Последний рассвет Тарайи

– Прими Урус-Зор своё по праву! – Качудай поднялся и на вытянутых руках поднёс подарок гарийцу, сидевшему у противоположной стороны костра, положив рядом. – Знай, Урус, Качудай слово несет, пока не исполнит! – Сирх уселся на свое место и внимательно уставился на Зора, в ожидании и будто в каком-то предвкушении.

– Что это?

– Лунный камень! – Шепотом, полным благоговения ответил сирх, – Сам Гаруда крыло своё приложил к нему и в дар пращуру моему оставил, наказав хранить до прихода Великого Собирателя Земель! Кто тот Собиратель, неведомо мне ныне, да и дарбы уж рьяно топчут наши травы, поэтому не смогу сохранить, уж лучше ты, Зор, прими. К тому же слово я отдал тогда тебе и Гаруда за ложь не простит, а я отвечу, коль спросит Большекрылый, не убоюсь в трепете, а в смелости поведаю, что Урус не менее достоин был, он поймёт, ты не думай, – усмехнулся Качудай. – Мне отец его передал, ему дед, тому прадед, а я уж сыну должен был оставить с наказом, да видать не судьба… Недаром тогда тебе пообещал в плату, когда ты жизни нам оставил, точно Гаруда за язык словно потянул и ведь прав был, а, Урус? – Сверкал зрачками степняк в отблесках пламени, довольно улыбаясь, что наконец-то исполнил хоть одно своё обещание и был сильно горд от этого.

Зор внимательно разглядывал идеально отполированную поверхность длинного бруска. Он всматривался в каждый символ, в мельчайшие детали и понимал, что видит ту самую картину, которую ему показывала Тарайя – карту мироздания, где были пути и земли, где миры соприкасались и разделялись. Изображение было примитивным, по сравнению с тем, что довелось видеть вживую, но суть была ясна. Зор касался узоров и пальцы слегка покалывало. До того прохладный камень вдруг стал теплеть и еще ярче светиться. Будто зная, что нужно делать, Зор дотронулся вскользь каждой путеводной нити, прижал ладонь к центральному излучению, слегка надавил и камень, разделившись надвое, раздвинулся. Верхняя часть скользнула тонкой крышкой, Зор ее отложил в сторону, восхищенно разглядывая содержимое. До краёв длинный ларец был заполнен прозрачной жидкостью, а в ее толще покоился клинок в ножнах с изящной тонкой рукоятью.

– Урус-Зор, Гаруда поистине благоволит тебе! – Подскочил со своего места Качудай, – Никто еще не смог так сделать, а ты смог! Тебе Большекрылый ответ даровал! От самого первого пращура, которому достался лунный камень, мы все пытались его вскрыть, но ни у кого не получилось, – Качудай был восхищен увиденным. Он подсел ближе к Зору. Часто дыша от волнения, протянул руку, коснулся прозрачной жидкости, тут же отдернул назад, – Эх-ты! Будто пламень, а не вода, – судорожно дул он на обожженный покрасневший палец и тряс им. Ожег был самый настоящий, но спустя мгновение он исчез вдруг. Степняк удивленно разглядывал руку, не понимая ничего и не усвоив урока, снова сунул её в жидкость. – А-ах! – вскрикнул он снова, тряся покрасневшей кистью.

– Уймись, сирх! – тихо, но требовательно рявкнул Зор.

Кристально прозрачная жидкость абсолютно не имела запаха. Её водная гладь была покрыта легкой рябью, почти незаметной. Зор протянул руку, задержав над поверхностью на мгновение и уверенно погрузил. Несмотря на неудачные попытки Качудая, он был почему-то уверен, что ничего подобного с ним не произойдёт, это было очередной истиной внутри разума, не знанием, а именно истиной, новой и не первой за последнее время. Он знал, что должно быть именно так, а почему, совершенно не имело никакого значения, ибо истина не нуждается в вопросах и ответах, она просто есть.

Жидкость вдруг заискрилась мелкими яркими всполохами и стала быстро исчезать, будто проникая в кожу и Зор даже что-то такое почувствовал. По всему телу начиная от руки, прокатилась мелкая приятная дрожь, исчезнув вместе со странной водой.

Ножны были угольного цвета, с синеватым отливом, а всю поверхность покрывали тонкие золотые нити, повторяющие точь-в-точь карту, что и на каменном ларце, только гораздо мельче, что чтобы их разглядеть, приходилось тщательно вглядываться, а издали казалось, словно уголь искрится золотыми жилами. Такая же иссиня-чёрная рукоять была бархатистой на ощупь, приятно ложась в руку. Зор потянул, с характерным звуком показалось основание лезвия, сверкнув в отблеске пламени. Он медленно вытащил весь клинок, выставив перед собой остриём в небо. Меч был чуть длиннее, чем у степняка, но прямой, как стрела, гораздо тоньше и очень легкий, словно и не из металла выкован. Он был чем-то похож на меч варра – такой же тонкий длинный, но цвета необычного. Качудай с открытым ртом наблюдал за этим, как ему казалось сакральным ритуалом, и старался запомнить каждый миг, запечатлеть в своей памяти хоть малейшее движение, образ, это было важно для него.

– Лунная сталь! – прошептал степняк, жадно всматриваясь в блеск странного темного метала. Было ли это железом, или каким невиданным материалом, в том он не был уверен. Лезвие отдавало черным блеском, что такого Качудай даже припомнить не мог никогда, и был ли это блеск?

– Перо из моего сна, – Зор коротко взмахнул им, свистнул рассекаемый воздух и убрал обратно в ножны. – Я видел его в том сновидении. Тот человек выдернул его из своего крыла и воткнул передо мною в землю, оно было точно таким же, я это четко помню.

– Перо Гаруды Большекрылого – сталь лунная, – отозвался тут же сирх и бухнулся на колени, уткнувшись лбом в землю, затем поднялся, протянув руки к ночному небу, – Хвала не ведающему границ, хвала Гаруде, миры вершащему! – Он снова бухнулся, поднялся, – Дожил! Наконец-то! Не посрамим родную землю, Урус-Зор! Костьми ляжем, но исполним заветы, данные нам свыше! – Кричал Качудай в темноту и снова кланялся, поднимался, а его глаза блестели, они горели жаждой познания и свершений, самоотдачи. В этот миг он готов был на всё, в этот миг сирх испытывал некое откровение, за обладание которым, готов был незамедлительно пожертвовать жизнью.

Зор наблюдал за ним с легкой улыбкой и радовался. Он буквально видел, ощущал чувства степняка, и они были впервые чисты, самозабвенно жертвенны. Зор ещё не совсем утратил свои способности видеть истинную сущность человека и ощущал дух степняка очень явно сейчас, и этот дух впервые проникался маленькой искоркой, словно откуда-то из собственных глубин к нему пробивался едва различимый тусклый свет, но он был – свет, а это главное. Пусть не совсем то, что хотел, не совсем так и не в тех условиях, но это происходило, это было маленькой победой, очень трудной, оттого особенно важной.

***

– Ты только скажи Яру вашему, чтобы не сильно гневался на Сарихафат. Сейчас дарбов если не остановим, туго придется, – Качудай мелко семенил следом за Зором, как всегда не поспевая и всё утро без умолку говорил.

– Не тревожься, гарийцы гневаться не умеют, – усмехнулся Зор.

Они шли по невысокому гребню зеленых холмов на север, иногда спускаясь в низину к границе степи, какое-то время двигались по равнине и снова поднимались, осматривая окрестности. Зор сжимал в одной руке своё новое оружие и постоянно пытался его как-то поудобнее приладить, но все было тщетно, так как до сих пор на нем из одежды были только штаны.

– Я давно уж ничего не боюсь, Урус, и путь мой один, будь, что будет. Сам Гаруда направлял стопы мои следом за тобой, но я глуп был и не понимал явного, теперь же разум мой чист, как капля алдык-бая! Эх, Урус, а мы так и не испили этого благодатного напитка, – раздосадовано качал головой сирх, – И Большекрылый наши стопы правил в Гарию не просто так. Он знал обо всём, и не мог сыновей своих храбрых оставить без священной битвы!

– Вы смерть несли в Гарию, и путь пустым был, помни всегда это, сирх, помни обязательно, это очень важно! Я не хочу тебя винить и не сделаю этого никогда, я лишь хочу, чтобы ты не забывал об этом. – Зор остановился и пристально посмотрел в глаза степняка, схватив будто клещами взгляд того против воли, что Качудай на какое-то мгновение испытал некий странный страх. Чувство было новым, до того неведомым разуму сирха и оно было даже противнее страха обычного – оно побуждало спрятаться, убежать, стать маленьким и невидимым, только бы о нем все забыли. Впервые в жизни сирх испытывал стыд…

– Я буду помнить, Урус-Зор… – сквозь зубы процедил Качудай, нервно хмыкнул, отвернув взгляд, что-то забурчал себе под нос. Было видно, что такие разговоры ему не по душе. Он изо всех сил старался угодить своему первому в жизни другу и слова гарийца сильно тяготили, злили. Он злился на Зора, злился на себя, ощущая какую-то беспомощность, но не знал, как избавиться от этого противного чувства, и лишь желал, чтобы Зор поскорее перестал такое говорить.

– Мы, может, и хотели свет тот видеть, да не знали как. От того и шли на Гарию. Ваши мужи сильны, а девы свет тот испускают, что не налюбуешься…

– Не говори так никогда, Качудай! – Оборвал его резко Зор. – Помни, о чём сказал, помни о том, с чем шли! Помни храм звезды, в котором свет убивали – помни до последнего вздоха! – Зор вдруг ощутил приступ мимолетного гнева. Это чувство быстро прошло, но вновь оставило тот противный неизгладимый отпечаток. Он грубел, терял искру, и он это понимал, больше всего боясь не успеть совершить задуманное, когда станет совсем уже поздно и память забудется в крепком сновидении, погрузившись в забвение, придавленная грубостью насущного.

– О каком храме звезды толкуешь, Урус-Зор?

– Когда Тариман с моим отцом ещё живы были, вы девушку убили в роще на холме, у излучины Вишьи. Тот холм и есть «Храм Звезды». Там позднее клятву давал брат моего отца, Варг, когда Красным Солнцем править стал.

– Так, постой, Урус-Зор! – сирх закашлялся, остановился, – Ты неужто сын Амура?!

– Да, он отец мне.

– Ас-Сур-Амарун-Ра-Амур твой отец?! – Снова вопросил Качудай, придурковато глядя в ответ, будто не понимая.

– Отец.

– О небеса и вершитель ваш, границ не ведающий! – Качудай плюхнулся на колени, с отмашкой стукнувшись головой в мелкую мягкую крошку, – До конца мига последнего помнить буду благодать, снизошедшую и после не забуду!

– Идём, Качудай, не время мольбы нести, нужно спускаться к подножию, темнеть скоро начнёт.

Тот быстро подхватился следом.

– Ас-Сура-Амура кто же не знает? Его в Сарихафате почитают и помнят в каждом стане, как великого бойца. Смотри, Урус! – Качудай догнал его и, достав из-за пазухи жёлтую бляху, протянул, – Смотри, это он!

Начищенный до блеска тонкий кругляш, чуть меньше ладони, сверкал на солнце. Чеканка была искусной и очень подробной, где на одной из сторон был изображён всадник с копьём в руке, пронзающий грудь человека с драконьим лицом.

– Я видел такие, из Дакана приносили. Пустое это.

– Ничего не пустое! – Буркнул степняк и спрятал бляху за пазуху. – Не каждый воин способен на такой бой. Супротив сотен тысяч, да в тысячу мечей… На такое только боги способны, Урус! Ну, оно теперь понятно, откуда уродился. Ты не такой, как все гарийцы, в тебе есть та хватка, что не присуща вам остальным, я это сразу же приметил еще тогда, когда ты вязал нас. Взгляд твой хоть и ясен, но крепок уж больно. Так смотрят только цари, воины по роду. Даже у Яра вашего нет этого блеска во взгляде, словно сталь секущего. Я знал про сына Амура, но то, что он гариец… ну то, что это ты, не ведал даже мыслями далекими. Сирхи разное конечно сказывали. Одни говорили, будто ты даканец – сын Черной Камири, другие вещали, что в Красном Солнце на троне империи правду от кривды разделяешь, а ты вон гарийцем оказался. Поистине Ас-Сур-Ра был велик и еще величественнее его дети! Благословенна та гарийка, что подарила ему наследника, собравшего в стане своём лучшее! Благословенны те дни, когда я, куфир стана Акбулая вступил на путь, по которому в твердом шаге ступая, творит великое Урус, сын Ас-Сура! – Качудая переполняли чувства, которые он едва сдерживал. Столько событий за короткое время, событий знаковых, о которых можно только мечтать простому воину степному, но так в мечтах и раствориться среди степных трав, кануть в забвение без памяти, а здесь творилось каждый новый день такое, что голова кружилась от неверия во всё. Сирх не сдержался и снова бухнулся на колени, обратившись в сторону клонившегося к закату солнца, выкрикнув очередную благодарность за великий путь, по которому ему дозволили идти.

– И каков же твой путь сейчас? Или ответ я уже слышал? – Остановился Зор, пристально посмотрев в глаза степняка, когда тот поднялся.

– Мой путь – твой путь, Урус-Зор! Другого и не надо! Мой путь – жизнь отдать, чтобы свершился твой!

– Твой путь – от пустого отречься, свет в разум впустив, остальное не важно! Помни это, Качудай, всегда помни, и днём и ночью и в миг смерти помни, тогда сам станешь светом, и вопросов не останется! А гарийка та, что матерью мне стала, это она в Храме Звезды жизнь отдала вашей стали. Меня тогда Берьян спас, я мал был, только народившись… – Зор вдруг осёкся, остановился, потянул воздух ноздрями, встрепенулся, озираясь по сторонам. Степняк тут же схватился за рукояти мечей, вертясь в разные стороны, но упорно ничего не видел и не слышал, хотя уже понимал, что если Зор что-то учуял, значит, так оно и есть.

Зор глубоко часто задышал, зрачки его глаз то сужались, то расширялись, будто концентрируясь на чем-то.

– Что там, Урус-Зор? – почти шепотом, в ожидании глядя, поинтересовался Качудай, но по взволнованному виду гарийца, он уже знал и так ответ.

– Каращеи там, но сложно понять пока, – Зор медленно зашагал в сторону невысокой сопки, вдоль гряды, как вдруг из-за горизонта, со степи, в освещении алого заката, покрытые вечерним маревом появились верховые. Они неслись во весь опор, с огромной скоростью в сторону той же сопки. Это были каращеи, спутать их было невозможно ни с кем более. Небольшой отряд в десяток всадников создавал такую дрожь земли, словно это неслось войско, как минимум в тысячу мечей. Зор всё понял и, не раздумывая бросился туда же. Качудай бежал следом, но его прыти не хватало, отчего он сильно отставал.

Зор не таился, наращивая темп. Его задача достичь сопки, как можно быстрее, но и цель всадников была та же. Едва уловимый шум боя уже доносился обрывисто до слуха сквозь встречные порывы ветра. По мере приближения к сопке, где у подножия уже были видны дерущиеся, Зора все-таки заметили из конного отряда и от них отделился один, направившись к нему наперерез. Зор продолжал бежать изо всех сил, попутно не сводя взгляда с приближающегося дарба. Он не мог на него отвлечься, нужно было быстрее, во что бы то ни стало быстрее, ведь там погибали его братья. Теперь он был уверен в том, что каращеи напали на гарийцев и скорее всего это были воины Яра.

Дарб приближался. Сотня шагов… пятьдесят… двадцать… десять…

Он замахнулся плетью с шарами – удар, холостой свист. Зор не сбавляя хода, прыгнул, оттолкнувшись от первого попавшегося камня. Чётким, будто отточенным годами в тренировках движением, обнажил меч и коротким взмахом снес голову серому чужаку. Идеально заточенное лезвие сделало то, для чего его готовили настолько легко, что рука даже не почувствовала никакого сопротивления, словно и не плоть была вовсе, а воздух. Всё произошло стремительно и Зор не останавливаясь, побежал дальше. Он понимал и принимал эту смерть уже как данность, как восход и закат солнца, отпустив те мысли, тут же заставив разум забыть о произошедшем, ведь только так можно было пройти тот пресловутый путь, о котором вещал крылатый гость во сне.

Отряд черных всадников уже влетел в гущу боя, тут же переломив его исход. Зор видел это, но до подножия сопки оставалось ещё около сотни шагов, а сейчас всё решали мгновения. Смерть стремительно забирала души с обеих сторон. Да, это были воины из войска Яра, Зор не ошибся, он узнал их издали. Десяток светловолосых бойцов яростно оборонялись от наседавших каращеев, коих с приходом верховых оказалось в три раза больше. Все они рубились неистово из последних сил. Никто не кричал, не стонал, с обеих сторон изможденные бойцы наносили сокрушительные удары друг другу. Гарийцы острыми мечами вершили свой танец смерти, каращеи искусно уворачивались, по двое нападая на одного, и уже знакомым образом отрывали голову у побежденного. Всадники рубили стальными плетьми, доставая иногда, разбивая черепа, словно лёд, рассыпаясь в разные стороны.

С сирхами чужаки расправились бы быстро, с гарийцами никак не выходило, и битва затянулась. Поначалу Гарийцы видимо одерживали победу, потому как убитыми каращеев валялось человек пятнадцать, но с появлением верховых всё изменилось.

Рывок, еще один, Зор в длинном прыжке обнажил меч и первым же ударом разрубил надвое серого, оказавшегося вблизи. Взмах, удар, еще одна голова глухо стукнулась о каменистую крошку. Он быстро продвигался в самую гущу боя, где в кольце были зажаты двое, последние оставшиеся в живых. Несколько всадников тут же переключились на Зора. От первого он увернулся и мощным рывком сбросил того с коня. Взмах меча и каращей приземлился уже мертвым.

Зор, как искусный боец орудовал мечом, монотонно, со знанием дела продвигаясь вглубь. Серые наседали со всех сторон, но осторожно уже, не так рьяно. Перо Гаруды в руках молодого воина словно почувствовав вкус крови, с каждым его взмахом не давало шанса даже на призрачное спасение. В драных штанах, с голым торсом, светловолосый, совсем ещё молодой Зор творил свой танец смерти впервые в жизни без посторонних мыслей, без эмоций. Древние боги вновь выпустили на арену битв своего матерого и беспощадного бойца, умение и силы которого множились с каждым поверженным врагом.

Каращеи стали терпеть поражение, несмотря на превосходство в численности. Они гибли один за другим. Двое гарийцев, оставшихся в живых, вдохновенно пытались вырваться из кольца. Из обороны они перешли в наступление, прикрывая друг друга, тратя последние драгоценные силы на этот решающий прорыв. Чужаки сильно сдали свои позиции. Зор неутомимо рубил податливую плоть, словно войдя в какой-то кураж, не зная устали, остервенело, даже с неким азартом.

– Во имя Большекрылого! – послышался крик подоспевшего Качудая, – А-а-арх! – Рубанул он кривым клинком пытавшегося подняться раненого каращея, затем второго и тут же получил удар плетью по спине от другого, но тоже с трудом стоявшего, поэтому вполсилы, а для сирха и такой удар был сокрушительным, свалившим с ног. Превозмогая невыносимую боль, степняк поднялся, ринувшись дальше. Он дал себе зарок ещё на подходе, что должен, во что бы то ни стало оправдать себя, свой статус воина, чтобы Зор не сомневался в нём и если нужно, погибнуть, без оглядки, без сомнений. Собственная жизнь его волновала сейчас меньше всего, он лишь хотел не подвести, исполнить своё главное слово – положить жизнь, за путь Зора, за Гаруду Всевышнего. Качудай прекрасно понимал, что один чужак способен разорвать с десяток таких, как он, но и это его не волновало. Еще на подходе, изо всех своих сил в стремлении за Зором, он видел, как молодой гариец вершил эту битву и в очередной раз был поражен картиной того вихря, который создавался в молниеносных красках легких стремительных движений, росчерков острого пера Гаруды, и он непременно желал быть частью этого вихря.

– Варр-русс! – раздалось эхом громогласно, когда Зор уже порядком измотанный почти прорвался к своим.

У уступа неподалёку возник тот самый варр. За его спиной находился внушительный отряд дарбов. Они не производили ни звука, ни движения, в ожидании. Варр поднял руку в жесте и шагнул, дарбы остались стоять не шелохнувшись.

Чужак ускорился, побежал. Сдерживавшие гарийцев расступились, как по команде. Вар подлетел стремительно и, обнажив свой тонкий сверкающий клинок, искусным, даже каким-то изящным движением с лёгкостью обезглавил обоих. Зор рванулся, ударил одного, второго, следующему отсёк обе ноги, сзади получил глухой удар в голову, но устоял, развернулся и в последний момент, уворачиваясь, кончиком лезвия вскрыл артерию на шее серого, из которой бурно хлынула кровь. Это был последний из прежнего отряда. Хаос на мгновение прекратился, утих шум боя, даже ржание раненых и напуганных лошадей стихло.

– Варр-русс! – пронеслось раскатисто.

Зор развернулся. Его глаза были налиты кровью, он тяжело дышал, оскалившись, глядя исподлобья. Взгляд был другим – он больше не источал то тепло, не искрился чистотой, это был взгляд не человека, но уже бойца сильного, матёрого, беспощадного.

Варр в несколько стремительных прыжков сократил расстояние, разделявшее их, обрушив свой меч. Зор отбил удар ножнами, разлетелись черные искры. Хоть и не до того было, но сейчас он смог хорошо рассмотреть меч чужака – он был точно такой же по форме, как и его, словно брат близнец, только с одним отличием, что сверкал будто водная гладь на солнце, против его абсолютно черного и мрачного.

Зор рванулся в бок, рубанул сверху, теперь серый отбил и тут же крутанувшись, взмахнул клинком сбоку снизу, достав самым кончиком, вспорол предплечье по всей его длине, брызнула кровь.

– А-а-рх! – выдохнул гортанно вдруг подскочивший Качудай, рубанув варра сбоку, но тот с легкостью отбился, ответным ударом ноги в грудь отправил степняка в полет, лишь по счастливой случайности из-за плотных одежд, не сломав тому грудную клетку. Степняк гулко бухнулся о камни, первые мгновения не имея возможности вздохнуть от дикого спазма лёгких.

Заминки хватило, Зор дернулся в сторону, взмах, удар, серый увернулся, но плотная черная ткань его плаща вскрылась от острой стали. Еще удар и лицо варра перекосил глубокий порез от виска до подбородка.

Два могучих воина рубились неистово, высекая всполохи искр сталью, достойной мощи их обладателей, но ни один удар больше не достигал цели. Они умело отбивали выпады друг друга, будто каждый наперед знал маневр другого.

Качудай кое-как отдышался, поднялся на ноги, дернулся было снова на помощь, но замешкался, озираясь по сторонам. Степняк понимал, что второго такого удара он может и не пережить, а то и вовсе попасть под меч варра, тогда точно каюк. Дарбы, молчаливо наблюдавшие за боем своего предводителя, на Качудая совершенно казалось, не обращали никакого внимания. Он лихорадочно размышлял, как поступить и готов был погибнуть без колебаний, но хотел это сделать с большой пользой и для Зора и для своего будущего путешествия к Гаруде. В голову совершенно ничего не приходило, и впервые в жизни воин вольной степи почувствовал себя беспомощным и бесполезным. Это сильно угнетало, что сердце дико билось в груди, не давая разумный ход мыслям. Он должен был что-то сделать, обязательно как-то помочь Урусу, но как? Лошади чужаков нервно гарцевали рядом и степняка осенило. Он ринулся к ближайшему, схватил за поводья, но тот сразу же вырвался, мощным взмахом головы увлек за собой степняка, что тот плюхнулся в пыльную крошку. Качудай выругался, подскочил на ноги и, вытащив из сапога плеть, со всей силы зарядил строптивому животному по морде. Лошадь утробно заржала, пятясь назад.

– А-ах! Что, не по нраву?! – Оскалился Качудай, снова взмахнул, свистнул стальной наконечник, еще удар и еще… – Он подхватил повод, вцепился в гриву и резво запрыгнул на высокого дарбовского скакуна.

Тем временем вихрь из двух хищников кружился в диком хаосе боя у подножия сопки, не желая прекращаться. Зор вдруг вложил меч в ножны, бросился под ноги чужака, поднырнул к нему и мощным ударом снизу в челюсть свалил того на землю, наконец-то сдвинув битву с мертвой точки. Произошедшее стало каким-то призывом к действию и отряд дарбов до того молча наблюдавший за поединком, как по команде сорвался с места на помощь своему командиру.

Зор успел только впечатать кулак в грудь пытавшегося подняться варра, и хотел было замахнуться клинком, но первый подскочивший дарб размашисто обрубил это намерение, ударив по руке со всей силы, что даже показалось, будто хрустнула кость. Коротко резануло болью, Зор отскочил назад и четким движением снял голову нападавшему.

Каращеи со свежими силами резво двинули на одинокого грозного, но сильно измученного и раненого бойца. Он отбивался от них уже как мог, словно раненный загнанный зверь, в попытке вырваться из западни, лишь изредка делая попытки наступления, но запал уже прошел и тело начало давать сбои, отзываясь часто сильной болью, мешающей сосредоточиться и хоть как-то держать схватку.

– Урус-Зор! – Послышался крик сзади. – Урус!.. – Качудай подскочил на вороном ближе. Зор сделал несколько выпадов, ранив двоих, развернулся, прыгнул назад, вцепился в гриву, запрыгнув, перевалившись через холку.

– Э-хей! – выкрикнул степняк, от души стеганув по крупу, и вороной сорвался с места в галоп.

Глава 12

Лоснящиеся под ночным светом травы подавались в стороны от лёгкого дуновения ветра. Их тихий шелест приятно ласкал слух, а источаемое тепло согревало, но каким-то особым образом, словно пробирая всё тело изнутри, из самого центра солнечного сплетения разливаясь во все стороны.

Зор сидел на парящем в небе острове, слегка щурясь от необычного приятного цвета пространства вокруг, и наблюдал за бесконечным листопадом с одинокого дерева на вершине горы напротив. В разуме царила ясность и чистота. Мыслей не было совершенно никаких, не было ничего, что хоть как-то будоражило бы сознание. Была лишь гора, было дерево и были золотистые листья. Казалось, что концентрация, эпицентр всей сути вселенной был именно в этом листопаде, он и являлся сутью. Чистейшее восприятие мироздания таким, каким оно являлось на самом деле, пришло внезапно, изгнав все мысли, всё пустое, всё… Разум погружался в нирвану, в вечное созерцание чистого сияния, творения света, творения жизни из света.