Древний Рим

Эта угроза сломила целомудрие женщины, и она досталась Сексту Тарквинию. Наутро довольный царевич уехал, а Лукреция сразу же послала гонцов к мужу и отцу, требуя их возвращения домой.

Отец женщины, префект Рима Спурий Лукреций прибыл с еще одним знатным патрицием, Публием Валерием Публиколой, а Коллатин взял с собой Луция Юния Брута.

Про этого последнего стоит сказать несколько слов. Он был сыном родной сестры Тарквиния Гордого и знатного латинянина из рода Юниев, восходившего к одному из спутников Энея. Когда Тарквиний только захватил власть, то род Юниев оказался среди его противников. Поэтомуон казнил отца и старшего брата Луция, но ради сестры пощадил ребенка. Мальчик оказался умным ребенком и понял, что свои истинные чувства к царю стоит спрятать и жить так, чтобы Тарквиний не считал его опасным. Поэтому Луций Юний стал притворяться слабоумным и так вжился в эту роль, что получил прозвище Брут, которое означало дурачок. Благодаря этой хитрости он уцелел во время всех царских репрессий, завел семью и вел тихую и ничем непримечательную жизнь. Благо, что царь оставил ему часть отцовских богатств, и думать о добыче пропитания Бруту не было нужды. А вот о чем Брут думал, так это о мести. Он ненавидел своего дядю и мечтал отомстить, когда представится такая возможность. Так как он вырос в царской семье и часто был вместе с царевичами, то римляне хорошо знали этого несчастного, а некоторые и жалели за его печальную судьбу.

Однажды Тарквиний отправил двух своих сыновей в Дельфы и те, выполнив отцовское поручение, решили спросить оракула, кто будет править Римом после Тарквиния.

– Верховную власть в Риме получит тот из вас, кто первым поцелует мать! – ответила пифия16.

Царевичи отправились в Рим целовать свою мать, а вот бывший с ними Брут отстал и, словно споткнувшись, упал и поцеловал землю, общую мать всех людей.

Когда все эти квириты явились к Лукреции, она рассказала им о произошедшем и потребовала дать слово, что ее позор будет отомщен. Когда мужчины поклялись наказать Секста и начали ее утешать, говоря, что не винят ее в неверности мужу, она произнесла:

– Я, не признавая за собой греха, не освобождаю себя от казни. Никакая распутница, нарушившая целомудрие, не будет жить, ссылаясь на пример Лукреции!

После чего достала спрятанный под одеждой кинжал и вонзила себе в сердце. Удар оказался смертельным! Пока муж и отец суетились вокруг тела, Брут взял окровавленный клинок и поклялся:

– Я клянусь этой невинной кровью и призываю в свидетели богов, что буду преследовать Луция Тарквиния Гордого, его преступную жену и всех их потомков мечом и огнем и не позволю им больше царствовать в Риме!

Ошеломленных товарищей Брут заставил принести такую же клятву, а потом уговорил вынести тело Лукреции на форум, чтобы весь город узнал о произошедшем. Когда привлеченные небывалым зрелищем квириты собрались, Брут выступил с речью, призывая всех способных держать оружие отомстить за такое жуткое преступление Секста Тарквиния. Жители Коллатина восприняли обиду, нанесенную своему правителю, как свою и собрали вооруженный отряд, который должен был восстановить справедливость.

Отсюда, неся с собой тело Лукреции, они отправились в Рим, где все повторилось. Почти все жители города, привлеченные Брутом и его товарищами, пришли на форум, где на всеобщее обозрение было выставлено тело. Снова звучали речи обо всех притеснениях, нанесенных царем квиритам за долгие годы правления. К всеобщему удивлению тихий и забитый Луций Юний Брут в этот день превратился в пламенного оратора и хорошего организатора, умело разжигавшего гнев народа и направлявшего его на царскую семью.

Вспомнил он и трагическую судьбу Сервия Туллия и то, что царь заставлял горожан выполнять общественные работы, возводя стены и копаярвы.

– Тарквиний превратил непобедимых в бою квиритов из воинов в ремесленников и каменщиков. Разве это можно терпеть? – кричал он городской бедноте, которую Тарквиний действительно неохотно брал в походы, зато часто заставлял работать на стройках.

– Сколько патрициев было осуждено на смерть или изгнаниепо лживым обвинениям? – спрашивал он у знатных слушателей, а у торговцев интересовался:

– Разве не заставляет царь платить торговцев и землевладельцев огромные налоги? Не разоряются ли из-за этого почтенные негоцианты?

Такое неожиданное превращение Брута из слабоумного царского родича, каким его все привыкли видеть, в яростного политика произвело впечатление на квиритов.

– Уж не боги ли говорят его устами? – произнес кто-то, и толпа зашепталась, обсуждая оратора. Брошенные кем-то слова о божественной воле, ведущей Брута против тирана, мгновенно разнеслись среди квиритов, прибавляя тому авторитет.

Городская стража, подчиняющаяся отцу Лукреции как префекту, получила приказ не вмешиваться, а потому не разгоняла собравшихся и не пресекала крамольные речи. Сторонников Тарквиния, способных силой заставить молчать Брута, на форуме не оказалось, и страсти стремительно накалялись. Вот уже люди стали вспоминать все реальные и воображаемые преступления царя, все обиды, которые он нанес или мог бы нанести. Зазвучали в полный голос проклятия в адрес царя, и никто не вспомнил все успехи этого правителя. Зараженная энергией Брута толпа была охвачена яростью и уже не понимала, что тот легко манипулирует собравшимися.

– Все жители Рима собрались здесь, значит, у нас началось Народное собрание? – спросил Брут.

– Да! – ответил рев сотен голосов.

– Народное собрание – высшая власть в городе?

– Да!

– Мы здесь власть?

– Да!

– Хотим мы и дальше терпеть Тарквиния?

– Нет!

– Тогда ставлю вопрос на голосование, кто за то, чтобы лишить Тарквиния власти и изгнать со всей семьей прочь из Рима?

Взметнулись над головами руки, и Брут объявил:

– Единогласно народ решил изгнать Тарквиния! Да будет так!

Толпа двинулась ко дворцу, чтобы расправиться с царицей, но Туллия успела бежать из города и с немногими верными слугами помчалась к мужу в Ардею.

Пока народ не передумал, Брут отобрал тех юношей, которым мог верить, и сразу отправился в армию, чтобы известить воинов о свержении царя и перетянуть легионеров на свою сторону.

Узнавший о беспорядках в Риме Тарквиний с небольшим отрядом отправился домой, надеясь, что одно его возвращение заставит бунтовщиков поджать хвосты и бежать. Однако он фатально просчитался. Он так долго правил, не встречая противодействия, что просто не допускал мысли о том, что его не испугаются.

Однако по приказу префекта все ворота в город были заперты, а охраняли их воины, преданные лично Коллатинуили Спурию Лукрецию. Так что царя просто не впустили в Рим. В тот момент, когда Тарквиний бесполезно тратил время, ругаясь со стражей, Брут прибыл в военный лагерь и убедил армию признать и поддержать совершенный им переворот.

Луций Юний Брут приносит клятву свергнуть царскую власть над телом Лукреции. Картина Франсуа Навеза, ок 1845 г.

Так в одночасье Тарквиний Гордый лишился и своей столицы, и армии. Следом судьба нанесла царю еще один удар. Неизвестными был убит Секст Тарквиний, отправившийся в Габии, чтобы собрать там для отца войско. Однако Тарквиний не опустил рук. Он отправился к правителям соседних стран, стремясь заручиться их поддержкой и отвоевать власть над Римом обратно.

В самом же городе сенат принял решение отменить вообще царскую власть и установить республику, которой будут править два консула, избираемых на год. Спешно были проведены выборы, и первыми консулами римской республики стали Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин.

Первый год республики. Консульство Брута

Долгие годы Брут вел скромный образ жизни и теперь, став консулом, словно стремился наверстать упущенное. Он твердо решил превратить город в республику, и, чтобы народ не смог в дальнейшем изменить государственное устройство снова на монархию, консул заставил всех квиритов принести клятву в том, что они не допустят никого царствовать в Риме. Затем он организовал выборы новых сенаторов, так что сенат снова состоял из трехсот мужчин. Потом он вершил суд, выполнял священные обряды, разбирал ссоры и конфликты, следил за обучением войск и состоянием общественных зданий.

Бюст Луция Юния Брута, одного из основателей Римской республики

Одновременно Брут провел хитрую интригу, сделавшую бы честь любому из царедворцев. Появились в городе слухи о том, что Тарквиний Коллатин не должен быть консулом, он ведь родич изгнанного царя. Речи об этом звучали все чаще и чаще. И вот, когда римляне «созрели», Брут созвал народное собрание. Когда все пришли, консул зачитал антицарскую клятву народа.

– Мы и так помним данное слово! Зачем ты это повторяешь? – стали спрашивать его, и тогда он попросил тишины и стал говорить.

– Очень уж Тарквинии привыкли быть царями, – начал он свое выступление перед квиритами. -Сначала Тарквиний Приск царствовал, потом Тарквиний Гордый захватил трон, словно родовую собственность. Мы изгнали его, но в свободном городе власть снова оказалась в руках человека из рода Тарквиниев! Видать Тарквинии не могут жить простыми людьми и всегда стремятся править! Римляне, мы поклялись никогда не иметь царей, но почему же царское имя звучит в городе, почему новый Тарквиний издает указы? Я бы не стал так говорить, ведь Коллатин мой товарищ, но любовь к государству и свободе требуют, чтобы я принял жесткие меры. Я боюсь, что пока остаются в Риме Тарквинии, свобода народа всегда будет под угрозой!

Заранее получившие указание люди Брута стали громкими криками поддерживать говорившего, увлекая за собой колебавшихся.

Консул Луций Тарквиний Коллатин, для которого такой удар в спину от недавнего союзника был полной неожиданностью, попытался переубедить римлян, но Брут оборвал его:

– Мы помним, как ты помог городу, изгнав царя, теперь же заверши свое благодеяние, удали отсюда и само царское имя! Забери семью, забери всё свое имущество и уезжай из Рима. Уйди другом римского народа, освободи государство от страха, быть может, необоснованного! Мы все убеждены, что вместе с родом Тарквиниев устранена будет отсюда и угроза восстановления царской власти.

Следом за Брутом этого же стали требовать от Коллатина и прочие должностные лица города. Тот пытался возражать, но когда против него выступил и его тесть Спурий Лукреций, консул «сломался». Он понял, что не может сопротивляться всем своим врагам, и лучше уйти пока есть шанс сделать это мирно. Так что он сложил с себя полномочия и, забрав имущество, уехал прочь. Вместо него консулом был избран Публий Валерий. Так как он был избран вместо выбывшего Коллатина на срок до конца года, а избирали его одни сенаторы, то его должность называли не консул, а консул-суффект.

***

Изгнанный из Рима Тарквиний Гордый вовсе не собирался успокаиваться и становиться простым человеком. Наоборот, он сразу же начал подготовку к своему возвращению. С одной стороны он искал военную поддержку у правителей соседних народов, а с другой пытался найти союзников в самом Риме. Царь отправил в город послов, требуя вернуть его личное имущество. О возвращении власти над городом речь не шла, так что у квиритов должно было сложиться впечатление о желании Тарквиния просто переселиться на новое место.

Сенаторы-республиканцы надеялись, что вернув Тарквинию его богатство они, успокоят гнев этого опасного политика и смогут заключить с ним мир. Поэтому после нескольких дней обсуждений сенаторы решили пойти на уступки, так как отказ мог стать поводом для объявления войны.

Царские послы в это время встречались со многими знатными квиритами и, если в результате разговора оказывалось, что те недовольны новыми порядками, то передавали письма от Тарквиния и просили помочь возвращению государя.

Так возник заговор, участники которого в условленное время тайно открыли бы городские ворота и впустили Тарквиния с войском в Рим. Основой заговора стали знатные братья Вителлии и Аквилии. При этом сестра Вителлиев была женой консула Брута, поэтому сыновья того, кто изгнал царя, сейчас готовились вернуть Тарквинию власть.

План был вполне хорош и мог увенчаться успехом, но одну из бесед заговорщиков подслушал раб, который сразу же донес консулам о своем открытии. В результате сторонники Тарквиния были арестованы и отданы под суд, а погубивший их раб получил свободу и деньги.

Брут был одним из судей и вынес первый приговор. Его собственные сыновья были привязаны к позорному столбу, после чего консульские ликторы сначала высекли их розгами, а затем зарубили топорами. Мрачный и спокойный Брут проследил за казнью, а потом удалился. Прочие судьи были не столь жестоки и поэтому не решались послать на смерть остальных заговорщиков, среди которых были их знакомые и друзья. Узнав об этом, Брут снова вернулся в суд и приказал казнить всех.

Поступок Брута впечатлил римлян. Его стали считать символом верности идеям свободы и патриотизма и надолго он стал примером для политиков республики.

Чтобы навсегда рассорить римлян и Тарквиния, сенаторы отдали дом Тарквиния и все его имущество на разграбление горожанам. Конечно, не все участвовали в этом деле, но теперь вся городская община была виновата в ограблении бывшего царя, а значит не могла ждать от него милости. Отныне между квиритами и царем не могло быть примирения.

Поняв это, Тарквиний решил действовать грубой силой и начал войну. Его союзниками стали города Тарквиний, откуда родом были предки царя, и Вейи, которые до этого уже воевали с Римом, были разбиты и хотели реванша.

Царское войско встретилось с консульской армией, и произошло сражение. Царский сын Арунт во главе кавалерии атаковал римскую конницу, которой командовал Брут.

Увидев консула, царевич закричал:

– Боги, мстители за царей, помогите мне!

И лично бросился в бой. Он ненавидел Брута так сильно, как только может человек, ведь Брут вырос вместе с царскими детьми, считался их другом, а потом так подло предал их. Так что для Тарквиниев Брут был подлецом и изменником, заслуживающим самого жестокого наказания.

Арунт сумел убить Брута, но и сам получил смертельную рану, а в сражение, начатое кавалеристами, вступила пехота двух армий.

Консул Публий Валерий, командовавший римской пехотой, сумел разгромить отряд из Вей, но зато жители Тарквиниев, которых вел сам царь, разбили левое крыло римской армии. Так что кровопролитное сражение закончилось без чьей-либо победы.

Ночью союзники царя, посовещавшись, решили вернуться домой, так как потери у них были велики, а война могла затянуться надолго. Еще до зари они разошлись, а Тарквиний отправился искать себе новых союзников.

Когда утром римляне не обнаружили врагов, консул Публий Валерий объявил о победе, собрал доспехи убитых и с триумфом вернулся в Рим. Погибший консул Брут был удостоен торжественных похорон, и еще целый год римские матроны ходили в трауре, чтобы показать свою скорбь. Вместо него был выбран консулом-суфектом Спурий Лукреций, но он умер спустя несколько дней.

Так, в течение одного года из четырех римлян, свергнувших царя, в городе остался один только Публий Валерий, которого избрали консулом и на следующий год. А потом его избирали еще и еще, и он правил Римом, пока не умер от старости и болезней.

Тарквиний Гордый еще дважды пытался вернуть себе трон. Сначала он осаждал город вместе с этруским царем Ларсом Порсеной, а когда Порсена заключил мир с Римом, царь вместе со своим родственником Октавием Мамилием сумел объединить почти три десятка латинских городов и начать новую войну против Рима, но и в этот раз квириты победили. В последней битве у озера Регил среди прочих погибли и Мамилий, и последний из сыновей Тарквиния. Оставшийся без родных и союзников Тарквиний был вынужден бежать в греческую колонию Кумы, где и умер спустя год17.

Сцевола

Со времен Ромула квириты выходили победителями из всех войн, которые им приходилось вести. Поколение за поколением римляне рождались, мужали, старели и сходили в землю, зная, что нет в Италии никого, равного по доблести их воинам. Семь царей приучили своих подданных к победам и славе, а вот теперь богиня удачи, похоже, отвернулась от Рима. Этрусская армия, которую привел могучий Ларс Порсена, царь города Клузий, загнала римлян за крепостные стены. Город был осажден, и кольцо блокады стягивалось все сильнее. Припасы у горожан уже кончались, и все мрачнее становились взгляды квиритов, бросаемые на вражеский лагерь. Там, за рекой, горели костры, поджаривались насаженные на вертела туши баранов и быков, а по вечерам из шатров доносились смех и песни. Там пировали, веселились и устраивали соревнования сытые и довольные жизнью этруски, где-то там должно быть был и бывший римский царь Тарквиний со своими сыновьями. Лишь недавно народное собрание изгнало его из города, и вот он вернулся. Все помнили, как улюлюкала чернь с городских стен, когда Тарквиний хотел войти в Рим, а перед ним захлопнули крепостные ворота. Как тогда шутили и потешались над царем, потерявшим свой город. Как насмехались, когда он с несколькими верными телохранителями уныло уехал прочь.

Эх, задурил головы квиритам Брут, а объявленная им свобода тогда пьянила почище самого крепкого вина, вот и забыли римляне, что Тарквиний не из тех, кто покорно сносит оскорбления. Кто тогда мог предположить, что оставшийся без армии и денег царь возродится, словно птица феникс из пепла?

А вот гляди-ка, проехал по соседним городам, поговорил с их правителями, с которыми за долгие годы власти успел породниться и подружиться, и вот – идет на Рим новая армия. Пусть и состоит она не из квиритов, пусть и ведет ее Порсена, но двинула в поход это войско воля Тарквиния, и Тарквиний же получит плоды победы.

Такое возвращение царя стало шоком для всех. Плебеи тихо роптали, говоря, что эта война разорит их, патриции мрачно вздыхали, что под царской властью они сокрушали врагов, а при республиканской оказалисьв ловушке, а сенаторы откровенно боялись. При этом сенат боялся не только внешнего врага, но и собственного простонародья, опасаясь, что чернь взбунтуется и впустит в город Тарквиния.

Пришлось сенаторам пойти на небывалое – начать заботиться о плебеях. Были за государственный счет сделаны закупки продовольствия, которое выдали нуждающимся, затем сенаторы даже отменили сбор с бедняков пошлин и налогов на оборону. Лишь такими мерами римские власти смогли добиться лояльности простонародья.

А еще сенаторы позаботились, чтобы прославить тех воинов, кто воевал храбро. К горечи отцов отечества таких было немного. Нет, не то чтобы остальные воины были трусами, но война против своего, пусть и бывшего, правителя популярностью явно не пользовалась. Не хотели квириты биться насмерть. Вон, в самом начале войны, когда передовой отряд этрусков лихим налетом захватил Яникул, а с него хотел по мосту ворваться в Рим, весь яникульский гарнизон дружно кинулся бежать. Один только воин, Гораций Коклес, командовавший римским наблюдательным постом у Тибра, остался верен долгу и вступил в бой, не давая врагам взойти на свайный мост. Он бился один против целой армии, словно герой древних мифов.

От такого зрелища должны были устыдиться все бежавшие, но только двое знатных римлян из Яникула присоединились к Горацию. Пока Коклес рубился с атакующими, по его приказу товарищи сзади разломали мост, сделав невозможной переправу этрусского войска.

Гораций остался в одиночестве на другом берегу, окруженный сотнями этрусков. Другой бы впал в отчаяние, но Гораций ругался, вызывал на поединки знатнейших врагов, и кричал, что те царские рабы, а он свободный человек. Лишь убедившись, что он сделал все возможное, Коклес помолился речному богу Тиберину и в полном вооружении прыгнул в Тибр. Под градом стрел он сумел переплыть реку и невредимым выйти на римский берег.

За этот подвиг сенат оказал воину огромную честь, установил на форуме его статую и подарил столько земли, сколько человек мог обвести плугом за один день. Кроме того, многие сенаторы от себя лично дарили Горацию различные подарки и всячески прославляли его. Этим они не только выражали свое восхищение, но и поощряли остальных римлян вести себя подобно Горацию, чтобы заслужить подобную славу и награды.

Вскоре нашелся еще один юноша, готовый совершить подвиг. Звали его Гай Муций, и он задумал пробраться в этрусский лагерь и убить Порсену. Сначала юноша думал сделать это втайне ото всех, но решил, что если его по пути схватят римские караулы, то решат, что он перебежчик. Поэтому он обратился к сенату с просьбой разрешить ему эту вылазку.

Получив согласие, он спрятал под одеждой меч и отправился в этрусский лагерь. Те были так беспечны, что не обратили на него никакого внимания, тем более что римляне и этруски в это время уже были настолько близкими народами, что и одевались схоже, и одинаково хорошо говорили как на латинском, так и на этрусском языках. Проблема была в другом, римлянин не знал Ларса Порсену в лицо, а спросить о царе никого из окружавших не мог, чтобы не вызвать подозрения.

Затерявшись среди многочисленных воинов Ларса Порсены, Гай дошел до царского шатра. Тут шло самое интересное дело для солдата – выдача жалования. Воины один за другим подходили к сидевшему у походного стола мужчине в богатой одежде и получали свои деньги. Решив, что именно этот человек Порсена, Гай Муций заколол его и попытался убежать, но был схвачен охраной. Связанного убийцу втащили в царский шатер и бросили на пол. Поднявшийся навстречу им крепкий мужчина в пурпурной одежде и с золотым обручем на голове внимательно осмотрел пленного. У Гая в голове мелькнула мысль, что этот человек выглядит как царь, а когда охранники склонились перед ним в приветствии, подозрение перешло в уверенность.

– Я хотел убить этрусского царя, но похоже, ошибся?

– Да, – ответил хозяин шатра. -Ты убил моего писца. Кто ты?

– Я римский гражданин Гай Муций. Я пришел убить врага и готов умереть.

Царь хмыкнул и задал несколько вопросов охране.

Пока те отвечали, римлянин встал на ноги и принял максимально гордый вид. В это время мысли в голове Гая крутились с поразительной быстротой. Осознание собственного промаха злило больше, чем предстоящая казнь, в неизбежности которой римлянин не сомневался. Храбрость воина и гордость аристократа, помноженные на типичное для римлян упорство, заставляли его вести себя так, будто он ничего и никого не боялся. Он хотел хотя бы словом ранить разум царя, раз уж не смог дотянуться сталью до тела. Тут в голове Гая Муция возник план, как это можно сделать.

– Я не единственный задумал покушение на тебя, – обратился он к Порсене, – после меня на охоту за твоей головой выйдут другие. Каждый день твоя жизнь будет в опасности – такую войну объявляем тебе мы, римские юноши. Не бойся сражений, отныне ты один будешь иметь дело с отдельными людьми! Пусть многие погибнут, но одному все же улыбнется Фортуна.

По тому, как Порсена нахмурился, римлянин понял, что его блеф сработал и теперь царь будет больше заниматься своей безопасностью, чем ведением войны.

– Назови имена тех, кто состоит в этом заговоре! – потребовал Ларс Порсена.

– Нет!

– Пытки развяжут любой язык…

– Да? Смотри, как мало ценят свое тело те, кто жаждет славы! – ответил Гай, подошел к походному жертвеннику и спокойно положил правую руку в священный огонь. Раздалось шипение, и по шатру пополз запах паленого мяса. Римлянин стоял молча и смотрел в глаза царю.

Порсена не выдержал, и первым отвел взгляд. По его приказу юношу оттащили от огня, и потрясенный увиденным царь произнес:

– Ты нанес себе больший вред, чем мне. Если бы твоя храбрость служила мне, я бы похвалил тебя, а такя освобождаю тебяи отпускаю отсюда целым и невредимым. Уходи!

Дважды просить Муция не пришлось, но уже у выхода он обернулся и сказал:

– Ты чтишь доблесть, поэтому я в качестве подарка открою то, что ты хотел узнать. Триста лучших римских юношей поклялись бороться против тебя этим способом. Мы кидаем жребий, решая кому и когда идти. Я был первым, остальные будут нападать в порядке, который им достался.

Вечер Порсена провел в раздумьях, а наутро прислал в город послов для переговоров о мире.

Свою войну он начал ради возвращения трона Тарквинию, поэтому послы озвучили в Риме это требование. Однако, получив твердый отказ, Порсена снял его. Он сделал все, что мог, а значит, выполнил просьбу Тарквиния. Раз уж этрускам не удалось завоевать город, то пусть теперь Тарквиний сам пытается это сделать. Порсена ему больше не помощник.

Зато этрусский царь заставил римлян вернуть земли города Вейи, которые квириты в свое время завоевали, а также выдать заложников, получив которых, он покинул Яникул и увел войско в свои владения.