Между миром тем и этим. Рассказы белорусского алкоголика

Анатолий Остапенко

Между миром тем и этим

Авторизованный перевод с белорусского Екатерины Митянок и Алексея Алексеева

© Остапенко А.В., 2018

Вступление

Автор о кулоне, масонах и синих гражданах

После выхода «Синей книги белорусского алкоголика» Антона Кулона со всех уголков Беларуси, более того, со всего мира, отовсюду посыпались справедливые вопросы: «Кто такой Антон Кулон? Где его найти? Как ему выразить благодарность»? Или, наоборот – «как ему набить…«морду?». И так далее. На презентации книги я был вынужден представиться как доверенное лицо автора. Но, как выяснилось, этого было мало – требовали само тело.

Недовольных было очень много. Это и те граждане, которые сами себя не считают алкоголиками, а по книге получились законченными алкашами. Здесь и претензии Коли В., который клялся, что после похода в Достоево положил Антона не под березками – как написано в книге, а под тенистыми яблоньками в колхозном саду. Здесь и начинающие любители Бахуса, которые, не дочитав книгу до второй, поучительной части, начали поглядывать на стакан… И не только поглядывать. Одна молодая и перспективная девушка пошла искать «Жигулевское» пиво и, не найдя его ни в одном ресторане города-героя Минска, напилась с горя «Пльзенского» и попала в участок.

Кто только не пострадал!

Знатоки утверждают, что Антон Кулон как две капли воды его далекий родственник французский физик Шарль Кулон (1736–1806)

Чтобы окончательно разрядить обстановку, я решил «принять удар на себя» и на автограф-сессии книги в книжном магазине «Логвинов» заявил, что я и есть Антон Кулон. Конечно, это было с ведома Кулона, но мы с ним другого выхода не видели. Антон Кулон к тому времени занимал очень высокий пост на государственной лестнице, от его слова зависели судьбы людей, и в прессе он засветиться не мог. Мало того, он признался, что масонская ложа «Каменщики Вселенной», к которой он принадлежал, под страхом смерти запретила ему вообще показываться на людях.

На мое естественное нежелание брать авторство на себя Кулон нашел очень содержательный аргумент. Он сказал, что если меня все же побьют те недовольные злодеи, то он оплатит – и с большим наваром (вплоть до 10 миллионов баксов!) – все расходы по лечению в лучших больницах мира, а когда я «встану на ноги», то пошлет меня оздоравливаться на остров Таити, где передо мной отдыхал знаменитый французский художник Поль Гоген. Этот последний аргумент меня окончательно сломал, потому что я очень люблю импрессионистов парижской школы.

Чтобы показать, что он не голословен, Антон Кулон дал мне даже аванс – сто сорок американских долларов.

Так я – невольно – стал автором «Синей книги белорусского алкоголика».

Однако за время нашего собеседования с Кулоном, многочисленных посиделок за кофе и другими безобидными напитками я наслушался от этого необычного человека столько историй, что меня самого потянуло на писательство.

С его разрешения я записал те разговоры на диктофон, а потом переписал их в «электронном виде». Бывало, что мы засиживались до глубокой ночи, и, возможно, под воздействием каких-то ночных демонов эти истории приобретали не совсем реальный характер. По крайней мере мне кажется, что в некоторых из них явно присутствует вымысел, проще говоря – обычная выдумка. Но сейчас, во время компьютерных технологий, интернета и узаконивания однополых браков, отличить правду от фантазии очень трудно. Да и вообще, как сказал Понтий Пилат: «Что есть истина?»

Продолжая тему поисков истины, добавлю следующее. Если в «Синей книге…» все сказанное на сто процентов правда и все персонажи были настоящими гражданами и налогоплательщиками нашей синеокой страны, то персонажи новой книги, написанной со слов господина Кулона, относятся к совсем другой категории граждан: они налогов никогда не платили и, скорее всего, никогда не заплатят. Ведь это если и не полностью вымышленные люди, то слишком хорошо скрытые под другой фамилией граждане, к которым налоговый инспектор никогда не додумается прийти, а если и додумается, то ни за что не найдет их по месту регистрации.

Если же вам покажется, что некоторые персонажи новой книги имеют какое-то отношение к реальным людям, имейте в виду, что (как часто говорят авторы в таких случаях) всякое сходство с реальными событиями и людьми в книге – совершенно случайно.

I. Приключения белорусского алкоголика

Между небом и землей, или Не стоит падать с трапа самолета

Мне кажется, что где-то к середине 80-х годов прошлого века процесс алкоголизации советского народа достиг апогея. Не буду, в конце концов, высказываться за всех, за все население необъятной страны СССР, но относительно одной его единицы – то есть меня – то точно достиг, так как пилось тогда мною «много, но часто», как говорил знаменитый поэт-алиментщик Ленька Шугалей.

…Я получил командировочные и почти все их пропил. Ехать, а точнее – лететь надо было в далекий, но очень теплый город Краснодар. Был конец марта, уже сошел снег, но до по-настоящему теплых деньков еще было далеко. А в Краснодаре, как говорили знающие люди, так тепло, что можно купаться в море, которое совсем близко от города – каких-то двести километров.

На третий день гуляния около пивного ларька – там, где сейчас магазин «Удобный» – я неожиданно узнал, что уже 24 марта. Интересно, что это известие дошло до меня не сразу: только после двух поллитровок «Агдама»; очень уж трудно было прийти в себя после вчерашнего. Все завсегдатаи пивной знали, что мне 25-го нужно ехать во второй минский аэропорт, чтобы там сесть на самолет.

– Ну, за твой безоблачный полет, – сказал Володя Адамчик, мой сосед и коллега по уничтожению «чернил». Он протянул мне полненький стакан с вином и, видя мое временное оцепенение, омерзительным голосом продолжил: – Пей быстрее, освободи посуду, ты же, может, не один.

– Какой полет? – спросил я, все-таки одолев «родимую».

– Завтра же мы тебя к казакам отправляем, в Краснодар. Или ты уже не едешь?

– Завтра? – как гром с ясного неба потрясла меня эта страшная весть. Я знал, конечно, что должен был ехать, но мне казалось, что это событие произойдет когда-то потом, придет специально назначенный день, и я полечу… Но чтобы этим днем было завтра!..

– Тогда наливай… – только и сумел выжать я из своих уст, которые, казалось, совсем перестали слушаться под воздействием «страшной новости» о полете в Краснодар.

Через некоторое время я уже был в «полненькой форме». Домой не шел, а полз. Ну не в прямом смысле, а в переносном. Моя стометровка, выполненная почти ползком, требовала столько же усилий, как, например, подвиг столпничества либо сухого поста в христианстве. Подвиги такого рода известны в мировой истории, как наиболее высокая форма христианского служения. Например, в 1996 году человек из Сибири Иван Конюхов прополз 400 километров от Дивеевского монастыря до Троице-Сергиевой Лавры.

От пивной до квартиры было, может, 100–150 метров, но для меня это были не метры, а длинные версты. И неудивительно, что попал я не в свой подъезд, а в соседний, где точно в тех же геометрических координатах, но, в соответствии с техническим заданием, смещенная на восток на 35 метров находилась квартира как две капли воды похожая на мою.

В этой квартире уже который день гудела свадьба. И народ там был не мой, чужой, но, тем не менее, не трезвее меня… И эти люди не стали долго разбираться, почему я пришел к ним, а сразу перешли к физическому выяснению.

Удары сыпались со всех сторон, но один был самый меткий. Это был удар по правой голени, туда, где выступает такая кругленькая косточка, но не по ней, а немного ниже – где сухожилия. Этот Божий знак был настолько ощутимо болезненным, что я сразу вспомнил, где же все-таки живу. Я мгновенно слетел с чужого шестого этажа и, как птичка колибри, взлетел на свой.

…Проснулся я не от навязчивого щекотания солнечного луча, скользящего по моему опухшему, синюшному лицу. Проснулся от нестерпимой боли, которая шла изнутри и растекалась по поверхности беспомощного, отравленного тела. Попытался встать, но тотчас, как сбитый молнией, упал на пол моей квартиры. Упал от резкой боли, и эта подлая боль распространилась по всей голени, но более всего – ниже той круглой косточки.

– Вставай, скотина! – раздался приятный и родной голос.

Это была моя жена. Я не оговорился – после перенесенных неимоверных физических и моральных страданий последних дней голос моей половины звучал как музыка небесных сфер, и содержание сказанного не имело абсолютно никакого значения.

– Сейчас встану. Вот что-то прихватило меня, болит, так я присел… – пытался как-то оправдаться я и, стиснув зубы, взобрался на кровать.

– Во сколько твой самолет? Вещи я собрала.

– А что мне… сегодня… лететь? – еле слышно просипел я каким-то чужим, незнакомым голосом.

– Сегодня, сегодня, хоть отдохну немного от твоих пьянок. Кто же тебя так побил вчера? Вот хорошее дело сделал он, молодец…

Я молча подвинулся в ванную. Нога болела ужасно, но ведь надо было что-то делать, как-то двигаться. Подумал, что стоит немного расходиться и боль постепенно пройдет – так раньше бывало при различных «боевых» травмах во время пьяных приключений.

До аэропорта я как-то добрался, но прогноз мой не оправдался – боль не утихла. Миша Деревянкин, мой соратник и коллега, был уже там.

– Что с тобой? – вытаращил свои голубые глаза Миша.

– Пусть не лезут, – произнес я стандартный в таких случаях ответ пьянчуги.

– Как же ты там будешь работать с нашими коллегами в универе?

– Я же не ногами работаю, а головой! – гордо, но абсолютно не в тему вякнул я.

Мы начали подниматься по трапу в самолет. Миша меня поддерживал, но все равно я несколько раз терял равновесие и чуть не упал с трапа. Наверху к нам подбежала симпатичная стюардесса, и общими усилиями мне помогли добраться до кресла в переднем салоне лайнера ТУ-134.

2017 год. Возвращение Антона Кулона с DCCLXXXIV Конгресса Высшей масонской Ложи «Каменщики Вселенной». В наше время Антон Кулон уже не только не упадет с трапа, но и на земле не поскользнется

В Краснодаре мы оказались где-то около шести часов вечера. Меня почти в бессознательном состоянии Миша со стюардессой вытянули из салона на теплый асфальт аэропорта. Подкатил вагончик доставки пассажиров, и вскоре мы были в городе.

Южное солнце Кубани клонилось к вечернему моциону в близком отсюда Черном море. Однако моря не было видно, а вечер, как говорят, был на носу. Нужно было думать о ночлеге. Проблема не представлялась сложной, так как по приезде в город нас встречала толпа местных граждан, и каждый предлагал поселиться только у него, ибо все остальные «дурят приезжих», а он «единственно честный», и у него, разумеется, лучше.

…Утро принесло мне новое нерадостное, если не ужасное, открытие. Нога невероятно распухла, и я не мог на нее ступить даже слегка. Требовался врач. Ни о какой командировке пока не могло быть и речи. Но и Миша не мог меня оставить. Тупик более полный.

Хозяин дома, где мы нашли убежище, дал адрес ближайшей поликлиники, и мы с Мишей двинулись в путь. Точнее будет сказать, не мы двинулись, а Миша двинулся, потянув мое беспомощное тело за собой, приговаривая: «Говорила же тебе мать «не пей, сынок», и я тебе говорил не раз: «Допьешься, Антоша…». От этих справедливых и правильных речей моего правильного и примерного друга моя измученная душа еще больше загрустила. Запоздалое раскаяние незаметно подползло к моему разуму, но не воспринялось им – он был занят другим: каждую минуту и даже секунду надо было думать, как сделать следующий шаг. Боль в ноге становилась настолько нестерпимой, что не оставляла надежд на возможность положительного прогноза будущей прекрасной жизни.

Наконец добрались. Миша бросил меня на первую же скамейку, почти заполненную больными казаками, и пошел искать врача-травматолога.

Я огляделся и прочел: «Адыгелар болгурды кумакды[1]…» – и далее еще строк пять убористого текста, не менее интересного и захватывающего. Правда, к сожалению, непонятного. Но вскоре все выяснилось – рядом с текстом я увидел перевод: «Министерство здравоохранения. Адыгейская советская автономная республика. Центральная поликлиника».

…Травматолог оказался очень приятным человеком. Он нам объяснил, что мы попали в поликлинику этой самой Адыгеи, столицей которой, оказывается (!), и есть город Краснодар. О казаках я еще слышал, но чтобы об адыгейцах!..

Сам доктор оказался вовсе не адыгейцем, а русским, возможно, даже белорусом, потому что был родом со Смоленщины, а это, как известно, исторически белорусские земли.

Может быть, наше землячество и настроило последующий разговор если не на лирический лад, то на дружеский, полный ностальгических воспоминаний, так как мой спаситель, адыгейский доктор Александр Григорьевич, кончил в свое время Минский медицинский институт.

Однако с ногой дела были не так утешительны, как сведения о том, что минские медики работают в 110 странах и везде показывают самые высокие знания и мастерство. Высшая школа белорусских медиков в лице Александра Григорьевича и адыгейского рентгена позволили быстро поставить диагноз: травма, полученная пациентом А. Кулоном, представляет собой «разрыв связок лодыжки» и требует срочной госпитализации либо «приведения травмированной части тела в полную недвижимость сроком от одного до двух месяцев».

Одним словом, мне наложили гипс на левую ногу: от ступни до колена.

– Как же вы получили такой сильный удар? – спросил доктор. – Мне же надо в истории болезни подробно описать происшествие. А может, вас кто избил? Тогда надо в милицию сообщить.

– Нет, никто не бил, – испугался я. И начал лихорадочно насиловать остатки своих пропитых мозгов с целью отыскания правдоподобной гипотезы. «На работе, в здании института, был ремонт, и я поскользнулся, так как опаздывал…» – мелькнула мысль и сразу угасла. «Нет, тогда бы я в Минске начал лечиться… Нужно, чтобы по дороге…»

И тут меня как осенило:

– В Минске был дождь, и при посадке, когда я поднимался по трапу самолета, поскользнулся и упал. Упал на колесо самолета прямо этой ногой, – показывая пальцем на ногу, отрапортовал я, будто бы подать с трапа было моим обычным занятием.

– Хорошо что не головой, – сочувственно покачал головой Александр Григорьевич.

– Или еще чем, – захохотал Миша, который все время молча наблюдал за нашим диалогом.

Интересно, версия падения с трапа потом настолько вошла в мое сознание, что я в нее сам поверил. С течением времени я все более явно и отчетливо видел тот чертов трап, видел его неровные ступеньки и почти физически, реально ощущал страх, представляя, как левая нога соскользнула и поехала в сторону, а правая, в стремлении удержать равновесие, вдруг дрогнула и пошла вверх, а я сам в следующий момент отрываюсь и лечу вниз – и падаю прямо на колесо самолета, со всего размаху ударившись ногой о шину…

Где-то через час мою ногу до колена упаковали в гипс.

– Кра-са-ве'ц! – сказал Миша, осмотрев мою «обновку», и смачно плюнул. – Вот послал Бог коллегу-напарника… Калеку-напарника! Вот послал!..

Затем он фактически принес меня в нашу краснодарскую квартиру и, даже не присев, подался, в конце концов, по месту нашего назначения – в университет.

Миша исчез. А меня объяла глубокая печаль, которая постепенно переросла в сплошное отчаяние и беспричинную панику, которые потом трансформировались в совершенно новое качество – в страшную злость.

Злость на кого?

Конечно, на Мишу! Он, здоровый, полный сил и мощи парень, с двумя целюсенькими ногами и – самое обидное! – с чистой, не захламленной молекулами спирта головой, теперь шагает по красивым улицам южного города в направлении университета. Он уверенно шагает по залитым весенним солнцем улицам, улыбается расцветающим после зимней спячки встречным девушкам, и они отвечают ему стрелами черных кубанских очей…

Нет. Невозможно терпеть такое издевательство над несчастной душой белорусского алкоголика, который оказался далеко от родных «Ясеня» и «Пеньков» и не способен сдвинуться с места в поисках местной пивнушки либо бара. Потому что не транспортабелен. Нога превратилась в нечто огромное, чужое и напоминала многоцентнерный якорь океанского лайнера, сброшенный для длительной стоянки.

Хорошо, что соседи по месту временного жительства посочувствовали. Грыцько и Павло, солидные, крепкие мужчины среднего возраста из-под Запорожья, вошли в мое положение мгновенно. В отличие от Миши, они по приезде не ушли отмечать свои командировочные удостоверения, а с самого утра начали очень знакомый мне процесс опохмелья.

– Ты на него не обижайся, – говорил старший, приятного вида запорожец Грыцько, – он все делает правильно. Надо же кому-то и работать… А тебе нужно прежде всего подлечиться. Тебе же не ногами работать, а головой, а ей нужен «жидкий аспирин», типа портвейн «Анапа», – граммов так триста, и будет то, что надо…

Павло, младший запорожец, во время этой поучительной речи после каждой законченной фразы в знак согласия кивал головой, поддакивал – чем, почему-то, вызвал у меня необычное доверие, и я тоже начал во всем соглашаться со своими новыми друзьями.

– Правду говорите, дядька. Правду.

– Так, на еще малость прими на грудь, – в очередной раз протянул мне полненький стакан Грыцько, приговаривая: – Бог троицу любит.

Стопарик был, правда, уже четвертым, а не третьим, но я спорить не стал, из поговорки, как и из песни, слова не выкинешь.

– Правду говорите, дядька, Бог троицу любит, а я и четвертую не оставлю сироткой… – в унисон с приятным молодым запорожцем сказал я, опрокидывая, если не пятую…

Но на этом тосте и закончилась приятная часть нашего знакомства. Пришел Миша и разогнал наш дружный коллектив. Однако дело было сделано, опохмелье состоялось. Мне опять повезло.

«Нет, жить можно и с поломанной ногой, – подумал я, когда разъяренный Миша, хлопнув дверью нашей комнаты, вышел на кухню, – везде найдутся добрые люди… похмелят».

Из кухни доносились звуки Мишиного баритона и звон посуды. Он о чем-то спорил с запорожцами и даже повысил тон, кажется, до «фа» второй октавы, когда Грыцько попробовал и его спровоцировать на сто граммов. «По сто за знакомство, только по сто!» – донеслась сакраментальная фраза до моих ушей и сразу за ней громкий Мишин голос: «Прочь от меня, пропойцы. А если вы еще раз подойдете к моему коллеге, я вам уши пооткручиваю!»

«Хорошо жить на свете, – продолжал я свою мысль, – хорошо!»

Краснодарское солнце, вобрав в себя за день протьму весенних даров, пропиталось багрянцем и лениво ложилось спать в невидимое Кубанское море.

* * *

По приезде в Минск мне надлежало стать на учет в поликлинике по месту жительства и продолжать лечение порванных связок на моей многострадальной ноге. Надо было снова обращаться к травматологу.

Звали врача обычно – Алексей Петрович. А вот фамилия была польская – Чепеловский. Он и сам любил подчеркивать свою «польскость», рассказывая пациентам о своих якобы польских корнях, о канадском родственнике графе Прушинском, у которого при поляках было имение – усадьба под Волковыском, но пришли большевики и отобрали… Но придет время, граф приедет и переоформит усадьбу на него, Чепеловского, так как он единственный наследник.

Разбитые и покалеченные пациенты молча слушали врача и не возражали – еще не так зашьет, не то отрежет… А этот мог…

Если что-то не так, не угодил, скажем, чем-то пациент, то разговор был короткий: «На операционный стол его!» Чепеловский брал страшный хирургический нож – и через несколько чудовищных манипуляций с телом несчастного собирал его по частям, резал, зашивал и отправлял домой.

Этот стол травмированные бедолаги прозвали «сковородкой», а самого Чепеловского – Чепелой. «Придет Чепела и положит тебя на сковородку!» – пугали новичка. Прозвище Чепела прочно закрепилось за хирургом-травматологом, и под такой кличкой его знала вся Серебрянка.

Здесь следует сделать одно существенное замечание. Популярность Чепелы объяснялась вовсе не его польским происхождением. Вовсе нет. «Пусть бы и немчик, и жидок – лишь бы человек хороший!» – говорила моя покойная бабушка. И действительно, Чепела для определенного контингента жителей микрорайона Серебрянка был человеком не просто хорошим. В некоторых ситуациях он был просто необходимым.

Травматолог – это врач, который лечит травмы. А какие травмы бывают? Ну, переломы, резаные или рваные раны, вывихи. И просто сильный удар.

Теперь посмотрите на характер травмы. Перелом вам покажет любой рентген. А врач только констатирует этот факт, наложит гипс и выдаст необходимый документ о нетрудоспособности.

А теперь – внимание! Вы получили удар. Удар – это тоже травма. И может быть серьезным и, как перелом, требует лечения и соответственно больничного листа. А может быть несерьезным. И если вы сунетесь с такой «болячкой» к врачу – он вас погонит и ничего полезного, чтобы оправдать вашу неявку на работу, вам на руки не даст. А рентген при ударе, как для первого, серьезного, случая, так и для несерьезного – абсолютно ненужная вещь. Вердикт выносит исключительно врач.

Поймал ли читатель нужную волну? Поняли ли вы, куда я клоню? Я полагаю, что догадались. А если все же не догадались, даю последнюю, самую «забойную», как говорят, наводку: Чепела любил выпить! И не просто выпить, а хорошо выпить.

И опохмелиться любил.

Нет, для описания процесса опохмелья глагол «любить» не подходит. Если человек похмеляется, то он это делает вовсе не от любви к процессу, а по жестокой необходимости. Он – лечится. Потому что он – алкоголик.

Таким образом, я полагаю, читатель понял: Чепела находился в глубокой зависимости от алкоголя. И поэтому ему всегда требовались деньги. Его профессия в условиях развитой советской бюрократической системы, где без справки вас никуда не пустят и ничего не дадут, как никакая другая, позволяла иметь так называемые левые доходы. Он выдавал справки как оплачиваемые, то есть бюллетени, так и неоплачиваемые. И пьяницы платили. Кто 10 рэ – за неоплачиваемую справку с диагнозом «бытовая травма», кто 25 рэ – за оплачиваемый больничный лист. За продление бюллетеня – еще 25, ну и так далее.

«…Упал с трапа самолета», – громко прочитал Чепела фразу из истории моей болезни, которую я привез из Краснодара. Он посмотрел на мое сконфуженное и измученное лицо, поднялся и вдруг расхохотался.

– Каких только пьянтосов я не видел, каких только историй я не наслушался на своем веку травматолога, но с такой богатой фантазией встречаюсь впервые. Долго ты думал над этим шедевром «изящной словесности»? – омерзительным голосом прокурора, обличающего преступника, процедил Чепела. И, повернувшись к медсестре, сидевшей напротив, продолжил: – Вы только послушайте, Люба, – «упал с трапа самолета»!

Я молчал и думал со злостью: «Ты-то не упадешь здесь в уютном кабинете. Во, харю отъел на нас, несчастных пьяницах…»

На самом деле Чепела совсем не «отъел харю». Лицо его хоть и было округло-надутым по форме и красно-фиолетовым по цвету, но совсем по другой причине – вчера травматолог-хирург Чепеловский отмечал День Военно-Морского Флота и немного перебрал. Я, конечно, этих интересных фактов из биографии моего доктора не знал, но момент истины уже был близок…

– Любаша, выдайте этому краснодарскому казаку пустую трехлитровую банку. Она вон там, за ширмой, стоит, – приказал Чепела.

Медсестра Люба закончила смеяться и принесла банку.

– А теперь слушай мое первое докторское предписание, – обратился он уже ко мне. Ты по дороге сюда видел пивной киоск, возле кинотеатра «Салют»?

– Видел, как же. Мимо трудно пройти.

– Бери эту банку и принеси нам пива. Понял? Быстренько, одна нога здесь, другая там.

Я посмотрел на свою многострадальную ногу, что прочно скрылась в килограммах гипса, перевел взгляд на костыли и хотел что-то спросить о других докторских предписаниях и курсе лечения, но не успел, так как послышался голос испуганной медсестры:

– Алексей Петрович, он же загипсованный, как он дойдет? Я бы сама сбегала, но нельзя же, на работе я. Может, Сеньку, сантехника, послать?

– Как профессиональный хирург скажу вам, что лечение пациента, который «упал с трапа», на данном этапе требует срочного тренинга травмированной ноги, – надув и без того толстые щеки, важно сказал Чепела и добавил: – А поход за пивом – это первый этап лечения, но не последний…

«Какой же следующий этап будет?» – задавал я себе вопрос, волочась за своей больной ногой, которая «бросилась» выполнять предписание врача. Двигаться на костылях я уже научился, но сумка с банкой ощутимо мешала движению, так как при естественных шатаниях периодически била меня то по правой – больной ноге, то по здоровой – левой.