Моя тюрчанка

Степан Сказин

Моя тюрчанка

1.Сыч на развалинах

Это была моя двадцатая осень. Не сулящая радостей затерянному в мегаполисе одиночке.

Я усвоил привычку: за утренним чаем смотреть с моего второго этажа на три горбатых дерева под окном, которые роняли желтые, пурпурно-красные и ржаво-коричневые листья. Я думал: эти деревья – такие же несчастные, как я сам. Если налетит вихрь и обломает им ветки – никому до того не будет дела. Так и со мной: нет в целом свете ни души, беспокоящейся обо мне. Когда умру в своих четырех стенах – никто не спохватится. Пока соседи не уловят просочившийся на лестничную клетку трупный запах.

Родителей я потерял. И голым бобылем жил в унаследованной от них квартире – которая, впрочем, так и не стала вполне моей. Дело в том, что комиссия авторитетных психиатров установила: я – частично недееспособный. Помимо прочего, это означало: я не имею права ни на какие сделки с жилплощадью. Я не могу ни продать квартиру, ни обменять, ни сдать в аренду; ни прописать никого на своих квадратных метрах.

Я был вроде зарывшегося в землю крота или слепого сыча на развалинах. Ни с кем не поддерживал отношений. Не учился и не работал. Из института я пробкой вылетел еще при жизни мамы и папы. Накаченные алкоголем и предрассудками сверстники-студенты, да кивающие лысыми головами – как китайские болванчики – профессора вызывали у меня рвотный рефлекс и желание бежать, роняя ботинки. Не задалось и с трудоустройством – хотя я даже побывал на паре ярмарок вакансий. Фирмы и частные предприниматели искали сотрудников, у которых горели бы от энтузиазма глаза, имелся бы приличный стаж и не было бы особых вопросов по зарплате. А я?.. У меня была моя молодость – и только. Больше – ни одного конкурентного преимущества. Так что я тихонечко жил на ту воробьиную пенсию, которую государство назначило мне как инвалиду.

Моя психическая болезнь заключалась в том, что я, как кошка воды, боялся всех вокруг и не меньше презирал. Мне казалось: хомо сапиенсы, от мала до велика, одержимы жаждой наживы. И всегда готовы столкнуть ближнего в придорожную канаву. Осенью и весной – моя мизантропия обострялась. Хотелось волком с железными зубами вгрызаться в стену – и выть, выть на воображаемую луну.

Выходя из дому за продуктами, я втягивал голову поглубже в плечи. Ладони потели, лицо пылало. Я чувствовал на себе ледяные взгляды прохожих – меня аж пробирало до мурашек.

В супермаркете я хватал первую попавшуюся тележку и летел по рядам – сметая с полок товары первой необходимости. И заранее трепетал при мысли, что продавщица на кассе может мне нагрубить, а я не сумею достойно ответить. Я покупал: сахар, кофе, молоко, макароны, крупы, дешевые консервы. Скромненькая такая потребительская корзинка: на инвалидскую пенсию – не пожируешь. Я очень люблю мармелад и грецкие орехи, но позволял себе раскошелиться на эти лакомства строго раз в двадцать восемь дней. Именно в ту дату, когда ездил показаться участковому психиатру.

Психиатр был плечистый и огромный, как племенной бык. Смотрел на меня через стекла здоровенных роговых очков, плохо пряча чувство гадливости – будто я размазанный по полу клоп.

Каждый раз задавал мне примерно одни и те же каверзные и страшные вопросы. Не хочу ли я купить снайперскую винтовку и расстрелять толпу, гуляющую по бульвару?.. Нет горю ли желанием похитить из морга труп – и расчленить?.. Не считаю ли я, что мною, как бессмысленной марионеткой управляет, святой дух, черт или ангел?.. Я что-то мямлил в ответ, пытаясь объяснить, что я невинный, как овечка Долли. Я даже политиков никогда не ругал, не травил анекдоты про нашего общенародного любимца-президента. Я не революционер и не каннибал – а просто парень, нуждающийся в лечении.

Психиатр хмыкал, глазами как бы приколачивал меня к стулу – и выдавал мне три коробочки. В одной был нейролептик, во второй – антидепрессант, в третьей – снотворное. Таблеток должно было хватить до следующего моего визита к врачу.

Я честно глотал свои «колеса». Но не сказал бы, что они мне помогали. В голове у меня был студень или холодец вместо мозга, в мышцах – скованность. Разбитому апатией – мне ничего не хотелось делать. Иногда я мог пролежать на не заправленной скомканной постели цельный день.

Такой была моя двадцатая осень – начавшаяся точно так же, как и девятнадцатая, и вгонявшая меня в такие же меланхолию и тоску. Я думал: идеально было бы превратиться в сурка – и проспать даже не до весны, а до лета. Но эта глупая мечта – конечно же – не сбылась. Моя двадцатая осень преподнесла мне сюрприз совсем другого рода.

2.Слезы в лесопарке

Дни напролет я червяком валялся дома – перед экраном ноутбука. Если только не выбирался за продуктами или к врачу. Но было в городе место, притягивавшее меня, как магнитом – раскинувшийся в двух километрах от моего дома лесопарк.

Даже на центральных аллеях здесь не бывало людно. Разве что мамаша прокатит коляску с ребенком да пробежит собачник за своим доберманом – несущим мячик в страшных зубах. Но я, по едва заметным тропинкам, залезал в самую лесопарковую глушь. Туда, где меня никто бы не увидел и не услышал. Деревья сплетали надо мной ветви. Я шатался, как пьяный, спотыкаясь о корни. И плакал – плакал в голос.

Я лил слезы по своей неудавшейся жизни. О том, что от вселенского пирога – мне достались лишь жалкие крохи. Я задавал себе вопрос: кто я?.. И сам же отвечал: мелкий жук, амеба, слизняк. Когда я увяну – как последний лист на осеннем дереве – под луной от меня не останется и следа.

А еще – мне безумно не хватало нежности и человеческого тепла. Видимо, я был не такой уж и мизантроп. Грусть пробирала меня оттого, что в свои девятнадцать лет я ни разу не держался ни с одной девушкой за руку. Тем паче – не целовался. Я думал, что раньше стану мотающим сопли на кулачок сморщенным дедом, чем завоюю хоть одно женское сердце. Какая девушка согласится глянуть на такого, как я – психа и нищеброда?.. У меня даже нет денег сводить даму в приличное кафе – где подают трюфели и лимонад с кубиками льда. Да что там!.. Поход в пиццерию – и то больно ударил бы по моему дырявому бюджету.

Обо всем этом я и жаловался деревьям – бродя одному мне известными лесопарковыми дорожками.

Мои перспективы рисовались мне вот какими. Я так и буду есть и спать в родительской квартире. Возможно, в одну из двух комнат впущу съемщиков – хоть при моей частичной недееспособности это и незаконно. Арендная плата, которую я стану стричь с жильцов – будет мне неплохим подспорьем. Пенсия-то у меня – с гулькин нос. А дальше я отращу арбузное брюшко и начну терять волосы. Пока окончательно не превращусь в брюзгливого старика – который вечно сидит на лавочке у подъезда и шипит вслед проходящей молодежи…

Таблетки, которые выписывал мне мозгоправ, сильно тормозили работу моего мозга – от чего я чувствовал себя овощем. Я заваливался спать сильно после полуночи, еле отлепившись от ноутбука, на котором резался в какую-нибудь дебильную видеоигру – а вставал, когда у нормальных людей обед.

Ну вот какая девушка бросит хотя бы мимолетный взгляд на такое ничтожество?.. А главное: где средство ее случайный интерес удержать?.. Но, как я и сказал, от своей двадцатой осени я получил неожиданный подарок.

3.Красавица-тюрчанка

В пятнадцати метрах до калитки, за которой начинался лесопарк – кубом белело бистро с потемневшей от дождей и снегов вывеской «Горячая выпечка – пиво – кофе». Я частенько проходил мимо – когда шел в лесопарк или возвращался с прогулки домой. Но отчего-то не заглядывал под грязноватую вывеску, пока однажды в сентябрьский вечер не захотел отведать дымящихся – с пылу, с жару – пирожков.

Я зашел в бистро. Четыре стола. Посетителей – ноль. А за прилавком – девушка, которая сразу показалась мне чистым ангелом или скатившейся с неба звездой. Смуглая, темноглазая красавица. Длинные черные волосы – струились потоком. Передо мной была нежная тюрчанка – точь-в-точь такая, о какой лили кровавые слезы персидские поэты вроде Саади и Рудаки. Челюсть у меня так и отвисла. Я разул глаза – и все не мог насытить взгляд лучистым обликом девушки, похожей на цветок.

Она была, разумеется, иностранка. Когда Расея стала независимой унитарной республикой – правительство взяло курс на укрепление духовности и тотальную русификацию; отмежевалось от национальных окраин. В результате доля граждан-славян возросла до девяносто семи процентов. Правда, были еще «не славяне», «не граждане», «понаехавшие», которых никто не считал – рабочие-мигранты из Булгарии, Западного и Восточного Туркестана и из других южных и заволжских республик, вплоть до далекой Качадалии.

Расейский обыватель смотрел на этих людей с презрением, называл «гастарбайтерами», «чурками» и «хачами».

За копеечную зарплату «гастеры» выполняют самую неблагодарную и грязную работу: гребут зимою снег и метут улицы, стоят за кассой в ресторанах быстрого питания, таскают тяжести. Мигрант – настоящий объект охоты для полиции. Если гастарбайтера остановит патруль, а у бедолаги просрочена рабочая виза – на невезучего наденут наручники; с ближайшим поездом «преступник» будет отправлен на родину, с которой сбежал из-за нехватки денег и хлеба.

Я нескромно разглядывал хорошенькое личико продавщицы-тюрчанки. Чувствуя, как в сердце вонзается игла, я подумал: не дело для такой красавицы стоять за прилавком, подавать капризным покупателям жареные пирожки. Нет!.. Влюбленные безумцы должны носить ее в паланкине. А стихотворцы – слагать оды и сонеты во славу ее ослепительной красоты.

Но на деле моя тюрчанка работает в бистро, где не имеет возможности лишний раз присесть. Терпит хамство переборщивших с пивом клиентов. А еще, наверняка, и несправедливые придирки начальства. Зарплата у красавицы копеечная, так что девушке не по карману снять даже тесную, как клетушка, комнату, и приходится ютиться на узком койко-месте в прокуренной коммуналке, в которой обитает человек двадцать обоего пола и всех возрастов. Только занавеска или ширма отделяет постель моей тюрчанки от чужих глаз, от враждебного бурливого мира. А чтобы нормально искупаться, девушка выстаивает длиннющую очередь в ванную. Да и то – в дверь будут ломиться и кричать: «Вылезай скорее!.. Не трать воду!».

Задумавшись о печальной судьбе прекрасной тюрчанки, я забыл, для чего пришел в бистро. Мне хотелось плакать о красавице, которую я и по имени не знал. Такой уж я сентиментальный зеленый юнец!.. А девушка –мелодичным голоском спросила:

– Что будете заказывать?..

– Два пирожка с капустой и молочный кофе, пожалуйста, – выдавил я.

Девушка кивнула мне, щипцами взяла с витрины пирожки и сунула в микроволновку греться. А я любовался каждым движением моей тюрчанки. Она была грациознее пантеры. Иногда наши взгляды скрещивались. Тогда девушка заливалась румянцем и потупляла голову, а я спешил уткнуть глаза в пол или стол. Я сгорал на костре стыда – ведь впервые я так беззастенчиво пялился на девушку.

Но я понял: вопреки всей своей социофобии, я буду частым гостем в бистро. Не ради обжорства –

а чтобы еще раз глянуть на прелестницу-тюрчанку.

4.История Ширин

Ее звали Ширин. Потихоньку она ко мне привыкала. Когда я входил в бистро, привечала меня кивком головы. А если, кроме меня, посетителей не было – мы с Ширин даже разговаривали. Это было поразительнее, чем в сказке. Как удалось мне – такому зажатому рохле – так быстро найти мостик к дружескому общению с привлекательной девушкой?.. Наверное – между нами вспыхнула та самая искра.

Я с самого начала дал себе установку: не лгать Ширин. На лжи – отношений не построишь. А я хотел – чертовски хотел – серьезных отношений с нежной тюрчанкой. Ее имя означало «сладкая» или «нектар». А я тогда был шмелем, который порхает на своих прозрачных крылышках над раскрывшимся цветком, и вот-вот опустится ниже – чтобы напиться нектара из чаши нежного бутона.

Я честно выложил Ширин, что доктора вынесли мне приговор: частично недееспособен. Я не имею права водить авто, вступать в брак или участвовать в сделках, связанных с недвижимостью. Я боялся, конечно, что честность сослужит мне плохую службу: Ширин испугается – и перестанет общаться со мной как с добрым приятелем. Но мои горькие излияние не отвратили девушку от меня. Наоборот: она стала со мною внимательнее и ласковее. Позволила проводить себя с работы домой, а потом и вовсе продиктовала мне свой номер телефона.

Я вознесся на седьмое от счастья. У красавицы и умницы Ширин было все для того, чтобы подцепить не считающего доллары «папика» на дорогущей машине. Но луна-тюрчанка обратила взгляд на меня.

Свою историю Ширин рассказала кратко.

Моя гурия приехала из Западного Туркестана. Ее родной аул находился в ста пятидесяти километрах от столицы. Ширин была старшая – но далеко не самая любимая – дочка фанатично религиозных родителей. Отец моей тюрчанки закончил западно-туркестанский филиал каирского исламского университета – и лет десять прожил настоящим дервишем, пока не обзавелся семьей. В детстве Ширин наслушалась столько разговоров о грозном и всевидящем боге – что тот стал казаться ей лохматым клыкастым чудовищем, которое со скрупулезностью бюрократа ведет счет даже самым мелким твоим грешкам.

Когда Ширин немного подросла – она совсем разуверилась в боге. Откуда на Земле столько несчастных людей – нищих, калек или просто одиноких стариков?.. Если бог милосердный и всемогущий – как тогда допускает столько горя и боли?.. Если бог добрый – значит он не всемогущий, раз не положит конец людским страданиям. А если он в силах подарить всем нам сытую жизнь без моральных терзаний, но не делает этого – значит он явно немилосердный.

Ширин исполнилось восемнадцать. Тогда-то отец и мать огорошили ее новостью: с родительского благословения, доченька, ты станешь четвертой (самой младшей) женой друга семьи – проповедника-ишана.

Старый – с огромным брюхом и нечесаной бородой – ишан?.. Ширин было тошно и вообразить себя в объятиях такого «завидного жениха». А тот зачастил в гости. В обязанности Ширин входило подливать отцу и ишану душистого – заваренного на травах – чаю, подавать виноград, халву и курагу. Ишан таращился на Ширин похотливым сальным взглядом – от которого внутри у бедной девочки все переворачивалось. Толстый – с длинными волосатыми ручищами – ишан напоминал ей гигантского тарантула.

Но Ширин не смирилась со злой участью. И однажды ночью – когда из родительской спальни доносился мерный отцовский храп – собрала в сумочку вещи первой необходимости: паспорт, анальгин, телефон, пачку прокладок, немного денег – села в такси и укатила в столицу.

В столице моей тюрчанке повезло. Красавица сразу нашла работу – посудомойкой в кафе – и сняла комнату. Комната была заставлена сломанной мебелью, со стен местами были ободраны обои – и все-таки это был достаточно уютный уголок, в котором можно было спрятаться от всего мира. За неделю Ширин очень выматывалась. Выходные проводила у себя в четырех стенах: читала интересную книжку или любовалась в окно на деревья в летнем цвету.

Ширин старалась жить тише, чем прорастает травинка. Но девичье сердце глодал неотступный страх: что если родители и старый ишан до тебя все-таки доберутся?.. Отец мог привлечь к поискам полицию. Конечно, буквой закона принудительные браки в Западном Туркестане запрещены – но на деле, в полном соответствии с государственным курсом на возрождение традиционных ценностей, полиция помогала патриархальным родителям в охоте за беглыми, не пожелавшими вступить в брак по указке, дочками.

При всей своей религиозности – папа и мама Ширин были люди с прижимистой пятерней. А важный ишан – не любитель отказываться от «законной добычи» – мог посулить за невесту немаленький калым. Так что отец хоть планету вывернет наизнанку – но найдет тебя и сам положит в постель к дурно пахнущему ишану.

Но небеса точно решили помочь терзающейся опасениями Ширин: девушке позвонили из Расеи. Собеседник «представителем динамично развивающейся многопрофильной компании», которая имеет филиалы в крупнейших расейских городах. По всей Расее и сопредельным странам компания вербует уборщиц, официанток, нянь. Трудоустройство официальное – проблем с миграционной полицией не будет. Для того, чтобы отдел кадров рассмотрел твою кандидатуру – скачай анкету на сайте, ответь на все вопросы и отправь нам по электронной почте. Что Ширин и сделала: отправила на «мейл» компании заполненную анкету, к которой прикрепила свою фотографию и скан паспорта. А через пару дней получила от компании официальное приглашение в Расею.

Дело оставалось, вроде бы, за малым: с распечатанным приглашением пойти в расейское консульство – и получить там рабочую визу. Но оказалось: это не такое уж и легкое дело. Ширин выстояла долгую очередь к инспектору – а тот одним махом перечеркнул красной ручкой единственную лишнюю запятую в бумагах девушки, дорисовал недостающие точки над буквой ее: «Идите – и переписывайте прошение». Ширин чуть не расплакалась.

Трижды моя тюрчанка являлась в консульство – трижды возвращалась в слезах, не солоно хлебавши. И только на четвертый раз похожий на страдающего ожирением слона, что-то пережевывающий инспектор не нашел, к чему придраться.

Ширин ликовала. Продав в ломбарде свои золотые и серебряные украшения, купила билет. И скоро уже мчалась в покачивающемся вагоне поезда дальнего следования. Прибыв в столицу Расеи – прямо с вокзала направилась в офис той пообещавшей кисельные берега и молочные реки компании.

Но Ширин ждали разочарование и страх: двери офиса были отгорожены натянутой красно-белой лентой. Оцеплением стояли полицаи – каждый здоровее быка; при полной экипировки, с пистолетами в блестящих кобурах и электрошокерами на поясе. Здесь же суетились два десятка журналистов с диктофонами и видеокамерами. Бюрократ в полосатом галстуке, бардовом пиджаке и овальных очках – давал в микрофон интервью.

Ширин беспокойно озиралась и топталась на месте. Что предпринять?.. Наконец – набралась смелости и спросила амбала-полицейского: что тут творится?..

Бугай в униформе скосил на Ширин налитый кровью глаз и, и не отвечая на вопрос, потребовал предъявить документы.

– А ты помнишь, девочка, – железным голосом поинтересовался полицай, – что твоя виза действительна только полгода?.. И продлить ее возможно только по заявлению твоего работодателя?..

Ширин была, разумеется, в курсе насчет визы. Но все равно – сникла, как цветок под ледяным дождем. Бедная девушка была совсем одна в чужой стране, как отбившаяся от стаи птичка. В кармане – ни гроша. Что делать?.. Куда идти?.. И почему проход к дверям офиса закрыт лентой?..

Насчет дверей, впрочем, растолковала бойкая барышня с диктофоном – журналистка. Выяснилось: власти прикрыли фирму, которая поставляла в Европу и Америку проституток. Преступная компания рассылала приглашения красивым девушкам по всей Расее и другим странам бывшей Конфедерации, обещая работу техничкой, гардеробщицей, секретаршей. А потом продавала наивных соискательниц в сексуальное рабство – в публичные дома «цивилизованных» западных стран. Ширин аж затряслась при мысли о том, какого жребия избегла. Что если бы она приехала на неделю раньше?.. Не отправилась ли бы тогда в какую-нибудь «культурную» страну в последней партии проституток?..

Одно утешало Ширин в этой тяжелой ситуации: в сумочке лежала виза, действительная до середины февраля. «У меня есть полгода, – думала моя тюрчанка, – чтобы освоиться в Расее, встать на ноги». Виза действовала несмотря на то, что фирма, по заявке которой эта виза была оформлена – со скандалом закрылась. Такой подарок сделал всем мигрантам расейский президент: виза «работает», хотя бы хлопотавшая о выдачи визы компания на другой день обанкротилась. Связано это было с тем, что «юридические лица», нанимавшие мигрантов, часто в самом деле оказывались однодневками. «Доброе» расейское государство позволяло мигранту оставаться «визовым», «легальным» – пока ищешь новую работу.

Ночь Ширин провела на вокзале. Стала невольной свидетельницей того, как полицейские гоняли бомжей. Назавтра утром на последние деньги сняла койко-место, а вечером – устроилась в бистро, продавщицей румяных пончиков и пирожков.

Это, конечно, не была работа мечты. Хозяин забегаловки объявил, как отрезал: об оформлении по трудовому кодексу – не проси; обращаться в миграционную полицию за продлением тебе визы – я тоже не буду.

– Ничего личного. Я просто не хочу платить налог за привлечение иностранной рабочей силы.

Так Ширин и жила – с ужасом думая о том, что будет через полгода, когда срок действия визы истечет. Старалась быть тише мышонка и такой же осторожной, как воробышек – который клюет соринки, не попадаясь на глаза крупным птицам. В одной комнате с Ширин ютилась вдова-булгарка с целым выводком ребятишек. Дети вечно шалили, ссорились, поднимали гам. Родная мама – и та не всегда могла их приструнить. Ширин не знала покоя даже ночью.

5.Царевна Несмеяна

Ширин рассказывала свою историю урывками – когда кроме меня в заведении не было посетителей и когда босс не прикатывал с проверкой. Мое сердце кусала крыса-тоска. Я все думал: как же мне помочь Ширин?.. Считал месяцы по пальцам: Ширин приехала в Расею тринадцатого августа, сейчас на дворе сентябрь… а в середине февраля – если не продлить визу – мою ненаглядную депортируют на родину. Где бедную девочку подкарауливает волосатый ишан, у которого изо рта разит гнилью.

Единственный шанс для Ширин – найти работу с официальным оформлением. Но если б это было так просто!.. Начав трудиться в бистро, моя красавица продолжала мониторить вакансии. Потенциальные работодатели точно соревновались во вредности: почти все требовали от будущей работницы «строго славянскую внешность». Некоторые подыскивали девушку, готовую оказывать начальнику интим-услуги. И полным-полно было жлобов – предлагавших позорно низкую зарплату, с которой не рассчитаешься за койко-место.

Вот когда я пожалел, что меня лишили дееспособности!.. Будь я – с юридической точки зрения – здоров, я сделал бы Ширин совладелицей моей квартиры. Иностранец, имеющий в Расее недвижимость – это «почти гражданин», которому не нужно возиться с продлением визы. Главная проблема моего тюркского ангела была бы решена. А потом я бы женился на Ширин – хотя бы фиктивно. И она, по браку, в упрощенном порядке получила бы расейское гражданство.

Но я прибивал шкуру неубитого медведя к стене в гостиной воздушного замка. Я знал, что не имею права ни дарить долю своей квартиры, ни привести в дом жену. Я ведь никчемный – тронутый на голову – инвалид. Все, что я сделал для Ширин – позвал ее жить к себе. Она с благодарностью согласилась. Я не хотел брать с красавицы никаких денег – но она настаивала, что должна платить хоть небольшую сумму. Так что мы остановились на том, что вскладчину будем погашать счета за воду, электричество и прочую коммуналку.

Теперь у Ширин была отдельная комната. Я предоставил в распоряжение новой соседке свой ноутбук. Она могла теперь красавица могла сколько угодно листать интернет-вакансии. А я тем временем сидел у себя в спальне – и держал пальчики скрещенными за Ширин. Впрочем, моя тюрчанка мало показывалась дома. Она пропадала на своей работе в бистро. К вечеру я ждал ее с ужином – как я называл бурду, которую у меня получалось сготовить.

Честно скажу: мне было весьма и весьма неловко, когда Ширин впервые переступила порог моего жилища. Я аж почувствовал, как от стыда у меня розовеют уши. Посреди заставленной допотопной рухлядью пыльной прихожей, освещенной одной тусклой лампочкой – Ширин показалось мне розой на куче мусора. Но моя красавица не смутилась. Один из своих выходных дней она выделила на генеральную уборку.

Разнообразный хлам – вроде толстых журналов времен юности моих родителей и разбитого магнитофона – который мне до сих пор почему-то жалко было выбрасывать, Ширин собрала в шесть или семь черных полиэтиленовых мешков и велело мне унести это «добро» на помойку. Пока я перетаскивал мусор в ржавый контейнер на углу улицы – моя тюрчанка подмела, выскоблила и вымыла всю квартиру. Не пощадила и дохлых тараканов, обнаружившихся под плинтусом.

Когда я принялся хвалить Ширин за наведенную чистоту – красавица опустила глаза и легонько кивнула. Впервые я подумал: за все время нашего знакомства – Ширин еще ни разу не улыбалась. Она была настоящая царевна Несмеяна. Конечно, Ширин тяготили мысли о том, что будет в феврале. Я тоже ломал голову над тем, как мне помочь девушке, которую я втайне любил. И вот однажды октябрьским утром – когда Ширин, после кофе и бутербродов, уже летела на работу – у меня родилась великолепная (так я считал) идея.

Главным препятствием, из-за которого я не способен был оказать Ширин полноценную помощь, была моя недееспособность. Я субъект, потенциально опасный для себя и других. Не имею права управлять авто и построить семью. И вообще обязан раз в двадцать восемь дней показываться грубияну-психиатру, отсчитывающему мне «волшебные пилюльки». Так постановили медицинские эксперты. Но разве они не могут пересмотреть свое решение?..