Остановка первого вагона

СЕМЁН: Глафира, а вы чем занимаетесь?

ГЛАФИРА: Телятницей с мамой работаю. (Пауза). Телятам пою…

СЕМЁН: Нравится им?

ГЛАФИРА резко отворачивается, вытирает лицо. Возвращается с пустым ведром МОТЯ. Девушка вскакивает и убегает.

МОТЯ: Ты чё ей сделал, а?!

СЕМЁН: Всё уже сделали до меня.

МОТЯ: Кто?!

СЕМЁН: Ты в том числе.

МОТЯ: Не вкурил! Ты чё, помощник, бессмертный что ли?

СЕМЁН: Будущее её в чём? Что ты можешь, Мотя?

МОТЯ: Слышь, ты это! Не аллё! Понял?!

СЕМЁН: Вот-вот.

МОТЯ: Она моя! Мы поженимся! Жить будем! Детей родим! Пацанов и девку!

СЕМЁН: Мотя, ведро поставь куда подальше, а?

МОТЯ (кидает ведро к подъезду): Любовь у нас, понял! Помощник, мать твою!

СЕМЁН: Как и мать…

МОТЯ: Чё мать? И отец, и мать её меня принимают. Как родной им стал, привыкли уже.

СЕМЁН: Нельзя жить по привычке. У неё талант. Понимаешь? Талант!

МОТЯ: Ну, и норм! Пацанам колыбельную споёт.

СЕМЁН: Мотя, для того, чтобы трахаться с тобой под одеялом, провонять перегаром твоим… и нарожать детей, и растолстеть – таланта не надо. А у неё талант. У неё будущее есть! Перспектива, понимаешь?

МОТЯ: А если она беременная?

СЕМЁН: Аборт сейчас не проблема.

МОТЯ: А ты козёл, помощник.

СЕМЁН: Работа такая. С кем поведёшься.

МОТЯ: Депутаты все козлы.

СЕМЁН: Не все. Но речь не о них, собственно.

МОТЯ: Чё, на?!

СЕМЁН: Собственно, ничего…

МОТЯ: Вот ты мутный, Наумыч. Ты из этих что ли?

СЕМЁН: Которых?

МОТЯ (делает пальцем движение у виска, будто кудри накручивает): Ну… с пейсами, типа.

СЕМЁН: Жидов, ты имеешь в виду?

МОТЯ: Чё уж сразу жидов-то. Может, просто еврей.

СЕМЁН: А ты, Мотя, – представитель великой русской нации.

МОТЯ (сплёвывает сквозь зубы): Развелось тут… Русскому человеку плюнут некуда!

СЕМЁН: А, по-моему, ты прекрасно с этим справляешься.

МОТЯ: Чё на?!

СЕМЁН: Да, ни чё на! Это я на!

Мимо остановочного пункта проходит очередной «товарняк». МОТЯ закуривает, сплёвывает. СЕМЁН пишет сообщение в WhatsApp.

МОТЯ: Помощник, а дай на флакон.

СЕМЁН: Собственно, мы такими вещами не занимаемся.

МОТЯ: Чё, как баба-то? «Я не такая!» А присунешь, – всё тоже самое.

СЕМЁН: Ибо натрий…

МОТЯ: Ну!

СЕМЁН: Ладно, не выборы же.

МОТЯ: Ну, да чё.

СЕМЁН (протягивает пару сотенных): Ни в чём себе не отказывай.

МОТЯ: Норм! И пивасиком шлифанём!

Появляется ГЛАФИРА, спотыкается о валяющееся у входа в подъезд ведро. Поднимает, ставит.

МОТЯ: Вот тебе и баба с пустым ведром. Давай, помощник! Будь!

ГЛАФИРА: Мотя! Ты, куда?

МОТЯ: Да, щас я. Не бзди.

ГЛАФИРА: Мотя, завтра собеседование!

МОТЯ: Плавали-знаем!

МОТЯ уходит.

ГЛАФИРА (вслед): Мотя, вернись! (Ушёл). Вы ему денег дали?

СЕМЁН: Собственно…

ГЛАФИРА: Зачем?! Ему пить нельзя! Он завтра на работу к отцу идёт устраиваться. Год уже после армии болтается. В электричках охранником был – выгнали. На ферму сторожем устроился, через неделю другого взяли. И сейчас! Кто его с выхлопом возьмёт?

СЕМЁН: Но я же…

ГЛАФИРА: Семён Наумыч!

СЕМЁН: Послушайте… Он попросил… я, собственно…

ГЛАФИРА: Уй, нажрётся. На старые-то дрожжи.

СЕМЁН: Да, где?! У вас тут даже ларька нет!

ГЛАФИРА: Спирт! Спирт – в первом подъезде! По сорок – резиной пахнет, а по шестьдесят – медицинский.

СЕМЁН: В смысле, шестьдесят?

ГЛАФИРА: За сто грамм.

СЕМЁН: О-йо! А я ему двести дал.

ГЛАФИРА: Семён Наумыч…

СЕМЁН: Послушайте, ну я лажанулся. Но вам-то это на кой ляд?

ГЛАФИРА: Какой лад?

СЕМЁН: Ляд! Вот это всё здесь? Поезда, электрички? Ляд! Грибы сопливые, лук гнилой! Папа-деспот, жених-алкаш?

ГЛАФИРА: Это жизнь моя… It’s my life… Слышали песню?

СЕМЁН: Глаша, у вас талант! Вы красивая молодая девушка! Вы чистый, светлый человечек! Вы можете добиться бОльшего! Здесь, на этом полустанке, можно прозябать всю жизнь! Прозябать-прозябать, да выпрозябывать! Делайте свою жизнь своими руками!

ГЛАФИРА: Вы мне ещё про Ломоносова расскажите с рыбным обозом.

СЕМЁН: Полустанок – полужизнь. Одумайтесь!

ГЛАФИРА: Не кричите на меня.

СЕМЁН: Я не кричу, я громко говорю.

ГЛАФИРА: Вот и всё, вот и не надо… It’s my life…

Девушка садится на скамейку, отворачивается. Мимо их остановочного пункта проезжает маневровый локомотив.

СЕМЁН: А как вы поёте! Я аж заслушался. Да-да, правда. Что вы думаете?

ГЛАФИРА: Да, ладно вам.

СЕМЁН: Наш округ избирательный по площади – всё равно что Дания. Знаете, сколько ДК на территории округа. Ха! И везде концерты, праздники, Дни всяких там профессий. И везде надо вручить что-то: грамотку, статуэточку. Важен не подарок, важно внимание. Банально, но работает! Вам статуэтку с дипломом подарили – вы и голосовать готовы теперь. Как дикари на бусы. Цена вопроса – сто двадцать рублей. А минимум три голоса в нашу кассу. И везде так, в каждой деревне, в каждом ДК. Такая работа.

ГЛАФИРА: Серьёзно?

СЕМЁН: Народ – быдло в основной массе. Да, и не народ это, а так… человеческий материал. Сто двадцать рублей – ещё дорого. Голоса скупаются за бутылку палёной водки, килограмм сахара, пакет молока или гречки. Они ведь как думают? От меня ничего не зависит, так хоть что-то урвать. А что там рвать-то?! Подарки ветеранам на день Победы – сплошная просрочка и пальмовое масло. Но довольны, как дети… (Пауза). Собственно, о чём я? О таланте! Знаете, сколько песен я выслушиваю в домах культуры каждую неделю? У меня способность выработалась: отключать слух! А как иначе?! Уши вянут. А надо сидеть на заднице ровно, смотреть на сцену, хлопать и улыбаться! Такая работа.

ГЛАФИРА: Бедный вы, бедный. Кругом дерьмо, а тут вы на белом коне.

СЕМЁН: На «Форде».

ГЛАФИРА: Циник.

СЕМЁН: Такая работа. Да. Но ваш голос включил мой слух обратно! Реально! Я много слушал, я знаю. У вас, Глафира, талант. У вас есть шанс вырваться из этого болота, пробиться наверх – бомонд, элита. Вот ваша судьба. А что вам Мотя? Его судьба – цирроз печени. Он пустой, как это ведро помойное.

ГЛАФИРА: Да, как вы смеете?!

Появляется АННА.

АННА: Жарёха готова. Я там настоечку в морозилку положила. Сама делаю, на ягодках.

ГЛАФИРА: Ешьте сами свои грибы!

ГЛАФИРА убегает в подъезд. На остановочном пункте – электричка, двери распахиваются автоматически, но никто не сходит, и никто не заходит. Двери закрываются, электропоезд следует дальше.

Из блога ГЛАФИРЫ

@Gla_Best_Fira

«Мне кажется, что жизнь человека похожа на сигарету.

Вот поджигают её, прикуривают: огонёк загорается – жизнь зародилась.

И сигарета эта дальше может просто истлеть, тихо и спокойно, сама собой. Догорит до фильтра и погаснет.

А может гореть, периодически вспыхивая, на затяжках – это такие яркие моменты в жизни.

И можно выжечь моментально, если сильно так затягиваться, быстро. Жить в затяг!

А можно спокойно, маленькими такими затяжечками, растянуть наподольше.

А бывает, что одну сигарету курят на двоих. Это так… когда есть кто-то, с кем готов разделить жизнь на двоих. Вместе! Или оставить докурить другому!

Мне нравится, когда Мотя курит. Мне нравится, когда Мотя курит молча. Когда он затягивается, огонёк от сигареты чуть-чуть озаряет его лицо. Он прищуривается, вид такой задумчивый.

О чём он думает? Ведь он думает о чём-то!

Спрашивала, чушь говорит. Видимо, отшучивается.

#моймотя #любовьнавсегда».

Сцена 4-ая

Комната КАТЮХИ. Любовники лежат под одеялом.

КАТЮХА: А как ты думаешь, война будет?

НАФИК: Чего?

КАТЮХА: С американцами?

НАФИК: С какого перепугу?

КАТЮХА: Нострадамус ещё писал, что третья мировая начнётся с Востока, и мы там с американцами воевать будем. А в Сирии-то вон чё! Страшно! А что ты думаешь, я слежу за событиями!

НАФИК: Ты б лучше за борщом следила.

КАТЮХА: Ну, пересолила…

НАФИК: Если б только раз.

КАТЮХА: Так это ж от любви!

НАФИК: А ты про Нострадамуса-то откуда, вообще, знаешь?

КАТЮХА: Ленка сказала.

НАФИК: Это ведьма которая?

КАТЮХА: Ничё не ведьма! Просто способности у человека.

НАФИК: И чё ты у неё делала?

КАТЮХА: Не будешь сердиться?

НАФИК: Я спросил, что ты делала у этой ведьмы!

КАТЮХА: Ну, Наф…

НАФИК: Ну!!!

КАТЮХА: Ну, гадала. На тебя гадала.

НАФИК: Вот дура-баба!

КАТЮХА: И ничё не дура. А тебе крестовый король выпал. Ленка на тебя как пикового гадала, а выпал рядом ещё крестовый. Он жизнь твою изменит, представляешь?!

НАФИК: Вот дура, а!

КАТЮХА: Вот те крест! У Ленки карты правду говорят.

НАФИК: Ещё скажи, что на колоде нецелованный сидел перед гаданием.

КАТЮХА: Да, где ты у нас нецелованного найдёшь. Подростки, вон, с двенадцати лет сосутся. Но у Ленки-то колода не игральная! Специальная колода-то!

НАФИК: Херь!

КАТЮХА: Херь ни херь, а ты верь! Вот! Лишь бы войны не было. В Венесуэле тоже вон чё!

НАФИК: Чё?

КАТЮХА: Хуан Гуайдо вернулся!

НАФИК: Не знаю, кто это. Но хорошего человека Хуаном не назовут.

КАТЮХА: А Хулио?

НАФИК: Ты совсем?

КАТЮХА: Ну, а Хулио?

НАФИК: Катюха!

КАТЮХА: Иглесиас? Хулио Иглесиас.

НАФИК: А-а! Ну, и чё там с этим Хуаном в Венесуэле?

КАТЮХА: Прям, война гражданская. И опять америкосы эти!

НАФИК: Не бабского это ума дело.

КАТЮХА: А я о хозяйстве думаю. Война начнётся, это ж как продукты подорожают. Соль, сахар, гречка.

НАФИК: Бумага туалетная.

КАТЮХА: О жопе тоже надо думать.

НАФИК: Я о твоей часто вспоминаю.

КАТЮХА: Анькина-то не устраивает?

НАФИК: Да, иди ты!

КАТЮХА: Война начнётся, где я тебе чай с чабрецом искать буду. В Венесуэле, вон, даже воду питьевую солдаты развозят!

НАФИК: Ты телевизор смотри поменьше. Хуже нет, жить с умной бабой.

КАТЮХА: Купи мне попугайчика, я его говорить научу. В управе вон какие чудные попугайчики!

НАФИК: Баловство.

КАТЮХА: Хоть поговорить с кем будет.

НАФИК: Идти пора.

НАФИК встаёт, одевается.

КАТЮХА: Ты меня любишь?

НАФИК: На элеваторе кошка окотилась. Возьми котёнка, если не утопили ещё.

КАТЮХА: У меня аллергия.

НАФИК: Ты так и будешь валяться?

КАТЮХА: Да, мой господин.

НАФИК: Вставай, проводишь.

КАТЮХА: Как скажете, мой господин.

НАФИК: На следующей неделе приду, во вторник.

КАТЮХА: Во вторник?! Так долго?

НАФИК: Я перед тобой отчитываться должен?

КАТЮХА: Ну, Наф! Я буду скучать же…

НАФИК: Копи страсть!

КАТЮХА откидывает одеяло, встает на четвереньки и, как кошка, по кровати движется к НАФИКУ. Выгибается перед ним, пытаясь соблазнить.

КАТЮХА: Ты помнишь все мои трещинки? Ага-ага?

НАФИК: Всё на сегодня.

КАТЮХА: Ты помнишь, где у меня родинка? Ага-ага?

НАФИК: На сегодня – всё!

КАТЮХА: О, боже! Какой мужчина! Я хочу от тебя сына!

НАФИК: Катюха, перестань!

КАТЮХА: И я хочу от тебя дочку!

НАФИК: Мне пора!

КАТЮХА: И точка! И точка!

НАФИК (начинает раздеваться): Ах, ты ж гадина!

КАТЮХА: Гадюка! Я твоя гадюка! А ты мой великий питон!

НАФИК: Вот чё мне опять Аньке врать?

КАТЮХА: Скажешь, резьбу сорвало… Надо было срочно болт приладить…

НАФИК: И где только набралась этих гадостей.

КАТЮХА: А по телевизору не только новости показывают.

НАФИК: Восемнадцать плюс?

КАТЮХА: Да-да. Где там твои восемнадцать плюс… Мои восемнадцать плюс!

НАФИК: Что ты делаешь?!

Сцена 5-ая

На лавочке у подъезда сидит СЕМЁН. АННА стоит перед ним.

СЕМЁН: Первая моя выборная компания. Девяносто седьмой год. Северная слободка. Там дорога в городке одна – центральная. И кто-то собаку сбил. Прям по среди дороги так и осталась лежать. Приехал туда в феврале, а уезжал в апреле – её никто и не убрал. Только колеи вокруг наездили, объезжали.

АННА: А вы сами?

СЕМЁН: А что я?

АННА: Не убрали?

СЕМЁН: У меня тогда мобильная агит сеть была. Утром подгоняли автобус, девчонок молодых – там парикмахерское училище было – загружали, и на весь день. А то и на два: район большой! Матери только рады. Их детей куда-то увозят, а они рады. Тоже, как вы, пристроить хотели. И это в девяностые! Тогда жизнь ничего не стоила! Но люди смелее были. Потому что – голодные! А теперь? Ведь реальный же шанс даём! Но свою жизнь менять страшно. Всем страшно.

АННА: Я вот не смогла.

СЕМЁН: Была возможность?

АННА: Дважды.

СЕМЁН: Даже так? Первый – когда поступили. А второй?

АННА: Дедушка.

СЕМЁН: Широко известный в узких кругах Марк Исаакович?

АННА: Профессор, светило.

СЕМЁН: Опять Нафик не пустил или… (Смотрит на неё). Неужто сама?

АННА: Дура… Дед приезжал после свадьбы. Разведись, говорит. Квартиру оставлю, машину, деньги. В городе жить будешь, доучишься. А я – куда там, я уж Глафирку под сердцем носила. Никто не знал ещё, даже Нафик, а я чувствовала её… (Пауза). Ну, дед плюнул: отрезанный ломоть, говорит. Наследства лишил. Он тогда на молодухе уже женат был, лаборанточке своей. Ей всё и оставил.

СЕМЁН: Печалька.

АННА: Да, нет… Любила его. Такое вот еврейское счастье с татарином. Даже не еврейское, бабское.

СЕМЁН: Любила. А сейчас?

АННА: Уважаю.

СЕМЁН: Ибо натрий… Так помогите дочери, Анна. (Встаёт, подходит к АННЕ, берёт её за руку). Мотю есть за что уважать?

АННА: У Глафиры характер-то тот ещё. Она себя покажет.

СЕМЁН: И будет жить долго и счастливо!

АННА молчит долго. Мимо, по путям, успевает пройти товарняк.

АННА: Сейчас я её к вам пришлю.

Появляется в хлам пьяный МОТЯ.

МОТЯ: И снова – здравствуйте! Тётя Аня, вашей дочке зять не нужен?

АННА: Чего-о?!

СЕМЁН: Как быстро-то!

АННА: Долго ли умеючи?

СЕМЁН: Если умеючи, то долго.

АННА: Нафику такое не скажите!

МОТЯ: Аллё! Где она?!

АННА: Тебе утром в отдел кадров.

МОТЯ: Где она?!!

АННА: Мотя, нажрался – иди спать.

МОТЯ: Где?!!! (Орёт). Гла-фи-ра! Гла-ха!!

АННА: Ой, всё…

МОТЯ: Гла-ха!!

Кто-то на втором этаже закрывает форточку. АННА берёт МОТЮ под руку, хочет увести.

МОТЯ: Где твоя дочь?! Я хочу ей сказать. Имею право!

ГЛАФИРА выходит из подъезда.

ГЛАФИРА: Ну?

МОТЯ: Моя ж ты любимка!

ГЛАФИРА: Любовь – это поступки! А ты чё?

МОТЯ: Я ни чё…

ГЛАФИРА: Ты нажрался! А ты обещал!

МОТЯ: Да, хрен с ним.

ГЛАФИРА: Скотина.

МОТЯ: А ты – певица! Ты – талант! А мы дворняжки… нажремся и лежим.

АННА: И лаем по чём зря.

МОТЯ: Тяф-тяф! Гав-гав! Р-ррр!

СЕМЁН: Похоже.

МОТЯ: Кто лает? Кто?! Я тоже человек! Поняли?! Ты, помощник, понял?!

СЕМЁН: А…

АННА: Молчите, Семён Наумыч.

ГЛАФИРА: Да, талант! Да, певица! И я увижу своё имя на афишах! А ты чё увидишь? Фуфырики свои!

МОТЯ: Афиши?! Иди коровам хвосты крути…

ГЛАФИРА: Тебя даже к коровам не подпускают!

МОТЯ: Певица! Афиши! Кто тебя пустит-то?

СЕМЁН: А…

АННА: Молчите, Семён Наумыч.

ГЛАФИРА: Я совершеннолетняя.

МОТЯ: Ты чё, на?! Ты не вкуриваешь? Депутаты-продюссеры! Будешь там как насос! Как швейная машинка будешь! (Показывает неприличные жесты). И с тем, и с этим!

ГЛАФИРА: Что?!

АННА: Матвей!

СЕМЁН: А…

ГЛАФИРА: Молчите, Семён Наумыч!

МОТЯ: Актриса-певица, шоу-бизнес. Станешь, ага, певицей! Широко раздвинув ноги!

АННА: Мотя, замолчи!

ГЛАФИРА: Заткнись! Пошёл вон! Вон! Скотина! Мразь!

МОТЯ: Есть женщина – мать, а есть женщина… Кто? Вот! Все певицы – бля…

ГЛАФИРА, не дав договорить, отвешивает МОТЕ пощёчину, тот отлетает к АННЕ, и та в свою очередь сходу бьёт парня по второй щеке. МОТЯ падает на пятую точку, сидит трясет головой. Девушка убегает в дом, мать следом.

СЕМЁН: Ну, ты могуч, Матвей Сергеич!

СЕМЁН садится на скамейку. МОТЯ кое-как встаёт, плюхается рядом. Достаёт из кармана бутылёк спирта, протягивает.

МОТЯ: Будешь?

СЕМЁН: Да, иди ты!

МОТЯ: За рулём! Понимаю.

МОТЯ пьёт спирт, затем резко притягивает к себе голову СЕМЁНА, занюхивает волосами. СЕМЁН отталкивает его, вскакивает.

МОТЯ: Вкусненько…

СЕМЁН: Ты чё, мудила, охерел!

МОТЯ: Помощник! Да, пошутил я, пошутил.

Из подъезда выходит АННА, останавливается в дверях. Мужчины её не замечают.

СЕМЁН: За такие шутки в зубах бывают промежутки. Базар тебе нужен, баклан?! Рамсы попутал?! Я тебе щас хавальник порву, до смерти мякиш жрать будешь!

МОТЯ: Э-э…

СЕМЁН: Сдриснул отсюда фуфел! Чтоб запаху твоего рядом не лежало!

МОТЯ (встает): Э-э… Помощник… В натуре…

СЕМЁН: В натуре – хер в прокуратуре! Вафельник закрой и вали отсюда!

МОТЯ: Понял-понял…

МОТЯ уходит. СЕМЁН замечает удивлённую АННУ.

АННА: А что это сейчас было?

СЕМЁН: Анна Вольфрамовна! Трудное детство, деревянные лошадки, прибитые к полу. Простите, что пришлось всё это наблюдать.

АННА: А я думала вы… А вы вон чего!

СЕМЁН: Анна, я же сам – всё детство в штопанных носках.

АННА: Как это?

СЕМЁН: На поселении родился. Чтоб пописать во двор выйти, надо было лом в руки брать. Или крыс отгонять, или двери отжимать, когда снегом занесло.

АННА: Увозите её сейчас.

СЕМЁН: А-а… собственно…

АННА: Отец, Мотя… они её не отпустят. Из таких мест надо сбегать.

СЕМЁН: Со всех ног! Дорогая Анна Вольфрамовна! Со всех ног и без оглядки!

АННА: Заводите машину, сейчас Глафира придёт.

СЕМЁН: Я, собственно, не рассчитывал забрать её сегодня.

АННА: Другого раза не будет.

СЕМЁН: Целую ваши руки, героическая вы женщина.

АННА: Никакого тут героизма нет.

СЕМЁН: А если я маньяк?

АННА: Тогда повешусь… или под поезд. Я же Анна.

СЕМЁН: Я…

АННА: Молчите, Семён Наумыч. Я всё решила.

АННА уходит.

СЕМЁН: Ибо натрий – тоже хороший материал.

СЕМЁН садится в машину, заводит мотор. Достаёт телефон, звонит.

СЕМЁН (в телефон): Лиля, давай без вопросов. Организуй где-то жилье срочно для девушки… Хостел там какой-нибудь… Да, едет со мной… Да… Сам охренел. Долго говорить… Сделаешь? Вот за что тебя люблю я, вот за что тебя хвалю я, моя же ты бубусечка.

ГЛАФИРА решительно выходит из подъезда, садит в машину.

ГЛАФИРА: Здесь грязь, а я – чистая душой?

СЕМЁН: Что, собственно, смущает?

ГЛАФИРА: Боюсь, что грязь предлагаете мне вы. Эту грязь можно смыть, прибраться, а вашу?

СЕМЁН: И что ж не приберётесь?

ГЛАФИРА: А вашу?!

СЕМЁН: А предлагаю шанс, девочка. Шанс! Такое бывает раз в жизни, и то – не у каждого! А как ты им распорядишься, зависит только от тебя.

ГЛАФИРА: Я же должна буду переспать? С тобой или с депутатом?

СЕМЁН (после паузы): Это не обязательное условие.

ГЛАФИРА: Но…

СЕМЁН: Но!

ГЛАФИРА: Поехали.

СЕМЁН: А папа?

ГЛАФИРА: Родители должны желать счастья своему ребёнку.

СЕМЁН: А мама?

ГЛАФИРА: Ей не привыкать.

СЕМЁН: Ей же достанется по полной.

ГЛАФИРА: Ей не привыкать.

СЕМЁН: Налегке поедешь?

ГЛАФИРА: Мать там собирает какие-то шмотки. Поможете?

СЕМЁН: Не проблема! Музычку пока послушай.