Моя тюрчанка

Я готов был разворотить горы и сорвать с небес луну – лишь бы убедить ученую комиссию аннулировать свой прежний вердикт. Да что там гора и луна!.. Ради того, чтобы меня допустили в строй «нормальных людей», я согласен был почаще выходить на улицу и не шарахаться от случайных прохожих. Больше того: устроиться на работу.

И вот когда дипломированные врачи признают меня дееспособным – я по-настоящему позабочусь о Ширин. Сначала сделаю мою звездочку совладелицей квартиры. А шагом номер два – мы фиктивно поженимся, чтобы Ширин получила по браку расейское гражданство. О, я бы хотел, чтобы наш брак был подлинный, а не фиктивный. Я бы тогда юлою кружился от счастья. Но я боялся вспугнуть Ширин, как робкую лань. Я же не знал, что чувствует ко мне моя зазноба.

В тот день, когда меня посетила «гениальная» идея – я никак не мог дождаться возвращения Ширин с работы. Не в силах был усидеть на месте: стулья подо мною точно ощетинивались рядами иголок остриями вверх. Но Ширин пришла на два часа раньше обычного – вся в слезах. Первым моим порывом было по-дружески обнять ее. Потом я налил ей чаю с лимоном и тихо спросил, в чем дело.

Сегодня жирный, как свинья, клиент бистро начал домогаться до Ширин. Щипать за бедра и ягодицы, класть руку на грудь, хватать рачьей клешней за запястье. Пытаясь защититься – моя девочка выплеснула на лысину обидчика картонный стакан горячего кофе. Разразился скандал. Клиент громко ругался и требовал платы за ожоги и неуважение. Как будто что-то почувствовав, примчался на иномарке хозяин бистро. Не мучая себя долгими разбирательствами, шеф признал виноватой Ширин. Боссу было проще выставить с работы одну сотрудницу-«азиатку» и нанять другую – более безропотную – чем ссориться с богатым толстуном-клиентом, который мог и в инспекцию по правам потребителей написать.

Так за один день Ширин прошла через унижение и лишилась работы. Как мог – я пытался утешить красавицу. Но это было сродни потугам разъезжающего на печке Емели-дурачка развеселить ту самую царевну Несмеяну.

Я пустился излагать свой «безупречный» план. Слушая меня, Ширин притихла. Я подошел к самому щекотливому моменту:

– И потом мы поженимся… Для того, чтобы тебе получить гражданство… Поженимся – фиктивно, конечно…

– Фиктивно, да?.. – переспросила Ширин. – А скажи: я разве тебе нисколечко не нравлюсь?..

– Очень нравишься!.. – от души признался я.

Ширин не сказала больше ничего. Впервые – хоть и совсем слабенько – она мне улыбнулась. Сплела руки на моей шее и поцеловала в губы. Пульс у меня разом подскочил. Одно поцелуя хватило, чтобы сдерживающая мои чувства плотина обвалилась. Я ответно осыпал Ширин поцелуями – в щеки и губы, в плечи… чуть помедлив, осмелился поцеловать и грудь. Взялись за руки, мы не сговариваясь прошли в спальню. Не стыдясь друг друга – разделись догола. И сплелись на старенькой – видавшей виды – кровати, которая под нами нещадно заскрипела.

Ширин время от времени громко вскрикивала в моих горячих объятиях, или протяжно стонала. Иногда нельзя было понять: хорошо ей или больно. Но она с пылом отзывалась на все мои неумелые ласки. Плотно приникала ко мне. Наше любовное сражение длилось долго, пока мы – утомленные страстью – не уснули в обнимку.

Проснулись поздним утром. После вчерашнего наслаждения – я парил по квартире, как на крыльях. На радостях – сделал нам по чашке молочного кофе. Ширин по-прежнему была неулыбчива. Она прятала от меня глаза. Но я не мог не заметить густого румянца, играющего на ее щеках.

Я должен добиться, чтоб меня признали дееспособным. Тогда откроется путь к оформлению гражданства для Ширин. На исполнение этого «блестящего» замысла было, как мы думали, полно времени. Несколько долгих месяцев – пока действует рабочая виза Ширин. Мы решили, что можем отложить все проблемы в сторонку – и хоть один денек посвятить только друг другу.

Мы вышли на прогулку. Я хотел показать любимой столь обожаемую мною лесопарковую глушь. Удивительно, но по дороге в лесопарк я почти не боялся спешащих мимо людей. Разгадка крылась, наверное, в том, что со мною была Ширин. С дорогой мне девушкой я из трусливого шакала превратился в грозного льва. Я готов был ногтями и зубами порвать любого, кто глянул бы косо на мою милую.

Кривые черные деревья лесопарка стояли в желто-красном пламени увядающей листвы. Ветви сплетались над нашими головами, образуя как бы арки. Я думал ознакомить Ширин с каждым уголком своего «царства». Под ногами у нас шуршало обилие палых листьев, трещали обломки сучьев. Всю прогулку я старался развеселить мою девочку – травил бородатые анекдоты про русского, немца и поляка. Но Ширин оставалась царевной Несмеяной – и больше слушала, чем говорила.

Из глуши я вывел милую к пруду – где гоготали и хлопали крыльями утки. Мы задержались здесь подольше – кормили водоплавающую братию щепотками от заранее припасенного хлебного батона. Вдоволь насмотревшись на ярких селезней и скромных самок, двинулись наконец к выходу из лесопарка. Когда калитка была уже видна, Ширин остановилась и, держа меня за руку, не шутя сказала:

– Если я умру раньше тебя – сожги мое тело, а пепел рассей по этому лесопарку. Мне здесь очень понравилось.

– Нам нет и по двадцати лет, – воспротивился я. – Зачем ты говоришь о смерти?..

Точно не расслышав мой вопрос, любимая сказала:

– Я буду считать, что ты дал мне обещание.

Оставив лесопарк за спиной, мы зашли посидеть в кафешку (не в ту, разумеется, где до недавнего времени работала моя милая). Устроившись на дырявом диванчике, отведали капустных пирожков с гнильцой и жирных пончиков. Придя домой – укутались в плед и, хрустя соленым попкорном, посмотрели с ноутбука какую-то выжимающую слезы мелодраму. Мы пораньше легли в постель. Не потому, что хотели спать, а чтобы предаться любовным утехам. Я не знал: судьба отмерила нам совсем немного счастья.

6.Визит к психиатру

Назавтра мне надо было посетить психиатра. Получить новую партию таблеток – а заодно потрясти его, как грушевое дерево, на предмет признания меня дееспособным. Ширин поехала со мной за компанию.

В диспансере мы встали в хвост длинной очереди. Весь холл был забит согнутыми в три погибели дедами и сухими, как валеная вобла, старушками в клетчатых платках. Мы слышали со всех сторон глухое ворчание. Долетали отдельные обрывки фраз: «нерусская», «азиатка», «понаехали тут», «соблазнила русского парня». Я уловил: стариков раздражали мы с Ширин – славянин и тюрчанка, держащиеся за руки. Насколько мы были счастливее глупого старичья, у которого во всем и всегда виноваты иноверцы и инородцы!.. Пусть я частично недееспособен, а Ширин – покинувшая родину беглянка. Все равно!.. Мы только крепче сплетали наши пальцы и надеялись на лучшее.

Наконец и до нас дошла очередь переступить высокий порог кабинета. Сидевший к нам спиной мозгоправ крутанулся в своем кресле – чтобы, по своей привычке, состроить мне презрительную гримасу. Но он увидел Ширин – и переключился на нее. Он рассматривал мою любимую с некрасивым любопытством. И, казалось, в собаку превратился бы – дабы обнюхать мою девочку со всех сторон.

– Извините… – начал я, отважившись сразу приступить к главному. – Я хочу восстановить свою юридическую дееспособность… Что мне для этого нужно сделать?..

– Ты?.. Дееспособность?.. – доктор расхохотался, продемонстрировав крупные, прямо-таки лошадиные, зубы. А вдоволь насмеявшись – показал толстым пальцем на Ширин: – Что за восточная краля с тобой?..

– Это моя… невеста… – чувствуя, как лицо наливается краской, не очень внятно ответил я.

– Что ж, – здоровяк-доктор удобно развалился в кресле, как бы расплылся медузой. – Комиссия, которая займется вопросом от твоей дееспособности – несомненно, учтет вашу романтическую связь…

Психиатр распечатал мне на принтере пошаговую инструкцию по возвращению статуса «полноценного» гражданина. Я пробежал листок глазами: я должен был собрать кучу медицинских справок плюс меня ждал сеанс с клиническим психологом. И мне надо будет доказать комиссии, что я без проблем обслуживаю себя в быту и хожу на работу.

В первую минуту я сник. До сих пор я прозябал почти как хикикомори. А теперь от меня требуется резко поменять образ жизни. Это болезненно – как оторвать от затянувшейся раны присохшие бинты. Мне предстоит устроиться на работу – а значит, и общаться с немалым числом людей. Но – ради нашей с Ширин любви – я готов был перешагнуть через свою социофобию.

Психиатр не забыл выдать мне три коробочки с лекарствами: с нейролептиком, антидепрессантом и снотворным. Мы с моей девочкой уже выходили из кабинета, когда доктор громогласно бросил нам вслед:

– А все-таки, не видать тебе дееспособности, как ослу своих ушей.

Это прозвучало будто проклятие.

7.Рыба на крючке

Мы с Ширин – как бы поменялись местами. Пришел мой черед зависать за компьютером – просматривая вакансии. Но моя девочка была деятельнее меня. Пока я торчал перед монитором – она подметала, скребла и мыла в каждом уголке квартиры. Ходила в магазин. Денег у нас было в обрез – но и из самых дешевых продуктов моя милая готовила такие вкусные блюда, что пальчики оближешь. О том, как продвигаются мои поиски работы – любимая деликатно не спрашивала.

Дела, вроде бы, потихоньку поправлялись. Но две вещи выбивали у меня почву из-под ног. Первая – отсутствие улыбки на лице у Ширин. Она мне всего раз и улыбнулась – в тот памятный день, когда мы впервые заключили друг друга в жаркие объятия. Но мне важно было, чтобы она поддержала меня улыбкой и теперь, когда я ищу работу, борюсь за свою дееспособность. Ведь я делаю это, в конце концов, для того, чтобы обеспечить нам обоим спокойную жизнь.

Второй вещью был мой мозг, превращенный – возможно, от нейролептика – в полужидкий студень. Я не мог сосредоточиться на поставленной задаче. Бессмысленно, не читая, я пролистывал интернет-вакансии. Курьер, разносчик пиццы, сторож, оператор колл-центра… В голове моей нещадно гудело. Я то и дело отвлекался от поиска работы на тетрис, оправдывая себя тем, что мне надо немного расслабиться.

Впрочем, я позвонил по некоторым зацепившим меня объявлениям. Два раза меня даже пригласили на интервью – но в обоих случаях я с треском провалился, что бы не сказать «крупно обделался». Проблема была не столько в задирающих нос потенциальных нанимателях – сколько во мне самом, круглом дураке. Менеджеры по подбору персонала печенкой чуяли: я боюсь и в самом деле быть принятым на работу – хотя и запрятал этот страх в самые недоступные закоулки души. Да – я боялся ломать привычный образ жизни. Боялся, что ежедневно, по восемь или девять часов, мне придется находиться рядом с другими людьми, которые – как рисовало мне нездоровое воображение – обязательно будут шептаться насчет меня и плевать мне в спину.

Но без хвастовства скажу: я не сдался.

Я стал совершать короткие прогулки – один, без Ширин. Чтобы привыкнуть: вокруг меня океаном шумит толпа, но ничего ужасного не происходит. С каждым разом мои прогулки становились длиннее – я все меньше опасался незнакомых людей. Не спросив мозгоправа, я по собственному почину перестал пить таблетки. Полные «колес» коробочки – так и остались белеть на кухонном столе. Через пару недель наступило просветление: я больше не чувствовал, что под моей черепной костью – вместо мозга желе. Мысли постепенно пришли в порядок. И только тогда я решился снова звонить по объявлениям о работе.

На сей раз мне быстро повезло. Я смотался на два собеседования – а третье закончилось моим трудоустройством. Меня взяли курьером. Не самая лучшая работенка – при моих-то фобиях. Целый день кататься общественным транспортом, дышать одним воздухом с незнакомыми людьми – все это было для меня непросто, как сражаться с Медузой Горгоной. Но я твердил себе: я делаю это ради Ширин, ради нашей любви. Я сравнивал себя с циркачом, ступившим на битое стекло или раскаленные угли. Он должен не опозориться и неторопливым шагом дойти до финиша.

Освоившись на работе и получив свой первый аванс, я бросился в поликлинику сдавать анализы. Я обошел всех врачей, которые были перечислены в выданной мне психиатром инструкции. Если б не Ширин – я бы, возможно, бросил это муторное дело на полпути. Но моя звездочка – пусть и совсем не улыбалась – добавляла мне сил уже тем, что была рядом со мной. Свое утро я начинал с того, что крепко целовал свою красавицу. И я заранее знал: поздним вечером – когда я приползу с работы – мы вкусно поужинаем, затем сойдемся в жаркой любовной битве, а потом, в обнимку, сладко уснем.

Помню: за окном падал снег вперемежку с желтыми и алыми листьями. В тот день я – наконец – отважился позвонить психиатру по поводу созыва комиссии, которая признает меня дееспособным. Доктор расхохотался в трубку. Мне живо представились его лошадиные зубы. Все еще давясь противным смехом, мозгоправ дал мне характеристику.

– А ты упорный малый – как муравей!.. – И продолжил: – Тебе предстоит последнее из предварительных испытаний: беседа с медицинским психологом. Если выйдешь из кабинета, не расплакавшись – считай, что ты почти победил. Назначаю твое свидание с психологом на четверг, на два часа.

На четверг я отпросился с работы. Мы с Ширин поехали в диспансер. Моя милая была «группой поддержки» в одно лицо. Впрочем, я не то что б чересчур волновался. Я думал: визит к психологу – чистая формальность. Главное – я собрал в поликлинике все листки с подписями и печатями. Как у нас в Расее говорят еще с дедовских времен: «Без бумажки – ты букашка. А с бумажкой – человек».

Но когда, оставив Ширин в коридоре, я открыл тяжелую дверь в кабинет психолога – моя самурайская смелость вмиг испарилась без следа. В глубине кабинета сидел тощий, как вытянутая змея, человек. Это и был медицинский психолог. Глаза его тоже напоминали змеиные. Одним косым небрежным взглядом – он точно загипнотизировал меня. Подцепил, как рыбу на крючок.

Психолог указал мне на кресло. Я покорно сел. Заранее припасенные слова и фразы превратились в моем мозгу в винегрет. У меня тряслись руки. Я молча таращился на психолога. А он начал:

– Итак, вы тот самый больной юноша, который надеется восстановить свою юридическую дееспособность и жениться на нерусской девушке?..

– А о том, как люди, общество посмотрят на ваш – эм… – брак, вы, конечно, не подумали?.. – елейно улыбнулся психолог.

Я хмыкнул что-то в ответ, что должно было обозначать: а какое обществу дело, на ком я женюсь?..

– Ох, вы еще совсем-совсем инфантильный подросток, – с театральной грустью покачал головой психолог.

А дальше он пустился плести невообразимую словесную паутину. Он доказывал мне: всему свету известно, что союз славянина и тюрчанки не может стоять на любви. Одной из сторон – непременно движет корысть.

– Будь вы олигархом – и разговор был бы другой, – «растекался мыслию по древу» психолог. – Никто бы не возражал, что вы катаете на личной яхте целый букет содержанок: азиаток, мулаток, европеек и прочих. Но вы ведь нищий!.. У вас ничего нет, кроме квартиры!.. Вот тюркская пронырливая девица и позарилась на вашу жилплощадь…

Я что-то мямлил, пытаясь спорить. Но ловкий иезуит-психолог сбивал меня с толку, как сам дьявол. И все сводил к одному: мол, ты, приятель – наивный дурачок, попавшийся в сети хитрой смазливой бестии.

– Идеальный вариант для вашей нерусской барышни: упечь вас в интернет для душевнобольных, –

давил на меня психолог. – А сама она королевой останется в ваших хоромах – и будет приводить туда по двадцать любовников в день.

Гадкие слова психолога резали меня, как осколком стекла. Все, что говорил о Ширин вертлявый иезуит – было ложью, чудовищной ложью. Но я оказался настолько слабым, что не мог защитить честь любимой девушки. Я не выдержал – и заплакал. А треклятый мучитель забил мне в гроб последний гвоздь:

– Выводы сделайте сами. Вы не способны просчитывать последствия собственных поступков. Ваша психика деформирована. О том, чтобы признать вас дееспособным, не может быть и речи. Незачем собирать комиссию…

Захлебываясь слезами, я выбежал в коридор. Ширин поднялась мне навстречу. Мне не пришлось ничего объяснять моей девочке. Мы просто обнялись – и заплакали вместе. С разбитыми сердцами, морально опустошенные –покинули негостеприимный диспансер. Сели в как раз подошедший автобус – и поехали домой. Когда автобус сделал остановку возле торгово-развлекательного центра – я неожиданно предложил:

– Сойдем?..

Я думал: в знакомых стенах квартиры наша тоска вырастет снежным комом. Мы расцарапаем ногтями щеки и будем плакать, плакать. Волчком вертеться, как бесноватые монахини. Прежде чем направиться домой – нам нужно хотя бы немного развеяться.

– Сойдем, – тихо согласилась Ширин.

Мы высадились из автобуса. Перейдя дорогу, ступили за стеклянные вращающиеся двери ТРЦ и слились с веселой разношерстной толпой.

В ресторанном дворике мы выбрали неприметный столик в углу. Заказали у официанта две порции картофеля фри, луковые кольца и вместительное картонное ведро, заполненное жареными куриными крылышками в хрустящей панировке. Голодными собачатами мы набросились на еду. И не успокоились, пока дочиста все не умяли. Мы, видимо, пытались «заесть» обрушившееся на нас горе. Обильную трапезу – запили здоровенными стаканами безалкогольного пива.

Встав из-за стола, мы пустились шарить по ТРЦ. Заходили в павильоны, где продавались смартфоны, часы, сувениры, праздничная одежда. Примеряли обувь элитных брендов, которая была нам явно не по карману. Долго стояли перед огромным аквариумом, любуясь на снующих туда-сюда золотых рыбешек. Мы тянули время – лишь бы не ехать домой.

Дело было к ночи, когда мы все-таки вернулись усталыми птицами в свое «гнездо». Каким тусклым показался мне свет лампочки в прихожей!.. Едва мы сняли верхнюю одежду, Ширин прильнула ко мне котенком. Наши губы слились в долгом жгучем поцелуе. Похоже, женский инстинкт подсказал мое девочки: утопить печаль возможно только в море нежности и страсти. Мы не заметили, как переместились в спальню. Там мы проворно обнажились и упали на постель. Снова под нами скрипела и чуть ли не разваливалась старенькая кровать. Мы занимались любовь до умопомрачения – пока не уснули, не разомкнув объятий, на скомканной простыне.

Мы даже не сделали попытки поговорить о взявших нас в кольцо проблемах.

8.Слон в комнате

Так мы с Ширин и зажили – избегая разговоров о скором мрачном будущем. Как две катящиеся по небосклону звезды, которые знают: падения не предотвратить. Срок действия визы Ширин быстро истечет. И тогда мою милую отправят на родину в Западный Туркестан – к жадным родителям и сутулому старику-ишану. А я останусь в Расее в качестве сумасшедшего. И до гроба буду вспоминать золотые деньки своего короткого счастья с Ширин.

Я бросил свою курьерскую работу. А Ширин не предпринимала новых попыток трудоустройства. Зачем?.. Наша воля была сломлена. Мы были точь-в-точь арестанты, которых под надзором полиции выпустили погулять перед казнью. Не экономя, мы расходовали мою инвалидскую пенсию. Заказывали на дом пиццу и роллы, соленый и карамельный попкорн. Объедаясь всеми этими вкусностями – торчали перед ноутбуком, крутя сериал за сериалом.

Иногда выбирались погулять в наш любимый лесопарк. Деревья стояли, красиво обсыпанные первым снегом, как сахарной пудрой. Взявшись за руки, мы бродили по едва заметным тропинкам. Не обменивались почти ни словом. Потому что и без долгих речей было понятно: жизнь загнала нас в тупик. Тут хоть президенту письмо пиши, хоть деду Морозу.

Кому интересны страдания маленького человека?.. Пусть бы мы даже умерли – «широкая общественность» обратила бы на это меньше внимания, чем на то, как кто-нибудь прихлопнул шлепанцем таракана. Я мучился, думая: мы все-таки должны на что-то решиться. В самой дрянной ситуации возможно выработать достойную линию поведения.

Ответ нашла Ширин. На кухонном столе были свалены непочатые коробочки с моими лекарствами. (Я не принимал волшебные пилюльки уже не одну неделю). Однажды утром, когда мы пили кофе с лимонными вафлями, моя девочка взяла пачку снотворного и потрясла:

– Вот. Наше избавление.

– Избавление?.. – изумился я. Я не понял, куда клонит моя милая.

– В каждой коробочке снотворного по двадцать восемь таблеток, – быстро-быстро заговорила Ширин. Лицо ее горело, а руки дрожали. – От одной таблетки – сладко поспишь восемь часов. А если за раз каждый из нас проглотит двадцать восемь таблеток?.. Тогда?.. Ты понимаешь?..

– Тогда… мы имеем шанс не проснуться?.. – наконец догадался я.

– Именно, – сказала Ширин.

На миг меня охватила паника, как будто травиться мы собирались прямо сейчас. Загнанным зверем я бессмысленно глянул вокруг. Боже ты мой!.. Любимая предлагает совместное самоубийство!.. И что хуже всего: у меня нет плана лучше.

– Но ведь ты… я… мы такие молодые… – попытался я возразить.

– А что меняет возраст?.. – спросила моя милая. – Меня рано или поздно сцапает миграционная полиция. Ты состаришься без меня. Через сорок лет – будешь лысым, немощным и беззубым; а еще – до безумия одиноким. Льющим слезы при воспоминании о тех днях, которые провел со мной. А я задолго до того зачахну в гареме жирного ишана… Так не лучше ли обмануть судьбу – умереть молодыми. Раньше, чем люди обстоятельства нас разлучат?..

Потрясенный, я на целую минуту застыл соляным столбом. А что я мог сказать?.. Действительно: мы в незавидном положении. Будто птицы с перебитыми крыльями на дне ущелья. Мою любимую – депортируют. Либо – чтобы спастись от принудительной отправки на родину – моя отчаянная девочка себя убьет. В любом случае – я останусь один. А я не могу быть один: я отвык жить без Ширин. За два с хвостиком месяца она стала для меня луной и солнцем. Я не готов к тому, что луна и солнце закатятся.

Я, наконец, прохрипел:

– Ты во всем права, моя милая, ты во всем права… Но дай нам последний шанс!.. Твоя виза действует до середины февраля. А пока на дворе ноябрь. Попробуй – поищи работу с заключением трудового договора, через которую продлишь визу. Еще и деньги какие-никакие будешь получать. А там – сообразим что-нибудь с моей дееспособностью и твоим гражданством…

Моя девочка подумала немного. И кивнула:

– Хорошо. Я все сделаю для того, чтобы мы остались живы. Но если мы окажемся хроническими неудачниками, и дело дойдет-таки до самоубийства – тогда, смотри, не струсь.

– Обещаю, – сказал я.

Поразительным образом, разговор нас облегчил. Хотя говорили мы о нерадостных вещах – с плеч точно рухнула глыба. Мир вдруг стал простым, как чередование белого и черного. Как детсадовская игра: угадай, в каком кулачке зажата конфета. Не надо ни о чем думать: Ширин устраивается на работу и продлевает визу – либо мы оба умрем. Не самое выгодное пари с насмешливым роком – но я свято уверовал, что нам не выпадет «умри». Кулачок, на который мы укажем, разожмется – и мы получим вожделенную карамельку.

Но и мысль о смерти не казалось такой уж страшной. Что хуже: смерть или видеть запредельную тоску на лице любимой девушки?.. Смерть – или полные жгучей печали вздохи твоей милой по ночам?.. Я думал, я уверен был: мне хватит запала вместе с Ширин покончить с собой.

Вдохновленные, я и моя девочка завели новый жизненный распорядок. Клянусь: мы оба надеялись на успех, на то, что не докатимся до суицида. Совсем молодые – мы испытывали естественное отвращение к смерти. Мы перестали транжирить мою пенсию на фаст-фуд. И даже рассчитывали отложить немного денег на будущее, за которое боролись.

С утра пили молочный кофе, иногда с печеньем, и тихонько разговаривали. Оба по природе молчуны – мы теперь испытывали потребность делиться друг с другом мыслями и чувствами. После кофе Ширин садилась за ноутбук и открывала сайт с вакансиями. Я старался не мешать ей; торчал в другой комнате или на кухне. Моя милая перебирала объявления о работе точно бисер. По подходящим – звонила. Через стенку я слышал звонкий, как родник, голосок моей возлюбленной.

Просидев перед монитором три или четыре часа, моя девочка шла на кухню стряпать обед. Пока исходящее паром овощное варево кипело и булькало на плите, мы успевали выпить по кружке ароматного чаю и чуток поговорить. Бывало, в шутку считали падающие за окном пушистые снежинки. Мы дарили один другому особую нежность и теплоту. Кроме нас самих – в безбрежном мире у нас не было никого. Мы были, как жмущиеся друг к другу два выброшенных на улицу котенка.

После обеда – гуляли. Целый час бродили по лесопарку. Лесопарк был раскрашен в два цвета: в белый цвет снега – и в черный цвет кривых древесных стволов. А над нашими головами – широко раскидывалось серое небо. Мы резвились на легком морозце, как две газели – оставив дома все дела и заботы. Играли в снежки. А иногда, держась за руки, просто петляли по лесопарковым тропинкам и вслух мечтали.