Полная версия
Остановка первого вагона
СЕМЁН включает радио, выходит из машины, заходит в подъезд. ГЛАФИРА находит на радио любимую песню, подпевает. Девушка не замечает, как в подъезд за СЕМЁНОМ проникает МОТЯ.
ГЛАФИРА поёт, закрывая глаза от удовольствия, даже пританцовывает, насколько это можно, сидя в автомобиле.
В подъезде раздаётся крик. ГЛАФИРА замирает, выключает музыку.
МОТЯ выбегает из подъезда, мечется, не зная в какую сторону бежать, выбрасывает наотмашь нож. ГЛАФИРА выходит из машины, осторожно идёт к дому.
Из подъезда неровной походкой, держась за живот, выходит СЕМЁН. Рубашка в крови. Сочится она и сквозь пальцы. СЕМЁН подходит к ГЛАФИРЕ, падает на колени.
СЕМЁН (показывает руки): Что это? А? Это всё что ли?
ГЛАФИРА: А-а! А-а! Ма-ма!!!
СЕМЁН: Полужизнь…
СЕМЁН падает ничком. ГЛАФИРА убегает. Мимо остановочного пункта пролетает скоростной поезд.
Появляется НАФИК, подходит к подъезду, натыкается на СЕМЁНА.
НАФИК: Крестовый король? Вот ведьма!
НАФИК переступает через СЕМЁНА и заходит в подъезд.
Сцена 6-ая
В камере темно, лишь свет Луны сквозь оконное стекло освещает небольшой участок. В него-то и выходит из мрака МОТЯ. Смотрит на луну, бормочет.
МОТЯ: Вышел ёжик из тумана. Вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, всё равно тебе галить… Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать. Кто не спрятался, я не виноват… Я не виноват… Не виноват я… Виноват… не я. (Изображает звук поезда). Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых…
Второе действие
Сцена 1-ая
Освещена лишь сцена ДК, зрительный зал в темноте. Кто сидит на местах – не видно. ГЛАФИРА выходит на сцену в рабочей одежде: как в коровник ходит, так и на сцену.
ГЛАФИРА: Я спою вам песню, которая для меня стала актуальной. Вы поймёте сейчас. Олег Газманов, «Мама». (Начинает играть музыка, ГЛАФИРА поёт).
«В полночной тишине ты пела песни мне и улыбалась я тебе во сне.
Ночные облака качали на руках и вдаль несла нас времени река.
Мама, я без тебя всегда скучаю.
Мама, хожу и поезда встречаю.
Мама, как грустно мне без тёплых рук твоих».
В зале нарастает гул, заглушающий песню. ГЛАФИРА прекращает петь, растерявшись. Вначале кажется, что мычат телята, но потом звуки выстраиваются в чёткий ряд.
НЕВИДИМЫЕ ЗРИТЕЛИ (Изображают звук поезда хором): Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых. Ты-ды-тыдых…
ГЛАФИРА просыпается в своей комнате.
Но это не комната ГЛАФИРЫ в полном смысле слова, это комната, где ГЛАФИРА спит на старенькой тахте. В их квартире всего две комнаты: побольше, именуемая почему-то «залом», и поменьше, там была родительская спальня. Теперь там спит отец.
Обстановка в «зале» обычная: тахта, несколько стульев, стенка со множеством ящичков, полками с посудой за стеклянными дверцами, отделениями для одежды. Обычная, типичная мебель. Книг почти нет, лишь несколько из школьной программы пылятся на верхней полке. У окна – на тумбочке – телевизор. У тахты – на тумбочке – фотография МОТИ в рамочке. На стене над тахтой иголочками прикреплены дипломы и почетные грамоты ГЛАФИРЫ, на отдельной полочке – несколько статуэток и пара кубков – призы ГЛАФИРЫ. Давно всё стоит и висит – запылилось, поблекло.
ГЛАФИРА просыпается, но не встаёт с постели. Берёт в руки смартфон (точно такой же, как был у СЕМЁНА), проверяет сообщения в соцсетях.
Из спальни выходит НАФИК.
НАФИК: Шары не успела продрать – уже в телефоне.
ГЛАФИРА: Я сама его себе купила. Сама заработала, сама купила.
НАФИК: Почти две зарплаты. За старый!
ГЛАФИРА: Бэу, а не старый.
НАФИК: Иди умойся, зубы почисти.
ГЛАФИРА: Угу.
НАФИК: Во сколько Мотя приезжает?
ГЛАФИРА: На пятичасовой.
НАФИК: Успеешь, значит. Мяса ему побольше пожарь. Мужику мяса надо. И салатов вкусных. Чё он там на зоне-то ел? Там салаты – не дай бог.
ГЛАФИРА: Пять раз обсудили!
НАФИК: А ты ещё раз послушай! Слушай, что отец говорит! А то опять всё через одно место получится.
ГЛАФИРА: У меня готово всё.
НАФИК: Пару бутылок в морозилку положи в обед, чтоб охладилась, но не ледяная была.
ГЛАФИРА: Он больше не пьёт.
НАФИК: Такой день, святое дело за возвращение.
ГЛАФИРА: Не пьёт он больше.
НАФИК: Я ушёл.
ГЛАФИРА: Угу.
НАФИК: К пяти вернусь.
ГЛАФИРА: Угу.
НАФИК: Встань, отца проводи!
ГЛАФИРА: Я закрою, иди.
НАФИК: Встань, я сказал!
ГЛАФИРА: Да, блин!
ГЛАФИРА встаёт, идёт провожать отца. Перед выходом из квартиры НАФИК подставляет щёку. Дочь чмокает его, словно птица клювом тыкает. Отец уходит.
ГЛАФИРА: Наодеколонился опять!
ГЛАФИРА возвращается в комнату, вытаскивает из угла раздвижной стол, ставит его по центру комнаты. Из шкафа достаёт скатерть, накрывает стол. Раздаётся звук открывающегося замка. Девушка не поворачивается на звук, подставляет стулья к столу, достаёт из стенки стопочку тарелок.
ГЛАФИРА: Опять кошелёк забыл?
В комнату входит СЕМЁН, за его спиной АННА.
АННА: И замок не поменяли, и вообще – ничего.
ГЛАФИРА резко оборачивается, несколько тарелок падает на пол. Тарелки бьются, но девушка не обращает на это внимания.
ГЛАФИРА: Семён Наумыч?!
Из-за спины СЕМЁНА выходит АННА, она на седьмом месяце беременности. Увидев это, ГЛАФИРА роняет остальные тарелки. Осколки разлетаются по комнате. Девушка машинально садится на стул, показывает рукой на живот матери.
ГЛАФИРА: Семён Наумыч?! Семён! Наумыч!
АННА: Ну, здравствуй, доченька.
Из блога ГЛАФИРЫ
@Gla_Best_Fira
«Природа тоже лжёт! Равнодушная, жестокая природа ещё и лжёт.
Один из неразлучников пропал. Мы все переживали! Мы так боялись за второго! Ведь они – неразлучники! Неразлучники! Не разлучить! И если один умрёт, то и второй умрёт следом.
Хрен там! Фишер всё наврал. Да, кто вообще такой этот Фишер?
Самка пропала месяц назад. Почему? Кто его знает! Птичий грипп, может, и она сдохла. А, может, тёть Лена забыла закрыть дверцу, когда кормила, и та улетела. Разное говорят. А сама тётя Лена только матерится.
Мы с девчонками ходили проверять второго по несколько раз в день. Дежурство установили! Носили ему вкусняшки попугайские.
И он их жрал, как ни в чём не бывало! Жрал, жрёт и будет жрать! И нет у него потуги сдохнуть следом за подругой! Ложь! Всё – ложь!
А вчера ему купили другую самку. И что вы думаете?!
Да, всё прекрасно. Чирикает с ней сидит. Башками вертят вместе, как и с той. Вместе жрут свои зёрнышки.
Но повеселел, конечно: ещё бы – самку новую принесли.
Но как так-то?! Есть, вообще, правда в жизни? А любовь есть? Хоть где-то? Хоть у кого-то? Одна надежда: Матвей выходит условно-досрочно. Жду!
#природажестока #ложь #неразлучникифишера #моймотя».
Сцена 2-ая
Дом КАТЮХИ. Шторы на окнах в комнате всё также плотно задёрнуты. Вообще, ничего не изменилось в обстановке. Вот только сама КАТЮХА беременна, рожать уж скоро. НАФИК стоит перед ней на коленях, ухом приложился к животу.
КАТЮХА: Зачем столько одеколона на себя льёшь.
НАФИК: Это туалетная вода. После бритья как по-другому?
КАТЮХА: Аж тошнит.
НАФИК: Ты ж подарила.
КАТЮХА: Тошнит!
НАФИК: Тошнит не от этого. Пинается! Точно пацан!
КАТЮХА: Ну, сказали же!
НАФИК: Узи-шмузи, а потом – бац – и девка!
КАТЮХА: Ленка тоже говорит, что пацан. Видишь, живот аккуратненький, остренький. Знать, пацанчик там!
НАФИК: Опять к этой ведьме ходила?!
КАТЮХА: Ну, Наф.
НАФИК (встаёт): Я запретил!
КАТЮХА: Я сон такой видела странный, а как понять… ну, вся измаялась. Вот и пошла к Ленке. Наф, я не гадала больше.
НАФИК: Шиздец: сны у неё теперь.
КАТЮХА: Ленка сказала, что сон к нечаянной встрече. Но всё хорошо будет!
НАФИК приседает, снова прикладывается к животу ухом.
НАФИК: Пацан! Пацан!!!
КАТЮХА: Глафире казал?
НАФИК (встаёт): Нет.
КАТЮХА: Наф!
НАФИК: Ну, не пришлось как-то…
КАТЮХА: Чё ты сопли жуёшь?!
НАФИК: За языком-то следи, женщина!
КАТЮХА: Вот ты жёсткий мужик, Наф. За то и полюбила, между прочим.
НАФИК: Да, как сказать-то? Надо, чтобы к слову пришлось или ещё что.
КАТЮХА: Стареешь, соплежуй.
НАФИК: Она ж для меня осталась! Со мной! Глафира на мою сторону встала. И чё теперь? Спасибо, доча, у меня своя жизнь?
КАТЮХА: А ничё, что ты со мной лет пять кувыркался, когда Анька с этим хреном свалила?
НАФИК: Это… ну… я же не уходил из семьи.
КАТЮХА: Анька – молодец! Ухаживала-ухаживала в больничке и выходила!
НАФИК: Так сложилось!
КАТЮХА: Пасьянс-косынка! Пазлы!
НАФИК: Ты сама того короля нагадала крестового!
КАТЮХА: Я ещё и виновата!
НАФИК: Я скажу. Обязательно скажу.
КАТЮХА: Когда рожу?
НАФИК: Сейчас-то уже не велика разница: когда беременная ты или когда родишь.
КАТЮХА: Ты! Ты! Ты!
КАТЮХА садится на кровать, отворачивается, плачет.
НАФИК: Катюха, ну ладно. Ну, чё ты? Ты пойми, это ж как предательство с моей стороны. Мать предала – уехала. А тут ещё и отец! Она ж думала, что мама с папой – это идеалы такие. Я для неё как образец верности что ли. Она пение своё забросила. Меня поддержать чтобы. Ну, не могу я предать её.
КАТЮХА (поворачивается): А нас?
НАФИК: Какого – вас?
КАТЮХА: Меня и сына. Он ещё не родился, а ты его предал уже.
НАФИК: Я терплю, только потому что ты беременная! Поняла?!
КАТЮХА: Предал! Предал! Предал!
НАФИК: Заткнись, женщина!
КАТЮХА: Я назову его Семён!
НАФИК задыхается от возмущения: пытается что-то сказать, но не находит слов. Но гримасы на лице и крепко сжатые, до побелевших костяшек кулаки, говорят больше чем слова. Того и гляди, удар хватит. КАТЮХА встает, приводит себя в порядок.
КАТЮХА: Значит так, Наф! Не скажешь ты, скажу я.
НАФИК (выдыхая): Ты не сделаешь этого.
КАТЮХА: За своё счастье надо бороться. Вот я и поборюся. Хватит! У сына должен быть отец и семья полноценная. Поборюся!
Пауза.
НАФИК: Сегодня Мотя возвращается.
КАТЮХА: Мне-то что?
НАФИК: Хочу посмотреть там, как они с Глафиркой сойдутся.
КАТЮХА: Мне-то чё с того?
НАФИК: Как – чё? Подумай: если они сойдутся, то всё! У неё своя жизнь!
КАТЮХА: А если не сойдутся?
НАФИК: Да, ладно. Как нет-то?
КАТЮХА: Я бы не сошлась. Он и раньше «аллё» был. А теперь? Три года на зоне. Поумнел что ли?
НАФИК: Зона – университет жизни.
КАТЮХА: Если от рождения на чердаке сквозняки гуляют, то никакой университет не поможет.
НАФИК: Нормальный парняга, попал в обстоятельства.
КАТЮХА: У тебя тоже сквозит?
НАФИК: Язык прикуси.
КАТЮХА: По пьяни человека ножом пырнуть, – это попал в обстоятельства?
НАФИК: Нормально всё будет. Глафирка говорит, типа, изменился он. Письма писал, говорит, хорошие и умные. Не пьёт больше.
КАТЮХА: Сегодня ты всё ей скажешь.
НАФИК: Мне на работу пора.
КАТЮХА: Во сколько Мотя приезжает?
НАФИК: Опоздаю, премию срежут.
КАТЮХА: Во сколько он приезжает?
НАФИК: Нам на пятьдесят первый километр ехать, там надо…
КАТЮХА: Во сколько?!
НАФИК: На пятичасовой. Чё завелась-то?
КАТЮХА: Иди.
НАФИК: Иду, надо.
КАТЮХА: Иди работай, папочка. Зарабатывай денежки. Надо много скоро будет.
НАФИК: Ну да… памперсы там, пелёнки-распашонки.
НАФИК целует КАТЮХУ, наклоняется и целует живот. Уходит. КАТЮХА отдёргивает штору, смотрит в окно, машет рукой.
КАТЮХА: Иди-иди. Соплежуй.
Сцена 3-я
Комната ГЛАФИРЫ. АННА сидит, ГЛАФИРА и СЕМЁН собирают в ведро осколки разбитой посуды, ползают по полу. Слышно, как за окном остановилась, постояла минуту, и снова отправилась в путь электричка.
АННА: Глафирка, подумай. У Сёмы теперь совсем другие возможности. Перспективы!
ГЛАФИРА: Пер – спек – ти – вы!
СЕМЁН: Мы практически родственники!
ГЛАФИРА: Родня! Родова! Кровные узы! Мы с тобой одной крови, Маугли!
СЕМЁН: Не надоело вам телятам петь?
ГЛАФИРА: А я люблю своих телят! Я люблю им петь! Обожаю! А вам – спасибо! За доброту! За ласку! За заботу! Низкий поклон! (Кланяется). И за перспективу – особенно! А чё припёрлись-то?
СЕМЁН: А у вас сегодня праздник какой-то?
ГЛАФИРА: Долгожданный! Мотя из тюрьмы вышел, сегодня приедет. Мотя! Помните такого, Семён Наумыч?
СЕМЁН и АННА переглядываются.
ГЛАФИРА: Да, ему, конечно, ещё пару лет сидеть, благодаря вам.
СЕМЁН: Благодаря мне?! Благо даря?!
ГЛАФИРА: Он там вёл себя хорошо: руки мыл и старших слушал. И выпустили раньше.
СЕМЁН: Вы серьезно думаете, это я его засадил? Ибонатрий…
ГЛАФИРА, собрав все осколки, выносит ведро на кухню, возвращается.
ГЛАФИРА: Что вам надо?
АННА: К отцу приехали.
ГЛАФИРА: С чего вдруг?
АННА (показывает на живот): А ты не догадываешься?
ГЛАФИРА (показывает на живот матери): Но он-то тут не причем!
АННА: Не тупи.
ГЛАФИРА: Я – телятница.
СЕМЁН: Нам развод нужен.
ГЛАФИРА: Какой вы молодец, Семён Наумыч!
СЕМЁН: Собственно… Глафира, я понимаю ваше недовольство. Но…
ГЛАФИРА: Всё, что после слова «но», лошадиное говно!
АННА: Годы с отцом один на один даром не прошли.
ГЛАФИРА: А кто меня с ним один на один оставил?
ГЛАФИРА сервирует стол. Все долго молчат. За окном грохочет товарный состав.
СЕМЁН: Глафира, вы, вероятно, в курсе, что депутат Старосельцев стал теперь депутатом Государственной думы. (ГЛАФИРА продолжает накрывать на стол молча). Вот. И в Москву уехал соответственно. А его место – место депутата в Областной думе – освободилось. И на него теперь избираюсь я. Мне оказана всестороння поддержка. И депутатом я стану.
ГЛАФИРА: Кто бы сомневался!
АННА: У Сёмы теперь совсем другие возможности, доча.
ГЛАФИРА: Как ты могла, мама?
АННА: Повезло…
ГЛАФИРА: Ты предала нас.
АННА: Ты многого не знаешь, доча. Да. Никогда я не была счастлива с твоим отцом. Никогда. Теперь только поняла. Это была привычка, а не жизнь.
ГЛАФИРА: Вредная?
АННА: Кто?
ГЛАФИРА: Привычка?
АННА: Местами… (Пауза). И эта беда с Сёмой, она же счастьем для меня обернулась. Сёма – он такой хороший. Правильный. И одинокий. Был. А ты большая уже.
ГЛАФИРА: На мужа – насрать! На дочь – насрать! Буду пить кофе в постели!
АННА: А вот так всё и устроено, доча. Вот там всё – шампанское брют, икра, вода горячая и ляжки тебе массируют. А здесь – крысы, говно и поезда грохочут. Нравится телячье дерьмо нюхать? Нюхай и пой им дальше!
СЕМЁН: Аня! Тебе нельзя волноваться!
ГЛАФИРА: Спасибо тебе, мамочка! Низкий поклон! (Кланяется в пояс).
СЕМЁН: Девушки, давайте сбавим обороты! Глафира, у вас ведь тоже может всё измениться. Стоит только захотеть.
ГЛАФИРА: Можно в небо полететь?
Открывается дверь, входит НАФИК с пакетом в руках.
НАФИК: Я хлеба свежего купил. Лаваша не было… (Видит АННУ с СЕМЁНОМ). Суки… (Проходит в комнату, вкладывает хлеб из пакета). Цены подняли опять. На два рубля за булку. Да, хрен с ними с двумя рублями. Суки… Но ведь третий раз за год уже. (Сворачивает пакет). А пакет-то забыл опять. А пакет-то уже семь рублей стоит. (Убирает свёрнутый пакет в карман). Суки… (ГЛАФИРЕ). В морозилку водку не забудь положить. Три бутылки положи.
ГЛАФИРА: Говорил – две.
НАФИК (смотрит на СЕМЁНА): Две мало будет.
НАФИК хочет уйти. АННА встаёт перед ним, преграждает дорогу. НАФИК смотрит ей в глаза, затем взгляд спускается на живот.
НАФИК: Ну, с деньгами-то всё можно. А ты вот без денег попробуй…
АННА: Здравствуй, Нафик.
НАФИК: Не дождётесь. Так у вас говорят?
ГЛАФИРА: Я – на кухню. Скоро Мотя приедет.
АННА: Я помогу тебе, дочь.
ГЛАФИРА: Я ведь большая уже.
АННА: Вдвоём быстрее.
АННА и ГЛАФИРА уходят на кухню. Мужчины долго смотрят друг на друга молча.
НАФИК: И хера ли вы припёрлись.
СЕМЁН: Нафик Радикович…
НАФИК: Да, брось ты! Радикович! Мы ж с тобой молочные братья, практически!
СЕМЁН: Ибо натрий.
НАФИК: Ну, а как? Одну сиську… так сказать…
СЕМЁН: Грубо, Нафик, грубо!
НАФИК: И ведь я сам, главное, Аньку к тебе подослал. Думал, ухаживать будет за тобой в больнице. То да сё. Ты заяву заберёшь. Мотьку не посадят.
СЕМЁН: Старосельцев не потерпел.
НАФИК: Понимаю: холопа его покоцали. Надо наказать, престижу ради. Сбежать втихаря тоже депутат сказал?
СЕМЁН: Я виноват. Но дело прошлое. Уже – всё! Что ты как собака на сене? Дай развод Анне. Дай развод, третий год прошу. Ей рожать скоро, мы бы расписаться успели.
НАФИК: А чё, Сёма, в Израиль не расписанных не пускают?
СЕМЁН: Какой Израиль? Ей рожать. А у меня выборы на носу.
НАФИК: А-а… Вон оно чё. Выборы.
СЕМЁН: Старосельцев – в Москве, а я, вместо него, в облдуму избираюсь.
НАФИК: Избираешься. И чужую бабу обрюхатил. Не выберут. Жениться надо, да?
СЕМЁН: Не в Советском Союзе живём.
НАФИК: Всё равно: мутишь ты чё-то!
СЕМЁН: Ты ж молодой мужик! Пойми, Анна не вернётся. Всё! Дочь взрослая. Живи для себя. Получаешь нормально. Новую жену найди, молодую. Сына родит тебе. Плохо что ли?
НАФИК: Следишь за мной?
СЕМЁН: Ибонатрий.
НАФИК: Больно складно трындишь.
СЕМЁН: Обычная логика. Ведь это же логично: такое развитие событий?
НАФИК: Это всё ваши еврейские штучки! Говорила мне мать!
СЕМЁН: Да, какая вообще разница? Мы в России живём, все мы – русские.
НАФИК: Ага, щас!
СЕМЁН: Вот ты, когда молотком по пальцу долбанёшь, на каком языке материшься?
НАФИК Ну, дык… Мать его!
СЕМЁН: Значит, ты – русский!
НАФИК: Русский?
СЕМЁН: Русский! Хоть и татарин.
НАФИК: А если чернокожий, то русский негр!
СЕМЁН: Ну, это уж перебор, конечно!
НАФИК: Умеешь ты заболтать! Но вот как тебе Анну отдать? Как? У вас всё: семья, дети. Муж депутат. Пальмы в Израиле. А я тут по шпалам да по шпалам! Да? Разрушил ты семью, Сёма. Крепкую ячейку общества, основу государства. А, значит, ты – вредитель, а не депутат! Подрываешь основы Великой России! Пока такие люди, как я, днём и ночью, за гроши, здоровье своё гробим на благо родины. Такие как ты! Ты! Да, вы прощение вымаливать должны! Простого человека обидеть может каждый! Обокрасть! Развод вы просите?! А разве так просят?
Раздаётся звонок в дверь. ГЛАФИРА выскакивает из кухни. Открывает дверь, впускает в комнату КАТЮХУ. АННА тоже выходит ко всем. За окнами маневровый даёт гудок.
АННА (глядя на живот КАТЮХИ): Вот ты простихульда!
КАТЮХА: На себя посмотри!
СЕМЁН показывает на живот КАТЮХИ, смотрит на НАФИКА:
СЕМЁН: По шпалам да по шпалам?
ГЛАФИРА: Папа?!
КАТЮХА: Вот.
ГЛАФИРА смотрит на живот АННЫ, потом на живот КАТЮХИ.
ГЛАФИРА: Охренеть, дайте две.
Все молчат, по кругу смотрят друг на друга.
НАФИК: Ну… Развод так развод.
Из блога ГЛАФИРЫ
@Gla_Best_Fira
«Человек рождается – в пелёнках лежит. Потом пополз, потом – на четвереньках. Потом – пошёл, а то и побежал. И каждый человек в один момент оказывается на перекрёстке: направо пойдёшь – одно, налево – другое. Как тот богатырь сказочный. И как выбрать правильно?
Пойдёшь не туда: блудишь-блудишь, и ладно если обратно на перекрёсток выйдешь. А если болото? А если тупик?
Как правильно-то?
Почему так? Одним – всё, другим – ничего. Почему одни рождаются в городе со всеми удобствами, а другие – ну, вот как здесь. Что за судьба такая? Или это прятки какие-то. Нашёл правильную дорогу, вырвался – молодец… Не нашёл: ну, не судьба, значит. А то может и не искал даже. Прятки. Кто их придумал? Судьба? Господь Бог? Что за бог такой жестокий?
Хорошо, если ты родился сразу в семье какого-то актера или певицы. Помогут, вытолкнут на ровный путь. А если ты рождён на полустанке? Не у всех же сил хватает, как Ломоносов – из ебеней и с рыбным обозом.
Умом-то я понимаю, что надо уезжать. Но есть ещё совесть у человека. А как же папа тут один? А Мотя вернётся: он как без меня? Вот и рвёшься, терзаешь себя.
И ещё. Одно знаю точно. Никому нельзя рассказывать о своей мечте. Если и сбудется, то не так, и кайфа не будет того, что возможен. Не нахлынет волна, не обрушится!