Птица и ольха: сборник молодой поэзии Челябинска

что отвечать?

волос на трясущемся плече –

это ведь, пожалуйста, неспроста:

телодвижения к птицам, они

в соприкосновении с

неважно чем в проводах

займите места.

ночь уже скоро и я проиграл,

красноглазые крыши на месте, что там

выкрадывающее людей

им слишком и так уже слишком

II

когда тебе снится небо зеленое в молниях, будь

спокоен:

близится утро

я достаю записную книжку, она

не родившимся словарем

её ещё можно, пишу:

а-а-а

а-люминиевые движения

б-ыстрые мимо

в

г-орящем в городах

д-ень давно уже отступил

е-сть и становление и

ж-изненно необходимая прелесть идентификаций

з-ачем и-дет к-уда л-етит

м-ысли не удаются, словарь

прерывается и сквозь него

приходишь в себя:

III

говорят что счастливым людям снятся колодцы, они

наклоняясь туда

теряют случайные части тел.

те

попадают в отдельный мир бесконечно больших пространств, где

параллельные прямые наконец-то пересекаются

и кружатся, кружатся, кружатся…

да, это так

да, это ты

я не совсем долго честен смотря

на шум, раз и он падает, он –

распадается, медленный

превращается в у-а-а-а,

где а

это намёк на испытываемую боль,

а у

попытка прийти в привычное состояние

[но страшно даже подумать при ком это стало привычным,

иногда свойства Его вылезают на циферблат и

стрелки так быстро бегают, что

сливаются в сияющий диск и я

провожу несколько лет, замерев]

дома уже час как стоят,

окно открывается, воздух –

сопротивление взгляду, воздух

ускользающий.

маленькие падающие точки-снежинки

образуют окружности солнце

оно светит так ярко, так страшно

что я не знаю, как

это чувствовать

а люди смиренно гуляют

бегают суетятся, но вдруг

застывают выстроившись в какую-то композицию

они как будто готовы стать

телом Его

отблеск геометрического солнца в глазах

приводит их в неустойчивость

если тебе снятся колодцы не страшно –

страшно увидеть счастливых людей:

они берут меня за ноги, руки

сваливают с дистанций,

с невозможности коммуникаций

приводят в движение, я

они мы

и кружатся кружатся кружатся

шатры

разреши

донести коробки до домиков,

да

нас будут преследовать

голосами из раций.

ветер их унесёт все равно

на глубину,

на мастер-классы по

сценическим декорациям.

единственным шумом будут мурашки,

пробегающие по загорелой спине

от игры,

развевающейся по ветру

вокруг

здания сёрф приюта.

ты берешь меня за руку, говоря:

не бойся ирреальной любви,

тогда

– но не сразу –

буйки отворачиваются от меня:

теперь уже ничего не мешает бурлить

не пре ры вно му не зри мо му не жно му

Ростислав Ярцев

родился в 1997 году в городе Троицке Челябинской области, с 2015 года живёт, учится и работает в Москве. Выпускник филологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова (2019, кафедра теории литературы; 2021, кафедра теории дискурса и коммуникации). Поэт, преподаватель русской литературы. Публикации поэзии и публицистики в журналах «Формаслов», Textura, на сайтах «Полутона», «Сетевая словесность», «Новая карта русской литературы», «45 параллель», «Прочтение» и в других изданиях. В 2021 г. в издательстве «ЛитГОСТ» вышла дебютная книга стихов «Нерасторопный праздник».

Группа «ВКонтакте»: https://vk.com/rostislavyartsev

Аттракционы

***

дом с незалатанным горем,

дорога с простой печалью

на голодном просторе,

как в забытьи ребячьем,

перед которым зрячую пищу,

вещую пищу матери

тяжко тянем.

нет ни желаний тëмных,

ни жадных споров.

время густое –

глоток нежилой забавы.

«Верёвочки меж людьми…»

верёвочки меж людьми –

тонкие, нежные, не распутанные,

бог знает из чего накрученные.

ангелы прилежные их вьют,

вяжут, тянут, не распускают,

следят, тревожатся.

а нам боязно, всё нам боязно,

несвободно, тоскливо, суетно.

всё нам хочется обрубить, растереть,

поскорее уйти в сторонку.

и трепещет в нас лапка, личико,

жилка маленького ребятёнка.

«Надо бы как-то пожить…»

надо бы как-то пожить,

переждать это бремя –

время земное:

земляные комки, волоски

скошенной воли:

уволят –

вытянешь, милый, письмо:

помилован, воин,

выбыл, соколик, приплыл, –

поле не поле,

но перелив и распев:

перекатное темя –

всходит мимо, упав,

сколько хватит разбега:

строки рвут берега

рассыпается время

«Мальчик подрастает…»

мальчик подрастает

больше никто не приходит

к нему на могилу

когда мальчика учили умирать

после его же смерти

он улыбался и молчал

взрослые сказали ему

теперь ты должен всë делать сам

выдëргивать сорняки

отгонять вороньë

не шуметь слишком громко

взрослые никогда не умели молчать

ещë меньше умели умирать

жить совсем не умели

мальчик знает и смеëтся

сдирает фотографию

нюхает чертополох и живёт

«Что-то бывает меж нашими и Твоими…»

что-то бывает меж нашими и Твоими

вечерами погасшими –

я вспоминаю имя

перебираю нашариваю звучанья

всë вечеринки скрадывают ночами

или нечаянной встречи ошмëтки речи

вроде бы ходим и сводим на нет у речки

где пароходы ли отдыха дом бессонный

аттракционы мои голоса и звоны

выдуман выставлен после

и сразу возле пристани мысли:

а если посмотришь в воздух?

если останешься –

станет светло и вместе?

таешь питаешься

тянешь дела до пенсий

что-то бывает если пошарить в прошлом?

видно ли?

вряд ли

медлят во мгле подошвы

шевелятся пальцы лица пялятся

непрестанно

меняются

постояльцы

«Смешно красив и хрупок, я тобой…»

смешно красив и хрупок, я тобой

был с ёлки снят и в пыльную коробку

был убран до зимы очередной.

«а всё-таки и мною любовались», –

подумалось, и стало так светло

и сладко мне в своём углу чуланном,

среди чумазых тряпок и ужасных

помойных крыс, что я тебе сказал:

зарой меня в такой глубокий снег,

где мой хребет дитя не переломит

и будет выть без устали зима,

твой новогодний смех напоминая.

а что до света – я его запомнил.

«Остановиться, проткнуть, признаться…»

остановиться, проткнуть, признаться:

сказать:

молодец, вон чего добился:

кому-то горят твои песни и глазки,

падая мимо миски:

старые переброски,

доски заброшки за стадионом,

велосипеды могильных гроздьев

с поздним перроном

поезд уехал, рельсы

срыты, и сходит с рук,

как бы резвясь и теряя в весе,

сорванный звук

«Она осталась без защиты…»

она осталась без защиты

в осеннем парке городском

глядеть, как пьяные мужчины

сочатся к берегу гуськом.

они качаются, злословят –

бог знает как и почему.

им дома женщины готовят,

чтобы понравилось ему.

а ей идти домой не надо,

еë не ждëт уже никто.

всплакнëт среди пустого ада

да вспомнит агнию барто.

«Будет одиноко и тяжело…»

будет одиноко и тяжело,

станешь невесёлый и нежилой –

через не могу разгляди себя:

как судьба оттачивает тебя,

как швыряет ветер тебе в лицо,

как ломает ветви и гнëт серсо,

выбивает смерть твою из нутра,

с головою возится до утра,

а наутро в комнате спит котом –

и уже не помнит, куда потом.

«Поздно далёко темно…»

поздно далёко темно

спите вдвоём

есть ли над домом окно

есть ли проём

если доводит вода

давит учёт

если так будет всегда

что отвлечёт

что же вам будет не жить

не приезжать

телу пустому внушить

рядом лежать

жарить вишнёвый пирог

шарить порог

я вас как мог уберёг

я вас как мог

Постскриптум

Как сказал один из авторов этого сборника молодой поэзии, Макс Ушаков, в своём почти трэшевом тексте, – «выжил только я: мне на шнурки не хватило денег».

А хорошо ведь, что у уральской молодой поэзии нет денег на шнурки.

Блаженны незашнурованные и беспуговичные, как помним («бард, расстегнись на все»). Поэту должно не хватать всего, и в первую очередь – шнурков.

Пускай молодая уральская поэзия гуляет по миру в своих диковатых расхлябанных ботинках (без шнурков кажется, что они ей не по размеру). Гуляет и всматривается в эту завязанную на все шнурки снулую жизнь, а иногда даже распутывает на ней какие-то взрослые узлы, которые уже нам не под силу. Ну, или запутывает их ещё больше. Тоже интересно.

Блин, как не хочется быть старпёром, который пишет завистливо-напутственные слова молодёжи по просьбе редактора!

Пойду шнурки поглажу.

Константин Рубинский