Повешенный

Кольцо вблизи выглядело ещё массивнее, чем на пальце Натаниэля. Мастер, сделавший этот перстень, не использовал драгоценные камни, но от этого его работа не выглядела менее внушительно. Напротив, простое на первый взгляд кольцо притягивало аскетичностью и заставляло рассматривать себя настолько пристально, что невольно становилось неловко из-за любопытства. Металл немного потемнел, и вряд ли существовал способ вернуть ему первозданную былую красоту, но золотой блеск, некогда прошедший через раскалённое пламя, в некоторых местах все ещё был заметен. Перстень не был идеально ровным, какими сейчас делали кольца. В нескольких местах на его поверхности виднелись вмятины. Узор поистёрся, оставив после себя едва заметные линии. Рубленое выточенное изображение на плоской части было слишком мелким, чтобы беглым взглядом разобрать, что на нем изображено – Уилл смог разглядеть лишь массивный глубоко вырезанный в жёлтом металле церковный крест.

– Что вы скажете на это, мистер Белл? – Натаниэль с вызовом посмотрел на Уильяма. – Испания, середина, хм, – он задумался, – четырнадцатого века.

Перстень с громким стуком опустился на стол, а его владелец с победоносным видом отпрянул от Уилла, взяв в руки карты.

Уильям замер: эта ставка была слишком крупной, чтобы перекрыть её оставшимися у него фишками, да и денег в кошельке вряд ли бы хватило. Пальцы с силой сжали карты, отчего те начали складываться пополам. Проиграть сейчас – тяжёлое поражение, которого Уилл не мог допустить. Он блефовал с самого начала игры и был уверен, что Натаниэлю об этом прекрасно известно. Этот взгляд, которым мужчина напротив смотрел на него, нельзя было ни с чем перепутать. Обычно таким взглядом его родители смотрели, когда пытались добиться от него правды.

Внутренний карман пиджака был тщательно защищён от ловких рук воришек, поэтому Уильям был уверен в том, что он найдёт нужную для него ставку именно в нем.

– Соединённые Штаты Америки, начало двадцатого века. – Небольшая бордовая книжка опустилась на стол рядом с кольцом Натаниэля.

Натаниэль удивлённо вскинул брови, глядя на винно-красного цвета , тиснёную золотыми буквами обложку с государственным гербом. Уильям и сам не мог точно сказать, что сейчас больше взыграло: юношеская глупость или же твёрдость опытного игрока.

– И как это понимать, мистер Белл? – вкрадчиво поинтересовался Натаниэль.

– Я ставлю себя. Если я проиграю, то обязуюсь съездить с вами в Париж, мистер Кёниг, и поменять своё мнение о французах и французских женщинах.

Риск опьянял, а тихий, шепчущий ему на ухо голос убеждал Уильяма, что он должен был это сделать. Эмоции бурлили внутри, а чувства зашкаливали.

Высокие напольные часы раздражающе тикали, приближая полночь и наступление нового дня. Натаниэль вскинул руку, так, что край рукава сполз вниз, обнажая часы его на запястье. Маленькие стрелочки, подрагивая, двигались по кругу, а он отчего-то нахмурился и между его бровями пролегла глубокая морщинка. Тихий стук каблука донёсся до Уилла, и он посмотрел под стол, заметив, как нога Натаниэля нервно отбивает ритм громыхавших на весь бар часов. Он молчал, а затем резко посмотрел на Уильяма.

– О нет, мне такого счастья не надо, спасибо, – вежливо улыбнувшись, вскинул руки Натаниэль.

Взгляд серебристых глаз перебегал с внушительной горы фишек в центре стола на довольное лицо Уильяма и обратно. Пальцы пропустили между собой светлые прилизанные пряди, растрепав их. Губы обнажили белоснежную улыбку. Натаниэль не был похож на сумасшедшего, но его взгляд… Его взгляд и эта улыбка твердили о совершенно обратном.

– Пасую.

Натаниэль откинулся на спинку стула и бросил карты на стол. Его слова застыли в ушах Уильяма пронзительным звоном. Пасует? С его-то картами? Грохот, с которыми его собственные карты опустились на стол, казалось, сотряс до звона обитые мягкими обоями стены бара, и искусные хрустальные люстры, и светильники. Перед глазами все плыло, и лишь острый мертвенный смех Натаниэля прорезал опустившуюся сплошной стеной тишину в сознании Уилла. Короли Натаниэля заговорщицки и одновременно предательски подмигивали Уиллу, словно насмехаясь над ним, а выложенные им тройки и шестёрки траурно отражали глянцевой поверхностью свет приглушенных светильников.

Смех Натаниэля резко прекратился, растворяясь в мягком приглушенного цвета бордовом бархате и лишь эхом отскакивая от маленьких кристаллов, украшавших собой весь интерьер..

– Вам сегодня невероятно повезло, мистер Белл, – он натянуто улыбнулся, склонил голову набок и зажал зубами вытащенную из серебристого портсигара сигарету. – Причём не один раз. Впервые вижу настолько везучего человека, Уильям. Я бы вам поаплодировал, но…

Натаниэль в извиняющемся жесте развёл руками и чиркнул спичкой о шершавую поверхность коробка. Уилл нахмурился: голос мистера Кёнига был невероятно спокойным, но кончики пальцев ощутили неприятное покалывание, словно от маленьких собиравшихся в воздухе электрических разрядов. Люстра в центре зала дрожала, звеня прозрачными хрусталиками, но, кажется, никто кроме Уильяма этого не замечал. Он услышал чей-то топот, но в зале были лишь те, с кем он уже здоровался этим вечером.

– Тебе практически удалось убедить меня, что у тебя роял-флэш, – неожиданно произнёс Натаниэль, выпустив в лицо Уильяму облачко сладковатого дыма. – Я восхищён, Уилл. Правда. – Его длинные аристократические пальцы потянулись за перстнем, возвращая его на положенное место на руке хозяина, отчего пепел с сигареты серым снегом опал на потрескавшийся от времени паркет. – Не каждому такое под силу.

Дым был сладким, приторным. Уилл не понимал, чем так восхитил Натаниэля, потому как ни один из продуманных им заранее манёвров не сработал: Кёниг предугадывал каждое действие и был на несколько шагов впереди. Он казался открытой книгой, в которой Уилл не мог разобрать ни одной строчки – все сливалось, перепутывалось между собой и сгорало яркой вспышкой сигаретного кончика. Иллюзия превосходства, затмившая разум Уилла, не позволила ему заметить самое главное.

Это Натаниэль выбирал, каким будет следующий шаг Уильяма.

А не он.

– Поэтому дружеский совет, – Натаниэль глубже втянул в себя сигаретный дым, чтобы в следующее мгновение выпустить его в воздух маленькими неровными кружочками, – тебе лучше свалить отсюда, да побыстрее. Если ты, конечно, хочешь остаться в живых.

Уильям не понимал. Он нервно вздохнул, почувствовав, как его сердце учащённо забилось в груди. Уилл редко страдал головной болью, но сейчас сознание резко пронзило острыми копьями: мысли спутались, заметались, а перед глазами поплыло. Что-то липкое, тёмное стало окружать его, скользя по коже, проникая внутрь и обволакивая собой каждую клеточку тела. Он вздрогнул: что-то тёплое упало ему на руку, – и опустил затуманенный взгляд на замершую над картами кисть. Жирное алое пятно медленно растянулось на коже и неровными краями начало сползать вниз, замерев на остро выпирающей косточке, чтобы в следующее мгновение сорваться вниз на тёмную поверхность стола. Уильям вздрогнул и поднёс руку к лицу, стирая побежавшую из носа дорожку. Пересохшие от напряжения губы разомкнулись и на язык попал мёртвый металлический вкус крови. Манжет белой рубашки покрылся розоватыми разводами, в глазах начало двоиться, и как бы Уилл не пытался – у него не получалось отогнать от себя медленно наползающий туман.

Уилл тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя сонливость, но смог лишь вызвать смех Натаниэля, пристально разглядывающего его лицо.

– Тебе нужно поспать, Уильям Белл, ты неважно выглядишь, – он небрежно вдавил ногтем сигарету в поданную ему пепельницу, а затем перегнулся через стол, приблизившись к лицу Уилла и вглядываясь в его глаза. – Доброй ночи. Надеюсь, для тебя она пройдёт лучше, чем для остальных гостей.

За спиной Натаниэля скользнули расплывчатые тёмные фигуры, а затем яркие вспышки хлопками разорвались внутри головы, проносясь дрожью и звоном по каждой мысли, каждому воспоминанию вместе со слившимися воедино криками людей. Задать вопросов Уилл не успел, потому как поверхность стола неожиданно оказалась слишком близко от его лица, резкая тупая боль пронзила нос и затылок, а вслед за ней пришла умиротворяющая тишина. Боль отступила – её место заняла тьма, поглотившая в себя все пространство бара и лицо нового знакомого Уилла, принёсшего с собой гораздо больше вопросов и загадок, чем когда-либо стояло перед ним.

Вопросов, которые не стоило задавать.

Загадок, которые не стоило разгадывать.

Глава II. Письмо

– Доброе утро, господин Саворетти! Как ваше самочувствие?

«Надеюсь, что намного лучше, чем моё…»

Уильям Белл едва перешагнул двадцать пятый день рождения, когда наконец заплатил месячную аренду за квартиру и нашёл постоянную работу в небольшой клинике на окраине города. Полный юношеского восторга и максимализма, он не упускал случая воспользоваться всеми преимуществами молодости. Уилл считал себя невероятно везучим человеком и никогда не боялся рисковать тем, что имеет.

Разумеется, если речь шла о покере.

Новенькая перьевая ручка скользила по шершавому листку бумаги, каждым отблеском вызывая у Уилла острую резь в глазах, а тяжёлый кашель мужчины на больничной койке заставлял голову трещать и подозрительно хрустеть по неровным костяным швам, соединявшим такие же неровные костяные пластины, именуемые черепом. Мужчина что-то говорил ему, но вместо слов Уилл слышал лишь тягучий низкий корабельный гул, сопровождавшийся противным скрежетом ржавой тупой иглы по пластинке граммофона.

Уильям предпочёл бы, чтоб сейчас он сам был пациентом, а не врачом.

Каждое движение глаз вызывало яркие и болезненные вспышки молний, перемежавшиеся с раскатами грома по его венам. За это утро он уже опустошил не один стакан воды, а от пачки сигарет осталась едва ли половина.

Щелчок колпачка ручки заставил Уилла поморщиться, и он тяжело вздохнул, потерев раскалывающуюся переносицу. Буквы на бумаге плясали, не говоря ровным счётом ничего, и он сильно пожалел, что прошлой ночью решил провести время не в мягкой кровати. Уилл бессмысленным взглядом пялился на разлинованный лист, силясь разобрать мелкие напечатанные на машинке слова, но видел лишь «аппендицит», «воспаление» и «хирургическое вмешательство».

– Что ж, мистер… э-э-э… Саворетти, – Уилл неловко замялся, снова бегло проскользнув взглядом по табличке с именем больного на кровати, – кажется, все ваши показатели в норме. Вставать вам нельзя еще два дня, чтобы швы не разошлись. Сестра Грейс присмотрит за вами.

Уилл улыбнулся поправляющей одеяло девушке, и щеки той мгновенно вспыхнули. Вернувшись к планшету с карточками пациентов, он смог вывести кривую подпись, тяжело вздохнул и, бросив мистеру Саворетти короткий кивок, покинул палату.

События прошлой ночи вспыхивали в памяти неясными образами, голоса людей сливались в сплошной гул, а во рту моментально становилось настолько сухо, что даже выпитое до последней капельки озеро Мичиган не смогло бы исправить ситуацию. Все казалось Уиллу неправильным, лишённым реальности и смысла. Он помнил, как ступил через порог знакомого бара. Помнил, как привычно поздоровался с барменом и опрокинул в себя несколько стаканов виски. Помнил, как опустился за один из укрытых зелёным бархатом столов в ожидании очередной неосмотрительной жертвы, готовой прийти прямо к нему в руки.

Помнил бледные глаза.

Кожа Уильяма покрылась мурашками, волосы на шее встали дыбом, а внутри все скрутилось в болезненный узел в предвкушении чего-то неотвратимого, пугающего и до сих пор неизвестного. Он не помнил большую часть прошедшей ночи, а найденное на прикроватной тумбочке письмо не дало ему никаких ответов и сейчас лишь нестерпимо жгло сквозь плотную ткань халата.

Уилл поморщился, когда дверь в кабинет захлопнулась, и устало рухнул в скрипнувшее кресло. Пальцы потянулись к стоящему на углу рабочего стола радио и резким, – насколько это было возможно в его состоянии, – движением повернули выключатель. Деревянное устройство противно зашипело, вторя Уильяму, и кабинет начал наполняться мягкими переливами труб и обволакивающим бархатистым мужским голосом.

Прощай весна, я больше не влюблюсь.

Должна ты знать – к тебе одной стремлюсь.

Мне нужна лишь ты одна,

Ведь я в тебя влюблён.5

Уилл закрыл глаза и откинулся на спинку неудобного жёсткого кресла, каждой деталью впивающегося в раздражённые горящие огнём нервы врача. Пальцы спешно оттянули тугую удавку, именуемую в народе галстуком, и душный сдавленный воздух кабинета ворвался в его лёгкие. Ему нужно было всего пару минут отдыха, несколько желанных минут, чтобы позволить раскалывающемуся на кусочки сознанию наскоро склеиться клейкой лентой. Уилл чувствовал, как неровные края этих осколков трутся друг о друга, не подходя под узор, но все равно слеплялись и принося с собой скрипящие волны боли.

Уиллу нужно было всего несколько минут.

Но их ему не дали.

– Уилл, malparido, я чертовски рад тому, что ты все еще жив!

Распахнувшаяся дверь с грохотом ударилась о стенку. Уильям надрывно застонал от ослепляющей боли и попытался сползти пониже под стол, лишь бы скрыться прочь от навязчивого солнечного света из коридора и не менее навязчивого друга, способного достать даже с того света.

– А вот я бы предпочёл сейчас умереть… – прохрипел Уильям, ощутив, как каждое слово вколачивает очередной гвоздь ему в голову.

Даниэль Куэрво, весьма активный молодой врач, все свободное время проводивший в компании молоденьких барышень, дорогих кубинских сигарами, поставляемой его кузеном выпивки, дружил с Уиллом уже долгих десять лет. Невыносимый жизнерадостный испанец – полная противоположность своего брата, хотя у них и было очень много общего, когда дело доходило до способов заработать. Даниэль был, возможно, лучшим другом Уилла, и последний мог многое простить ему.

Даже причиняемую каждым громким словом невыносимую головную боль.

С таким же невыносимым грохотом дверь и захлопнулась. Даниэль в несколько широких быстрых шагов подлетел к рабочему столу, оперся на него и, перегнувшись, притянул к себе бледное и измождённое лицо Уилла, безуспешно пытавшегося спрятаться под столом. В его взгляде промелькнуло беспокойство, и он склонился чуть ниже, внимательно и чутко осматривая лицо друга.

– Ты как себя чувствуешь?

Уильям поморщился и отмахнулся от Даниэля, как от назойливой мухи. Кряхтя и стеная, как проживший не одно столетие человек, он поднялся обратно в кресле и потёр ладонями слезящиеся глаза, прежде чем поднять на Куэрво тяжёлый взгляд потемневших синих глаз.

– Во мне две пачки аспирина, пять кружек кофе и я готов выпить озеро до последней капли. Но не уверен, что это поможет. Я сам удивлён, что все еще жив.

– Не поверишь, я тоже.

Даниэль плюхнулся на протяжно скрипнувший стул напротив и закинул ногу на ногу. Уголки его губ заметно подрагивали от сдерживаемой всеми силами улыбки. Обычно она выводила Уилла из себя, но сейчас все его внимание было приковано к тому, как бы собрать своё разваливающееся тело.

И последним словам Даниэля, заставившим сердце в груди на мгновение замереть.

– О чем ты? – Уилл вскинул голову и нахмурился.

– Ну как же, – полный недоумения ответил Даниэль, а затем понизил голос и с интонацией величайшей тайны добавил: – бар.

Слова Даниэля пробудили маленький голосок на задворках сознания, который кричал, что Уилл должен о чем-то срочно вспомнить. Голос обволакивал мысли молочным тягучим туманом, и сколько бы Уильям ни хмурился, сколько бы ни силился вспомнить, в памяти не всплывало ничего, кроме помятых карт и бархата игрального стола. Туман шептал и укутывал, потрескивал трепетом поленьев в камине и усыплял равномерным шипением радио.

Уилл не помнил ровным счётом ничего. Многозначительное выражение лица Даниэля, пытавшегося на что-то намекнуть, не говорило ему ни о чем, что могло бы столь сильно будоражить нервы, как откровенный женский роман шестнадцатилетней девушке.

– Если ты и дальше продолжишь так себя вести, окажешься за дверью, – подавив зевок, пробормотал Уильям. – Что… Что там произошло?

– Ты вообще видел газеты?

– Какие газеты, Дэн? Я проснулся и сразу сюда, – сделав неопределённый жест рукой, снова отмахнулся Уилл и состроил мученическое лицо. – Мне некогда было рассматривать первую полосу.

Даниэль нервно улыбнулся и поправил загнувшийся край новенького белого халата. Эта деталь в образе друга всегда поражала Уилла: его собственный был потасканным и прожжённым в нескольких местах сигаретным пеплом. Щеголяющий почти каждый день по больнице в девственном халате Куэрво заставлял Уилла думать, что нужно было идти в психиатрию.

Но эти мысли всегда удачно прогонялись очередной сигаретой и плещущейся на дне стакана янтарной жидкостью.

– А зря, – с наигранно осуждающим видом покачал головой Даниэль. – Ты просто обязан это увидеть. Я даже захватил для тебя свеженький номер. Знал, что ты, как всегда, ничего утром не прочитаешь.

Единственное, на что у Уильяма хватило сил, это прочитать надпись на нужной упаковке аспирина с миленьким приветливым ангелочком, обещающим, что все страдания пройдут, стоит лишь принять одну из чудодейственных таблеток.

Огонёк раздражения вспыхнул алыми искрами глубоко в груди Уильяма. Белл не любил загадки, и уж тем более когда их загадывал Даниэль, лучшим анекдотом которого была история про то, как он случайно попал на церемонию сунната6 и с тех пор стал любимцем у женщин. Уиллу хватало тех проблем, что жизнь подкидывала в последнее время, испытывая нервы и здоровье.

Так что отгадывать еще одну сейчас он не был в состоянии.

– Да о чем ты, черт возьми? – рука с грохотом опустилась на шершавую поверхность стола, а прозрачный гранёный стакан с карандашами и перьевыми ручками подскочил, жалобно звякнув. – Что на этот раз произошло? К мэру домой ворвались неизвестные и расстреляли всю его семью? Или очередной владелец мебельного бизнеса недоплатил государству налогов и теперь ест на завтрак, обед и ужин кашу с хлебом за наш счёт?

– Просто сам посмотри.

Даниэль ловко, словно волшебник, вытащил из-под халата свёрнутую в несколько раз и изрядно помятую газету и приглашающе протянул ее Уильяму. Руки забились мелкой дрожью, и Уиллу едва хватило сил, чтобы унять бурлящее раскалёнными потоками напряжение и с хрустом, перебивающим стук бешено колотящегося сердца, расправить смятые страницы.

Внимательный взгляд тут же зацепился за широкую черно-белую фотографию на первой полосе и скачущие буквы заголовка.

Внутри все похолодело, и Уильям выпрямился в струну, чувствуя, как раскалённая внутри пружина натянулась с новой силой, готовая в любой момент раскрутиться и разорвать сердце на маленькие кусочки.

– О, господи…

Он выронил из рук газету и резко отодвинул кресло, вскакивая на ноги: с фотографии на него смотрело внутреннее убранство бара, в котором Уилл провёл вчерашний вечер. Разбитые плафоны, разлившийся по столам алкоголь и испещрённые мелкими дырочками стены заставляли его сердце биться с удвоенной скоростью, взывая к себе на помощь чьи-нибудь сильные руки, что смогли бы сделать ему массаж и остудить бурлящую кровь.

Уильям слишком хорошо помнил льющееся через край веселье в этом баре.

И ему было больно видеть на фотографии тёмные пятна, усеявшие некогда светлый пёстрый ковёр, и чьи-то безжизненно выпавшие из-за барной стойки руки.

Он отшатнулся, нащупав за спиной ручку от двери, и резко нажал на неё, впуская в помещение свежий воздух. Радио противно шипело, ринувшийся в кабинет солнечный свет резал глаза отблесками в зеркалах, а Уилл слышал лишь шумящий в ушах прибой. Его взгляд нервно перебегал с брошенной на стол газеты на Даниэля, а губы безвольно открывались, как у выкинутой на берег рыбы. Ему не хватало кислорода, но он не мог сделать даже малейшего вдоха.

– Вот и я о том же, – голос Даниэля покрылся лёгкой дымкой молочного тумана, а движения были заторможенными и плавными, словно их прокручивал на плёнке засыпающий от прожитых лет старик. – Я как услышал, что ты заступил на дежурство, – тут же примчался посмотреть, нет ли в тебе лишних отверстий.

Слова хлёсткой пощёчиной обожгли Уилла, морской шум унёс резкий порыв ветра, и он быстро заморгал, непонимающе глядя на друга. Смысл сказанного доходил слишком медленно, и ему потребовалось несколько долгих и томительных мгновений, чтобы зацепиться взглядом за едкую и самодовольную улыбку на лице Даниэля, и, поджав губы, коротко бросить в ответ:

– Очень смешно.

Куэрво лишь беспечно пожал плечами, мол, «Что тут такого?», и развёл руками.

– Что? Мы живём в опасное время, знаешь ли! Никогда не знаешь, кто окажется следующим: я или ты.

– Скорее всего, ты, – холодно отозвался Уилл.

– Почему? Потому что я красивый?

– Нет, – заметно помрачнев, покачал головой Уилл. – Потому что твой брат водит сомнительные связи с сомнительными людьми. А это не лучшая гарантия того, что ты доживёшь до старости и увидишь внуков.

Уильям глубоко вздохнул и потёр переносицу. Пальцы несколько раз сжались в кулаки, и он подался вперёд, резким движением выключая надоедливое радио. Даниэль смерил Уилла удивлённым взглядом, а затем его брови поползли вверх, когда тот достал из кармана сигарету, пачку спичек и жестом пригласил его выйти на улицу.

Холодные ветра Чикаго остужали вспыхнувшие болезненным румянцем щеки Уильяма. Дверь яркой вспышкой захлопнулась за спиной Даниэля, старая металлическая решётка черной лестницы пронзительно заскрипела под тяжёлыми шагами мужчин, а перила опасно качнулись под резким порывом ветра.

Даниэль вытянул руку, намекая, что было бы неплохо позолотить ее хотя бы одной сигареткой: он не был поклонником пассивного курения, предпочитая активно убивать свои лёгкие никотином, алкоголем и педоскопами7.

– Ну-ну, Уилл, дружище. Никогда не зарекайся не водить сомнительных знакомств, потому что жизнь штука достаточно сложная.

– То, что это говоришь мне именно ты, вряд ли сможет меня переубедить.

Когда-нибудь Уильям непременно сделает неверный шаг.

И лучше было бы в этот момент быть как можно дальше от него.

– Уилл, дружище, зачем ты меня сюда вытащил? Здесь холодней, чем на борту тонущего Титаника!

Облачко сизого дыма взметнулось в воздух и тут же нещадно разорвалось порывами ветра. Уильям поджал губы, прожигая взглядом дверь, отделявшую их от душного кабинета. Шум города отрезвлял, крики полицейских сирен возвращали его на несколько месяцев назад, в один из таких же вечеров, как накануне, когда Уиллу пришлось удирать от полиции через крыши и кишащие крысами подворотни.

Короткая затяжка алой вспышкой, и Уильям повёл плечами, опершись о поскрипывающие перила.

– Грейс любит подслушивать. Она милая девушка, но любопытная. К тому же у неё слишком длинный язык. Сложно поверить в то, что завтра о нашем разговоре не будет судачить полгорода. Если Грейс, разумеется, окажется под моей дверью, когда мы будем вести задушевные беседы.

– Ты слишком суров к ней, дружище.

– Я слишком хорошо ее знаю, Даниэль.

Уилл снова втянул в себя горький едкий дым, чтобы через секунду выплеснуть его сизым облаком. Даниэль неловко замялся на месте, покачиваясь с пятки на носок и то и дело смеряя взглядом опытного оценщика с каждой затяжкой уменьшающуюся в руках сигарету. Пауза затянулась несколько дольше, чем он мог выдержать.

– Ирландцы лишились нескольких важных игроков. В городе считают, что за этим стоят грязные итальяшки. И я с этим согласен.

– Разумеется. – Уильям дёрнулся в сторону и иронично поджал губы, разгоняя ладонью дым. – Что еще могут считать люди после стольких лет смертей и ненависти? Я вообще удивлён, что они еще не разнесли город на кусочки. Но я бы на твоём месте не раскидывался столь грубыми выражениями. Какими бы грязными они не были, у них есть «Томми»8, а у тебя нет.

– Зато у меня есть голова на плечах.

– Ненадолго.

Резкая вспышка пронзила память Уилла, и он зажмурился, пытаясь ухватиться за ускользающие от него образы. «Это ненадолго» тягучим дымом сигар проскальзывало сквозь его протянутые пальцы, заигрывающе взмахивало лисьим хвостом и растворялось в мутных обрывках воспоминаний. Фраза ударяла в нос запахом крепкого алкоголя и дурманила не хуже старого виски из погребов Куэрво. Уильям никак не мог найти зацепки, что могла бы вывести его из затянутого розоватым туманом лабиринта.

«Это ненадолго» хлёсткой пощёчиной серебристых глаз напомнило ему о прошедшем вечере.

Он должен был произнести вертящиеся в голове мысли. Должен был поделиться с кем-нибудь раздражающими горькими словами, выжигающими на своём пути все живое, что было в Уилле, оставляющими после себя лишь боль и отчаяние, привкус сладкого миндаля и аромат мужского одеколона. Он должен был это сказать.