bannerbanner
Капитан Проскурин Последний осколок Империи на красно-зелёном фоне
Капитан Проскурин Последний осколок Империи на красно-зелёном фоне

Полная версия

Капитан Проскурин Последний осколок Империи на красно-зелёном фоне

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 4

Следователь: – Согласились?

Орлов: – Да. Подписал документ с Бабаханом, Луговиком и Булановым, но за несколько часов до выступления из ревкома вдруг пришёл товарищ Аким.

Следователь: – Ахтырский?

Орлов: – Не знаю фамилии. Якобы для уточнения соглашения. Нагло требовал, чтобы после захвата власти я был в подчинении ревкома. Я порвал соглашение и выгнал его.

Следователь: – Ахтырский – офицер контрразведки! Расколол Ваш союз с ревкомом. Бабахан тоже из контрразведки.

Январь 1920-го. Крым

Мария Удянская приходила дважды, приносила пироги. Павел разламывал, но ничего не было. В третий раз Мария принесла жареную рыбу, целую. Записка!

Пашенька, в городе все настроены против вас. Армия тоже. Май-Маевский меня не принял, назвал тебя организатором красной сволочи.

Утром в уборной мы встретили Ваньку Воробьёва – «партийного товарища» Павла. Его тоже ожидал расстрел.

– Бежим, – прошептал Воробьёв.

– Охраны много.

– Поднимай своих. Я тоже перешепчусь.

В столовой во время обеда Воробьёв прошёл мимо нас, бросив:

– Согласны только шестеро.

Весь день Павел не находил себе места – план побега, предложенный Воробьёвым, был слишком дерзкий.

– Побег или трамвайный столб! Выбирай! – поставил я точку в его сомнениях.

– Выходи на ужин! – голос охранника эхом пробежал по коридорам.

В очереди, с миской в руках Макаров громко крикнул:

– Позовите начальника караула! Очень важное дело!

Караульный крикнул разводящему, тот позвал начальника.

– Кто звал?

– Я.

– Зачем?

– Важное государственное дело. Касается и лично Вас.

– Говорите.

– При всех не могу.

– Пошли в камеру.

Павел выскочил, закрыв дверь на чугунный засов. Воробьёв, Заборный, Вульфсон и татарин Абдул Смаил набросились на часовых. Вместе мы ворвались в караульное помещение. Юнкера спали на нарах.

– Ни с места! Давай ружья!

Раздалось два выстрела и юнкера с поднятыми руками прижались к стене. Часовые снаружи, увидев нас, сбежали с поста и мы бросились к открытым воротам. В лицо ударил ветер со снегом. Добежали до Нахимовской и повернули на улицу Кази. Тут начиналась Цыганская Слободка. Со стороны крепости послышались выстрелы, но мы уже были в открытом поле. Ночь, мороз, ветер, а мы без шинелей! Вульфсон и Гриневич без обуви!

Всю ночь шли по полю. Ветер насквозь продувал гимнастёрки. Повезло, что снег неглубокий и ветер в спину, но мороз истощал силы, приходилось часто отдыхать в снегу прижимаясь спиной. Наконец, вдали замигал огонёк – Херсонесский маяк. Значит, прошли 15 вёрст. Но метель усиливалась. Вульфсон и Гриневич обессилели от холода, ноги не слушались. Пришлось вести под руки. А маяк, казалось, не приближался. Не дойдём! Замёрзнем в поле! Не найду врача!

Наткнулись на развалины старой крепости. Пришлось обойти.

– Вспомнил! – неожиданно воскликнул Воробьёв. – В полверсте деревня. Собаки лают! Слышите?

Двинулись туда. В темноте у самой земли показались огни и сероватый силуэт церкви. Обессиленный, дрожа всем телом, я постучал в дом на окраине.

– Кто там?

– Начальник отряда капитана Орлова, – офицерским голосом ответил Макаров. – Заблудились. Прошу открыть дверь!

Пожилой мужчина с седой бородкой поднёс лампу к окну и внимательно осмотрел нас. Переступив порог, мы повалились на пол.

– Отец, что за деревня? – спросил Макаров, прижимая ладони к тёплой печке.

– Карань, Ваше благородие.

– Греки? Вином угостите? Лучше глинтвейн сделай.

– Мы не немцы. Глинтвейн не держим.

Хозяйка подала вино и сувлаки с мусакой. Потянуло в сон.

– Вставай! – теребил меня за плечо Павел. – Уходим.

День был морозный, солнечный, безветренный. Слепило глаза. Хозяева дали тёплую одежду и мы шли бодрым шагом, не сгибаясь как вчера пополам от холода. Воробьёв вёл через лес.

– Стой! Кто такие? – раздался крик.

Неожиданно нас окружили крестьяне с граблями, топорами и дубинами.

– Разведотряд капитана Орлова, – ответил я. – Мы против помещиков. Скоро освободим вас. Да здравстует советская власть!

Крестьяне, подумав, опустили топоры. Мы двинулись дальше. В версте от деревни Кадыковка зашли на хутор к сторожу, знакомому Воробьёва. Согрелись, поужинали, заночевали. Следующие сутки провели на хуторе у Пересыпкина – ещё одного «товарища» Воробьёва. Надо понаблюдать за ним – знает местность, людей, служил у большевиков здесь в Крыме, возможно знает и о враче. Макаров точно не знает – прибыл с Добровольческой армией. Как поступить? Заманить Воробьёва в лес и допросить с пристрастием или сначала ликвидировать всю группу, а его заставить выдать врача? Но если ошибаюсь, не найду врача и не попаду к «зелёным», а он, возможно, прячется в одном из отрядов. Или в деревне? Или в пещерах? Определённо знает какой он ценный подарок для всех, кто борется с большевиками. Даже для анархиста Махно.

Абдул Смаил ушёл в деревню агитировать в нашу банду татарскую молодёжь, а мы отправились в Алсу – крохотное село в лощине посреди гор. Зашли в дом на окраине. Хозяин Семён, одетый по-городскому, долго присматривался, пытаясь понять кто перед ним. Половина в царских погонах, остальные – оборванцы. На вопросы отвечал «да-нет», но всё же накормил. Макаров выпросил бутыль самогона и мы двинулись в сторону Ялты в поисках отряда Орлова. Но к нему мне не надо! Про врача точно не знает, а раскрыть могут, неизвестно кто у него в отряде. Однако Макаров с Воробьёвым верили, что Орлов революционер и к моим возражениям не прислушались. По мосту Улан-Баглан мы перешли Чёрную речку и два с половиной часа поднимались по петляющей тропе между скалами и колючими кустарниками. Наконец, вышли на открытую возвышенность к кордону Херсонесского монастыря. Отказывались идти ноги, болела спина и кровоточили руки. Мы сели отдохнуть под вековыми соснами, ощупывая порезы на лице. Над головой шумела хвоя, скрипели стволы и дробью выстукивал дятел. Неожиданно раздался звон колокола и мы повалились головой в снег – приняли за выстрел. Врач! Спрятаться у монахов – разумный, неожиданный ход для большевика. Впрочем, какой он большевик! Алкоголик и повеса.

Тетрадь, найденная на крейсере «Генерал Корнилов». Порт Бизерта, Тунис. 1933 г.

11 ноября 1920. Утром начали погрузку отделов военного и гражданского управлений. Кривошеин отбыл в Константинополь на английском крейсере «Кентавр» договариваться с французским верховным комиссаром Де Франсом на случай нашей эвакуации в Босфор.

Ночью меня разбудили. Прибыл начальник штаба флота капитан 1 ранга Машуков. Сообщил, что красное командование по радио предлагает капитуляцию, гарантируют жизнь. Я приказал выключить все радиостанции кроме одной.

Январь 1920-го. Херсонесский монастырь. Крым

Я постучал в ворота. Тут же звонким лаем залились собаки. Скрипнул железный засов и показался высокий, худой послушник в чёрной скуфейке.

– Кто будете?

– Из отряда капитана Орлова.

Послушник перекрестился и молча отвёл на кухню. Вышел игумен, окинул нас сочувствующим взглядом и пригласил отужинать в келье.

– Напоминаете мне капитана Макарова, адъютанта Май-Маевского, – произнёс игумен, наблюдая как мы жадно поглощали скромное угощение. – Я служил в соборе в Харькове. Видел Вас с генералом.

– Я большевик! – гордо произнёс Макаров.

– Безбожник? Лицемерно в храме молился? Бог всё видит.

– Нет бога, святой отец! Богачи придумали сказки про смирение, чтобы держать в цепях трудовой народ.

– Христос пришёл на Землю, чтобы засвидетельствовать Бог есть.

– Сказки!

– Четыре Евангелия свидетельствуют о Нём.

– Придумали вы, попы!

– Евангелисты пошли на смерть, но не отреклись от написанного. Если бы ты написал сказку, готов за неё умереть?

– Хитрый вы народ попы! Знаете как агитировать за боженьку. Почему белые убивают нас? Написано «не убий».

– Написано также «поднимется брат на брата». Убийства не от Бога, а от греховности людей. Только милосердие спасает от греха убийства.

– Никакого милосердия к врагам революции!

– А к революционерам? Из милосердия кормлю тебя, безбожника. Вкушаешь пищу монастырскую.

Макаров бросил на стол недоеденный кусок хлеба.

– Не гневайся, – тихо проговорил игумен. – Грешно. Поешь вдоволь. Яства я благословил. Место наше свято, намолено. Не пропадём даже если захватите всю Русь. В Крымскую войну французы разрушили киновию, но архимандрит Евгений с Божьей помощью возвёл деревянную церковь, потом и каменный храм. Император передал частицы мощей князя Владимира, пожертвовал на отливку колокола. Бог не оставляет верующих в Него.

– Вот-вот. Богатеи всё делали, чтоб держать трудовой народ в узде.

– Я – нищий монах. Богат только верой. Чего ещё желать? Спи с миром! – игумен тихо удалился.

Нас поместили во флигеле на кроватях с матрасами из соломы. Но всем места не хватило. Тогда монахи принесли войлочный ковёр и мы улеглись на полу. Но Макаров заснуть не мог. Ворочался, злился.

– Завтра дорога трудная, сын мой. Ты бы помолился всем святым! – съязвил Воробьёв.

Все громко зассмеялись.

– Пусть монахи молятся. Им делать нечего, – пробормотал Вульфсон, укрываясь рядном.

– Кто знает анекдот про попа? – воскликнул Заборный.

– Хватит! Всем спать! – холодно отрезал Макаров. – Ты куда, Проскурин?

– До ветра.

Игумен встал с колен, закончив вечернюю молитву.

– Благословите на путь трудный, отче, – попросил я, сложив руки.

– Не положено тебе. Командир расстреляет.

– Он мне не командир.

Игумен перекрестил мне спину, дал поцеловать руку и крест.

– Пойдём на обход вечерний.

Вдалеке виднелся большой сад. К собору вела широкая дорога с деревьями и древними, полуразрушенными колонами. На фоне чёрного неба, жёлтой Луны и белой монастырской стены возвышался величественный двухэтажный собор с византийским куполом и мраморными крестами на фасаде и фронтоне. Парные окна второго яруса украшены желтоватыми колоннами с базами и капителями. В мраморном цоколе и цинковой черепице минорно отражался лунный свет.

Мы вошли в храм. Стены и иконостас у главного престола оформлены в честь Рождества Богородицы. Там же, на нижнем этаже, икона Корсунской Божьей Матери и придел Богородицы. На сводах роспись крещения князя Владимира и киевлян. Над горним местом в алтаре над разноцветным мозаичным полом изображение Господа Саваофа, а в центре за беломраморной ажурной решёткой руины апсиды разрушенной эллинской церкви. В алтарной апсиде настенное панно «Тайная вечеря» с позолоченным иконостасом.

– Здесь принял крещение святой равноапостольный князь Владимир, – игумен указал на купель. – Здесь частицы его мощей. Отсюда пошла Русь православная. В том приделе погребён архиепископ Мартиниан. Полвека был в монашестве. Рядом упокоился настоятель Иннокентий. Почил в прошлом году. Теперь меня Господь сподобил служить здесь. Не достоин лежать рядом с ними. Попрошу похоронить у монастырской стены.

На второй этаж храма, облицованный многоцветным мрамором, с обеих сторон вели гранитные лестницы. Арки окон с цветными витражами упирались в мраморные колонны на мозаичном полу. Я разглядел три престола: главный в честь князя Владимира, северный апостола Андрея Первозванного и южный князя Александра Невского.

– Обойдём двор. Вон там я живу, в братско-настоятельском корпусе. Там церковь Корсунской иконы Божией Матери. А тут гостиница для паломников. Даст Бог, снова приедут. Вижу интересно тебе, потому и рассказываю. Не большевик ты.

– Не большевик. Но Вы приютили безбожников.

– Приютил, иначе зачем я здесь? Зачем храм, монастырь, дорога? Каждому надо дать возможность уверовать. Примут – спасутся. Не примут – Бог им судья.

– У Вас даже фельдшера нет. Как лечитесь?

– Ни фельдшера, ни врача. Пост и молитва – лучшее леченье.

Декабрь 1920-го. Симферополь. Отдел особого назначения штаба 4-й армии РККА. Протокол допроса капитана Орлова Н. И

Следователь: – Сколько офицеров было в Вашем отряде?

Орлов: – В январе более трёхсот. Готовились к восстанию, но генерал Слащёв приказал срочно отбыть на фронт. Тогда я решил выступить немедленно. Как раз на рассвете в город вернулись высшие гражданские и военные чины. Арестовал на вокзале и объявил себя комендантом Симферополя. Присоединились татары, уклонявшиеся от мобилизации. Чтобы никто не сомневался в нашей силе, провёл парад при полном вооружении. Но тут прибыл эшелон с тяжёлой артиллерией, следовал из Севастополя на фронт. У командира был приказ взять мой штаб на прицел. Немецкий отряд сразу заявил о нейтралитете, а в полночь из Джанкоя прибыл князь Романовский.

Следователь: – Уговаривал сдаться?

Орлов: – Да.

Следователь: – Согласились?

Орлов: – Ушёл в Мамут-Султан, потом в Саблы. В отряде осталось меньше сотни.

Следователь: – Остальные дезертировали?

Орлов: – Да.

Январь 1920-го. Крым

Вечером мы подошли к подножью ялтинской яйлы. Закончились сосны, буки и грабы. Попадались только молодые дубы, под которыми прятались зайцы. Мы поднимались по извилистой тропе, подскальзываясь на голых, мёрзлых камнях. Слышалось завывание ветра на плоскогорье. В лицо ударила пурга, едва не сбросив нас обратно. Внизу на отбеленной простыне снега чернели пятна лесов, а смоляное небо давило близостью и бескрайностью. Чем выше, тем становилось труднее. Мы по пояс утопали в снегу, борясь со встречным ветром, отдыхали в сугробах под густым кустарником. Ещё месяц назад я не мог себе представить, что буду сидеть в снегу, прижимаясь спиной к большевикам. Пути Господни неисповедимы! Снег стал слишком глубоким и пришлось изменить направление. Вдруг открылся обрыв.

– Пропадём тут, – простонал Гриневич.

– За мной, пехота! – крикнул Воробьёв и скользнул вниз, зайцем прыгая от дерева к дереву.

Спускались не менее часа, ударяясь о стволы и кувыркаясь в снегу. Одежда, лицо и пальцы покрылись ледяной коркой. Наконец, недалеко от подножья показались огони деревни.

– Тихо! Слышите? – прошептал Воробьёв.

В темноте звучала заунывная азиатская песня – татарин вязал хворост. Увидев нас, замер.

– Понимаешь по-русски? – спросил я.

Татарин кивнул, уронив вязанку.

– Что за деревня?

– Кучук Изимбаш.

– Кто живёт в том доме?

– Измаил, якши человек. Откуда твоя идёт?

Я показал в сторону обрыва. Татарин схватился за голову:

– Никто туда ходить! Туда смерть!

«Якши человек» Измаил принял нас радушно:

– Нежданный гость не хуже татарин, лучше татарин. Нежданный гость Аллах посылать! Кош кельде! – На столе появилось козье молоко и хлеб. – Моя деревня пристав живёт, много стражник.

– Холод какой! Замёрзли. Не заболеть бы, – пожаловался я. – Как вы тут зимой? Врача, наверно, нет. Лечить некому.

– Нет врача. Не надо врача. Фельдшер был, раньше нас помирать от своя лекарства. Горячий молоко татарин лечит.

– Кобылье? Я его и холодным пить не могу! – поморщился Макаров.

– Кобылье ногай-татар в степь пить. Моя татар-гора от коза пить. Давай гость, иди стол садись. Жена покрыл. Бери, гость дорогой, отмек, кятлама, янтык. Макай в кятык, в каймак. Палец облизай.

Нам на колени постелили льняные полотенца, для омовения рук принесли медный кувшин с водой и тазик. Измаил в знак уважения сам лил воду.

– Ну давайте, товарищи, – с усмешкой произнёс Макаров, садясь по-татарски на ковёр. – Янтык в кятык и палец облизай. Ха-ха-ха!

– Ешь, гость дорогой, во имя Аллаха милостивого и милосердного, – не унимался Измаил. – Потом пилав и язма. Аллах посылай такой нежданный гость лучше татарин.

Я осмотрел жилище. На кухне расставлены плетёные корзины с луком, чесноком, фасолью и капустой. Вдоль стен разложены тыквы. Над ними на медных гвоздях висели скребки, лопатки, кастрюли и маслобойка. На полу стояли огромные кувшины с соленьями и деревянное корыто для теста, а у очага медные кувшины с тёплой водой.

– Жаль, самогона нет, – посетовал Гриневич. – Для сугрева.

– Самогон моя нельзя. Аллах запрещать, гость дорогой.

– А моя можно каждый день. Свининки бы румяной из печи, хозяюшка!

– Что такое говоришь! Свинин совсем нельзя, даже говорить нельзя.

– Заткнись! – приказал Воробьёв Гриневичу.

– Самогон не помешал бы, – вздохнул Макаров.

Поев, мы повалились спать на ковре, позабыв, что в селе стражники. Утром начали собираться в дорогу.

– Без кофе дорога нельзя! – засуетился Измаил.

На столе появился медный кофейник и чашки с витиеватыми ручками и тяжёлыми подставками.

– Если б я такими самогонку пил, никогда б не захмелел! – захохотал Гриневич.

– Кофе один не хорошо. Жена, неси халва, бахлава, орех-мёд, – приказал Измаил.

К вечеру мы добрались до татарской деревни Адым-Чокрак к востоку от Мангупа. Внизу, в долине виднелись полсотни беспорядочно расположенных домов. Хотелось пить, но арочный фонтан на окраине замёрз. Пришлось жевать снег. «Пошамали» у татар и пошли к объездчику Евграфу – ещё одному «товарищу» Воробьёва. Снова снег, сугробы и лёд за воротником. Наконец, вышли на просеку. Вдалеке за изгородью виднелся бревенчатый домик с сараем, из трубы по балке расстилался серый дым. Жалобно затявкала собака и на крыльцо вышел высокий молодой мужчина с длинной густой шевелюрой до плеч, в бархатной шляпе и рабочей куртке. Приветливо улыбнулся, элегантно приподняв шляпу и вежливо пригласил в дом. Монах или художник? Может, философ? Точно, не врач.

– Где Евграф? – не здороваясь, грубо спросил Воробьёв.

– Скоро будет, – бархатным, как его шляпа, голосом ответил «философ». – Заходите в дом.

На столе лежала стопка книг.

– Читаете? – спросил я, перелистывая брошюру Троцкого.

– Пытаюсь постигнуть. Разочаровался, знаете ли, в Шопенгауэре. Ненасытная воля к жизни должна благоустраивать общество, а не вызывать страдание у индивидуумов.

– А представление как причина ещё больших страданий?

– Пришёл к выводу, не стоит уделять слишком много внимания собственному разуму. Как сказал Владимир Ильич, марксизм – не догма, а руководство к действию. Мне особо импонирует «руководство к действию».

– Революция?

– Как первый этап благоустройства общества. Вы тоже пришли к марксизму через разочарование в идеалистической философии?

Неожиданно вошёл высокий мужчина средних лет с густой рыжеватой бородой. В одной руке ружьё, в другой подстреленный заяц. Мы схватились за винтовки, а Воробьёв бросился к нему обниматься.

– Знакомьтесь! Ульянов, большевик.

Я вздрогнул. Высокий, рыжеватый. Сходится. Похож? Не уверен.

– Держите зайца, товарищи! Почистим картошку, ужин будет на славу.

Воробьёв и Макаров проговорили с ним до рассвета, выпив четвертину водки, настоянной на еловых шишках. А я слушал, отвернувшись к стене. Ульянов оказался учёным-мечтателем:

– На яйле надо вырастить защитный лес. Тогда ливни и талая вода будут задерживаться. Осадков много, ни одна туча не проходит мимо. Сделаем грунтовые скважины, выкопаем водохранилища, посадим виноградники, сады миндальные, персиковые. Вон в Коктебеле Юнге с сыновьями какую экономию отстроил! И у нас получится. Не яйла, а рай!

– Рай… – недовольно протянул пьяный Макаров. – Может, попов позовёшь окропить свой рай?! Монастырь хочешь тут устроить, контра! В расход!

– Не шуми. Он так, для примера, – попытался успокоить Воробьёв.

– Для примера… Ты тоже контра! Пристрелю! Где мой… Ваше слово, товарищ маузер…

Послышался звук упавшего тела.

Коктебель Июль 1883-го

– Долина Аликанте! Испания! Превосходно! – молнией пронеслось в голове профессора и действительного тайного советника Эдуарда Андреевича Юнге. – Крымская Испания! – Человек эмоциональный, он едва не закричал от восторга, лишь в последний момент удержавшись от волнительных чувств. – Опять напугал бы извозчика и кони понесли бы в солончаки, – с досадой на себя подумал Юнге. – Милейший, давай к берегу!

Эдуард Андреевич вышел на узкий пляж с мелким зернистым песком. Снял очки, сбросил запылившиеся ботинки и, закатав чёрные штаны, по колено вошёл в воду. Дно было мягким, но в то же время упругим и эластичным.

– Почему Айвазовский так любит шторм? – вслух подумал Юнге, вглядываясь в тишину горизонта и моря. – Труднее передать штиль да гладь? Бежевые горы, бледно-голубой небосвод, бирюза моря – только три цвета. Пастельное. Решено! Долой Курляндию и Санкт-Петербург! Здесь будет моя Аликанте! Что за деревня под горой, милейший?

– Болгарская. Коктебелем кличут, барин.

– Коктебель… Отменно! «Курорт Коктебель: дачи для благородной публики» – превосходный заголовок для петербургских газет!

– Тут газет не найдёте, барин, – не понял извозчик. – Глухомань!

– Достоевскому такой курорт продлил бы годы. Поправилось бы зрение и прекратились эпилептические приступы, – вспомнил Юнге своего знаменитого пациента. – Едем в управу! Гони!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
4 из 4