Моя тюрчанка

– Да… разумеется… – без малейшей уверенности отозвалась любимая.

Я, вместе со стулом, придвинулся к милой и – со всей нежностью, на какую был способен – обнял свою девочку. Ширин спрятала свое хорошенькое личико у меня на груди и расплакалась.

– Не надо. Не надо, олененок мой, – твердил я, проводя рукой по темным косам милой. Я хотел утешить любимую, но сам был в напряжении. В голове вертелся рой неприятных вопросов.

Что это получается?.. Даже специализированное агентство не подобрало с первой попытки работу для девушки-«инородки»?.. Будем цепляться за надежду, что вечерний звонок Бахрома все решит в нашу пользу. Но если Бахрому потребуется на поиски места для Ширин больше времени?.. Неделя?.. Месяц?.. Как бы делу не затянуться до истечения срока визы моей милой!.. Страшно и подумать, что тогда будет.

По краю моего сознания скользнула мысль знакомая мысль: а вдруг Бахром аферист?.. Взял с нас червонцы – а искать для моей девочки работу даже не собирается?.. Про кошачью гостиницу блестящий господин Мансуров мог и наврать. Каждый раз он будет говорить по телефону: «Подобрал для вас отличную вакансию. Завтра – езжайте на собеседование», – но в последний момент все отменять. А когда Бахрому наскучит над нами измываться – достопочтенный директор агентства кинет наши телефонные номера в черный список.

Я дернул плечом, как бы сгоняя муху. Не было моральных сил сфокусироваться на неприятной догадке, что Бахром – наглый мошенник. Нет!.. Нет!.. «Мансуров и партнеры» – надежное агентство. Мы заплатили деньги не зря. Пусть не сегодня – так завтра у моей любимой будет работа.

Ширин перестала плакать и выпрямила спину. Поднесла было к губам чашку кофе, но тут же поставила обратно на стол. Милая дрожала, как в ознобе. Я подумал с тоской: мы изведемся, пока ждем звонка Бахрома. Но и после того, как господин Мансуров позвонит и сообщит: «Ширин, вас ждут на работу там-то и там-то» – мы и не полностью успокоимся. Потому что убедились: слово Бахрома – не твердое.

Мы сидели в тягостном молчании. Я хотел скулить, как раненный пес, от одного только взгляда на все еще мокрое от слез личико моей красавицы. Наконец я сказал без энтузиазма:

– Пойдем погулять?.. Раз уж… раз уж мы почти одеты.

– Пойдем, – не сразу кивнула Ширин.

Я надеялся: студеный воздух улицы приведет нас в чувства. Два километра до лесопарка мы отмахали, не обменявшись и словом. Любимая крепко держалась за мой локоть и глядела себе под ноги.

В лесопарке, взявшись за руки, мы медленно «поплыли» по центральной аллее. По обе стороны аллеи – над снежными буграми торчали черные деревья. Я тяжко вздохнул: деревья – голые и кривые – напоминали каких-то больных чудищ, которые тянут, точно в мольбе, свои усыпанные снегом щупальца-ветви в мутно-серое небо.

Чем был хорош сейчас лесопарк – так это безлюдьем. Ни спортсменов на пробежке, ни собачников с бульдогами и таксами. Когда душевная боль скручивает тебя в бараний рог – никого не хочется видеть, тем паче посторонних. От людей удобно прятаться в квартире, но в четырех стенах тоска бы нас задушила.

Стоял холод – изо ртов у нас вылетал пар. Но мы задались целью обойти весь лесопарк – лишь бы не возвращаться так скоро домой. Не беда, что окоченеют пальцы. С центральной аллеи мы свернули на боковую. Оттуда – на заснеженную, еле заметную тропинку. Деревья в этой части лесопарка стояли плотнее. Узловатые ветви переплетались над нашими головами – мы шли, как по тоннелю.

Нам бы идти и идти. Когда тропинка оборвется – ломануться через кусты. Затеряться среди деревьев. Как жаль, что мы всего лишь в городском лесопарке, а не в глухой первобытной тайге; что черная чаща не поглотит нас со всеми нашими горестями.

– Ты помнишь, что обещал мне?.. – спросила вдруг моя милая. – Если я умру раньше тебя – развей мой прах здесь, в лесопарке. Мне и могильный камень не нужен. Надгробие с датами рождения и смерти, полумесяцы, кресты – все это пафосно и глупо. Я хочу, чтобы и след мой исчез. Как будто меня и не было. Понимаешь?..

Помолчав, моя девочка добавила:

– Впрочем, тебе, возможно, не придется заботиться о моем прахе. Если в феврале мы заснем навсегда – нашими похоронами займутся муниципальные власти.

Ширин так спокойно говорит о смерти!.. Это резануло мне по сердцу. Не зная, что ответить – я сильнее сжал тонкие пальчики любимой. О, я не верил, не верил, что мы скоро умрем – хотя и думал только что о том, чтобы навсегда затеряться в чаще. Нет!.. Ведь я и милая так молоды и красивы. Точно едва раскрывшиеся цветы. Цветы так рано не облетают!..

Пусть мы и решили: если моя девочка не найдет работу по окончания срока действия визы – мы скажем миру «прости». Я внушал себе, как мантру: мы не дойдем до края. Не Бахром – так какой-нибудь добрый волшебник трудоустроит мою милую. Да что там!.. Я готов был вообразить: чертиком из табакерки выскочит прогрессивный дяденька-мультимиллионер и из одного только гуманизма распутает клубок наших проблем.

Нервно сглотнув, я сказал:

– Не думай о плохом. Бахром подыщет тебе работу. В Расее зарабатывают себе на хлеб десятки тысяч мигрантов. Ты ничем не хуже.

Ширин ничего не ответила – только опустила глаза.

Мороз здорово щипал нам лица. Каким-то непонятным образом снег набился мне в левый ботинок, промочив носок и ногу. Но мы упорно шарили по лесопарку – точно клад искали; забирались в самые потаенные уголки. Нас не тянуло в уют жарко натопленной квартиры – будто там нас ждало дурное известие. Хотя такое известие мы уже получили – утром от Бахрома.

Тропинка вывела нас к пруду – несмотря на зиму не скованному льдом. Как и летом, в водоеме плавали, резвились, гоготали утки. Яркие зеленоголовые селезни и светло-коричневые самки. Пернатые то ныряли, то взмывали в воздух; из-под хлопающих крыльев летели тучи брызг. Я глядел на утиные забавы, как околдованный. Меня отчего-то волновал вопрос: чем кормятся утки сейчас – скудной зимой?.. Неужели обходятся хлебными крошками, которые кидают водоплавающей братии посетители лесопарка?.. Какое бремя забот мы тогда бы сбросили!.. Уткам не надо продлевать визу и искать работу. Никто не объявит селезня дееспособным. Весь мир для утки заключен в родной стае и грязноватом пруду, в котором можно вдоволь плескаться. Или если пожелаешь – слетай на юг, не оформляя загранпаспорт.

Стань я селезнем, я бы был очень боевой и ревнивый. Поднимая крылья и вытягивая шею, отгонял бы посторонних самцов прочь от Ширин, которая была бы изящной красивой самочкой.

– Они милые, правда?.. – имея в виду уток, спросила моя девочка. Она теснее ко мне прижалась.

Я подумал: наверное, ей пришли в голову фантазии насчет уток, подобные моим. Мы чувствуем и размышляем в унисон – поскольку любим друг друга.

Уже сгущалась серая мгла, размывающая очертания деревьев. Мороз крепчал, наши лица совсем задубели. Колючий холод лез под одежду. У меня капало из носу. Господи, не хватало только заболеть. Невозможно было вечно прятаться в лесопарке от себя и своих невзгод. Не пора ли потихоньку притопать домой, поужинать и лечь спать?.. Когда мы вышли на центральную аллею, на столбах уже горели оранжевые огни фонарей.

Мы переглянулись. И сразу, как по команде, обреченно склонили головы. Сейчас-то мы точно думали об одном. О том, что Бахром так и не позвонил.

Ограда лесопарка осталась позади. Мы шли по стиснутой многоквартирными домами улице. Первые этажи были выделены под магазинчики; вывески с электронной подсветкой так и сверкали в еще не полной, подкрадывающейся, как кошка, темноте. Несмотря на поздний час, попадались прохожие. Если мы обгоняли бабку, волочащую сумку-тележку или подростка с плеером – я весь съеживался, вжимал голову в плечи. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из проходящих заметил, как нам тоскливо. Мне казалось: люди едко ухмыляются нам вслед. И думают лишь об одном: как бы плюнуть нам в спины. Видимо, давала о себе знать психическая болезнь, о которой я за последние дни почти забыл.

Ширин было так же неуютно, как и мне. Она намертво переплела свои пальцы с моими. Будто боялась: налетит ураган и оторвет меня от нее. Свободной рукой моя девочка держала телефон. Время от времени – уставляла глаза в экран. Я понимал: милая боится пропустить звонок от Бахрома. Но мобильник молчал, как заговоренный.

Когда мы переступили порог квартиры, нас оглушила тишина – после шума улицы казавшаяся особенно давящей. Снова были только я, Ширин и наши проблемы. Сняв куртки и обувь, мы вымыли руки и прошли на кухню. На столе стояли две недопитые чашки кофе. В тарелке друг на друге лежали вафли, одна из которых была надкусана. Мы изваяниями застыли посреди кухни – не зная, что делать дальше. Мне больно было смотреть на бледное, осунувшееся личико любимой.

– Бахром еще позвонит – робко сказал я. И столь же несмело предложил: – Давай сами его наберем.

Милая чуть приподняла свои красиво изогнутые брови и тихим голоском откликнулась:

– Хорошо.

Потыкав пальчиком в сенсорный экран, поднесла телефон к уху. Я уловил длинные гудки. Вызов пошел. Теперь надо подождать пока Бахром возьмет трубку. Сердце у меня заколотилось сильнее. Хотелось расстегнуть рубашку, чтобы легче дышалось. Больше всего я боялся, что господин Мансуров скажет: «Ох, ребятки, а я про вас впопыхах забыл. Позвоните завтра, или лучше послезавтра».

На планшете Бахрома – имена и телефонные номера, наверное, сотен мигрантов, обратившихся в агентство за помощью в поиске работы. Важный, как богдыхан, директор агентства, должно быть, считает, что не может позволить себе с каждым клиентом быть внимательным и пунктуальным. Но для нас-то лишний день ожидания будет равен веку в аду. Не иссякнут ли наши моральные силы?.. Два моллюска на обнажившемся морском дне погибнут раньше, чем нахлынет волна прилива.

Длинные гудки оборвались. Машинный голос, делая резкие паузы между словами, отчеканил: «Время ожидания ответа истекло. Попробуйте позвонить позднее».

– Бахром не поднял трубку, – устало сказала Ширин. Моя девочка старалась держаться, но губы у нее предательски дрожали.

Сердце мое мучительно сжалось. Что если Бахром – все-таки вор?.. Забрал наши денежки – и был таков?.. Конечно, можно наведаться в офис агентства – попытаться разобраться, в чем дело и куда уплыли наши червонцы. Но не зря у «Мансурова и партнеров» железная дверь с домофоном и напоминающий гориллу охранник. Сколько бы мы не ломились, нам не откроют. А может Бахром вообще перебрался на другой конец города, прихватив крокодила и черепаху. Для сосущего элитную сигару господина директора – мы только очередные ослы, чей кошелек удалось опустошить.

Но я не собирался делиться своими подозрениями с моей милой. У нее и без того не радужное настроение. Обняв любимую за талию, я сказал:

– Ты только не переживай. Ладно?.. Бахром – человек занятой человек. Как-никак директор. Он, может быть, на совещании или на важных переговорах. Он непременно перезвонит, когда освободится. В крайнем случае, сами наберем Бахрома завтра с утра…

Завтра с утра!.. Представляю, какие у нас тогда будут налитые свинцом головы и воспаленные красные глаза!.. Потому что ночь мы проведем, как совы, почти без сна – сверля себе мозг вопросом, почему блистательный господин Мансуров не позвонил. Я не знаю для чего, с упорством толкающего камень Сизифа, я пытался внушить Ширин, что все хорошо – когда все было довольно-таки плохо. Возможно, я гипнотизировал не столько мою девочку, сколько самого себя.

Милая аккуратно освободилась из моих объятий. Взгляд ее по-прежнему был потухший. Она открыла холодильник, достала из овощного отсека пару крупных картофелин. И сказала бесцветным голосом:

– Я приготовлю нам ужин.

Пока моя любимая, стоя над раковиной, мыла и чистила картофель – я сидел, теребил край скатерти и молчал. Ну а что я должен был сказать?.. По поводу не сдержавшего обещание Бахрома – я уже выдавил из себя все, что мог. А разговоры на другие темы казались неуместными. Наконец – когда Ширин высыпала на залитую маслом сковородку нарезанную соломкой картошку – я с нежностью спросил:

– Налить тебе чаю?..

Я хотел оказать моей девочке хотя бы крохотную услугу. Милая по-прежнему не поднимала на меня глаз. Плечи ее подрагивали. А у меня, при взгляде на охваченную печалью любимую, болело сердце, в которое будто воткнули ржавый гвоздь. Я чувствовал вину перед Ширин.

О, я запросто мог бы себя оправдать!.. Не из-за меня Бахром подвел нас. Я не бог, чтобы управлять поступками других людей. Да и к тому же: не исключено, что господин Мансуров в самом деле застрял на незапланированном совещании. Он позвонит завтра утром и скажет, что нашел моей девочке работу. Тогда-то от наших терзаний не останется и пыли. Мы с милой варимся в одном котле – и оба не в ответе за сложившуюся прискорбную ситуацию. Но совесть, вырастая передо мной черной тенью, выносила не подлежащий обжалованию приговор: «Виновен!.. Виновен!.. Виновен!..».

Это не ты – а Ширин мыкается на чужбине. Ты-то, слава богам, у себя на родине. И квартира, в которой ты не имеешь права прописать свою даму, все-таки почти твоя. Не у тебя истекает срок действия визы. Не тебе приходится опасаться повышенного внимания миграционной полиции.

Мужчина ты или нет?.. Тебе бы быть опорой для своей девушки. Чтобы любимая чувствовала себя за твоей спиной, как за скалой. А на деле – что?.. Ты голозадый псих, который, как улитка в раковину, спрятался от всего мира в оставшуюся от родителей квартире. Твоя милая готовится умереть. Даже выбрала дату для вашего совместного суицида. Вот и подумай: насколько твоя возлюбленная верит в твои силы?..

И в том, что вы попались на удочку жулика Мансурова – тоже твоя вина. Какой частью тела ты думал, когда выкладывал деньги за еще не предоставленную услугу?.. Явно не головой!.. Бахром теперь может тянуть резину хоть до судного дня. А что?.. Червонцы уже перекочевали господину директору в бездонный карман!.. Благодари богов, если Бахром вообще соизволит выйти с вами на связь.

Привел бы ты Ширин в нормальное кадровое агентство, которое не берет деньги наперед!.. Тогда бы твоя милая сейчас работала, а спокойно поразмыслил бы над тем, как добиться восстановления своей юридической дееспособности. Тебе, скажем, совсем не мешало бы снова податься в курьеры…

Голос совести жег мне мозг. Я прижал пальцы к вискам. Уж не обострилась ли моя психическая болезнь, раз я слышу свои мысли?.. Приложить бы ко лбу и затылку по холодному компрессу. Без этого, казалось, мое серое вещество закипит. Но я старался сидеть с каменным лицом: не хватало еще, чтобы милая заметила мое состояние. У нее и так душа вывернута наизнанку.

Мы поели золотистой жареной картошки с посыпанной мелко порубленным зеленым укропом. Напились лимонного чаю, который я нам заботливо налил. Моя девочка отнесла пустые тарелки в раковину. Я посмотрел время на своем телефоне: спать было, вроде бы, рано. Но и зависать в гнетущей тишине – тоже не годилось. Бетонные стены нас, казалось, раздавят, если мы не будем двигаться, говорить, вообще что-то делать.

– Посмотрим кино?.. – почесав в затылке, робко предложил я.

– Давай, – убрав вымытую посуду на полку, пожала плечами моя милая.

Я надеялся: за просмотром легкого фильма – мы малость развеемся. День закончится не на столь уж невеселой ноте. Проспим ночь в обнимку, а утром, со свежими головами, решим, как дальше жить. Скорее всего, поищем новое кадровое агентство, которое, в отличие от «Мансурова и партнеров», не разбрасывается клиентами. Впрочем, я еще не потерял надежду на звонок Бахрома. Как на секунду усомнившийся верующий убеждает себя в существовании бога, так и я пытался себя уверить, что наш дядечка с сигарой не обманщик, а просто до жути непунктуальный человек.

Мы с Ширин устроились с ноутбуком в спальне на кровати. Выбирать фильм любимая предоставила мне, так что я включил одну нашумевшую романтическую комедию. Я думал: демонстрация нежности между мужчиной и женщиной и бодрый юмор – это тот коктейль, который нам сейчас нужен.

Одним глазом я уперся в экран, другой – скосил на мою девочку. Я пытался угадать: нравится ли милой кино?.. С чуть нахмуренными бровями, моя красавица смотрела так внимательно, точно пыталась разглядеть в микроскоп жука. Она казалась озадаченной. Скоро я убедился, что здорово промахнулся с выбором фильма. Поставь я нам какой-нибудь дрянной фантастический боевик про самураев, которые мечами превращают в металлолом гигантских человекоподобных роботов – и то облажался бы меньше.

Нам показывали красивый – будто нарисованный фломастерами – городок на побережье теплого моря. Аллеи с раскидистыми пальмами. Фонтаны, в которых журчит чистая прозрачная водица. По улицам разъезжают роскошные лимузины. А в комфортно обставленных офисах – попивают кофе или свежевыжатый апельсиновый сок элегантные мужчины в полосатых галстуках и дамы в туфлях на шпильках. В фильме не было ничего, хоть на каплю напоминающего нашу серую действительность. Ни снега в желтых пятнах собачьей мочи. Ни голых черных деревьев, похожих на остовы виселиц. Офисным барышням не грозила депортация, а мужчин в галстуках не пичкал химией никакой доктор Менгеле.

Фильм дразнил нас, как ребенка, которому показали, но не дали в руки яркую цветную картинку. Смотрите, мол, и завидуйте, холопы. Сидите в своем черно-белом аду. И знайте: где-то – почти на другой планете – всеми красками радуги переливается сытая и беззаботная жизнь «избранной расы». Я чувствовал себя так, будто в рот мне напихали опилок. Скошенным глазом я наблюдал, как меняется выражение лица Ширин – от удивления к отвращению.

Сюжет фильма вертелся вокруг пары тридцатилетних. Муж – топ-менеджер в банке и любитель в свободное время погонять на мотоцикле да побренчать на электронной гитаре. Жена – тонкая натура, художница, пишущая картины на заказ, с головой погруженная в свое искусство. Супруги целуются на золотом пляже. Резвятся в пенных зеленоватых морских волнах. Ездят на авто с открытым верхом. Закусывают вареным омаром в шикарном ресторане. И даже планируют усыновить китайского или индийского ребенка.

Но между счастливчиками есть и свои терки. Муж, сходив в туалет «по большому», забывает поднять ободок унитаза. А жену это бесит. Для нее принципиально важно, чтобы, когда она заходит в уборную, ободок был поднят. Ободок унитаза – яблоко раздора для любящих друг друга супругов, причина бурного выяснения отношений и походов к семейному психоаналитику. Мужчина клянется быть внимательнее. Некоторое время у него это получается. Но однажды он опять забывает про ободок. Тогда женщина превращается в настоящую гарпию. И даже выливает кофе прямо на голову муженьку. А потом выдворяет свою сильную половинку вон из супружеской спальни – ночевать на диване.

Меня начинало тошнить от фильма. Нам показывали красочные будни двух никчемных людишек, которые зажрались, как кабаны в дубовой роще, и разве только не хрюкают от сытости. У топ-менеджера и художницы все есть: спят на мягком, едят до треска в пузе, сорят деньгами направо и налево. Единственное, чего у «бедолаг» нет – это проблем. Но, по скудости ума, два лощеных представителя верхнего слоя среднего класса – сами изобретают для себя проблемы.

Ободок унитаза?.. Серьезно?.. Вас бы, голубчики, ненадолго засунуть в наши шкуры. Тогда бы вы распробовали, что это такое: каждый свой день проживать как последний – потому что не знаешь, какие неприятные сюрпризы преподнесет тебе непредсказуемое «завтра». Э, да что там!.. Вы мимозы, выращенные в теплице. И двинулись бы рассудком уже оттого, что на обед вам пришлось бы выбирать либо макароны, либо картошку. Вот и узнали бы немного – что значит вдвоем жить на одну инвалидскую пенсию!..

Меня разбирал смех. Но не добрый, а колючий едкий смех, переходящий то ли в рык, то ли в хрип. Мне хотелось кулаком долбануть по экрану, на котором кипели позорные страсти вокруг унитаза. Зачем вообще снимают такие фильмы?.. Не для того ли, чтобы бедняки – вроде нас с Ширин – поглядев на чужую безоблачную жизнь, острее почувствовали бы себя запряженными в ярмо скотами?..

Моя милая тронула меня за плечо:

– Плохой фильм – да?..

– Да, – охотно согласился я.

– Давай не будем досматривать?.. Ляжем-ка спать, – сказала Ширин.

Я облегченно выдохнул, точно снял с плеч ношу. Умница моя девочка!.. Лечь в постель, погасив свет – это самое лучшее, что мы можем сделать. Конечно, мы не сразу уснем. Но в темноте хотя бы не будем видеть грусть на лицах друг у друга. Молчание будет не таким тягостным, как при зажженном электричестве. А там сон не укутает нас в свою кисею.

Мы убрали ноутбук. Расстелили постель. Осталось только раздеться, вырубить свет и нырнуть под одеяло. У моей милой, которая расстегивала пуговицы рубашки, пальцы вдруг затряслись. Любимая всхлипнула и посмотрела на меня полными слез глазами – так, что внутри у меня что-то оборвалось. Моя нежная роза как бы спрашивала взглядом: «Как?.. У нас и сегодня ничего не получилось?.. Бахром в самом деле не позвонил?.. У меня по-прежнему нет работы?.. Визу мне не продлят?».

Я опустил голову. Что я мог сделать?.. Что сказать?.. Прижать Ширин к себе – и шептать ей на ушко сладенькую ложь, что скоро все образуется?.. Не сегодня – так завтра дела пойдут на лад?.. Но прежде, чем я шагнул к милой – телефон моей девочки заиграл мелодию звонка.

– Это Бахром… – дрогнувшим голосом сказала Ширин, берясь за мобильник.

Я так и застыл столбом. Директор агентства про нас все-таки не забыл!.. Моя милая приняла вызов, включив поставив громкую связь.

– Алло, алло!.. – раздался уверенный баритон господина Мансурова. – Доброго вам вечера, Ширин!.. Простите, что так поздно звоню. Сами понимаете: клиенты, бумаги, дела… Есть для вас работа. Записывайте адрес: улица Лиственная, владение сорок девять. Офис там офис, кстати, очень комфортабельный. На ресепшен требуется миловидная девушка. Обязанности стандартные: отвечать на звонки, принимать корреспонденцию у курьеров, иногда подать кофе гендиректору. Завтра в двадцать один ноль-ноль подъезжайте на Лиственную. Побеседуете с начальницей отдела кадров. Если все пройдет нормально, послезавтра приступите к работе. Ваша кандидатура предварительно одобрена. Визу вам продлят моментально: работодатель серьезный – тянуть с подачей прошения в миграционную полицию не будет. Ну, пока что все. Возникнут вопросы – звоните, не стесняйтесь.

Несколько минут после звонка Бахрома мы оставались точно оглушенными. Мы были, как матрос с потонувшего судна. О барахтался в ревущем море, но девятый вал не поглотил беднягу, а выбросил на песчаную отмель. Неужели у нас и правда все хорошо?.. Целый день мы исходили тоской – но Бахром нас таки не подвел, позвонил. Получается – господин Мансуров не жулик и не аферист. А по правде трудоустраивает мигрантов.

Я расправил плечи и встряхнулся. Любимая задрожала, упала ко мне на грудь – и расплакалась. Я гладил растрепавшиеся косы моей девочки. И не жалел самых нежных слов, какие только мог наскрести в чаше своего сердца… Ширин – плакала и плакала. Я надеялся: это слезы облегчения.

11.Апельсиновая луна

Звонок Бахрома подбросил нас, как пружина. Кровь точно быстрее побежала по нашим венам. Совсем расхотелось спать. Благо, что завтрашнее собеседование намечено на вечер – не проспим. Бабочками мы порхали по квартире.

Нас не смущало, что кандидатура Ширин одобрена только предварительно. Главное, наниматель не требует расейский паспорт и славянскую наружность. Да кадровичке достаточно будет краем глаза взглянуть на Ширин, чтобы понять: моя девочка подходит на должность секретарши по всем статьям. А что?.. Моя милая не курит, не пьет. И вообще – сообразительная и расторопная. Что еще нужно, чтобы принимать конверты от курьеров и отвечать на телефонные звонки?..

Мы выпили по две чашки зеленого чаю с тонкими нотками манго и доели вафли. Потом сели досматривать комедию про ободок унитаза. Но теперь мы не просто пялились в экран, а сопровождали фильм язвительными комментариями, от которых нам становилось действительно весело. Режиссер думал, наверное, что снял нечто романтическое, светлое и вызывающее улыбку. А мы устроили себе шоу ядовитого сарказма и черного юмора.

Мы едко насмехались над тюфяком-мужем и истеричкой-женой, которые вопрос об ободке унитаза раздули до размеров черной дыры. Ну конечно!.. Топ-менеджер и художница привыкли расплачиваться золотой картой в магазине элитной одежды и заказывать в три часа ночи китайскую еду. А на свой блистающий камфарной белизной унитаз, ободок которого вновь остался не поднятым, смотрят баранами и не знают, кому заплатить, чтобы решить проблему.

Но в итоге всепобеждающая «любофффь» берет верх. Супруги выписали из Японии технологичный электронный унитаз с гарантией качества. Когда сделаешь в уборной свои большие или малые дела – искусственный интеллект автоматически спускает воду и, по заданной программе, поднимает ободок. Ура!.. Топ-менеджер преподносит художнице тысячу и одну розу. Вселенская гармония восстановлена. Ура!.. Ура!.. Ура!..