под запретом. Ребенок же может поскользнуться и сломать ногу…

Да еще ее отныне возили в школу и обратно на автомобиле, а шофер одновременно исполнял обязанности телохранителя, из-за чего большинство одноклассников ее сторонились. А бóльшую часть времени вне учебы приходилось проводить с гувернантками. Не жизнь, а сплошная поролоновая прокладка. Спасибо, что у нее была личная приходящая учительница гимнастики, которая научили ее основам растяжки тела и привила привычку к регулярным физическим упражнениям. И отец в качестве замены общения со сверстниками, проводил с ней гораздо больше времени, чем это делали родители остальных ее соучеников. Он не ленился отвечать на ее вопросы, что иногда получалось у него лучше, чем у многих ее преподавателей в гимназии, не пытался прикрыться эвфемизмами при обсуждении некоторых откровенных тем, не отмахивался от нее со словами «Ты все равно не поймешь в силу возраста!», а четко устанавливал временные рамки для того момента, когда дочь должна оказаться готовой к обсуждению некого вопроса.

И даже не стал врать, когда десятилетняя Верóника поинтересовалась зачем в его спальне периодически остается на ночь молоденькая актриса Лиселот Буркхардт. Взял анатомический атлас и расписал все по полочкам. И честно предупредил, что само знание особенностей данного процесса ни в коей мере не приблизит ее к пониманию причины занятия им. Во всяком случае пока.

Нет, теперь-то Верóника не хуже него представляет в чем высший смысл постельных упражнений, но тогда она, с одной стороны, испытала отвращение при описании подробностей, а с другой, – порадовалась, что ей не стали лгать. Ее волновал только один вопрос «не заменит ли она мою маму?!» и отец со смешком объяснил, что ее место в его сердце не сможет занять никто и никогда.

Молоденьких актрисулек и моделек через отцовскую спальню прошло за эти годы достаточное количество, но Верó на это было наплевать. Кого волнуют бабочки-однодневки? В смысле, одноразовые девки? Пусть и надеющиеся на свадебное продолжение. Но при этом не способные найти общий язык с единственным родным Эверту человеком – его дочерью. По ее классификации они делились на две категории: подлизы и хамки. Если с первой категорией, поддакивающей любому ее слову, еще можно было ненадолго смириться, то попытки «крутых» девиц, сразу начинавших намекать на ее грядущее обучение в закрытых пансионах подальше от Вены, следовало сразу пресекать. И она научилась жестко поступать с хищницами: угрозы, слёзы, истерики, шантаж, притворство, ложь, белые мышки из зоомагазина в шкафу, попытки научиться играть на скрипке над ухом у очередной оккупантки, хороши были любые средства, лишь бы привели к нужному результату – исчезновению из их жизни очередной претендентки на нечто большее, чем скрасить отцу несколько ночей. И вот уже следующая неудачливая охотница на банкира Калленберга с плачем собирает чемоданы, изрядно, как правило, потяжелевшие после близкого знакомства с ним…

Но однажды ее привычные методы поведения дали сбой. И виноват в этом был ее отец, переоценивший запас прочности собственного организма. Вернувшись с очередного совещания с банкирами из Франции, после которого участники отметили достигнутое соглашение обедом с неприличным количеством алкогольных напитков, он, вернувшись домой, продолжил пить коньяк. Слава Богу, что Верó в тот вечер зачем-то понадобилось зайти на кухню, где она и обнаружила отца, лежащего на полу и никак не могущего встать. При этом его рвало так, что казалось, он вот-вот выплюнет на пол не просто содержимое, а и сам желудок.

Верó до сих пор не могла забыть, как рыдала, как срывая ногти, набирала номер 141 и кричала в трубку, что у больного сильная тошнота и рвота, и что он не может сам принять вертикальное положение, а потом с ужасом сидела возле отцовского неподвижного тела и ждала приезда скорой помощи, боясь, что врачи могут не успеть. В карете скорой помощи, куда ей удалось прорваться как единственной родственнице и представителю больного, под вой сирены она тряслась всем телом и прикусив руку, чтоб не начать визжать, молчала, глядя на непонятные, а оттого еще более жуткие манипуляции медперсонала и на то, как хмурится фельдшер, глядя на бледного до синевы отца. По приезде в Центральный клинический госпиталь Вены[22] его резво увезли вглубь здания, а девушка на ресепшене, заполняя карточку поступившего, деловито выспросила у главного скоропомощьной смены:

– С чем привезли?

– Сонливость, судороги, тошнота и рвотные рефлексы, побледнение лица, обморок, плюс цианоз кожи… короче, очень похоже на инсульт. Кто сегодня дежурит?

– Винтерхальтер.

– Золотые руки! Тогда у мужика есть шансы выкарабкаться…

Толком никогда не пытавшаяся даже посещать церковь Верó взмолилась о спасении жизни отца так, что где-то там, наверху, ее не могли не услышать. Она была услышана, отца откачали. Она даже не догадывалась, что этот их визит в Центральный госпиталь принесет ей новую головную боль. Потому что золотые руки доктора Винтерхальтер, вытащившего отца практически с того света, принадлежали Инге. И за две недели пребывания в госпитале Эверт Калленберг пришел к твердому убеждению, что эти руки вместе с хозяйкой должны достаться ему.

Отсутствие актрисулек в отцовской спальне после его возвращения из госпиталя домой Верó отметила, но сначала списала на общую слабость организма в восстановительном периоде, затем на нежелание размениваться на всяких дешевых девиц, но потом сообразила, что теперь он, наоборот, все стал чаще отсутствовать по вечерам, периодически возвращаясь за полночь, а несколько раз и вообще заявлялся только утром. А однажды вечером их кухарка, фрау Оттилия задержалась на кухне дольше обычного, готовя нечто изысканное… а отец, наоборот, вернулся с работы пораньше и немедленно кинулся переодеваться… после чего ей объяснили, что сегодня у них званый ужин. С гостьей. И в семь вечера пришла она.

Сначала четырнадцатилетняя Верó не сочла ее достойной внимания. На что тут смотреть? Она даже не выглядела так, как обычные отцовские пассии! Где яркий лак? Где сложная псевдоблондинистая прическа? Где модельный рост и ноги от коренных зубов? Где модный туалет? Где макияж индейца, вышедшего на тропу войны? Ничего этого у гостьи не было.

Низкий ростик, скромное гладкое каре русого цвета, простое черное платье, никаких украшений, кроме цепочки на шее, бесцветный лак на коротких ногтях, слегка подкрашенные ресницы… Моль. Такая внимание ее отца не удержит. Она уже чуть было не выдохнула с облегчением, но тут отец церемонно представил гостью как фрау Ингу и сообщил, что он за ней ухаживает. Это что-то новенькое, мысленно хмыкнула дочь. Чтоб ее отец, нахрапом завоевывавший и укладывавший женщин в постель чуть не в первый вечер знакомства, за кем-то ухаживал? Конец света близится, не иначе. И тут эта Инга сказала:

– Добрый вечер, Верó.

Ну, ставить таких на место с самого начала она научилась давно, с их первых слов, поэтому четко продекларировала стандартную «обломашку»:

– Так меня имели право называть только мама и папа.

Обычно после такого выпада отцовские знакомые дамы переходили на ее именование полным именем… обычно, но не эта.

– Рони? Нет, получается какой-то полумужской вариант… Ника! Я буду звать тебя Ника!

– Какая еще? …

– Ника – древнегреческая богиня победы.

Верó метнула короткий взгляд на отца, тот кивнул. Богиня победы, значит? Ты даже не представляешь, Ингуша, насколько ты близка к истине… и за кем в итоге окажется победа. Верó… оставим отцу. Для остальных… теперь уже Ника? А что? Красиво, а, главное, символично… так вот теперь уже Ника сделает все, чтоб ты, как и все остальные до тебя, навсегда убралась из их жизни. И никаких фрау, с тебя и имени хватит.

Потому что теперь уже Инга, сменив предыдущий калейдоскоп ярких мотыльков, начала регулярно, не реже раза в неделю, появляться и ночевать в их квартире. То есть накатанный отцовский сценарий повторялся, но при этом… у ее пребывания в их доме оказались и положительные стороны. Она не лезла в ее с отцом общение, не заводила разговоров об отправке Ники для обучения куда подальше, не пыталась навязать ей свое мнение относительно одежды, она сумела пресечь склонность Эверта к ежевечерней выпивке и настоять на соблюдении им диеты, апеллируя к рекомендациям своего завотделения. Даже убедила его сбрить щетину, долженствующую превратиться в бороду, которую отец вдруг собрался отращивать, рассказав об их соотечественнике, которого погубила как раз излишняя волосатость[23]…

А один из подслушанных Никой их разговоров (информацию о противнике не зазорно добывать любыми способами!) и вовсе заставил ее крепко задуматься:

– Инга, мы с тобой уже достаточно давно встречаемся и… я хочу, чтоб ты переехала ко мне.

– И тогда я буду добираться на работу в два раза дольше, вот радость-то!

– Я предоставлю тебе машину с шофером! И ты вполне можешь перейти на другой режим работы, я узнавал! Зачем убиваться на суточных дежурствах, если тебе давно предлагают стандартный пятидневный график без ночных смен? И выходные мы смогли бы проводить вместе… А еще лучше, если бы ты совсем из этого своего госпиталя уволилась…

– Да ну?! А жрать, прости за подробности, я на какие шиши после этого буду?

– Своего личного реаниматолога я уж как-нибудь способен прокормить! Я буду сам платить тебе зарплату!

– Путем более высоких официальных выплат меня, конечно, пару раз пытались по работе переманивать… но чтоб предложить вот так просто купить услуги врача и любовницы в одном лице… такое впервые. Ты сам-то понимаешь, насколько это оскорбительно?

А вот это ой как не здорово, похолодела Ника. Согласившись остаться без работы и без официальной зарплаты ради единственного пациента, Инга может потребовать узаконить их с отцом отношения, чтоб иметь «подушку безопасности» на случай расставания, а это совсем не то, чего бы хотелось…

Право на работу Инга отстояла, хотя и перешла в результате на пятидневный график. Отказываться от работы полностью не стала, мотивируя это как неумением сидеть сложа руки, так и опасностью потери без практики врачебных навыков, которые так высоко оценил Эверт. Но к Калленбергам переехать согласилась, чем и подвигла Нику на возобновление операции «Выживание». И тут ее ждал неприятный сюрприз, стандартные меры на Ингу не действовали. Подброшенную мышку она не испугалась, а изловила, и пообещала отнести как развлечение лежачим детям в госпиталь. Услышав скрипку, затыкала уши и больше никак не реагировала. Устроенную Никой истерику хладнокровно проигнорировала, посоветовав предложить услуги примадонны Венской опере. На попытку шантажа не повелась, намекнув искать других дураков подальше от нее. Чем же ее можно пронять? И Ника перешла к провокациям:

– Ты не думай, что раз отец тебя здесь поселил, ты чего-то добилась! Секс не главное в жизни, не зря же он даже не десятую партнершу меняет… все равно он никого из вас не будет так любить как маму!

Инга отложила книгу, которую читала и неожиданно спросила:

– Ника, скажи, тебя устраивает собственный рацион питания?

– А при чем здесь? …

– При том, что у тебя растущий организм, которому для полноценного роста необходим очень определенный строительный материал. Ему требуется полная «коллекция» необходимых ферментов. Питание подростка должно быть строго сбалансировано: молочные продукты, овощи, фрукты, мясо, белый хлеб, бобовые, в обед горячий суп – это те продукты, которые должны входить в твой рацион в обязательном порядке. При этом следует избегать пищи с повышенным содержанием жиров, сахара и соли.

– И… что?

– А теперь представь, что твой самый близкий человек, руководствуясь не иначе как твоим благом… со своей колокольни… вдруг решает лишить тебя положенной порции мяса, заверяя, что салата и яблок вполне достаточно для нормальной жизни. Тебе понравится?

– Ммм… нет. А это к чему сейчас было?

– К тому, что твоя попытка ограничить, а то и вовсе лишить отца постоянного сексуального контакта, эгоистична и… работает, кстати, против тебя. Ты сама привычного куска мяса лишаться, как я посмотрю, не хочешь, так почему считаешь правильным насильно ограничивать отца в тоже привычной… хм… части его жизни? Вряд ли он будет тебе благодарен, когда сообразит, что его самый близкий человек нарочно лишает его общения с любовницами…

Настучит отцу, поняла Ника. Заложит, что я ее намеренно выживаю. Объясняй ему потом, что это из благих побуждений…

– И еще… возможно, сейчас ты мне не поверишь в силу возраста и отсутствия опыта… но однажды ты на собственном примере поймешь, что в близком общении людей далеко не все сводится к… чистой механике. Бывает еще и ощущение привязанности, и чувство защищенности, да мало ли что бывает… И однажды настанет день, когда ты сама скажешь отцу, что встретила парня, что по уши влюблена и жить без него не можешь, и уйдешь к своему избраннику. Ты ведь не ждешь, что отец тебя остановит? Он же обязан тебя понять! Как же тебя не понять, когда у тебя появится настолько уважительная причина – любовь! – чтоб его оставить! И с чем, вернее с кем он останется? Один? И что он будет чувствовать по отношению к родному человеку, который вел себя как собака на сене и обеспечив собственное счастье, одновременно намеренно отнял у него шанс быть счастливым?

– А ты полагаешь, что продержишься рядом с ним до момента, когда я соберусь замуж?

– Неважно, кто к этому моменту будет с ним рядом, главное, чтоб ты поняла, что сознательное загаживание его личной жизни не облегчает его существование… и не добавляет тебе очков прежде всего в его глазах… Неприятно осознавать, что тебя из дурацкой ревности предает самый близкий человек.

Если так посмотреть… может, она и права… В конце концов концов, почему не бы не попробовать воспринимать присутствие отцовских баб именно как необходимую часть его… ну, физиологического рациона, что ли? А кто это будет – не так важно, все равно ближе Ники у него никого нет. Инга в этом плане даже предпочтительней актрисулек в силу своей профессии… Кстати, что она там говорила о сбалансированном питании?

– Так что там еще моему организму требуется?

– Минеральные вещества. Самым важным для подростков считается поступление в организм кальция, который нужен для крепости и здоровья костей. Он принимает участие в работе кровеносных сосудов и обеспечивает органы кислородом. Из других минеральных веществ именно в период полового созревания для детей важны цинк и медь, фосфор и марганец. Хочешь, я подберу тебе правильный комплекс витаминов?

Ника хотела. Заодно понадеялась, что, переключив Ингу на обсуждение витаминных комплексов, заставит ту забыть о возможной жалобе отцу на ее подколки… А когда порекомендованная ею израильская косметика для подростковой кожи Holy Land за пару месяцев полностью свела ее прыщи на лице, Ника начала думать, что пребывание Инги в доме следует использовать по максимуму. И сама напросилась на консультацию, организованную ей Ингой у знакомого дерматолога. Что дало ей возможность впоследствии в гимназии свысока рассуждать с соученицами о происхождении и качествах косметических брэндов. Небрежно поведать, например, о том, что слово «помада» имеет романское происхождение и переводится как «яблоко», потому, что первые средства для губ изготовлялись из плодов яблок. А вот слово «rimmel» – «тушь», произошло в середине XIX века от фамилии английского торговца французского происхождения Юджина Риммела, первого производителя туши для ресниц. Чуть не в первый раз в жизни девчонки из ее класса с уважением слушали ее рассуждения о методике подбора тоников для кожи в зависимости от ее, кожи, типа…

Инга даже достучалась до отца со словами «излишняя гиперопека» и убедила его в том, что огражденный от многих явлений ребенок, во-первых, не может накопить необходимый для взрослой жизни жизненный опыт, а, во-вторых, не учится налаживать социальные контакты и не умеет делать осознанный выбор. Ее стараниями Ника даже попала в танцевальную студию, расположенную в соседнем доме. Ей самой больше хотелось заниматься конным спортом, но понятно было, что такой авангардизм отец уж точно не одобрит, поэтому спасибо хоть за что-то…

А потом чуть не случилась катастрофа. Ее отец после очередного удачно подписанного контракта позволил себе слегка превысить дозволенную дозу алкоголя и… хорошо, что его прихватило уже дома, при Инге. Теперь была ее очередь ломая пальцы набирать номер реанимационного отделения и требовать карету скорой помощи и подготовку оборудования к моменту их приезда…

Придя на следующий день в Центральный госпиталь навестить отца, она краем уха услышала прелюбопытный диалог двух молоденьких фельдшериц:

– Представляешь, эта Винтерхальтер окончательно обнаглела: единственную палату люкс зарезервировала для своего личного пациента!

– Обалдеть… погоди, что значит, для личного? С каких это пор у Снежной королевы появились личные пациенты?

– С каких именно пор, я точно не знаю, но то что наша ледышка подтаяла – это медицинский факт! Она сейчас мечется вокруг своего банкира и шипит на всех как ошпаренная кошка!

– Что ж там за мужик такой… что сама железная фрау Инга капитулировала… надо бы прогуляться на него посмотреть… интересно же…

Там такой мужик, гордо подумала Ника, что вам не по зубам, там мой отец! А то, что у Инги такое прозвище, так оно и неплохо, значит, до сих пор она никому предпочтения не выказывала… неприятно было бы выяснить, что у нее личные пациенты – это нормальная практика. А этих, собравшихся в палату на экскурсию… жаль, что она не увидит, как Инга их шуганет, а она точно не потерпит возле отца левых баб, не совсем же она дура…

Но в бокс к отцу ее не пустили. Инга, непривычно серьезная и с некрасивой морщинкой, появившейся между бровей, разрешила ей только посмотреть на него через стекло и объяснила, что ситуация тяжелая, ИГМ, ну… инсульт головного мозга, возник на фоне нарушения кровоснабжения. Приступу способствовало сужение просвета в артериях или разрыв сосудов, вследствие чего произошло кровоизлияние. Сейчас он находится в коме, и пока они могут только поддерживать его жизненные показатели максимально близко к норме… и только потом, когда ее учитель герр профессор Дитмар Кестлин, привезет редкое экспериментальное средство, попробовать совместно вывести его из этого состояния…

И всю неделю она провела в палате ее отца, отзваниваясь Нике раз в сутки со словами «Пока без изменений», чтоб через семь дней радостно выдохнуть в телефонную трубку: «Получилось!»

А еще через восемь дней отца перевезли домой. Ника с ужасом видела, как похудело и побледнело отцовское лицо, и что углы рта у него теперь находятся на разной высоте, и как Инга дает ему воду из специального поильника, потому что сам он с трудом шевелит руками. Как ему неприятно, что он, привыкший воспринимать себя как здорового и сильного человек, вынужден пользоваться судном, не будучи в силах самостоятельно дойти до туалета.

Не выдержав такого зрелища, она убежала плакать от жалости к нему в свою комнату и только потом, умывшись и приведя себя в порядок, смогла найти в себе силы дойти до его спальни и не успев постучать, услышала стандартные интонации. Ничего не меняется, все как всегда, порадовалась она, отец возмущается, очередная баба оправдывается. Интересно, что Инга за время его пребывания в госпитале могла такого выкинуть? Очистила в ноль его кредитку, накупив уйму нарядов, как в свое время моделька Беата Штакельберг? Или потребовала в салоне AE Köchert[24] записать на его счет бриллиантовый гарнитур как актрисулька Зузанне Лампрехт? Или придумала что-то поинтересней? Нет, все-таки бабская натура ничем не искореняется…

Но тут она поняла, что это интонации похожи, а вот произносятся они другими людьми. Это Инга возмущалась и отчитывала отца, а от только что-то нечленораздельно и виновато мычал. Да кто тебе вообще дал право тут на отца голос повышать, возмутилась Ника. И уже почти распахнула дверь, когда до нее, наконец, дошел смысл Ингиной гневной тирады:

– Эверт, ты же знал, что тебе нельзя срываться и пить! Я сколько раз предупреждала тебя, что твои постоянные стрессы, нервное перенапряжения плюс регулярное употребление алкоголя не доведут до добра?! Ты понимаешь, что прошел по грани? Это в прошлый раз у тебя были общемозговые симптомы инсульта, а на сей раз появились очаговые!

Отец что-то неуверенно, но воинственно пробормотал, Инга ответила яростным шепотом:

– Ладно, тебе самому на себя наплевать, это можно принять с натяжкой, в конце концов ты – хозяин своего тела, ладно, тебе не интересно, что будут по этому поводу чувствовать твои знакомые, но почему ты не задумался о том, что будет с Никой, когда ты умрешь?!

Ника замерла, не донеся руку до двери буквально на пару миллиметров. «Когда», это слово гулко ударило по ее сознанию как язык колокола по его медному краю. Она сказала «когда», а не «если»! Так это что же… все действительно настолько плохо? Похоже, перед тем, как рычать на Ингу, надо выяснить, как обстоят дела…