Птица и ольха: сборник молодой поэзии Челябинска

Вымок.

Расплылся.

Капь…

«Мысль воспоминаний отражением…»

Мысль воспоминаний отражением

Чернил на внешней оболочке ручкой

Не всяк прозрачен

Двойной петлёй натуры

Наблюдая за привязкой чувств

Натыкаешься на образ и частью его

Актёром за пределами театра

Призрака не замечают

От каждой колбы в свою

Уникальной формулой реакций

Механизмом клона

Рожден безымянным

Страх пустотой незнания

Перекрывает шарик стержня

И лист тогда слывёт ненужным

В пределах забора булимией мозга

Чистота не находит ценность

Полосою красной

Оправданий человека

Из многочисленных

Продуктом субтильным

Лишенный бейджика шар катится метафорой мира сквозь строчку

Без оболочки органов

Свежестью чернил

«Отмерший кусок ткани…»

Отмерший кусок ткани

В настоящем времени

Не значит стоящим

Движения мастодонта

Взору замутненному

Мировой водой

Отбеливает зрачки

Образ втекает в образ

Находя гибрид

Новая ступень креатива

Не выше

Не лучше

Невидимкой

Абстрагировано от вне абстракций

Звезда сильней обстоятельств

Перед путником погаснет

Поглотит под ногой

И угаснет с ней

Темнота лисом

Путника зайцем провела

Не адаптироваться

Ни к чему

Если веришь глазам

Не более

Престижем предстала пред вами

Слепец мудрее

Там есть невиданная грань

Прозрения

Скрытого от белизны

В ней всё искажением отразилось

Отображением в умы

У радужки степным волком

Проекция мысли былой небылого

Постоянного спутника человека

Текучим пигментом времени на холсте

Мироздание хосписом обесценивает

Цену и ценник придуманные человеком

В вере утопают ослеплённые надеждой

Загнанные страхом боли и страданий

Топчутся на месте

Тюльпан цветёт

Благодаря почкам

Зародившимся в суровом месте

Цветы этим совершенны

Не удивляйся волчьему смеху

Краске моего тела

Движением левитации

По тонкому канату

К нему все чувства

Из сердца прикреплю

И оступлюсь

И упаду

И разобьюсь

Ибо только так я на земле смогу очутиться

Только так перестану

На месте топтаться

И почкой новизна

Кислородом умы людей наполнит

И степной волк заживёт спокойно

«Плафон люстры зарево гасит…»

Плафон люстры зарево гасит.

Приглушённый мягок с моим взглядом.

Комфорт до автомата.

Отпечаток на стекле,

взглянул на солнце из-под пыли слоя.

В произношении ослеп.

Постоянство разбилось о страховку, пределы вышли за очертания призрака.

Волан с вельвета рукавом сползает в поток паутин, с тем поглощённый носок.

Ящик пустеет? Прорези от пуговиц эмали открывают светлый взор.

Шкаф выставил чистый язык.

Подаёт голос.

Щётка почистила полость,

об вещи спотыкался на полу.

Она смела осень,

впоследствии мороз. Мячом врезался

в голову образ, тот блеск пронизывает грудь. Излишками покрылись думы,

она бросила вещи на пол и только.

Оставив пустому желудку новые блюда для пробы. Происходящее не отрывает от себя. Люстра. Ящик. Где я?

«Вросший диван в тончайшие вуали…»

Вросший диван в тончайшие вуали.

Растащили на ткани.

Никчёмность болтом проторила третью глазницу, страх пронзил молоток, пробивал, не зная пощады.

Бумажные стены изрезали иглы,

те на пол. Ни комната, ни тело не лежат принадлежно. Вальсирующие

расстроили скрипки, навозили грязи.

К полуночи по домам.

А я всё на лампу, на ту, что свет обошёл.

Одеяло сползло, окна сжались,

спички зажгли газ.

Диван замерз в углекислом газе,

с тем и вуали.

Лишь человека хоронят вальсирующие на доли.

Мертвого на аукцион, новым жильцам, на свалку к бездомным.

Лишь тот, кого сводил из жизни голод, ценил диван. Слезой надежды

в ткани. Кто-то вновь прошел мимо бесстрастно. Обделив свалку переживаний.

«Попрошу посмотреть на сквозное искусство смолы…»

Попрошу посмотреть на сквозное искусство смолы.

Когда-то под отпечатком тенистым от ветви через солнца контраст искали спасения люди.

Время сквозь себя пропустило плоскости. Правду огибают здания.

И зрение тогда ни к чему.

Отпечатки, запечатлевшись на очередной многоэтажке, чернеют сгустком, в стараниях бессильны, напоминают о себе, о мире с которым мог бы жить. Толерантность и человек две параллельные без перекрестка и светофора. С дыханием связаны лишь груды кирпича и пластика, да отражение в окошке с теткой поливающей цветок в горшке. Чего только стоят заборы.

Постройки живут за людей.

А у меня нет дома, я скиталец, лежащий под дубом без оградки.

Чудаку стоит поучиться.

А вы, кем в мечтаниях были, напротив яви? Какая сегодня стать? Исцеление строчками песни на очередном газу пронеслось.

Небесное и земное, высокое искусство с примесью смога.

Знамение нашего века

без герба или скульптуры.

Руслан Валеев

родился в 2002 году в Челябинске. Окончил среднюю школу со спортивным уклоном, после чего поступил в колледж и был оттуда отчислен. Участвовал в поэтических вечерах и вечерах слэм-поэзии. На данный момент является ведущим поэтических вечеров в арт-пространстве GoGreenCenter.

Группа «ВКонтакте»: https://vk.com/sram7777777

считалка

Я считаю до пяти,

Не могу до десяти,

Да и с трёх весь в слёзы.

Памятное ассорти,

Всё на вид дагерротип:

Фазы, дозы, позы.

Или дождь, или шумы,

И края обожжены,

Видимо, от газа,

От пурпурного такого,

Раздражающего слова

И со словом фразы.

Я не вспомню ни одной

Фразы между тишиной

И простой считалкой.

Что в конце её счетов,

Кто готов и не готов –

Мне, по правде, жалко.

Раз и два, четыре, пять –

Я за прядью глажу прядь

Розоватой дымки.

Я считаю до пяти,

Не могу до десяти

Досчитать ошибки.

крутись!

голый пастис

после абсента

это ужасный восторг

ну же крутись

дурная планета

с запада и на восток

через секунды

минуя рассветы

планета неси меня прочь

по амплитуде

дурная планета

ты не смогла изнемочь

с валерианой

транками или

щекою упавшей на грудь

в поту океанов

в свете и пыли

нет места чтобы уснуть

вращайся планета

вращайся волчок

звёзды на полосы рви

просто ведь мне-то

обычный толчок

будет признаньем в любви

ну же крутись

родная планета

чуть проливая абсент

нам не спастись

и кончилось это

долгое слово момент

вечер

В небе лазурном

Пакетики маечки

Вязнут

Курятся урны

П******* мальчики

Грязно

Вечер как вечер

Слово как слово

Ноет

Скорее калечит

Виски дешёвый

Вдвое

Что-то плохое

Двигает псов

Лаять

Время ночное

А вместо снов

Память

Может они

Просто скучают

Тоже

Ты извини

Я это случайно

Боже

Так

П******** мальчики

Урны потухли

Легче

Бьются стаканчики

Пепел да угли

Вечер

ежвеч

Нет луны

Вчерашний снег

Кроша о лоно ночи

Вдоль спины

Имярек

Стала сердцу порчей

Солнца нет

Сочла икру

Шампанской пены волн

На предмет

Нежных рук

И всех своих имён

Луна игла

Ты ушла

В куриной слепоте

И легла

Как анаша

В полночной духоте

Солнца блик

Семь ноль пять

В троллейбусной часовне

Я на миг

Взялся врать

Что все за всех виновны

Так же ты

Нечестна

Срываясь на Сатурн

На шматы

Истязав

Цукаты белых лун

Ветер тих

Будь легка

В зенит бросая мячик

На твоих

Больных руках

Он словно не горячий

На губе

Смолой пристыл

Ужасной тишиной

И теперь

Просто был

То солнцем то луной

вдыхалось

День с твоим –

Твоим запахом,

Мамин спирт, отчий ладан.

Улицы синь

Мычала и ахала

Прохладой меж каменных складок.

Не закурить,

Не согнать

Эту пыль на солнечном свете.

Мне бы забыть

Всю благодать,

Мне бы увидеть, наметить.

Запах этот –

Как не заплакать,

Как не согнать эту пыль?

Когда тебя нет,

Вечная слякоть,

А город случайно уплыл.

Голодом мучая,

Над головой

Повисло одно малодушие.

Ибо всё сущее

Пахнет тобой,

Ты и впитала всё сущее.

полотенца

Пробки винные –

Пробки дорожные.

Стопки трясутся

Безбожно.

Расколоты льдины

Внутри, под кожей,

Бьются, как блюдца

С ложками.

Пробки дорожные

Штопором штопая,

Могла бы и можешь

Согреться.

Будто тревожным

Вафельным шёпотом,

Льдины под кожей

Трут полотенца.

Наплыв заусенца –

Полосочки штопора

Спиралевидные

Впали в платок.

Мозоль полотенца

Обмякла от шёпота.

Пробочки винные –

Пробки дорог.

Пробки дорог,

Словно шёпот дорожный,

Горький от линий

Ломких ногтей.

А всё этот бог

Под нашей кожей

Мурыжил не сильно,

Но будет сильней.

чтоб кто-то умолк

Кто-то пролил,

Кто-то налил,

Кто-то всё бросил в снега.

Шёпотом льдин

Пятнистый налим

Тянет к себе берега.

Пухлое небо –

Корочка хлеба

Крошится за горизонтом,

Так же нелепо

Морозные скрепы

Делают воду бесплотной.

Всё для того,

Чтоб звёздный плевок

Остался лежать, зеленея.

Чтоб в панцире вод

Налимов живот

Укрылся от Альфа Цефея.

Чтоб кто-то умолк

Ветрам поперёк,

Чтоб кто-то не вздумал моргнуть,

Бальзамом тревог,

Как лёгкий дымок,

Кто-то пролил Млечный путь.

ваби-саби

Гладит бритвочкой

Липы выточки

Сахарных глаз небосвод.

Режет месяцем,

В сердце целится,

Лыбится мыльный развод.

Как диезами

Зрак изрезанных

Сохнут дыры зрачков.

В них дожжает,

В них смешная

Лужа ночных огоньков.

Ты обиделась.

Как обыденно.

Как бывает, когда я рядом.

Так и случается:

Нет уже разницы,

Режется небо по взгляду.

Актом бессилия

Жирный слой пыли

Ложится в щетину и пряди.

И́ только бритвочкой

Месяц улыбочку

Гладит.

Полина Саломатина

родилась в 2004 году в Челябинске. С детства увлекалась написанием стихов, участвовала в школьных конкурсах, а в 2020 году начала выступать на городском уровне и участвовать в поэтических вечерах. Победительница поэтического слэма. Учится в 11-м классе лицея № 77.

Группа «ВКонтакте»: https://vk.com/polina_karagaika

Подснежник

Закуток беспризорный, ничей.

Этот след из ноздрей его дымный

и похабный характер речей.

Человек совершенно зимний

ей зудит про родник-ручей.

Свет поник, но ни солнце, ни я

не пытаем судьбу до причин.

Она не совершенно летняя,

он закопан под сотней личин.

Сарафанчик измяла мизинцами.

Расплескал на асфальте байду.

Уже ящер играет в дуду,

заклинатель не правит зверинцами.

На вопрос «Я пойду?» теребит воротник.

Льдинка в брюки вправляет жирок.

Льдинка знает тот факт, что он очень широк,

применим в этот тёмный тупик.

Очень страшно. Запнулась – шнурок.

Дядя выкинул в мусорку каку.

Он бредёт между стен. Как театр теней,

но руками не сделал собаку.

Подошел ближе к баку, проверил объём.

Забивается в угол цветочек.

Кто же знал, что по средам душевный подъём

в хлев вонючий ведёт одиночек.

Бойся кочек, малютка, ступай аккуратно назад.

Если жутко – закройся руками, сражайся, кричи,

он так нервно твердит про друзей, дорогой шоколад,

он так крепко за пазухой держит кривые ключи.

И едва различим уже цвет сарафана и год.

Невозможно собрать имена, показания, квоты.

Эта сказка о том, как добавить жандарму хлопот.

Не о том, как под снегом веками лежали колготы.

Ижевский осмотрщик

Первый путь – ночная электричка,

жизнь вагона – пассажиров пять.

Я в потемках зажигаю спичку.

Покурить, до трёх не засыпать.

Стук колёс, ему созвучна карта пульса,

60 ударов – привокзальный циферблат.

Вечное движение в конвульсии.

Хорошо, когда отсутствует разлад!

На платформах каменных истёртые ларёчки,

жаль, что цены здесь, как будто на фуршет.

Мнение барыг, что вы терпели кочки

для фунфырика и местных сигарет.

Моя жизнь сложилась как рельсá со шпалой,

пепел в варежках, оранжевый наряд.

Для узлов вагона я игрок бывалый,

снова с ними провожу обряд.

Скрип колодок – так поёт и сердце,

этот скрежет у меня внутри.

Я король винтов, я гаек герцог!

Всё читается по цвету кожуры.

Вот и утро. Солнце словно лава.

Как безудержно движение часов…

Я так очарован поступью составов,

что могу и сам попасть под колесо.

«Голос мой – пеленающий горестный альт…»

Голос мой – пеленающий горестный альт.

Я тебя им укутаю, только лучше проси.

Наша связь – не закрытый, по счастью, Богом нелепый гештальт.

И пора приземляться, но как выпускают шасси?

Из меня стюардесса не очень, и, если подумать, пилот.

Я вообще на борту первый лишний и, может быть, первая крыса.

Но в меню всё равно и второе, и даже компот.

Чтоб добраться комфортно до самого южного мыса.

Хитрый лис и наивная зайка в узоре небес.

Облака так похожи на то, чем живет моё сердце.

Так смешно, что родное гнездо – это смешанный лес.

Где в норе так тепло, но и в воздухе можно согреться.

И на солнце так видно ресницы твои до бровей.

А их тень, как часы для отсчета счастливых секунд.

Я придумала имя для пса, дочерей, сыновей.

И какой для фиалок мы купим горшок или грунт.

«Пять стадий принятия все вперемежку в моей голове…»

5 стадий принятия все вперемежку в моей голове.

Мне хотелось придумать значение, смысл и узы,

что связали бы нас навсегда, даже после гробов, и в траве

мы лежали бы вечно, как в «Милых костях» – в кукурузе.

Или это уже не мы там? А мы тогда где?

Хотя, черт его знает, кого это типа волнует.

Мы же вместе. А место равно ерунде.

Мы же вместе. А души пусть наши дрейфуют

хоть в земле и пыли, хоть по краю Сатурна,

хоть бы были они. Веришь, есть?

Веришь, есть что-то круче, чем урна?

Круче, чем просто в море осесть

пыльным облаком из крематорной трубы.

Печка наша – последняя комната здесь.

Да, всё правильно, мы не считаем гробы,

на них нет, просто, места. И весь

этот мир так смешон в своей сути.

Он так странен в познании, отсутствии чуда.

Он пугает своим эгоизмом

до жути,

до слёз и до срыва,

до колик и горя.

Я больше не буду

так. Я больше никак не хочу.

Я вру обо всём и шучу,

девчонка с болячкой Мюнхгаузена.

Я чёртик и с ангелом долго хожу по плечу.

Без Бога ты только и можешь, что маяться кляузами.

Без мысли о чем-то, что больше, ты сразу становишься мал.

Поэтому думай, что рай где-то есть, и ты точно в списке гостей.

Жить круто. А смерть – это редкостный кал.

И мы вечно живы в движении сотен частей.

«Я – кулак, твёрдый знак, мне никак не понять…»

я – кулак, твёрдый знак, мне никак не понять

как показывать фак, а потом обнимать,

а потом обжигать и тушить,

с этим жить и вещать,

во все уши жужжать

о плохом, о чужом, о напрасном,

о белом и чёрном, не думать о красном,

не верить, что классно бывает не в сочи,

а там где

привет! ты мне нравишься очень.

если жизнь это трасса – моя из давалок и кочек.

я вижу преимущества, но опасаюсь побочек.

я буду сидеть в конуре где нет света, нет лжи, никто не мотает на ус, трудись и неси мне мой алый цветочек, иначе ты трус.

я трусь по дворам, где можно учиться шипеть,

учиться гореть,

где кто-то оставил пряник и спрятал плеть,

свободу ворам, если воруешь сомненья из чьих-то голов,

свободу мирам без раев, котлетам без соли и тьме без краёв.

я забываю о боли. я понимаю без слов.

Ян Любимов

родился в 1998 году в городе Еманжелинске Челябинской области. С 2016 года живет и учится в Челябинске (магистрант филологического направления Института медиа и социально-гуманитарных наук НИУ ЮУрГУ). В 2017 году стал участником серии мастер-классов для молодых писателей и поэтов в штате Айова по программе Between The Lines. Призер Студенческого Букера 2017 года. Полгода жил и учился в Словакии в Университете Константина Философа в г. Нитре. Создатель сетевого сборника современной поэзии «СРЕЗ». Занимается современным танцем, перформансом и театром. Стихи публиковались в журнале «Вещь», на сайтах «Полутона» и «Новая карта русской литературы», в американском интернет-журнале Academy of the Heart and Mind, в сборнике «Культура путешествий в Серебряном веке». Лонг-лист премии Аркадия Драгомощенко в 2021 году. Участник поэтической резиденции в Комарово.

Группа «ВКонтакте»: https://vk.com/hodocret

цветы

яркое солнце цветов

упирается стеблем

в желание невозможного

                  свет

теперь не то чтобы ярок –

его просто неслышно,

но это не значит

что он не может

к тебе прикоснуться

чем-то нежным или

механическим чем-то

металлическим жидким

      влага спасение

      бой или жизни

            зря

            ты

      не верил

в пророчество

то есть

чудо настигнет тебя и тебе не понравится

карта башни вытягивается –

атакующее заклинание

атакует само себя

пол, пытающийся тебя удержать

пол, пытающийся тебя удержать,

вдруг рухнул, и тьма

|вернее зияние, где должна была быть

квартира соседа,

выжидательно смотрит:

над головой проносятся очертания комнат

и раздается шум голосов так легко

как будто сегодня праздник

значит должны быть пляски

значит за руку тебя берут,

вонзаются пальцы,

улыбки недружелюбные предметов мебели

разбегаются, стоит направить взгляд

но стоит ли?

нет, лучше

лучше

Кому от этого будет лучше?

Кому ты сможешь помочь?

Что изменится?

ничего

ничего выглядывает маленькими буквами

пытаясь напомнить

воображение произвольно, оно

гуляет ветром и переносит события комнат

так близко к тебе, что остаётся

выдохнуть и погрузиться:

движение дерева подплывает по воздуху

это страх идет поздороваться,

это мультик ты помнишь ТЫ ПОМ

НИШЬ МУЛЬТИК ДА ТЫ

СМОТРИШЬ МУЛЬТИК ДА

ТЫ МУЛЬТИК ТЫ СМОТ

РИШЬ И СОБИРАЕШЬСЯ

СДОХНУТЬ

иногда в воспоминания лучше не лезть, там

не то что бездонный колодец, а комната

старого дома, где ещё слышатся голоса

и изредка – шум шагов

изредка люди

заглядывают в окно

они кивают, когда половица скрипит

они кивают, когда ты ищешь родных

они влезают, когда ты хочешь уйти

у них одни и те же лица

           Но чьи?

Чужие земли

     когда я впервые спускаюсь к тебе на крымскую площадь,

     вывеска* прячется от меня:

     нужно как можно быстрее начать танцевать,

     чтобы начали находиться люди –

     нам ещё многое предстоит сделать, чтобы

     разобраться с пространством.

I

коммуницировать с морем купаясь

не получается. сначала –

ходить с барабаном в руках, отгоняя

особо успешных подальше, пусть они там

обсуждают этимологию хайпа

в этих своих шатрах, крыши которых

так волнуются из-за чьего-то лайка и

правильной постановки цели

в тетради творческого роста,

(листы её, кстати, буду использовать,

придумывая спектакль,

сочиняя стихи о любви)

[неужели не видите, здесь

уже

проходит перфоманс?]

II

     я выслеживаю своих людей, обычно

     они держатся в стороне

     от больших скоплений [людей], предпочитая

     созерцание – болтовне.

чужие люди выслеживают и подступают,

выглядывают буйками,

они не застанут

            меня

врасплох.

[извини, но я не хочу учиться плавать и куда-то идти тоже не особо хочу]

на четвертый день я уже буду морально

уехавший – дело

в количестве шуток про х** и наркотики, которым

скрепляется дружба, я рад

внеплановому приступу эпилепсии,

о нем

никто не узнает из-за

построения у главной сцены, а зря:

он делает это место реальным, я рад

песне «мы – возможно»: из-за неё

по некоторой версии совершилось убийство

и господи

как придётся же плакать, когда в спектакле речь зайдет о подснежниках

[подснежники, само собой разумеется, не цветы]

III

     вообще в умении обниматься важно

     целовать и касаться,

     не чтобы прощаться

     а чтобы касаться.

поэтому мне очень приятно, как ты мило смущаешься,

когда мы в медленном танце –

бал-маскарад

на тавриде не прекращающийся ни на минуту,

ос

та

навливается

и маска дель арте,

срывает панамку с моей головы,

убегая к морю, там

прячутся люди, может

скрывается блоггер,

выкладывающая с завидной регулярностью

посты про самодостаточность, которой

потом некому доверить телефон

ну знаете, чтобы

её красивую сфотографировать:

люди, которые думают,

что на празднике жизни им нет места

оно есть, идёмте и разрешите

мне вас обнять.

[да, конечно, я могу

тебя заснять]

IV

     есть момент на качелях,

     когда внутри как будто схватывает,

     а потом отпускает:

     так вот, его

     мы прошли.

мои люди, что нашлись случайно

из-за комплимента,

танца,

спектакля,

беззлобной ненависти к окружающему,

найдутся чуть позже

и целенаправленно

в туле

москве

рязани

питере

выборге

астрахани

и мне теперь

от вас

никуда

не деться:

так я внезапно оказываюсь на вражеской территории,

не успевая заметить, как

боеприпасов уже не хватает на

внутреннее сопротивление местности:

сдаваться никто из нас не собирается,

и бабушка – мирный житель – просит ее поджечь.

*

теперь можно разгадывать вывеску:

[находясь долгое время в арт-пространстве,

ты сам через какое-то время становишься арт-объектом]

получается, это

какая-то карта,

на ней едва заметны следы

                                    Старого

Города

Восстановление разметки

I

когда тебе снится горящий дом,

беги в подвал

спасать образы давно ушедших вещей, а людей

не трожь –

им что-то и так уже слишком.

мягко проплываешь через кажущееся замершим,

взмах фар останавливается у столба:

неудовлетворенности целого