Полная версия
Повешенный
– Хочешь еще что-то сказать или?..
– Когда объявят отбой, – Том снова подался вперёд, исподлобья глядя на Уилла, и понизил голос настолько, что пришлось напрячь весь свой слух, чтобы разобрать хоть что-то, – молись, чтобы мы за тобой не пришли.
Внутри все сжалось и скрутилось в тугой узел. Уильям с силой стиснул губы. Ухмыляющееся самодовольное лицо Салливана напрашивалось на встречу с его кулаком, но он лишь сильнее стиснул под пальцами измятые карты и уже открыл было рот, чтобы ответить ирландцу очередной колкостью, но осёкся, стоило услышать своё имя, выкрикиваемое хриплым от приказов голосом одного из офицеров:
– Белл, на выход! К тебе пришли.
Уильям обернулся и заметил, как офицер вальяжной походкой направился к ним, угрожающе похлопывая тяжёлой деревянной дубинкой по ладони. Задрожавший кулак разжался, и смятые карты рухнули на стол, отозвавшись в ушах Уилла тяжёлым колокольным набатом, который, казалось, можно было услышать за несколько десятков миль отсюда.
Это был первый раз, когда его навестили за долгих пять месяцев.
Уилл не был уверен, что чувствует, в последний раз перетасовывая поредевший ряд карт. Облегчение? Вряд ли. С самого приезда сюда он чувствовал внутри лишь пустоту и одиночество. Надеждам в душе молодого мужчины места не было, он никому не верил и не ждал, чтобы произошло чудо. Удивление? Возможно. Вместе с испарившимися надеждами пришёл здравый скептицизм: никто не будет поддерживать отношения с таким, как он.
Самообман приятен. Так было проще смириться.
Он с громким хлопком опустил карты на стол и взъерошил отросшие короткие волосы, искренне – насколько могла быть искренней наигранная улыбка – усмехнулся Салливану.
– Увы. – Стул со скрежетом отодвинулся, и Уилл поднялся. – Вынужден отложить наш увлекательный разговор на другой раз.
Офицер нетерпеливо отбивал ногой ритм и все так же потрясывал дубинкой, толкнув его в спину, стоило поравняться с криво пришитыми погонами. Уилл оступился, неуклюже перевалившись на другую ногу, и замер. Перед глазами заплясали черные мелкие точки, и он затряс головой, пытаясь их отогнать.
– Не тормози, Белл.
Еще один уже менее сильный толчок в спину. С каждым шагом тяжёлая металлическая дверь, за которой находилось помещение для свиданий, становилась все ближе.
Всю дорогу по низким погруженным в полумрак коридорам Уильям безуспешно гадал, кто же вспомнил о его существовании спустя столько месяцев, во время которых единственными его посетителями были крысы, тараканы и сменяющие друг друга конвоиры. Вытянутая из колоды карта напоминала о себе противным писком комара, а молчание, сопровождавшее проходку под конвоем, отравляло каждую клеточку держащегося из последних сил разума. Уильям гадал, но гадание это было скорее считалочкой, которая могла ответить, кто был его гостем – лишь два человека знали о его судьбе.
Старшая сестра Маргарет и Даниэль.
Даниэля он хотел видеть в последнюю очередь.
– Неважно выглядишь, дружище.
Куэрво улыбался, как делал это каждый раз при виде Уилла. Порой он даже не был уверен, была ли эта улыбка настоящей радостью от встречи, или же Даниэль просто привык к ней и использует по необходимости. Сейчас его улыбка казалась Уильяму фальшивой, вымученной и лживой на фоне сухих хмурых лиц, которые окружали его каждую минуту. Она была чем-то чуждым, незнакомым и пугающим, напоминающим о том, что осталось далеко позади, чего, казалось, никогда и не было. Несмотря на то, что и сам Уилл начал снова улыбаться.
Улыбка Уилла была защитой.
Улыбка Даниэля – жалостью.
Стул натужно скрипнул, когда Уилл опустился на него. Некогда ярко-жёлтая, а теперь проржавевшая решётка лишний раз напоминала о том, где они находятся, а свежий и бодрый вид друга вызывал странное ощущение горечи на кончике языка.
– Уж получше тебя.
Даниэль закатил глаза и хмыкнул, покачав головой.
– В каком ты выйдешь? – Куэрво прищурился, словно пытался что-то вспомнить, и задумчиво постучал пальцем по подбородку. – В сорок шестом? Думаю, сухой закон к тому моменту точно отменят. – Его губы растянулись в широкой ухмылке, и он явно был горд своей шуткой. – Попрошу Анхеля специально для тебя припасти бутылочку мексиканского. Четырнадцать лет выдержки. Ох, должно быть будет восхитительное на вкус вино.
– Удивительно, – фыркнул себе под нос Уилл. – Я успел соскучиться по твоему ужасному чувству юмора.
– Неужели оно ужасней, чем местные условия жизни?
– Нет, – пожал плечами Уильям – но я только что понял, насколько мне плохо, раз я радуюсь твоей пропитой физиономии.
– Не пропитой, – Даниэль с многозначительным видом поднял указательный палец и придал своему лицу самое умное выражение, на которое только был способен, – а стерилизованной. Безопасность превыше всего!
Эта встреча должна была принесли Уильяму долгожданное облегчение, но вместо этого он чувствовал себя еще более напряженно. Его плечи осунулись, он сгорбился и отвёл взгляд, чтобы не смотреть лишний раз на Даниэля. Его приход принёс с собой неловкость отдалившихся друг от друга людей и чувство вины, которое Уилл каждый день глушил очередными партией в карты и приконченной пачкой сигарет.
Он предпочёл бы пережить все это в одиночку.
Даниэль закряхтел, пытаясь устроиться на кривом стуле, и едва не упал, вовремя ухватившись за край стола. Его взгляд изучающе скользнул по Уиллу – тот чувствовал это, – и он что-то промычал себе под нос.
– Тебе, хм, идёт этот… грязно-синий цвет, – неловко хохотнул Даниэль. – Или это серый? В любом случае, ты выглядишь невероятно модным. Это ведь популярный в этом сезоне цвет.
Уильям замер. Что-то внутри натянулось и завыло, как струна, по которой неловкой рукой ударили смычком. Пальцы сцепились в замок, челюсть с силой сжалась, и все черты, кажется, заострились. Хотелось спрятаться, уйти как можно скорее и не видеть больше этого полного плохо скрытой жалости взгляда. Но вместо этого Уилл распрямился, чувствуя, как по позвоночнику проходит мелкая мертвенно-холодная дрожь, отдающаяся в кончиках пальцев.
– Если ты не прекратишь, я уйду.
Холод в голосе Уильяма вонзался ему под ребра мелкими ржавыми иголками. Дышать с каждой секундой становилось все тяжелее: на грудь словно положили несколько бетонных плит, – и он с трудом заставлял себя не отводить от Даниэля взгляд.
– Веселей, дружище, – воскликнув, развёл руками Куэрво. – У тебя столько времени впереди!
– И я предпочту потратить его не на твои глупые шутки.
Пальцы сильнее переплелись между собой, и Уильям невольно погладил разбитые костяшки, занывшие с новой силой. Настенные часы мерно стучали, отзываясь внутри него обратным отсчётом очередного дня, а медленное расхаживание охранника за спиной сводило с ума похлеще одиночной камеры, в которую Уилл порой хотел попасть больше, чем в душ или в столовую.
Он любил быть наедине со своими мыслями.
Даниэль поджал губы и, бросив взгляд на настенные часы, сверился с наручными.
– Я приходил к тебе неделю назад, но мне сказали, что визиты к тебе запрещены.
– Да. Я был… немного не в том состоянии, – уклончиво ответил Уилл, почувствовав на себе пристальный взгляд офицера.
– Что с рукой? – коротко кивнул Даниэль в сторону покрытых маленькими багровыми точками и синеватыми разливами пальцев.
– О стену ударился.
Он нервно передёрнул плечами, сильнее выпрямляя спину, так, что казалось еще чуть-чуть и его натянутый как струна позвоночник разорвётся с силой, достаточной, чтобы уничтожить половину этой комнаты. Пальцы тут же разомкнулись, и ладонь накрыла разодранную кожу, пряча ее от взгляда Даниэля. Они оба прекрасно знали правду, и говорить ее вслух было столь же бессмысленно, как и объяснять про опухшую переносицу Уилла, напоминавшую по цвету его нынешнюю повседневную одежду.
Даниэль медлил, и это не укрылось от Уильяма. Куэрво то и дело бегал взглядом по стенам, сжимал ладони в кулаки и тут же разжимал, нервно взъерошивал волосы и глупо улыбался. Ему было неуютно, это читалось в каждом жесте, в каждом одёргивании пиджака и смахивании невидимых пылинок с плеч. Даниэль молчал и поджимал губы, испытывая терпение Уилла.
– Грейс теперь встречается с Майком Джонсоном, – облизнув губы, наигранно безразлично бросил Даниэль, а затем добавил с неловким смешком, потерев заднюю сторону шеи ладонью: – Шустрая девка, однако.
Уилл хмыкнул, скептично выгнув бровь.
– А Майк никогда не упускал случая, чтобы залезть к кому-нибудь под юбку. Я даже не удивлён. Впрочем, ожидать, что она дождётся моего возвращения, было бы еще большей глупостью.
– Представляю, как она отшивала бы каждого мужчину и ездила бы к тебе на выходных. Даже настроение сразу поднимается.
Даниэль снова замолчал. Он заёрзал на стуле, и почему-то от этого внутри Уилла все сжалось. Сердце бешено забилось о ребра, а дышать стало неожиданно трудно, словно кто-то схватил его за лёгкие и сжал их сильной рукой. Во рту желчным привкусом отозвался скудный обед, а слабая тошнота, преследовавшая Уильяма с самой первой секунды встречи с другом, становилась все сильнее. Даниэль молчал, и Уилл чувствовал, как каждая мысль в его голове наливается густым свинцом, медленно расползается, как лава, и не позволяет Уильяму двигаться. Уильям хотел бы закричать, приказать Даниэлю уйти и больше не появляться, но он смог только сдавленно выдохнуть и посмотреть на друга.
– Я недавно видел Маргарет, – очень тихо начал Даниэль. – Она хотела приехать к тебе, но семья и родители…
– Что такое?
Уильям знал, что не хочет услышать ответ. Уильям знал, что ему лучше прямо сейчас встать и уйти в свой маленький мирок. И все же вместо этого он подался вперёд, с надеждой заглядывая в пустые глаза Даниэля, как будто это могло изменить то, почему его друг приехал к нему.
– Твой отец скончался две недели назад, – сорвавшимся на шёпот голосом ответил Даниэль. – Мне очень жаль, Уилл.
Струна, что непрерывно натягивалась все это время внутри Уильяма, оборвалась…
…Но вместо пронзительного крика, вместо обжигающих слез он почувствовал лишь пустоту и растерянность. Он должен был сокрушаться от разрушающей боли, должен был корить себя за случившееся, как было положено в обществе, но вместо этого мог лишь смотреть на то, как его ладони сжимаются и разжимаются, словно они не принадлежали ему, как под кожей пульсируют вздувшиеся вены, как мелкая дрожь пробивает кончики пальцев, – и не мог ничего с этим сделать, словно он был лишь молчаливым наблюдателем в этом театре абсурда и безысходности под названием «Жизнь». Уильям не чувствовал ничего, кроме тлеющего глубоко внутри чувства вины за свои отсутствующие эмоции, и раздражения на себя, за глупую растерянность и попытки укорять себя в неправильности.
Правильно было вгрызаться пальцами в своё сердце, сглатывать бегущие по лицу слезы и давиться оправданиями.
Но Уильям не был правильным.
– Я же просил… – сквозь плотно сжатые зубы негромко процедил Уилл.
– Мы не говорили ему, Уилл. Но он юрист. Сам знаешь. Мир очень тесен, и мимо него не могло пройти твоё дело. Да и к тому же… слухи среди юристов распространяются быстрее, чем среди медсестёр.
Сдавленный выдох вырвался из груди Уилла, и мужчина потёр глаза.
– Ну, – сглотнул Уильям, – мы не разговаривали с ним пять лет. С того момента, как он лишил меня наследства и на весь дом заявил, что я ему больше не сын. Наверно, это должно немного облегчить мою боль. Наверно.
Уильям поджал губы и опустил взгляд на сомкнутые перед лицом руки.
– Кто еще? – нотки раздражения в голосе Уилла не могли бы укрыться от Даниэля, как бы Белл их ни скрывал. – Мама?..
– Она не знает, – тут же замотал головой Даниэль. – Мы с Маргарет сказали ей, что тебе предложили хорошую должность в Англии.
– Ага. С трёхразовым питанием и здоровым сном. – Уильям надрывно усмехнулся.
– Зато твоя печень наконец сможет выдохнуть, – вскинув вверх указательный палец, заметил Даниэль. – В любом случае, твоя мать ничего не знает. Маргарет обещала держать ее в неведении как можно дольше. Отвлекает ее на внуков и братьев.
– Ты же понимаешь, что рано или поздно она захочет мне написать или позвонить? – бровь Уилла изогнулась, и он уставился на друга полным неприкрытого скептицизма взглядом.
– Марджи тоже возьмёт это на себя, – неловко крякнул Куэрво. – Будешь писать письма, а она запечатывать и отдавать твоей матери. Все будет хорошо.
– Сомневаюсь, что она поверит в то, что в Англии нет столов и приходится писать на коленке. Надо было сразу все ей рассказать, – пробормотал себе под нос Уилл. – Сейчас бы совесть не мучила.
Даниэль фыркнул с мученическим видом возведя глаза к потолку.
– Ну-ну. Представляю, насколько тебе стало бы легче, узнай твоя мама, что ее любимый старший сын, гордость семьи, просыпается со звонком, носит джинсу и ходит в колонне из-за подпольного аборта и смерти девушки.
– Если бы подпольного, Дэн, – полным опустошения голосом пробормотал Уилл и уронил голову на сцепленные перед собой в замок руки.
Уильям уже давно приказал себе не проявлять жалости – худшего, что может случиться с человеком. Он был виноват в случившемся – в этом не было ни малейшего сомнения. И он должен был нести ответственность за свои действия. Здесь не было места жалости, – по мнению Уильяма, – и не было места пустым страданиям о прошлом. Но все же иногда что-то внутри ломалось, врезавшиеся в подкорку образы вспыхивали с новой силой, и Уильям долгие часы пялился в стену напротив, прокручивая в своей голове случившееся.
– Время!
Низкий голос офицера выдернул обоих мужчин из напряженных мыслей, и Даниэль встрепенулся, будто бы вспомнив что-то важное, и неловко кашлянул в кулак, привлекая к себе внимание Уильяма.
– Анхель просил передать, что он… – Даниэль замялся, отведя взгляд, – он не держит на тебя зла или обиды за случившееся. Он все понимает. Это было неудачное стечение обстоятельств. Он просто хочет, чтобы ты знал, что между вами все, как и прежде.
Внутри что-то треснуло, затрещало разорванными электрическими проводами, вскрылось трещинами в рёбрах, бессонными от боли ночами и металлическим привкусом на губах. Охватившая Уильяма пустота отступила, уступая место маленьким искрам, прыгнувшим прямо в разгорающийся костёр раздражения. Слова, крутившиеся на языке у Уилла, исчезли, оставив после себя лишь искреннее недоумение наивности, нет, наглости Анхеля.
– Твоему брату легко говорить. Он явно просыпается ближе к полудню на мягкой перине.
– Уилл…
– Еще что-то? Или я могу идти?
Тон Уильяма резкий, а на дне синих глаз тяжёлые толстые льдины разбиваются об отвесные скалы немного зачерствевшей души мужчины. Он с силой сжал челюсти, заскрежетав зубами, и, не моргая, посмотрел на Даниэля. Тот молчал, уголки его губ дёргались в неловкой улыбке, а сдвинутые в извиняющемся жесте брови намекали на то, что Куэрво сказал лишнего.
Стул скрипнул, и Уилл, пользуясь молчанием друга, поднялся с места. Офицер встрепенулся и приветливо махнул деревянной дубинкой, – у Уилла уже сложилось своё понятие приветливости, и любой взмах этим орудием пытки был дружелюбным, если не касался почек, печени или позвоночника.
– Руки за спину. Лицом к стене.
Даниэль зашуршал за спиной стулом и полами своего плаща. Прощаться на такой ноте было бы слишком грубо, поэтому Уильям коротко кивнул другу и одарил его сдержанной усмешкой, прежде чем сделать первый шаг обратно в свой маленький мирок за неподъёмной металлической дверью, отделявшей его от мира «живых».
– Так я могу еще к тебе прийти, Уилл?!
Слова Даниэля донеслись до Уильяма сквозь стон закрывающейся двери, но это было и к лучшему – Уилл не был готов к новой встрече с Куэрво, а молчаливый полный отрицания ответ захлопнувшейся двери спас его от ненужной драмы. Ее и так сейчас было в жизни Уильяма предостаточно.
***
– Белл, на выход!
Яркий свет фонарика ударил прямо в глаза, не давая Уильяму рассмотреть нависшего над ним офицера. Едва настигший сон тут же смело потоком холодного воздуха, а сильные руки подняли Уилла и поставили на ноги. Офицер пару мгновений вглядывался в его лицо, а затем коротко кивнул, приказывая идти за ним.
Не задавать лишних вопросов. Это главное, чему Уильям научился за прошедшие месяцы.
Их шаги эхом отзывались в пустом помещении и звенели переплетениями решетчатых ступеней. Свет кривыми сетчатыми силуэтами падал на пол, освещая путь. Они шли тихо, и Уилл все время пялился себе под ноги, прокручивая в голове все возможные причины, по которым его разбудили посреди ночи. Последние несколько дней он вёл себя хорошо и не привлекал лишнего внимания, занимаясь отведённой ему работой или же следя за компанией ирландца: слова последнего впечатались в память и мешали спать по ночам.
– Чего пялишься, Салливан?
Охранник резко остановился, и Уильям едва не врезался ему в спину. Встреча с Томом сейчас – последнее, чего ему хотелось бы, и без того растерянному неожиданным визитом конвоя.
– Да так, – оскалился ирландец, с неподдельным интересом припадая к решётке и рассматривая Уилла. – Стало интересно, куда это вы его посреди ночи.
– У начальства есть разговор, – мерзко хохотнул офицер, приблизившись к решётке камеры. – А тебе то что? – кончик дубинки ловко проскользнул между прутьев и уперся ирландцу в грудь, отталкивая того немного назад. – Хочешь на его место?
Уилл замер: в полутьме ночных проходов было сложно сказать, что сейчас мелькнуло на лице у Салливана, но он заметил, как губы мужчины дёрнулись в истеричной ухмылке, а пальцы сжали металлические прутья.
– Да у нас к Беллу было одно дельце, начальник. Хотелось бы его поскорее уладить.
Офицер обернулся к Уиллу, удивлённо вскинув бровь, и хмыкнул. Если что-то и могло заставить Уильяма нервничать больше ставших привычными пробуждений по ночам, так это молчаливый взгляд охраны, которым они всегда оценивающе смотрели на тебя, выискивая малейшую возможность для очередного наказания. Воздух застрял в горле Уилла, и он уже был готов зайтись кашлем и перебудить всех остальных, но офицер снова хмыкнул и отвернулся.
– Не волнуйся. – Он постучал кончиком дубинки по груди Салливана, а затем скользнул ей выше, приподнимая его лицо за подбородок и заглядывая в глаза. – До тебя очередь тоже дойдёт. Еще свидитесь. А теперь тащи своё тщедушное тельце обратно на койку. – Офицер уже хотел уйти, но, заметив, что Том все так же сжимает пальцами решётку, уже громче рявкнул: – Не зли меня.
Салливан тут же вскинул руки и отступил на пару шагов. Его взгляд мазнул по Уиллу, и на дне темных глаз отчётливо читалась неприкрытая угроза. Уильям тут же отвернулся и, повинуясь тычку в спину, продолжил свой путь в неизвестность.
Последняя ступень скрипнула, и вместе с ней пришла темнота пустого низенького коридора, в котором Уильям оказался в первый раз. Сводчатые проходы сплетались над головой мелкой сеткой трещин, а штукатурка слезала слоями со стен, обнажая серые внутренности здания. Время тянулось слишком медленно, а коридоры сменяли друг друга низкими деревянными дверьми, пока наконец они не остановились перед тяжёлой металлической дверью, при виде которой сердце Уильяма на секунду остановилось, не в силах принять поразившую мужчину догадку.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
1) Обычная форма уважительного обращения к мужчине; 2) «титул» крёстного отца в итальянской и американской мафии.
2
Jose Cuervo является самым продаваемым брендом текилы. Производится с 1795 года.
3
Giovane D’Onore – Юноши чести – Друзья и сторонники мафии, как правило, не итальянских кровей. В это обширную группу входят коррумпированные чиновники, полиция, юристы, банкиры мафии, и все те люди, которые помогают семье функционировать.
4
Consigliere – «Советник» – консультант Дона. Реальной власти, в принципе, не имеет, однако Дон, как правило, прислушивается к советам своего консильери, и теоретически этот человек может протолкнуть почти любое решение.
5
Вольный перевод фрагмента песни I'm through with love – Bing Crosby.
6
Суннат (араб. хитан) – обряд обрезания, представляющий собой усечение крайней плоти, широко распространённый среди последователей ислама.
7
Обувной флюороскоп – рентгеновский аппарат, установленный в обувных магазинах с 1920-х до 1970-х годов.
8
Пистолет-пулемёт Томпсона – американский пистолет-пулемёт, изобретённый в 1918 году Джоном Тальяферро Томпсоном. Свою славу это оружие приобрело во время Сухого закона в США, став самым распространённым и любимым оружием не только среди офицеров полиции, но и членов различных американских преступных группировок. Он стал известен благодаря ряду прозвищ – «Томми-ган», «Уничтожитель», «Чикагская пишущая машинка», «Чикагское пианино», «Чикаго-стайл», «Чикагская шарманка», «Окопная метла», «Окопный чистильщик», «Крошитель» и просто «Томпсон».
9
Gitanes (с французского «цыганка») – культовая марка французских сигарет, основанная в 1910 году. Марка Gitanes была создана в 1910 и также имеет испанский намёк: на пачке изображена танцовщица фламенко с веером и тамбурином. Изначально позиционировались на рынке как brun – сигареты из чёрного табака, «кусачий» аромат которых достигался с помощью специальной технологии высушивания табака и его заделки в так называемую «рисовую бумагу». Так получался сильный и крепкий привкус, который отличался от большинства аналогичных марок.
10
Улисс (Ulysses, Ulyxes) – латинизированная форма греческого имени мифического царя Итаки Одиссея.
11
Cuervo (исп.) – ворон. Raven (англ.) – ворон.
12
Хамон (исп. jamón «окорок») – испанский национальный деликатес, сыровяленый свиной окорок.
13
Гиппокра́т (др.-греч. Ἱπποκράτης, лат. Hippocrates) – древнегреческий целитель, врач и философ. Вошёл в историю как «отец медицины».
14
жарг. То же, что кокаин.
15
Федеральный агент или должностное лицо, в частности агент ФБР.
16
Дюзенберг, англ. Duesenberg (также Дюзи, англ. Duesy) – американский производитель автомобилей класса люкс, существовавший с 1913 по 1937 год в городе Оберн, штат Индиана. Был известен, как изготовитель очень дорогих, высококачественных, а также гоночных автомобилей.