Гиперпанк Безза… Книга первая

А Хайям при этом не останавливается на достигнутом и идёт дальше, заявляя, что он через материализацию своего возмущённого духа и пытался исправить сложившую ситуацию с собой, где материальное в нём взяло вверх по причине слишком большой своей доверчивости к непроверенным утверждениям и постулатам мысли этого, как там…А! Ньютона.

– Вот на чём созрели плоды моих мыслей о своей питательной основе и почему я, конечно, не самого себя, а то моё воплощение в материи духа, отвергаю в себе. – На этом месте Хайям как-то неожиданно выпутывается из своего окружения приставленных к нему людей, в два счёта сокращает расстояние от прежнего своего я до Иллиариона. И не успевает Иллиарион ахнуть, как Хайям его нагружает смыслами своего обращения к нему. – И ты, Иллиарион, лучше голодай, чем что попало ешь, – здесь Хайям поворачивается к рядом сидящему Вердикту и на нём ставит точку окончанием своей рубаи. – И лучше будь один, чем вместе с кем попало. – Как буквально с плеча рубит своими рубаями смысловые ассоциации себя вердиктов Хайям, ставя всех тут в неоднозначно понимаемое положение с подтекстом и подразумеванием. И так до тех пор, пока всех в свою сторону не одёргивает ни на что непохожий, но всеми отчётливо допонимаемый, что всё это значит, звук удара …

– Очевидно у Сансона всё-таки руки опустились на этот раз по настоящему. – Выносит вердикт этому звуку гротеск Вердикт.

– Ну что-то я отвлёкся. – Сленг с иронией в себе вынимает Умника из своего погружения в эту подробность, отпочковавшуюся от настоящего в ирреальность домыслов рассказа. А как только Умник в лице пришёл в осознание себя и того, что есть вокруг, Сленг, предупреждая его лишние вопросы: «Так когда и как по настоящему опустились руки Сансона?», пускается в дальнейший рассказ.

– А теперь зададимся вполне актуальным на данный момент вопросом. Кто есть такие сжигатели жизни, эти распространители засевших в нас сиднем идей востребованности перемен и смещения на другие смыслы точек опоры, приоритеты жизненных установок? Они причина или следствия того, что мы имеем на сегодняшний день? И я дам вам ответ на этот вопрос. – Обращается к Умнику Сленг, хотя его заявление подразумевало массовость желающих знать ответ на этот вопрос.

– Они, сжигатели жизни, как и другие подобные сообщества выразителей мнений части сегодняшнего социума, не просто признаки нашего времени, а они есть симптомы оздоровления нашего общества, ещё только формирующегося на идеологической базе смещения приоритетов жизненного пространства. – Сленг выдохнул и сделал знаковое добавление. – А ЛОМы, лидеры общественного мнения, являются агрегаторами, фиксаторами и номинальными выразителями потребностей общества сегодня быть. Они собой определяют ориентиры насущного и векторы движения жизни общества в назидание другим, вперёд за завтра, против вчера. Ну а как в просторечье говорят, то против лома нет приёма, если нет другого лома. – Здесь Сленг с такой многозначностью посмотрел на Умника, что тут и слов не нужно было, чтобы понять, что он это своё последнее заявление соотносит к нему.

А вот что это буквально может значит, то пусть лучше он сам всех тут, и главное Умника посвятит. А то ошибки в таких делах дорого стоят. Да и в голову, никого не спрашивая, лезет всякая удивительная неразумность насчёт всех этих ЛОМов.

Так перед глазами Умника в один момент предстаёт всё тот же вид судебного заседания правоустанавливающего органа актуализации в действительность суждения, где распорядителем повестки дня является гротеск Иллиарион, кто сейчас, во время ожидания привода следующего лица, требующего для себя порядком рассмотрения и разъяснительных выводов, с другими гротесками отвлёкся на перерыв в слушаниях.

А между тем, это следующее лицо, неприступного вида и к нему не подойти с несмелыми предложениями, чья личность в себе ничего и скрывать не думает, а если ты ей неприятен и она не приемлет это и это, и отторгает всё не удобоваримое и не своё, то эта монументального исполнения личность не будет этого скрывать за лицемерной улыбкой и обходительностью острых углов и неприятных моментов, со всей своей прямолинейностью указав этому вставшему на его пути лицемеру, что он видит вещи как они есть и будет называть их своими именами, а не как тебе и всем тут удобно и кошерно. За что, скорей всего, он был в своё время выделен и примечен временем, а сейчас не давал никакого покоя умам нынешней действительности, распоряжавшимся упорядочиванием её фактуры по современным значениям.

И приведённый сюда ЛОМ той прежней актуализации реальности, а если быть точней и более уверенней в отображении сейчас происходящего, то он сам пришёл и вёл себя не ограничено никаким сдерживанием, как только зашёл в зал судебных заседаний и рассмотрения места личности в концепции этой реальности, то сразу прямиком направился в сторону всё так и стоявшего помоста с плахой на нём, для приведения в исполнение выноса приговора лицу, потерявшему право быть личностью и лицом любого рода представления. Где во всё тех же, прежних позициях, на своём пути к приведению приговора находились, склонённый головой к плахе обстоятельствами своего здесь нахождения Ньютон и стоящий над ним с инструментом для реализации результирующих решений, топором, Сансон. Как можно понять, ещё не опустивший свои руки и всё ещё раздумывающий над вопросом бытия Ньютона.

А оказавшийся сейчас здесь ЛОМ самобытной конструкции, сразу приметил за Сансоном эту его загвоздку сомнений, не дающую ему прийти к волевому решению, да и с ходу, как он всегда делал и за что часто не принимался другими интеллектами своего права, обратился к Сансону:

– Что, человечище, не видишь большого ума в том, чтобы опустить свои руки в сторону другой человеческой самобытности. Но в тоже время и решимости никакой нет, чтобы протянуть ему руку помощи для поднятия его с колен. Они у тебя вечно чем-то заняты, как это всегда мы оправдываем свою ленность сердца.

А Сансон, итак пребывая весь в затруднении, окончательно сбивается с мысли этим обращением незнакомца, могучего склада ума и вида, смотрит на свои руки и в самом деле занятые – он ими держит топор – затем переводит свой взгляд на этого ЛОМа и задаётся к нему вопросом. – А ты кто?

– Кто я?! – своим самобытным смехом усмехается на весь зал ЛОМ, одёргивая от собственной занятости и важности гротесков, кто с любопытством и с удивлением посмотрели в его сторону, и видно по ним, сами задались тем же вопросом, правда со своим дополнением. – Кто этот наглец?

А стоящий в центре зала ухмыляющийся во все свои тридцать два зуба ЛОМ, такой весь простой и рубаха человечище, и в самом деле чем-то смахивающий на представителя нахального сообщества и очень похоже на то, что он совсем не против того, чтобы с ним в таком качестве своего восприятия считались, плюс можно всё в нём это утрировать и сгущать в нём любые краски, – я был, есть и буду вызовом любому, в том числе и вашему времени, такому же как и всегда, не смелому и неразумному, – и он готов дать всем тут шанс на то, чтобы быть признанным в его глазах не как есть на самом деле остолопом и недотёпой, а человеком всё же благоразумным, если он имеет смелость всё это признать в себе.

И кто первый сейчас признается в этом, как они сейчас все это умеют и делают через публичное обращение с элементами шоу, – я прежде всего человек, а затем уже всё остальное, что человеку не чуждо и свойственно, сволочь я последняя, подверженная больше чем остальные страстям своего самоутверждения в качестве негодяя и осмысленного подонка, и не судите меня не по себе, а по своей субъектности далёкого от идеала совершенства и бытия человека, – облив себя всеми теми помоями, какими он сопровождал свою и чуждую от него жизнь, то может тогда этот, наконец-то, открывшийся для себя человек (все остальные на его счёт никогда не питали иллюзий, тем самым подтверждая правило, что человек прежде всего сам себя не замечает и эти его публичные раскрытия нужны ему) получит для себя право быть признанным негодяем и шанс на исправление.

– Так вы точно хотите знать, кто я? А точнее, кто я для вас всех? – громоподобным голосом ЛОМ заставил задребезжать оконные рамы, лампочные плафоны и не обошлось без того, что и сердцах гротесков наметилась такая нервная тенденция, особенно в побледневшем лице гротеска Иллиариона, на кого устремился взгляд открытой требовательности ЛОМа. При виде которой Иллиарион даже себе позволил краткосрочные сомнения на свой счёт. – А тот ли я человек, кто ему нужен, и вообще, надо ли мне всё это!

И Иллиарион, пребывая в своём сонме ума недостоверности себя, начал непроизвольно перебирать своими руками на своей мантии пуговицы, которых там не было, а как только он упорядочил их порядок нахождения на себе, то он нащупал другую цель для своих рук – лежащие перед ним на кафедре бумаги. Где точно должно быть вписано имя этого типа, с кем они, как Иллиарион предварительно уже в себе чувствует, намучаются и нахлебаются по полной всего того, что их пищеблок не сумеет затем переварить. – Это гад, нас прежде вычеркнет из списков людей достойных упоминания, чем мы его. – Сковала всю уверенность в Иллиарионе эта кощунственная для его бытия мысль.

А противостоять ей, он не то чтобы не может, а он чувствует в себе явное нежелание в эту сторону быть напористым и вообще предпринимать какие-то действия. Тем более на пути к любому роду таких действий стоит упирающийся в него взгляд этого человека, неизвестной для них только в именном роде конструкции, а так-то по нему всё видно и очень понятно то, что он никому тут спуску не даст (разве что только кубарем с лестницы, куда сам пинком и отправит) и будет требовать от всех и от каждого в частности быть тем, кого он в нём видит. А видит он в них, а в частности в Иллиарионе, кого только это и заботит, совсем не то, что они себе тут надумали на свой счёт думать и рассуждать. – Чудовище ты, Иллиарион!

Правда, Иллиарион всё же попытался сделать попытку узнать, кто этот ЛОМ есть такой. Он обзорным зрением обратился в сторону лежащих перед ним бумаг, пытаясь разобрать имя этого неизвестного, о ком не посчитал нужным заранее позаботиться. Глупо получается считал, посчитав, что раз его имя будет вычёркиваться из всех анналов памяти, то с хрена ли его ещё вспоминать.

И вот тут-то Иллиарион и подлавливается ЛОМом неизвестной для всех какой конструктивной мысли и направленности своего суждения. – Что, всё-таки знать хочешь? – вопрошает ЛОМ Иллиариона. А Иллиарион и не может теперь никак возразить, согласно кивнув в ответ.

– Что ж, раз вы все так на моём знании настаиваете, то я не могу оставлять себя в тени ваших заблуждений и предубеждений в свой адрес. И я назову себя. Но только сами понимаете, что для всех я буду одним человеком, а для каждого в отдельности я буду видится в своей особенной представительности. Так кто первым хочет знать мою действительность для себя? – задаётся вопросом ЛОМ, почему-то при этом смотря на гротеска Иллиариона.

Кому может быть и льстит такое его выделение из всех тута, но он в этом плане демократичен и всегда готов разделить такое к себе внимание между всеми. Но как ожидалось из странных соображений Иллиарионом, то его собратья по единомышлению, гротески общего и частного права, в том числе и на право отвода себя в сторону от принятия не верных решений через самоотвод в коридор, все как один решили им воспользоваться и оставили один на один Иллиариона с тем что есть и что он там выяснит всем будет только по следам случившегося интересно.

– Ну вот мы и одни. – И непонятно к чему это сказал ЛОМ пониженным до введения Иллиариона в состояние стрессового напряжения голосом. Где Иллиарион даже задаться вопросом: «И что это значит?», не мог, в таком он был волнении. А ЛОМ продолжает нагнетать тревожную обстановку вокруг и внутри Иллиариона, задав ему самого провокационнейшего качества вопрос. – Ну так что, ты до сих пор хочешь знать, кто я есть такой для тебя? – И, принявшись не сводить своего пронзительного взгляда с поджилок Иллиариона, которые в нём затряслись вслед за его перебиранием всех своих пакостей и не достоинств поведения, за которых ему пришла так внезапно расплата в виде этого ЛОМа.

Где правда сперва всё в нём возмутилось насчёт такой проявленной ЛОМом самонадеянности в своих утверждениях того, что в нём никогда не было. – Да на какой ты мне сдался, если на то пошло. И к чему такое акцентирование внимания на мою инициативу и предвзятость в выяснении его личности?! – не может не недоумевать Иллиарион, проявляя такую завидную терпеливость в деле проявления своего любопытства.

А вот ЛОМ на всё это дело смотрит со своих, самобытных позиций. В общем, совсем иначе, чем Иллиарион. – Ну раз ты такой настойчивый, то я так и быть, раскрою для тебя своё настоящее имя. – Прямо вгоняет в растерянность и в чуточку негодование Иллиариона своей нахрапистой самопроизвольностью мышления ЛОМ, всё сам решая за Иллиариона. И не давая ему шанса на возражение, раз и лезет в задний карман своих широких штанов рукой. Вообще вгоняя Иллиариона в отчаяние своего сползающего в сторону пола положения. Где он и смотреть не может на то, что сейчас будет разворачиваться на его глазах, – точно себе говорю, моё самоубийство, – и в тоже время он на всё это смотреть не имеет никаких сил и чуть не может.

А ЛОМ, так в одно резкое движения взведя Иллиариона в самострел своей реализуемости взрывоопасного человека, там, в заднем кармане, берётся за своё и всё это сопровождает словами констатации фактов своих действий.

– Я достаю из широких штанин. – Сопровождает этими словами свои действия ЛОМ. И как же он, сволочь, убедителен. Всё так и есть в действительности – он достаёт и в самом деле что-то пока не озвученное из своих, как есть широких штанин, такого модного раритета на ногах их носителя из своего времени.

– Дубликатом бесценного груза. – А вот это уже более загадочно звучит, заставляя Иллиариона напрячься в готовности быть готовым ко всему, в том числе и предъявлению к себе неопровержимых оснований для своего исключения из списка людей, имеющих право на своё упоминание. Отныне и до скончания знаний этого времени, после того как этот ЛОМ предъявит эти неоспоримые основания для его вычёркивания из памяти событий, он есть только номинальная единица характеристики личности – он отменённая личность.

– Что это?! – не может сдержаться Иллиарион.

– Смотри, падла, я…– и на этом моменте голос Сленга выбивает из Умника всю эту картинку, так и не дав понять Иллиариону, кто его сейчас будет отменять. А вопрос отмены тем субъектно сложен, что в его реализации невозможно предусмотреть и предупредить, кто и кем будет в следующий момент актуализации действительности отменён и вычеркнут из права на свою качественную реализуемость. И эта его качественная непредсказуемость, заставляет подчас действовать поспешно и неразумно тех, кто взял на себя право проводить в жизнь это правило упорядочивания мирового порядка. Ведь никто никогда не даст гарантий в том, что ты первым не будешь отменён, что тоже имеет право быть, вот и приходится в этом деле действовать без оглядки на последствия и здравомыслие.

– Вот ты и станешь этим ломом. – Делает вообще всё переворачивающее в сознании Умника заявление Сленг. Где Умник, вот так сходу не могущий разделить реальность со своей надуманностью, впадает в общий сумбур своих мыслей, сообразив сейчас как можно только догадаться, что совсем не так, как на его счёт предполагал Сленг. И Умник себя увидел на месте того, вытаскивающего из своих широких штанин ЛОМа, кто сейчас всем покажет, как паскудно и неблагоразумно для себя не считаться с его мнением. И он этим своим дубликатом бесценного груза, так сейчас припечатает всякую невежественность и харизматику хищного оскала астматического глобализма энергетиков нового мира, что им никакой ингалятор не поможет.

– Вдыхай, не выдыхай из себя нонконформизм нового понятия и восприятия слова, тебе эта энергосберегающая эмульсия своего приоритета не оставит в себе как есть, без того, чтобы ты не сдулся в свой эмитент. – Что-то такое и подобное настроилось думать Умнику в сторону отсутствующего здесь как реальная личность Иллиариона.

Что совершенно не отвечает тому, что имел и хотел иметь в виду Сленг, разъясняющий свою позицию своим дополнением. – Кто имеет свою отдельную точку зрения на их идеологию мышления – быт определяет бытие, а сам быт создаётся набором факторов самосознания. А сознание своей идейности всегда актуально и с лихвой монетизируется. Если хотите локализовать своё общее право, чтобы оно принималось за ценностное, то заплатите свой экологический налог. И те, кто испытывает идеологический кризис, тот всегда продаётся и одновременно покупается на чужую идейность, идеологическую установку. А у интересующих нас людей, с противовес нам идеологической базой, всё в порядке в идейном плане, и они прямо фонтанируют идеями.

«Что есть мы? Мы есть то, что вы в нас принимаете через нашу наружность подачи себя. И то, что есть, это не только наша самостоятельность, а это фундамент нашего общего будущего. И пусть будет то, что будет, это не приговор будущему, а это предначертанность будущего какое оно будет и на том спасибо. И не приведи нас господь в наше светлое будущее. Пусть этим занимаются модераторы и архитекторы пост модерновой и физической реальности. Слишком дорого обходятся нам эти духовные услуги», – чем не идеологическая база для актуализации в свой прогресс сегодняшнего мышления. И здесь …

– Я ЛОМ и этим всё сказано! Или тебе что-то ещё не ясно?! – заявляет Иллиариону ЛОМ, и опять Умник сбит с толку этим своим вниманием к тому своему домыслу, который вдруг влез на первый план его рассмотрения действительности.

– Ясно. – Произносит Умник вслед за Иллиарионом, так и не понявшим, с кем имеет дело. А переспрашивать он точно не будет, одно точно поняв – это будет себе дороже.

– Ландшафт мира, в котором мы имеем возможность осуществлять себя, с реализацией в необходимом праве своей действительности, условно поделен на несколько совокупностей идеологического замеса, со своей нейтрализацией друг к другу этих частей собственного значения и права, которые в свою очередь имеют общую архаичную структуру своего построения. Где в самом верху находятся генераторы идей и идейности, чуть ниже стоят проводники этих идей в общее пространство, так нами называемые ЛОМы, которые задают основные векторы направленности движения общественного мнения, как движущей силы общества. Где уже общество подстёгивается для своей реализации в свою упорядоченность ретрансляторами спускаемых сверху идей созидательной, позитивной несовместимости, одержимостью только собой, нетерпимостью иного мнения, идущего вразрез с основополагающей их жизнь верой в исключительно на данный момент актуально назидательное.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.