Гиперпанк Безза… Книга первая

– Как получится.

– Лучше так, как не во все. – Следует ответ Харибды.

– И так всегда и во всём. Полный здец. – На одной волне с Харибдой в своём ответе Сцилла.

– И такое напутствие будет запечатлено и записано в меморандум отрешения мира от сознания себя. – Ставит свою точку Харибда в этом потоке сознания и познания только своей данности иерофантами.

– И что это было? – задаётся вопросом Сцилла.

– Прописываю исходный код для нового мира, – а это был пример его реализуемости на практике, на низовом уровне, – созревшего для нового осознания себя в прорыве своей реализуемости до свершений своих предназначений. – Говорит иерофант …Антидот, чья именная сущность выступила на первый план необходимости и значения для внешнего контура реальности. – А человеческий язык, как инструмент самосознания и опознания себя, а уж затем коммуникации, и есть исходный код, на основе которого строится мироздание человеческого порядка. Сейчас порядком поиздержавший себя и требующий апгрейда. И проект прописки нового исходного кода я назвал «Прометей». Для него как раз вышло время. И арт подготовка уже идёт по всем фронтам идиоматического фронта, с подключением в процесс культивирования и культивации сознания потребителя и его потребностей всех видов и форм корреляторов реальности.

Колумбарии и ассенизаторы взялись за прореживание и расчистку культурологического сонма, пиар агентства наделяют массы актуальной повесткой дня и прививают их сознание формами разнообразия и многозначными значениями себя, септиматики выписывают рецепты счастья и итоги по руководству к действию. Так же своей очереди постигли куртуазные марьенисты, за кем назначено определение воли и футуризма. – Антидот покосился на Сцилла, кто пребывал в воздействии на себя внешнего фактора и ограничении этим воздействием, и сделал для него пояснение последнего фактора неизбежности взращения будущего. – Это есть триггер культуры размена. Насчёт же нашего главного инструмента работы с сознанием – культуры отмены, на этом остановимся во времена завершённости. – Сделал знаковое уточнение Антидот, вызвав у Сцилла необходимость понять себя(??). А так как Сцилла всегда так малопонятно и невнятно выражается, где всё в нём и им сказанном звучит двойственно, как в самом ближайшем его разумении, то Антидот не дал Сцилле развить себя до полного предложения, оставив за ним лишь: «Откуда всё это…», и тут же его поправил:

– Мир, по крайней мере наш, по большому счёту конечен. И новому, по сути, не откуда браться. Только из того, что есть. Которое и переформатируется под новую реальность необходимости и сути времени, создав новый формат избранности времени и ок. – На этом месте Антидот впадает в задумчивость, и начинает негромко вслух размышлять над последней своей мыслью. – Подтверждать точность чего-то маркером ошибочного суждения, откорректированного в новое знаковое значение злоупотреблением человеческой мысли – это действительно знаковая примета нового времени. Надо всех этих носителей вычистить из употребления. – На этом моменте Антидот с прозрением в своём взгляде вышел из своей задумчивости, с потайной знаковостью посмотрел на Сцилла и проговорил. – И от того мир так цикличен, вечно возвращаясь с того, что начал, и так по спирали круга. – После чего он отвлёкся на свои ручные часы, смотрящие на него своим широчайшим и безграничным кругозором временного потока, который ничем не был ограничен, а именно его классификацией на свои режимы, разграничением по этапам и линейкам, и подгонкой под свои осознанные промежутки и пределы времени, в соответствии с местными реалиями сознания.

А всё это реализует на практике инструментарий обозначения в своё понятие времени – временные стрелки, которые отсутствовали, и это расширяло многофакторно возможности этого инструмента уже не обозначения, а теперь понимания времени, как потока сознания, а уж затем его реализуемости на практике в виде событий.

И у иерофанта Сцилла, посмотревшего на эти часы, естественно, есть вопросы к Антидоту.

– И на какое время указывают часы? – задаётся вопросом Сцилла.

– Да вот выбирают.

– Из чего? – ничего не поняв, спросил Сцилла.

– Из иллюзий разума. – Продолжает настаивать на своём непонимании Сциллой Антидот.

– Из каких? – ожидаемо следует ответная и вопросительная одновременно реакция Сциллы.

– Ну, например, из следующих. – Говорит Антидот, принявшись крутить крышку циферблата по кругу своей оси. – Время перемен. – Антидот озвучивает начальную веху реализуемости сознания. На чём не задерживается и вместе с движением кольца контура циферблата начинает перечислять переходные сознанием этапы своего становления, то есть времени. – Время выбора. – Говорит Антидот, бросив взгляд исподлобья вне себя. После чего возвращается к часам и уже без остановок на своё отвлечение начинает перечислять самые знаковые времена. – Время становления. Время утверждения. Время узурпации. Время собирать камни…Стоп. – Сам себя перебивает на мысли и слове Антидот, и с бурчанием себе под нос: «Что-то я забежал слишком вперёд», вроде как возвращается к какому-то пропущенному итогу. Здесь на нём зрительно и мысленно останавливается, и подняв взгляд на своего собеседника, Сцилла, утверждающе говорит: «Настало время избранных». И ничего больше не говорит, ожидая от Сциллы понимания.

А тот может и понял Антидота, но не совсем уверен в том, что его понимание Антидота соответствует тому, что хотел выразить сам Антидот. Вот он, чтобы значит, не вышло никакой разногласицы, задаётся вопросом. – И что это значит?

– Что значит? – как-то уж загадочно повторяет за Сциллой вопрос Антидот, находя рукой с первого раза фужер с искристым напитком в нём. После чего он переносит фужер со стола в пространство перед собой, знаково смотрит через фужер на Сциллу, и спрашивает его. – Ну так что. Обет или всё же обед.

– Ты знаешь мой ответ. – Говорит Сцилла, поднимая свой фужер с изгоняющим вздор ума напитком.

Глава 2

Начало

– Прежде чем вступить туда, куда не вступала нога человека, сам понимаешь какого, – сделала оговорку Она, зов природы, прежде всего своей, а уж затем всех тех, кто не успел уклониться от её сглаза, – вот тебе напутствие. – Добавила Она, окинув обобщающим, с ног до головы, взглядом, стоящего напротив неё молодого ещё человека, что естественно поправимо со временем, а искусственно в любой момент при должном настрое и упорстве своих намерений.

Вот подтолкни его резко сейчас в сторону его спины, за которой находится длинный спуск, ведущий через ряд ступенек лестницы на уходящий в свою даль уличный проспект, вдоль которого выстроилась галерея небоскрёбов, где вокруг них и в них бьёт ключом всякого толка жизнь, то он в момент обретёт опыт сединной мудрости, попав под каток реальности. А вот пойдёт ли ему впрок этот жизненный опыт, – никогда ни к чему не стой спиной, хоть это и невозможно сделать, имея у себя за спиной спину, – то всё зависит оттого, выживет ли он под колёсами автомобиля, или разобьёт свою голову частично об ступеньки каменной лестницы, так и не долетев до проезжей части дороги.

Но всему своё время и возможность осуществления того, что на твой счёт надумала твоя природа и действительность. А сейчас этот, без опыта личной и общей для всех жизни молодой пока что и на данный момент человек, кто пока что по неизвестным стечениям его или не его обстоятельств, оказался с глазу на глаз и наедине одновременно с представительницей не просто иной разумной платформы и ауитичности себя, а Она была такая, что одних только слов и представленных через них разумений не хватит, чтобы для себя представить и осознать всё то, что в неё включено и собой составляет в ней то единство мыслей, которое воплощает её вот такой, какая она есть ни для кого не постигаемая.

И с вот такой представительницей области неведанного, вызывающей много разных мыслей и ассоциаций, но ничего определённого при этом, на одном из начал проспектного качества улиц, берущей своё начало с высоты одного из семи холмов, на которых был выстроен и сейчас стоит этот миллионный город (что только о нём сейчас известно), и оказался этот без опытный молодой человек. Что уже одно вызывает вопросы и опасения за его дальнейшие обстоятельства жизни.

Но он, судя по его решительному выражению лица, ничего из этого не испытывает в себе, и он стоит на месте без волнения в себе, и беспрекословно и молча ожидает от своей визави результирующих слов. И Она не стала его мучить ожиданием, когда для этого есть много и других средств развития его застоявшегося интеллекта, и начала озвучивать своё, так называемое только ею напутствие.

– Во-первых, – говорит Она, – всегда смотри на то, куда вступаешь, чтобы не вступить, а вляпаться в итоге. – Что совсем не ново и может даже лишне говорить новичку, этому молодому человеку без существенного опыта жизни, в ком это знание присутствовало с первых его шагов по жизни. Но раз Она сочла это нужным ему сказать, то значит, так это должно, и он это примет.

– Во-вторых, ты, ни первый, ни последний, кто оказался здесь. А тринадцатый, что уже есть опыт. И это что-то да стоит. – Сказала Она, оценочно посмотрев на новичка, возможно пытаясь в нём приметить те изменения, которые в него внёс этот опыт, знание того, что только не всем даётся пройти этот путь. А вот что Она в новичке сейчас увидела, то это сложно сказать, когда она ничем себя не выдаёт внешне. С чем Она возвращается к себе и, рассуждая вслух, говорит. – А может и ничего не стоит. – Затем бросает свой взгляд в сторону дорожного спуска, к которому они стояли боком, и начинает уже там высматривать для себя интересующее. При этом у этого молодого человека создаётся такое ощущение, что она также одновременно не сводит с него своего обзорного зрения. И он, догадываясь, с чем это может быть связано, стоит, как стоял, не шевелясь, и не собирается даже думать оборачивать вслед за ней свою голову.

А Она, между тем, продолжая разделять свой взгляд так ассиметрично между ним и тем, что лежит у подножия этого холма, задаётся риторическим вопросом. – Ну а что там тебя ждёт? То всё тоже самое, что и всегда. Своя нейронная матрица сознания и его пределов. Исчисляемых, как математическими и физическими регуляторами правил и основ материального права, так и духовными скрепами. Где материальные законы в основном характеризуются параметрами духовного права и значения: стагнация, рецессия, депрессия и всё в таком же неликвидном качестве деструктивности. Кои есть значения не негативного отождествления реальности интеллекта, а это есть грани позитива и оттенки выражения полных свобод – от реактива, от перенасыщения сознания информацией, от ограничения разума порядком и ходом вещей, и главное от сути вещей. Вот такой симбиоз разума создался и оформил собой эту среду обитания и созидания местного социума и его аллегории, паноптикума. – Она на этих словах поворачивается к молодому человеку, мельком на нём задерживается взглядом, да и переводит своё внимание на планшет в своих руках, до которого теперь у неё есть дело. И Она, заглянув в планшет, принялась пальцами руки вносить в него некие поправки, оставляя на суд новичка только догадки о том, что Она там сейчас делает.

И понятно, что новичок даже не может себе верно представить, что там, в планшете, сейчас делала Она. И это больше всего не волнует саму Её. И Она, вновь вернувшись ко своему вниманию к новичку, озвучивает ему некоторые свои замечания, которые Она подчерпнула из данных планшета.

– Как показывают общие среднестатистические данные, – говорит Она, – то средняя плотность ограниченных новой зрительной памятью и реальностью умов на квадратный метр пространства, по своей стоимости относящейся к мало обеспеченной категории населения по местным меркам, находится на отметке насыщенности общего пространства ореола обитания этой части земного представительства интеллекта. Далее статистическая кривая демонстрирует зависимость интеллектуальной сознательности от роста благосостояния. Рост доходов не приводит к росту самосознания. И это знание тебе должно помочь в адаптации к местным условиям реализуемости себя. А как показывает статистика твоего умственного потенциала и развития, то на один нанометр нейронов, у тебя наличествует один извилистый просвет. Чего вполне достаточно, чтобы соответствовать требованиям местной коммуникации. – На этом моменте Она делает небольшую паузу, чтобы забраться рукой в карман своего костюма и вынуть оттуда…

– Вот держи. – Говорит Она, протягивая без опытному молодому человеку некий предмет, очень похожий на наручные часы, коими они и оказываются после внимательного их осмотра молодым человеком, но своими особенностями исполнения.

Но сейчас он ещё их не разглядел с близкого расстояния и более внимательно, и у него возникает немой вопрос в своём взгляде на часы и на неё. В котором так и читается: Что это?

Она же, посчитав, что это разумный вопрос и он вправе этим вопросом интересоваться и знать на него ответ, даёт ответ. – Это твой спектральный орентатор в пространственном измерении. – Молодой человек берёт в свои руки протянутый ему этот ориентатор, и приблизив к себе, начинает его рассматривать. И при первом взгляде на него, он видит самые обычные часы, правда вот только без временных стрелок. А вот эта их знаковая и главная особенность, вызывает новые вопросы у него. На которые, между тем, не дожидаясь, когда он их озвучит, даётся ответ Ею.

– Что всё это значит? – задавшись вместо молодого человека вопросом, Она даёт вслед на него ответ. – То, что настоящее это всё. И кроме него ничего нет и не значит. Нет ни прошлого, ни будущего. А как ты наполнишь настоящее, только от тебя зависит. – Здесь Она вновь делает короткую паузу, чтобы молодой человек переварил всё ею сказанное, и затем обращается к нему с вопросом: Есть вопросы?

Что немного смутило молодого человека, и не понявшего, что значил этот её вопрос – акт доверия к нему, или же наоборот, малой веры в его умственные способности. И оттого, как это всё понимать, зависит его ответная реакция на этот вопрос. Вот только он уверен лишь в одном – он знает только вероятный ответ на него. Но вопрос задан и ему нужно на него отвечать. И он даёт на него ответ, сопроводив его взглядом в сторону спуска.

– Мне точно нужно туда? – задался вопросом молодой человек.

А вот ответ его визави смутил молодого человека. – Это не вопрос. – Спросила, не спросила, а как-то обтекаемо в любую сторону ассимиляции своего ответа сказала Она в ответ. И решать, как её понимать только ему, и при этом немедленно. А иначе его задержка с ответом будет ею интерпретирован со своей отдельной позиции.

– Нет. – Говорит молодой человек, и это был верный ответ, как он понял по удовлетворительному выражению её лица.

– А теперь посмотри вниз и скажи, что ты там видишь. – Говорит Она, кивая в сторону спуска.

Молодой человек поворачивает лицом в указанную сторону и начинает всматриваться в эту глубину наполнения всевозможного разнообразия жизни и представления о ней. А так как время сейчас для качественного осмотра этого жизненного пространства, если вопрос касается не одной только его архитектуры и дорожных развязок, не совсем подходящее, сейчас раннее утро, ещё называемое спозаранку, то он и не знает за что сейчас зацепиться своим вниманием.

И это его затруднение улавливается ею. – Что, не видишь? – спрашивает Она.

– Если бы знал, что я должен увидеть, то всё равно расстояние не близкое. – Говорит Он.

– А ты на меня посмотри и сразу поймёшь, что ты должен увидеть. – Говорит Она уже из-за его спины. И ему приходиться на 180 градусов оборачиваться, чтобы не посмотреть, а увидеть этот её проникновенный взгляд на него, источающий собой безоговорочное решение. И хотя оно не было ею озвучено, он при виде этой её направленной на себя целеустремлённости, похолодел в себе.

– И что ты видишь? – задаёт вопрос Она.

– Мою неготовность. – Отвечает он.

– Всё верно. – Даёт ответ Она, и тут же делает резкое движение в его сторону, заставляя его рефлекторно отступить назад, и там оступиться на край спуска, чтобы … Быть буквально ближе к тому, что ему не удалось рассмотреть с этого отдалённого расстояния.

– Не забудь о напутствии. И о том, что у тебя есть время найти до тех пор, пока мы тебя не нашли. – С высоты холма прозвучал её голос.

Глава 3

Отступник и Олдбой в одной реальности.

Протагон и Экстрагон.

На первый взгляд, без использования самонастраивающихся фильтров, перед тобой предстаёт самое обычное заведение, углублённого понимания своего посетителя через оказание ему услуг питательного характера, а простыми словами – забегаловка, или ржачная, как её называют постоянные клиенты с неунывающим характером и с особенным чувством юмора, и извлечения из себя положительных эмоций вот таким неугомонным и сам подчас не успеваешь понять что сморозил способом.

Что касается его внутреннего и внешнего интерьера в той, конечно, части, который касается взгляда и внимания посетителя этого заведения всё же чувственного характера, раз мимо него спокойно не пройдёшь, не сглотнув набежавшую слюну и не облизнувшись очень смело встречному прохожему, а бывает что и прохожей, то в нём не было ничего такого лишнего, что могло бы посетителя отвлечь от главной цели его здесь нахождения. А вот что касается всего необходимого для клиента этого заведения, чтобы там себя чувствовать, как минимум, неплохо, а в самый раз, то при деле, то всё тут было на тех своих местах, какие предназначены для своего прямого назначения, а не как взяли себе за моду, всё менять местами и использовать не так, как на твоём роду написано.

Теперь же, когда один из двух основных объективных факторов, которые всегда имеют своё место в жизни и влияют на общую обстановку и настроение потребителя этого времени, а именно пространственное положение объекта рассмотрения, было, как получилось и в общих чертах пояснено, то можно приступить к описанию внутренней обстановки этого заведения. И как имеет своё место в жизни следующий факт, то любое место характеризуют со своей особенной отличительной стороны, и это не его столы, блестящие интерьеры и умопомрачительные цены, а прежде всего его посетитель. Кто может посчитаться хозяевами заведения вторичным элементом в жизни его заведения, – для меня прежде всего это окупаемость моего бизнеса и значит цены на мои блюда, а уж затем клиент, на кого я хоть и рассчитываю, но только не так, как они дурни думают, – и они будут его подстраивать под цены своего заведения, заверяя, что этот, сдуреть можно ценник, самый нормальный и соответствующий их представлениям о качественности жизни. Тогда как реалии жизни, так часто бывает, всё же собой бьют виртуальность сознания людей, живущих в иллюзиях собственного мира, и в конце концов сам клиент собой определит уровень жизни и запросов такого рода заведений.

И реальность в этой части дневного и не только света сошлась на том, что посетитель здесь был самый обычный для нынешнего прогрессивного времени, для этих и любых других мест. Всё больше олдбои с барбершопами на своей отбитой татухами голове, чей внешний вид много имеет общего с их внутренним миром, а бывает и с нутром, где, чтобы значит, все знали, сугубо подчёркивается важность для этого носителя его индивидуалистических принципов и самосубъектности, делается акцент на моральных принципах энтого интеллекта, без нравственных и моральных тормозов и своей повёрнутости на артешоках (кто не в курсе, того запишем в печаль мнения энтого убъекта). И для всего этого выявления себя из массы недостоя используется весь инструмент выделения себя и атрибутики: кольца всех видов, тоннели в ушах, апокрифы лидеров мнений, и главное демонстрация изящества и отдельных статей своей телесности. Где они блестяще и ярко гармонировали с ещё одной важной очевидностью и позиционированием в свой индивид частью этого мира – деликатом и социальным конструктом бодипозитива вне себе, латте-макиато со сливками и пальчиками оближешь абстрактом качества, самоцели в себе и ещё бесконечное количество массива идегрена всё там же, в себе. Ну в общем, кто в теме, тот ближе и всуе к потоку мысли – дримам.

При этом как бы это качество разнообразия всё не прибывало в себе и не выставляло непомерность суждений и немыслимость требований к этому во вне, и не поражало среднестатистические и за здравие только умы тонкостью своей интеллектуальной составляющей, рассудительностью и изобретательностью на раз, два, три, суета сует вокруг и во вне их, не созидала бурление и возмущение духа, а окружающая их среда так и пребывала в своей автономии зрелости пребывания. В общем, осознание единомышления и сознание общности деструктировало все возможности для возникновения априори сумбурного мнения.

Так олдбои, с переменным успехом и очередностью в своих выразительных движениях, а именно один из них, как часть из них и только из них, а не этих, кто не из них, Антиквер, занимаясь созидательностью в себе, поглаживая жанровую бородку с блёстками и косичками на ней, задержав на мгновение своё изощрённое на принципах криптоционизма и интерпритационизма внимание на чашке, стоящей перед ним на столе, с какой-то мусси в ней, создал образ такого бытия в себе, которому присуще держать чашку кофе в руках и быть с ней на ты. И кто стал очерком его видения, тот сейчас увидел, как он может очевидно и натурально создавать новую реальность, взяв с неподдельным изяществом в свои отрихтованные специальным маникюрным инструментарием руки чашку с этим мусси.

Что, ясно для всех кто в теме, совершенно недостаточно для создания всей полноты картины погружения однореала в дисциплину одной жанровой очевидности, и Антикверу, олдбою на всю свою голову и бороду, агрегату и массажисту собственной мысли, и творцу паранойи, как одному из направлений его загадочности жизни, приходиться идти на поправки в свой образ и он оставляет в расстроенном состоянии своё олдбойство на подбородке, перенеся руку в сторону стола. Где она со всей своей собранностью протягивается до пребывающих в своём одночасье свежего существования крутоны… Мать твою! – Уже не может больше сдержать в себе, само собой, самые дикие эмоции, человек отдельно от всего этого вокруг себя выражающий и рядом с ними не сидел себя от них дистанцирующийся всем собой и видом, сидящий далеко отдельно от всех этих олдбоев и других инклюзивных качеств жизни. И так уж вышло, что ему деваться было некуда, как вначале здесь оказаться, а затем живым пока что свидетелем всего совершенства этого нового мира побыть всё там же – здесь.

А так как пока что никак не объясняется, каким сюжетным образом здесь оказался этот человек, полная противоположность всему этому миру инклюзивности и эксклюзивности, что уже говорит само за него, – он, есть такая и притом немалая вероятность, интроверт, то есть очень скрытный человек сам в себе и оттого внушающий обоснованные всем этим опасения, плюс совсем не разъясняется, что и какого хрена он здесь забыл, то придётся в его понимании отталкиваться от того, что он не может в себе скрыть.

И как прямо сейчас, по следам этой его вспыльчивой невоздержанности обнаруживается, то он так себя противопоставляет всей очевидности падения этого мира (только по его сугубо досужему мнению), что и глаза бы его всего этого усугубления реальности не видели. Вот он и снимает со своей переносицы запотевшие от его возмущения очки, и начинает их протирать платком. И с такой изрядной добросовестностью он протирает свои очки, что складывается такое впечатление, что он вместе с запотелостью хочет стереть в них все те образы внешнего мира и реальности, которые так его вывели из себя. И может сейчас, после того, как он тщательно вытрет свои очки, они приобретут для себя фантастические свойства преобразовывать мир под взгляд своего носителя, и мир вокруг предстанет не таким, каким он себя вдруг решил включать, не избежав неотвратимого, а он всё-таки возьмётся за спроецированный носителем этих очков ум, и заиграет всеми нормальными, а не социальными красками визуальности.

И вот этот человек иного порядка мышления, протерев свои очки, полузеркального на их поверхности исполнения, ещё раз осматривает их со всех сторон, и вроде как не заметив на них проблемных, испачканных участков, вздохнув, подносит к своей переносице, здесь задерживается на мгновение и чуть ли не зажмурившись, возвращает их на прежнее место. После чего он убирает руки от очков и … Не видит перед собой никакого чуда. А там, за пределами его очков, всё по прежнему идёт своим знаковым чередом и даже, как уверовалось этому человеку отступнику, раз он использует в своём лексиконе такие ветхозаветные слова и ветхо уже забытые убеждения, признанные разжигающими ненависть и отменённые культурой отмены, мир впитал в себе ещё большей тонизированной гибкости и порционного латте со сливками, как бы собой ассоциировались олдбои с гибкой житейской позицией.