Иностранная литература №02/2012

Журнал «Иностранная литература» № 02/2012

Специальный номер «Япония: мир в капле дождя»

Ежемесячный литературно-художественный журнал

До 1943 г. журнал выходил под названиями “Вестник иностранной литературы”, “Литература мировой революции”, “Интернациональная литература”. С 1955 года – “Иностранная литература”.

Журнал выходит при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации, Министерства связи и массовых коммуникаций Российской Федерации и фонда “Президентский центр Б. Н. Ельцина”

© “Иностранная литература”, 2012

Япония: мир в капле дождя

Ясутака Цуцуи

Мой гранпа[1]

Повесть-сценарий[2]. (журнальный вариант)

Перевод Елены Кожуриной

© 1999 by Yasutaka Tsutsui. Russian translation rights arranged with Yasutaka Tsutsui through Japan Foreign Rights Central/Andrew Nurnberg Associates

© Елена Кожурина. Перевод, 2012

* * *

Тамако, ученица первого класса средней школы, никогда не видела своего дедушку. И хотя случайно ей стало известно, что дед находится в тюрьме, она ни с кем из родных это не обсуждает, тем более что у нее много других проблем. Во-первых, в школе есть группа девчонок, которые постоянно издеваются над теми, кто не может постоять за себя, в том числе и над Тамако. Заводилой у них Томами Кидзаки, которая училась вместе с Тамако еще в начальной школе, а теперь непонятно почему то и дело цепляется к ней. Во-вторых, девочку тяготят постоянные ссоры между отцом и матерью, обострившиеся в последнее время из-за дополнительного нервного напряжения – поскольку на семью оказывают давление полукриминальные скупщики земельных участков.

* * *

Тамако вернулась из школы после занятий в кружке рисования. Около входной двери громоздились не до конца упакованные вещи: буфет, маленький телевизор, стол и тому подобное. Все из бабушкиной комнаты.

– Что происходит?

– Бабушка переезжает к дяде Масудзи, – небрежно сказала мать, вынося из бабушкиной комнаты книги и укладывая их в коробку.

– Бабушка переезжает? Почему?

– Завтра возвращается домой дедушка. Сегодня нам сообщили об этом.

– Гранма сбегает от дедушки в Нагою? Почему?

Бабушка не любила, когда ее называли “бабушкой”, и Тамако всегда называла ее “гранма” – сокращенно от “грандмаза”[3].

– Потому что она его не любит.

– Что, настолько?!

На кухне бабушка, бормоча себе что-то под нос, собирала свою посуду.

– Гранма, ты уезжаешь?

– А-а, Тама-тян[4]. Уж как тяжело с тобой расставаться, но раз он возвращается… Я не собиралась уезжать, но теперь, когда он того и гляди заявится сюда, я никак не могу здесь оставаться.

– Но почему? Почему ты так не любишь дедушку? Вы же муж и жена. Неужели вы не можете жить вместе?

– Не могу я быть вместе с ним. Когда-нибудь ты меня поймешь, Тама-тян.

– Очень странно. А почему же вы тогда не развелись?

– Ну хватит, Тамако, – сказала мать, которая в этот момент вошла на кухню, – что ты понимаешь в супружестве? Бабушка уже решила, что едет в Нагою.

– Если гранма уедет, я буду скучать.

Бабушка посмотрела на Тамако, и у нее на глаза навернулись слезы.

– Тама-тян, всего тебе хорошего, – она принялась поспешно заворачивать посуду в газетную бумагу. – Если вам будет непонятно, как себя с ним вести, да мало ли там что, – звоните мне в любое время. Я-то его как облупленного знаю.

Тамако никак не могла взять в толк, почему бабушка называет своего мужа не иначе, как “он”.

Но вот приехал грузовик из фирмы перевозок и увез бабушкины вещи. Во время последнего совместного ужина отец, вернувшийся по случаю отъезда бабушки домой пораньше, спросил:

– Что же это получается? Ты даже увидеться с ним не хочешь?

– Этот человек обладает странным обаянием. Мне встречаться с ним опасно.

– Да-да, понимаю, чары зла. Ты об этом?

– Не говори глупостей…

Тут Тамако не выдержала и спросила:

– Что же такого плохого сделал дедушка, что его посадили в тюрьму?

– Ты, выходит, знала, – взрослые переглянулись.

– Предупреждаю тебя, когда дедушка вернется, ни в коем случае его об этом не спрашивай.

– Не буду.

– Дело в том, что дедушка… – начал было отец, но запнулся и беспомощно посмотрел на жену и мать.

– Он сидел целых пятнадцать лет, так что Тама-тян, наверное, и сама уже догадалась, что его осудили за убийство.

– Но, мама, – Тиэко слегка занервничала от прямоты свекрови.

Бабушка спокойно сказала:

– Пора уже Тама-тян узнать правду.

– Вы правы, но…

– Я так и думала, – сказала Тамако, хотя на самом деле мысль об убийстве не приходила ей в голову, так что ей пришлось постараться, чтобы скрыть потрясение.

– Человек, которого дедушка убил, отчасти был сам виноват. Поэтому дедушку посадили на пятнадцать лет, – сказал отец. – На суде спорили, являлось ли это необходимой самообороной. Но у отца уже была судимость.

– Как, еще одна?! – громко воскликнула Тамако.

– Ну вот, постепенно тайное становится явным, – горько усмехнулся отец. – До этого была просто драка – нанесение телесных повреждений. Тиэко, я выпью виски, принеси мне льда. В первый раз ему дали условный срок. Ты же знаешь, что это значит?

– Знаю.

– Он человек неспокойный, много чем занимался, – вздохнув, сказала бабушка, немного нараспев. – У него даже с якудза бывали конфликты.

– Ну а всех подробностей мы тоже не знаем, – сказала мать, давая всем понять, что Тамако и так уже узнала достаточно, – так ведь?

– Ну да, не знаем, – на лице отца явно читалось облегчение. – Эй, а виски, что, больше нет?

– Больше нет. Может, пива?

– Давай пива. А завтра прикупи саке, вечером отец наверняка захочет выпить.

– Если бы еще и я осталась в этом доме, вам пришлось бы тяжело. Нужно было бы заботиться о нас двоих, – сказала бабушка будто оправдываясь, – на одного Кэйити – четверо иждивенцев. Кэйити бы совсем замучился.

– Мама, ну что вы говорите, – поспешно сказала Тиэко, как раз вернувшаяся с пивом.

– Нет-нет, все-таки вам бы тяжело пришлось, – продолжала говорить бабушка, не обращая внимания на слова невестки, – к тому же этот дом не рассчитан на два хозяйства. Поселились бы две семьи, и только бы и делали, что ссорились.

“Как все сложно”, – подумала Тамако.

Комната, в которой они сейчас ужинали, была гостиной и одновременно служила верандой, откуда вечером, когда зажигались садовые фонари, открывался вид на садик величиной примерно в десять цубо[5]. Комната бабушки в шесть татами[6] с буддийским алтарем отделялась от гостиной только лишь перегородкой сёдзи[7]. Тамако подумала, что, наверно, теперь это будет дедушкина комната. В этой комнате, даже когда спишь, хорошо слышны и разговоры в гостиной, и передвижения членов семьи по дому.

* * *

На следующее утро бабушка встала пораньше и, приговаривая, что это в последний раз, приготовила для Тамако школьный обед. Однако когда во время обеденного перерыва девочка открыла коробку с едой, поверх риса был рассыпан заячий помет. Должно быть, его взяли из заячьей клетки в школьном живом уголке. Можно не сомневаться, это было дело рук Томоми и ее подруг. И когда только они успели? Получается, если бы они подсыпали ей туда яду, то она бы съела и не заметила. Тамако посмотрела в сторону, где сидели ее обидчицы. Они сгрудились вчетвером вокруг парты Томоми, глядели на Тамако и нагло смеялись.

– Что смотришь? Есть претензии? – перехватив взгляд Тамако, усмехнулась Томоми.

Издевательства над Тамако начались после того, как она стала провожать домой Матико Синохара, которая была самым первым объектом травли.

Матико обзывали “вонючкой”, “микробом” и другими обидными словами. И помет в коробку с обедом ей тоже однажды подложили, только не заячий, а собачий. Матико тогда разрыдалась, а Тамако, заглянув в ее коробку, вскрикнула от отвращения и гневно посмотрела на Томоми и ее друзей. Должно быть, в отместку за это они теперь испортили и ее обед.

Расстроившись, Тамако не пошла на занятия по рисованию, а отправилась вместе с Матико домой. По дороге нужно было проходить через торговый квартал рядом со станцией. Перед комбини[8] на стоянке, выложенной разноцветной плиткой, как всегда тусовалась компания Томоми. У стены на корточках сидели несколько мальчишек. Все они синхронно повернули головы в сторону приближавшихся девочек.

– Выпендривается – микроба защищает, – засмеялась Кацуми Ханадзоно.

– Ну-ка, кто-нибудь, задерите Тамако юбку, или боитесь? – стала подначивать мальчишек Томоми.

– О-о, Томоми дает добро, – Бундзи Сакасита, который учился в их же классе, вскочил и приблизился к Тамако.

– Не надо! – Тамако крепко схватила его за руку. – Не смей!

Взрослые прохожие делали вид, что не замечают ссорящихся школьников, были и такие, кто с интересом наблюдал за подростками издалека.

– Тамако? – сказал, подойдя к ним, старик в кимоно, видимо, вышедший из здания почты напротив комбини. Волосы с проседью коротко стрижены, руки спрятаны в рукавах кимоно. Глаза смотрели по-доброму, и Тамако сразу поняла, что это дедушка.

– Дедушка, – Тамако почему-то замерла на месте, глядя на него.

– Ой, дедушка, дедушка, – передразнил ее Сакасита и вернулся к своей компании, подпиравшей спинами стену комбини.

Тамако, опасаясь ссоры между дедушкой и одноклассниками, устремилась прочь, увлекая за собой Матико. Дедушка Кэндзо догнал их.

– Ха! И вправду Тамако. Такая же, как на фотографии.

Недалеко от дома, у перекрестка, где их с Матико пути расходились, Тамако подумала, что, пожалуй, нужно что-нибудь сказать дедушке, и обернулась.

– Дедушка, ты был на почте?

Кэндзо заморгал.

– Нет. Я увидел, как идут домой школьники и подумал, что, наверное, это из твоей школы и что, может быть, если подождать, то я встречу тебя, вот и ждал у почтового ящика.

“Значит, дедушка все видел”, – расстроилась Тамако. Ничего хорошего в этом не было. А что, если он захочет вмешаться?

Как она и подозревала, дедушка спросил:

– Тебя что, обижают?

Ответ Тамако прозвучал неожиданно резко даже для нее самой:

– А вот это тебя не касается! Какое может быть дело бывшему зэку до школьных разборок? Так что не вздумай вмешиваться!

Кэндзо, похоже, на мгновение удивился, но тут же, радостно улыбнувшись, наклонился к Тамако и сказал:

– Ха, девчонка, когда ты злишься, лицо у тебя становится просто ужасным. Думаю, что с таким лицом никакие издевательства тебе не страшны.

Продолжая весело смеяться, Кэндзо свернул за угол, к дому.

Матико несмело спросила:

– Твой дедушка был в тюрьме?

“Вот черт”, – подумала Тамако и строго посмотрела на Матико.

– Никому не говори!

Матико робко кивнула и опустила глаза.

– Не скажу.

“Неужели у меня и вправду страшное лицо, когда я сержусь?”, – вернувшись в свою комнату, Тамако попыталась перед зеркалом придать лицу недавнее выражение. В какой-то момент ей это удалось. “Ого!” – подумала она. И действительно, лицо получилось “стра-ашно, аж жуть”.

Однако когда к ней приставала Томоми со своей свитой, Тамако не могла сердиться, а только изнывала от страха, пытаясь угадать, какое издевательство они задумали на этот раз.

Отец вернулся с работы раньше обычного, чтобы отпраздновать возвращение дедушки Кэндзо из тюрьмы. Ужинали, как было заведено, в гостиной. Как и накануне, за столом сидели вчетвером, но, вероятно, оттого, что все так или иначе ощущали отсутствие бабушки, разговор не клеился. Отец, как всегда, пил разбавленное виски, поэтому дедушке пришлось пить саке в одиночку.

– Ах да, – дедушка достал из-за пазухи тяжелый на вид, туго набитый конверт, – это я получил за работу в тюрьме. Раз мне теперь предстоит жить вместе с вами, пусть Тиэко-сан[9] распоряжается этими деньгами на свое усмотрение.

Получив наличными несколько сотен тысяч, а то и больше миллиона иен, мать, естественно, очень обрадовалась. Конечно, она сразу все потратит. Тиэко всегда страдала от нехватки денег. “Лучше бы ты оставил их себе”, – мысленно обратилась Тамако к дедушке. Но дальше мысленного общения дело не шло. Тамако не знала, на какие темы следует говорить в таких случаях, да и все остальные, должно быть, тоже.

– Отец, кем же ты работал в тюрьме?

На лице Кэндзо отразилось недовольство.

– Лучше не спрашивай. Если я скажу, вы тут все на смех меня поднимете.

– Не поднимем, – напустив на себя серьезный вид, сказала мать.

– Ну хорошо. Я… вышивал.

Тамако рассмеялась, и дедушка строго на нее посмотрел.

– Ей смешно, видите ли. А у меня, между прочим, талант. Поэтому я столько и заработал.

– У тебя всегда были умелые руки.

Потом дедушка начал расспрашивать отца обо всех соседях: Кэндзо с детства жил в этом доме, построенном еще его прадедом, и знакомых в округе у него было хоть отбавляй. Впрочем, отец, работавший в центре города, плохо знал, что происходит в их микрорайоне, и о последних новостях квартала деду рассказала мать. Тамако ушла в свою комнату раньше всех, а взрослые, похоже, разговаривали допоздна.

* * *

На следующий день в школе Тамако ожидал сюрприз: почти все одноклассники знали о дедушке, вернувшемся из тюрьмы. Томоми и другие ученики на переменах переговаривались нарочито громкими голосами:

– Ее дедушка только вчера вернулся из тюрьмы! Она внучка бывшего заключенного, поосторожней с ней! У нее дедушка-убийца, с ней шутки плохи!

На перемене Тамако с пристрастием допросила Матико, но та, чуть не плача, лишь повторяла, что никому ничего не говорила.

– Я даже дома никому не сказала. А о том, что твой дедушка убил человека, я вообще не знала. Так что ты не думай, это не я растрезвонила!

Возразить тут было нечего. Наверняка кто-то из одноклассников, толпившихся у комбини, узнал об этом от взрослых, скорее всего, от родителей. Весь день одноклассники издевались над Тамако, а самые отпетые школьные хулиганы специально подходили к ней за подробностями – убийство, совершенное ее дедушкой, буквально не давало им покоя.

Дедушка уходил из дома каждый день. Мать говорила, что он наведывается в лавки к старым знакомым, ведет с ними разговоры о прошлом, расспрашивает о знакомых, с которыми еще не успел встретиться, и о тех, кто переехал в другой город; обсуждает дела, слушает сплетни, собирает информацию, словно пытаясь вернуть потерянное время. Сама Тамако тоже как-то раз по дороге из школы приметила дедушку, который, присев у входа в обувную лавку, увлеченно беседовал с ее хозяином, своим ровесником.

– Когда я иду за покупками, мне все говорят: “Ваш свекр вернулся, верно?”, – сказала мать Тамако, – и никого нет, кто бы к нему плохо относился. Все твердят “Годакэн-сан[10], Годакэн-сан”, похоже, его тут даже любят, – в голосе матери, не знавшей дедушку до ареста, слышалось легкое удивление.

В воскресный день, во второй половине дня Тамако впервые по-настоящему поговорила с дедушкой. Дедушка в своем обычном кимоно сидел на веранде, задумчиво курил и грелся на солнышке, а Тамако пила кофе за столом позади него и вдруг решилась с ним заговорить:

– Тебе, наверно, скучно?

– Да нет, нескучно. С чего мне скучать?

– Извини, я не очень-то вежливо с тобой тогда разговаривала…

– А это ты насчет “бывшего зэка”? Твоя подруга, наверно, сразу обо всем догадалась.

– Ага.

Похоже, дедушку волновало, что из-за него у внучки могут быть неприятности.

– А с бабушкой своей ты ладила?

– Ой, не называй ее бабушкой. Она еще красивая, выглядит молодо, и те, кто ее не знают, думают, что ей даже шестидесяти нет.

– Но она тем не менее твоя бабушка.

– Я называла ее “гранма”.

– Это потому что она не пьет ни грамма?

– Да не “грамма”, а “гранма”. То есть “грандмаза”.

– Тогда я гранфа[11]?

– Не… наверно, гранпа. От грандпапа. Можно я буду называть тебя “гранпа”?

– Можно, – он обернулся и внимательно посмотрел на Тамако. – Неплохо. Гранпа, значит.

Дедушка выглядел довольным.

Вскоре дедушка, все в том же кимоно без хакама[12] стал вечерами захаживать в питейные заведения у станции. Бары – отличное место для сбора информации, ведь у захмелевших посетителей быстро развязываются языки. Во время ужина дедушки, как правило, не бывало дома, иногда он возвращался только заполночь. Перед уходом всегда предупреждал, что ужинать не будет, да и пьяным тоже не приходил, поэтому особых неудобств от такого его поведения никому не было, только Тиэко не переставала удивляться, откуда у него столько денег на развлечения.

– Наверно, мам, он не все тебе отдал, – предположила Тамако, – оставил себе немного на расходы.

– Может быть, он как-нибудь зарабатывает, – пожал плечами отец. – Я никогда до конца не понимал, чем он занимается.

Однажды по дороге из школы, увидев дедушку в магазине фотоаппаратов, Тамако тоже зашла в магазин.

– Гранпа, ты фотоаппарат покупаешь?

Кэндзо как раз договаривался о цене со своим бывшим одноклассником – владельцем магазина “Фотоаппараты Ако-да”. Он посмотрел на Тамако и снова обратился к хозяину:

– Знаешь мою внучку?

– А как же. Знаю, конечно. Известная красавица, так сразу и не скажешь, что твоя внучка.

– Правда, красивая? Моя гордость.

Уже взяв пакет с фотоаппаратом, Кэндзо сказал хозяину:

– Ладно, до завтра. Скидка двадцать процентов в обмен на полную оплату сразу. Договорились?

– Без проблем, – хозяин невесело улыбнулся.

– Дорогой же фотоаппарат ты себе купил, – сказала Тамако, шагая по торговой улице домой рядом с дедушкой.

– Ну, для ночной съемки другой не подойдет.

– А что ты собираешься снимать ночью?

– Я тебе потом покажу.

– Гранпа, а разве ты не отдал все деньги маме?

Какое-то время Кэндзо молчал. Тамако начала думать, что, наверно, не стоило задавать так много вопросов, но тут Кэндзо сказал:

– Об этом я тоже скоро тебе расскажу.

“Расскажет? О чем это, интересно знать?” – Тамако вздохнула.

– Не понимаю, что за секреты у тебя, гранпа.

– О, смотрите, кто идет! Бывший зэк!

На стоянке перед комбини в этот день тусовалась группа мальчишек, постоянно хулиганивших в школе. В основном это были старшеклассники, а Бундзи Сакасита, самый младший и пустоголовый из них, просто пытался примазаться к компании. Завидев приближавшихся Тамако с дедушкой, он, чтобы угодить остальным, тут же вскочил и принялся громко насмехаться над ними.

– Гранпа, я не пойду той дорогой, – сказала Тамако, опасаясь, что дедушка начнет разбираться с мальчишками.

– Да ладно тебе. Все в порядке, – улыбнулся Кэндзо.

– Гранпа, не связывайся с ними, – чуть не плача сказала Тамако, – они ничего не понимают. Они еще дети!

– Знаю, знаю.

– О, бывший заключенный! Круто!

– Конкретный старикан!

– Если убиваешь людей, сиди тихо и не высовывайся!

Подростки отчаянно демонстрировали свою смелость, задирая взрослого человека, отсидевшего срок. Поравнявшись с ними, Кэндзо остановился и с улыбкой сказал:

– Вы что, хотите со мной подраться?

Они замолчали.

Кэндзо обратился к одному из них:

– Ты ведь сын Токунаги из лавки вывесок? Передай отцу, чтобы он позвонил мне. Скажи, что Годакэн вернулся.

Главарь компании Хироси Токунага озадаченно кивнул. Все молчали. Возможно потому, что Кэндзо говорил на удивление спокойно. А может быть, они опасались, что и об их семьях ему известно что-то такое, чего они и сами не знают. Однако когда Тамако с дедушкой прошли мимо, Токунага, должно быть, разозлился на себя за проявленную слабость, и, чтобы не ударить в грязь лицом перед товарищами, вскочил и начал громко ругаться, вслед за ним затявкали и остальные.

– О чем это ты собираешься говорить с отцом? Тоже мне, начальник!

– Не выпендривайся, убийца!

– Отсидел-то всего один срок!

– Нечего тут из себя изображать!

Тамако изо всех сил тянула за руку пытавшегося обернуться дедушку. Наконец они повернули к дому.

– Не надо. Пожалуйста, – со слезами в голосе сказала Тамако. – Если ты им что-нибудь сделаешь, то издеваться будут надо мной, в школе.

– Значит, над тобой все-таки издеваются?

– Главное ничего им не делай, ладно?

– Хорошо, не буду.

– Гранпа, откуда ты знаешь Токунагу-куна[13]?

– Когда ждешь своей очереди в парикмахерской, люди часто рассказывают о школьниках, проходящих мимо по дороге, – кто чей сын и все такое.

Тамако обратила внимание, что дедушка постригся под бокс, и что эта стрижка очень ему идет.

“Дедушка следит за собой”, – отметила она про себя.

Вечером, выходя из дома, Кэндзо, против обыкновения, надел пиджак и прихватил с собой фотоаппарат. Старый, купленный заведомо более десяти лет назад пиджак был отлично сшит и хорошо сохранился, так что Кэндзо, повязавший простой, но элегантный галстук, не был похож на служащего или пенсионера: скорее его можно было принять за предприимчивого бизнесмена или свободного художника.

– Куда это он отправился фотографировать на ночь глядя? – спросил у Тамако отец, знавший от жены, что Тамако ладит с дедушкой. – Уже девять часов.

– Откуда я знаю. Может, на собрание общества любителей ночной съемки?

* * *

Прошло четыре дня. Тамако возвращалась из школы. На дороге перед ее домом стояли двое парней. События происходили еще до того, как лопнула экономика “мыльного пузыря”[14], да и само выражение “мыльный пузырь” в ту пору еще никто не употреблял. Некий предприниматель собирался, скупив несколько домов в окрестностях, включая дом семьи Годай, построить на их месте многоквартирную многоэтажку, и по его поручению члены хорошо известной в местном торговом квартале небольшой банды занимались добровольно-принудительной скупкой земельных участков, всячески угрожая владельцам домов. Эти двое были как раз из числа скупщиков. Тамако их лица были уже знакомы.

– Здравствуй, девочка, – один из парней преградил Тамако дорогу.

– Идешь из школы? Мы звонили в дверь, но твоя мама не вышла. Но мы-то знаем, что она дома.

– Наверное, она не хочет выходить, – Тамако гневно посмотрела на смуглого парня. – Отойди с дороги.

– Вот как? Значит, она не хочет с нами повидаться, – сказал второй парень в темных очках, обхватив Тамако сзади обеими руками, – теперь-то, думаю, наверняка захочет.

Мать, встревоженная криком Тамако, выскочила из дома и завопила:

– Что вы делаете с моей дочерью?! Отпустите ее!

– Ну вот. Мы же говорили, что она дома, – засмеялся парень в темных очках, отпуская Тамако.

– Хозяйка, просто послушай, что мы скажем.

– Гранпа дома? – спросила Тамако, вбегая в дом.

– Дедушки нет. И хорошо, что нет. Если бы он был дома, уж и не знаю, как бы все обернулось.

Смуглый парень, озадаченный словами Тиэко, пробормотал из-за входной двери, которую она поспешила закрыть перед самым его носом:

– Что это еще за дедушка такой?

Похоже, они ничего не знали о Кэндзо, поскольку были слишком молоды и недавно приехали в город.

– Ни в коем случае не рассказывай об этом дедушке, – со страхом сказала Тиэко дочери.

– Почему?

– Бабушка же говорила. Если он начнет с ними разбираться, беды не оберешься.

Тамако подумала, что теперь-то дедушка, возможно, разобрался бы, не прибегая к насилию, но промолчала.

В тот вечер родители снова затеяли громкую ссору у себя в спальне, от их криков едва успевшая заснуть Тамако проснулась.

– А что я мог сделать? Меня же не было дома.

– Но когда они снова позвонят, ты уж договорись с ними. Они ведь запросто могут изнасиловать Тамако.

– Что ты несешь!

– Так ведь неизвестно, что они в следующий раз выкинут.

– Мы ничего не можем сделать. К тому же дом принадлежит отцу. Придется с ним посоветоваться.

– Я же тебе сказала, нельзя с ним советоваться! Что, если начнется поножовщина? Потом на судебных расходах разоримся.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Придумай что-нибудь. Неужели на тебя хотя бы в этом нельзя положиться?!

Перепалка длилась часов до двух ночи.

На следующее утро дедушка остановил в дверях собравшуюся в школу Тамако,

– Тамако, послушай-ка, мне показалось или вчера вечером Кэйити и Тиэко ссорились?

– Ага. Значит, и внизу было слышно? Ругались допоздна.

– И часто они так?

– Да уж, нередко.

Перепалки происходили не только в те дни, когда появлялись бандиты. Мать высказывала отцу всевозможные претензии, используя скупщиков как повод, и потом оба они по два-три дня бывали не в духе. Дедушка, разумеется, тоже это заметил, но, не понимая причины их разногласий, казалось, находился в растерянности.