Режим Тишины. Маятник

Анастасия Соколовская

Режим Тишины. Маятник

Пролог

«…гробы отверзлись;

и многие тела усопших святых воскресли,

и, вышедши из гробов по воскресении Его,

вошли во святый град и явились многим»

(Матф. 27:52, 53)

Я помню этот город совсем другим. На тех самых улицах, где, торопясь к новогоднему столу, снуют по-прежнему немногочисленные прохожие и вкусно пахнет снегом, раньше все было иначе. Раньше… В той жизни, когда не было Нового Года. Не было мчащих по асфальту такси, ярких фонарей вдоль трасс, сияющих разноцветными огнями окон редких домов. Я помню эти события так же ярко, как будто все это было вчера. Помню пустоту оконных проемов, поваленные столбы фонарей и дорожных знаков. Сотни брошенных на дорогах, искореженных, мертвых автомобилей. Лежащие прямо на улице тела, с нелепо изломанными конечностями. Холодные глаза, жутко раззявленные рты. Сломанные игрушки, навсегда уничтоженные миром. Тогда еще никто не знал, что многие из них воскреснут. И вместе с ними проснется наш персональный Ад.

Порой Смерть – не избавление. И те, кто сейчас бегут по этим улицам, обнимая пушистые ветви купленных елок и таща огромные пакеты с продуктами, просто не догадываются о том, что ступают по кровавому ковру, навсегда укрывшему землю, которую каждый из этих людей считает своим домом.

Я считаю, что рассказать им правду – это честно. А верить мне или нет – полностью их дело. Я – Софья Салемская. Бывший боец, с позывным "Ведьма". Бывший ученый, который узнал слишком много и понял это слишком поздно. Бывшая… кем-то, кто нашел себя в мире мертвых и утратил в мире живых. Мне двести один год, я собираюсь заканчивать свою историю. Руки, которые держат сейчас дневник "Сонькиных измышлений" дрожат, и мне от этого смешно. Я отдаю эту пухлую, потрепанную временем, тетрадь на ваш суд. И ухожу туда, где горит костер и ждут Они.

Камуфляж, устало опущенные плечи, пряди седины в смоляных волосах Наставника, снежная голова лучшей подруги и морщинки на лице по-настоящему дорогой всем нам женщины, черные очки на глазах Командира. Они смотрят в огонь, но я чувствую на себе их взгляды. И Тень, стоящая за по-прежнему крепкими спинами делает призывный жест. Сейчас, милые. Я уже иду!

Глава

1. Не бойся

– Борисыч, нашел я, нашел! Сюда иди!

Высокий, крепкий парень в коричнево-серой форме «Спаса» – скорой медицинской помощи, – торопливо влетел в комнату, едва не стукнувшись головой о притолоку. Выругался и, заметив то, на что указывал ему напарник, осекся. Осторожно приблизился к старенькой, еще довоенной тахте, на которой, свернувшись клубком и прижав к груди тетрадь с расползшимися во все стороны листами, лежало хрупкое, тоненькое старушечье тело.

Напарник, молча опустившись на колени перед последним пристанищем усопшей, вгляделся в застывшую маску лица с разгладившимися, но еще заметными морщинами:

– Сутки, максимум, – тихо зачем-то уточнил он и спросил, – Это она, Борисыч, да? Та, про кого нам говорили в институте? Софья Петровна Салемская?

– Она, вроде, – растерянно отозвался фельдшер и, присев рядом с коллегой, невесть зачем вытянул из разгрузочного жилета дистанционный кардиомонитор-фиксатор.

Напарник, не оборачиваясь, осторожно накрыл ладонью уже направленную в грудь старушке руку с аппаратом и покачал головой:

– Нет смысла. Констатируй. Пойду СТРАЖ-а вызову, оформлять надо…

Не дождавшись ответа, он накинул на шею шнур фонендоскопа и вышел в коридор, тут же торопливо заговорив о чем-то в наушник коммуникатора. Борисыч остался один. Слегка помедлив, он оглянулся на закрывшуюся за напарником дверь и осторожно щелкнул замком черного ящичка с символикой «Спаса» на боку.

Треск разрываемой упаковки стерильных перчаток. Шелест рассыпающихся страниц истрепанной временем тетради. Мягкое падение руки, отошедшей от окоченения, на вытертую добела ткань тахты. Светлые старческие глаза смотрят слишком живо, чтобы быть мертвыми и он, вдруг испугавшись чего-то, опускает дряблые веки неверными пальцами. А после осторожно поднимает потрескавшуюся обложку, жадно вчитываясь в поблекший текст.

"Дневник Сонькиных измышлений"

(приписка ниже: "Вряд ли кто-то это прочитает, но я все равно запишу. Пусть будет!")

День первый.

Четвёртые сутки в "Гарцующем пони"… Вернее, четвертая неделя самоизоляции, после четвертой, особо яростной вспышки эпидемии. Как-то слишком много четверок на один квадратный метр. Один из свежевыявленных учеными вирусов, доканывающий нас уже второй год, совсем с дуба шлепнулся, мутировал во все стороны сразу и вокруг теперь демон знает что.

По улицам бродят толпы бывших людей. Воняют, разлагаются(нет), шипят, визжат и предаются прочим радостям девиантного поведения. Детский сад на Хеллоуин, черт его дери. Если не знать, что предшествовало этому бардаку, происходящее кажется даже смешным. Только, вспоминая творившийся за окнами беспредел, смеяться мне как-то не хочется.

Все эти пафосные объявления с экранов телевизоров о том, что вакцина уже ищется и почти готова, что новый штамм намного менее опасен, нежели все предыдущие, что вместе мы все одолеем, главное, подождать… Это было всего месяц назад. А кажется, что прошла целая вечность, холодная, липкая и отчетливо отдающая смрадом гниющих тел.

Орет постоянно кто-то, не затыкаясь. Сперва сирены выли несколько дней, теперь вон соседка сверху соловьем заливается. Но тут непонятно – она и раньше вопила все время. То ли опять мужа пилит, то ли тоже в зомби превратилась. Страшно до подгибающихся коленей!

Немного позже там же, сверху, истошно заорал один ребенок, затем второй. Раздалось несколько громких хлопков, похожих на взрывы петард, и все затихло. Сразу вспомнились сын и дочь соседки, крохотные годовалые двойняшки. Съели? Обратили? Вариант выживания детишек я даже не попыталась рассмотреть – слишком очевидной была тишина наверху.

За окнами, кстати, тоже шумно – несколько дней назад здание школы полыхало, а примерно недели с две тому взрывали что-то. Или кого-то… Аж стекла тряслись и штукатурка с потолка сыпалась. О, мой ремонт!

Скоро сядет телефон – электричества и воды нет уже пару дней, отключили за ненадобностью. Или попросту кончились те, кто следил за своевременной подачей этих вот нужных человеку элементов. Хотя, павербанк еще жив, и даже заряжен – и то хлеб. Живем, пускай и как первобытные люди. Пьем дождевую воду. Фильтрованную, естественно, древними дедовскими методами. Закусываем консервированной фасолью. Тушенка кончилась вчера. Ну, остальные блага цивилизации пока меня покидать не спешат. Живем, короче! Пытаемся, по крайней мере…

День второй.

Еда кончилась. Не удивлена ни разу – за двадцать пять лет моей жизни она и раньше имела такое свойство. Вот только раньше за неё хватило бы отдать деньги, а не мозги. Придётся выползать на свет божий…

Вдумчиво изучила арсенал, который есть дома. Маловато будет, но на безрыбье и табурет за куртизанку сойдет. Главное, зеркальце нашлось, за углы заглядывать, и бита с гвоздями при мне. Про то, как я эти гвозди в нее вколачивала – отдельная история. Но вколотила, не зря же отец – плотник-столяр, царствие ему небесное.

Надо только теперь изваляться в чем-нибудь. Они на запах тоже реагируют, так в Сети писали. И на звук… Где тут у меня петарды и легкие кеды? Первое – внимание от себя отвлечь, второе – чтобы оное внимание вообще не привлекать.

На первом этаже нашла полчувака. В прямом смысле – верхняя половина соседа снизу совершает дефиле на руках по площадке первого этажа. Булькает. Воняет. Надо навести порядок, однако. А то мало ли, сколько раз вылезать придется. Заодно биту протестирую. Блин! Вроде, понимаю, что оно уже мертвое, а ударить все равно сложно.

Эм-с… Теперь у меня есть мертвое тело убитого трупа. Вони в три раза больше, чем планировалось, все руки и лицо в этой гадости. Брызнул он после удара во все стороны – любо-дорого посмотреть. Надеюсь, трупным ядом теперь не отравлюсь. Хотя, его вроде, побольше надо, чтобы сдохнуть. Короче, молимся и продолжаем движение. Главное, что-то, чем можно пропитать одежду и волосы, найдено. Теперь от моих миазмов стошнило бы даже зомби. Ну, пошли тихой мышенькой. Может, у зомби сегодня разгрузочный день!

День третий.

Ата-ас! На улице творилось нечто, я полагаю, весьма занимательное. И горячее, судя по количеству пожарищ, обвалившихся зданий и горам трупов. В смысле, мертвых трупов. Это те, которые лежат и никак не самовыражаются.

Нет, я не супергерой, которому все по плечу. Просто не даю себе сойти с ума, поэтому и пишу так – весело и с шуточками. А то чувствую, еще немного, и крыша отправится в дальнее плаванье.

Успех запланированного мной предприятия весьма сомнительный, конечно, но все-таки. В одном магазине нашла немного консервов и быстрорастворимой лапши. Остальное какие-то вандалы нагло стащили. Попутно перестреляв гору народу и разведя феноменальный бардак в окрестностях. Интересно, кто у них там такой меткий, аки Леголас. Очень многие трупы помечены аккуратной дырочкой между бровей. Я так тоже могу… Правда, из лука, но это тоже повод похвастаться. Не зря же я полжизни на спортивную стрельбу угрохала? Кандидат в мастера спорта – это вам не собачий хвостик. Правда, вряд ли мне это поможет сейчас, при отсутствии лука, однако, настроение поднимает здорово!

Пока шла ко второму магазину, прибила наглого зомби-таджика, вылезшего из остатков фруктово-торговой палатки. Не, я не расист. Я всех одинаково ненавижу. Особенно, если оно рычит, невкусно пахнет и порывается меня слопать. Никакого воспитания!

На самом деле, если быть честной, испугалась страшно и руки с битой вперед головы сработали. Но, можно мне еще немного поиграть в Рэмбо, который ничего не боится?

Нашла маршрутку на остановке. Полную. Зомби в ней явно недовольны длительной паузой в движении: активно шевелятся внутри, ворчат и стучатся друг в друга лбами. Офигенное пати, ага. И чего мне дома не сиделось…

У второго магазина еще одна гора мертвых валяется. Некоторые тоже с меточкой во лбу. Говорю же, Леголас в окрестностях порезвился, не иначе!

Зомби в углу магазина бродят активно и без перерыва, но кой-чем поживиться удалось. Еще один день сытости. Кайф! Еще бы аптеку найти недоразоренную, а то вряд ли мне будет везти с утра до ночи и я ничем не заболею, не отравлюсь и ни обо что не покалечусь… Но это уже завтра. Темнеет. Пора домой. Подсказывает мне что-то – ночью тут гулять совершенно не стоит.

Выдвинувшись в обратном направлении, поняла – траекторию придется менять. На предыдущем маршруте откуда-то взялась толпа мутантов-зомби, старательно ломящаяся в двери одного из запертых магазинов. Странная аномалия удивила и даже рассмешила – что за внезапный приступ хозяйственности у ребят начался?

Однако, уже спустя десять минут, смех застрял у меня в глотке вместе с дыханием, отказываясь выходить наружу. Во дворе ныне заброшенного детского сада, напротив моего дома, гуляли дети. Крохотные фигурки в лохмотьях курточек и плащей бродили по детской площадке туда-сюда, хрипло повизгивали, сталкиваясь и методично скребли землю изуродованными, тонкими ножками. Я споткнулась, во все глаза глядя на открывшуюся картину. Зеркальце выскользнуло из внезапно ослабевших пальцев и мелодично звякнуло, рассыпавшись по асфальту десятком осколков. Двое в одинаковых, грязных курточках когда-то зеленого цвета, повернули лица, реагируя на звук, и я, не выдержав, прижала к лицу руки и поспешила уйти.

Жутко хочется напиться всякий раз, когда вспоминаю эти самые лица – грязная, серая кожа, кое-где лопнувшая и покрытая язвами и коростой. Вытекшие глаза у одного и гниющие, желтоватые бельма на зрачках второго. Разорванные губы, выступающая из-под тонкой кожи, трубка трахеи, пустые, белые вены, отчетливо проступившие на висках. Я вспоминаю их – и мне хочется выпить залпом несколько стаканов, а потом долго бить кулаками в стену. Ведь, если на Землю спустился Ад, тогда почему детей не забрали в Рай, освобождая от страданий?

И, как и всегда, этот вопрос остается без ответа…

А заполночь опять кто-то орал. Звук мерзкий, словно ножом по стеклу. Вокальные данные у моих мертвых друзей оставляют желать лучшего.

День четвертый

Утро не порадовало ни разу. Какого-то лешего все зомби, бродившие в окрестностях, решили сменить дислокацию. Четверо приперлись прямо к подъезду. Пришлось отвлекать товарищей, кидаясь с балкона всяким хламом. Специально для этого маневра заморочилась и нашла дома крышечку от бутылки, запихнула внутрь оной монетку потяжелее, – а что, деньги сейчас все равно цены не имеют, – и обмотала конструкцию скотчем. Сонька – инженер!

Отвлеклись. Теперь бодают чью-то оставленную тачку, о которую мое творение ударилось. Надеюсь, сигнализация у машины не включится. Но маршрут придется прокладывать заново. Одна радость – дружный зомби-коллектив, собравшийся у аптек вчера, разошелся по домам, и можно попробовать полазить и поискать полезностей в тех местах. Медикаменты – вещь нужная, полезная и в хозяйстве пригодится. Впрочем, что в нынешнее время может не пригодиться – ума не приложу. Разве что губная гармошка. Хотя, и ее, наверное, можно где-то задействовать

Попробовала новый маршрут. Милая картина, как ты мне родна! Товарищ Леголас и компания и тут порезвились – меток, во лбах валяющихся вповалку у каждого дома трупов, целая куча, а почти все аптеки разграблены до основания. В одной, не такой приметной, как все остальные, я-таки нашла чем поживиться. Хоть что-то радует, не так быстро сдохну, если что. Бинты, пластырь, абсорбенты и антибиотики обнаружены пусть и в небольшом, но все же количестве. Маловато будет, конечно, но шансы мои на выживание немного увеличились!

Смущает только то, что везде, где побывала наша эльфийская бригада, всегда что-то остаётся, как будто, нарочно. Понемногу, но нужного. Странно… Наводит на мысль, что ребята знают о том, что в окрестностях еще остались живые люди. Но, с другой стороны, именно эти парни оных живых людей и убивали, судя по всему. Не понимаю я ничего, если говорить серьезно.

А еще – знаки. Баллоном с красной краской на стенах. Там, где они уже почистили территорию – кресты. Там, где опасно: стены больницы в паре кварталов от моего дома, ворота психлечебницы на соседней улице, дверь частной лаборатории, асфальт перед входом на, оставленную военными, базу – восклицательные знаки. И да, если учесть, что творится за этими стенами и воротами, знак опасности я расшифровала верно. Живых мертвецов там – не пересчитать!

Нет, спасибо этим ребятам неизвестным, конечно, но все же – вчера я осматривала все вокруг в сто раз внимательнее и знаков точно не было. Какого?..

А еще, в паре мест нашла нарисованные той же краской смайлики. Кривоватые рожицы с такими же улыбками. Юмористы, блин! В одном из мест, помеченном улыбочкой – консервы и батарейки. И фаллос на липучке, приклеенный сверху к консервной банке. Для гармоничности картины, видать. А вот во втором… Лук! Спортивный! И боеприпас к нему, без тренировочных "резинок" на наконечниках. Да как так-то? Откуда они узнали? Кто они вообще такие, эти лориэнские стрелки-антизомби?

Честно говоря, я рада, что они есть, эти безжалостные и странные ребята. С их незримым присутствием мне становится спокойнее. Будто за мной присматривает невидимый ангел.

День пятый

Етить вашу за ногу, да налево по Бродвею! Ну и ночка! А вернее, несколько ночей вокруг меня творилось такое, что ни в сказке сказать, ни матом сформулировать. В первую ночь, когда курила на балконе, обнаружила странное существо, прыгающее по крышам домов напротив. Непропорциональное, гибкое, крупное и очень быстрое. Невероятно быстрое!

Во вторую ночь, стоило часам, как в страшной сказке, пробить полночь, как в бетонный каркас моего балкона что-то врезалось. Громыхнуло от души, я думала, стекла повылетают и стены потрескаются. А наутро, осмотрев балкон снаружи, я обнаружила глубокую вмятину в бетоне и странный, липкий след на стекле. Словно корова языком лизнула. Или осьминога к стеклу прилепили. Гадость…

На третью ночь, уже подозревая неладное, забаррикадировалась в квартире, с луком наготове. Перекрыла доступ ко всем окнам и дверям и сама спряталась в ванной, благо, она у меня просторная и, в случае чего, тетиву натянуть удастся довольно легко.. Кто бы знал, что эти черти залезут в подъезд? Вернее, что их туда заманят.

Сперва снова начали орать где-то в районе первых этажей, пронзительно и противно. Потом что-то несколько раз грохнуло в мою дверь. А затем я услышала топот ног – это толпа зомби влезла ко мне на площадку. Ладно, хоть дверь не вынесли, бармалеи… Честно признаться, чуть в штаны не наделала!

Когда дошло, что эти активисты движения "Вкусномозг" не пытаются ко мне прорваться, а просто устроили тусовку с песнями и воплями под моей дверью, попыталась отвлечь их, бросив с балкона в сторону детской площадки, зажженную петарду.

Отвлеклись, вроде. Потащились всей дружною гурьбою обратно к выходу наружу. Только не вышли, хоть и очень старались. Так я выяснила новый, интересный, но печальный факт – какие-то демоны нас с зомбями в моем подъезде замуровали. Да так, что эти цуцыки до утра в дверь изнутри стучались, и всё безрезультатно.

А утром пришла помощь. Или звиздец. Смотря, как это оценивать. Сперва мимо моего дома, по двору, на всех парах пролетела пожарная машина, завывая сиреной не хуже баньши. Потом, остановившись у моего подъезда, она разворотила взрывом дверь и, как Гамельнский крысолов, увела мою «братву» в неизвестном направлении. А, когда я под шумок решила сваливать из, ставшего небезопасным, убежища, то наткнулась на стоящий за углом внедорожник крайне боевого вида с торчащим из люка на крыше суровым дядькой в камуфляже, внимательно рассматривавшим мир в прицел какого-то большого пуляла. Впрочем, в меня он целиться даже не пытался, а сидящий за рулем человек и вовсе опустил щит, закрывающий стекло сбоку и сделал мне приглашающий жест. Ну, вариантов у меня не то, чтобы много – попробую!

Ребята внутри одеты странно – камуфляж, разгрузочные жилеты, ошейники странные у всех. Однако агрессии в мою сторону не проявили, усадили на переднее сиденье, и спокойненько поехали себе дальше. Сижу вот в салоне, чувствую затылком насмешливый взгляд одного из бойцов с заднего сиденья и пишу это вот все. Нет, однозначно – будет возможность, перепишу дневник на бумагу. Не дай Бог, телефон умрет. А со странными спасителями пока выводов делать не стану – посмотрим, что дальше будет!

Глава

2.

Не

беги

«Одно и то же в нас живое и мертвое,

бодрствующее и спящее, молодое и старое.

Ведь это, изменившись, есть то, и обратно —

то, изменившись, есть это.»

Гераклит

– Прошу встать, суд идет!

Худенькая секретарь выкрикнула эти заученные, казенные слова хрипло и устало, не глядя на собравшихся в зале. Они не заполняли его пустоту. Да, особо и не старались. Прокурор в черном кителе, с практически седой головой и стылыми, рыбьими глазами. Он и сам похож на акулу, этот мужчина, раз за разом присутствующий на судебных заседаниях, где разбирали дела о нарушении режима государственной тайны. Возможно, он даже получал от этого удовольствие – смотреть в глаза загнанному в угол человеку, посягнувшему на знание, которое не должно выходить за рамки секретности, медленно и лениво цедить слова и требовать максимального наказания.

Адвокат, словно специально кем-то выбранный на эту еженедельно исполняемую роль, напротив, румян и улыбчив. Щелочки весело сощуренных глаз, темная щетина, пробивающаяся наружу, невзирая на ежедневную скоблежку бритвой, галстук, удавкой обхватывающий мощную шею. Мягкий голос, заставляющий аудиторию барахтаться в медовой сладости все то время, пока он говорил. И это время казалось секретарю самым омерзительным, что могло быть на судебном процессе.

Они не менялись никогда, ни строгий, седовласый, подтянутый судья, ни акула-прокурор, ни медово-приторный адвокат. Как не изменялись стены зала Суда, обитые поверх голубой краски деревянными панелями. Здесь было место только одному изменению – человеку на скамье подсудимых.

– Владименко Алексей Борисович, две тысячи сто семидесятого года рождения. Окончил Академию «Сохранения здоровья» в вассальном государстве номер пятнадцать. Работал врачом-терапевтом в клинике имени «Святителя Спиридона» при храме «Христа Спасителя». Уволен по собственному желанию четыре года назад. До настоящего времени место работы – подстанция номер восемь СМП «Спас». Обвиняется в краже и вывозе за пределы города документов особой государственной важности. Согласно статьям 102, 103, 107 Уголовного кодекса Российской Империи и Вассальных государств, я требую максимальную меру наказания – казнь через инъекцию препарата БР-150…

Секретарь видит глаза подсудимых каждый день. Она помнит наизусть каждый взгляд, каждую слезу, падающую на судорожно сжатые ладони, каждый крик «Не надо!», прозвучавший в этих стенах. Иногда они замирают, словно мыши перед треугольной мордой питона, иногда падают на колени и пытаются молить о пощаде, целуя подол судейской мантии. И тогда фигуры в черных масках, стоящие с автоматами наперевес по обе стороны от скамьи, срываются с места и наводят порядок в зале.

Она видела и слышала многое, эта худощавая и неприметная помощница судьи. Но еще никогда за годы работы не приходилось ей видеть спокойствия, что сейчас излучал человек, обрекаемый Законом и Властью на смерть. В этом бледном лице, казавшемся слепленным из снега, в темных глазах, в губах, сжатых в тонкую ниточку, в крепких ладонях, безвольно лежащих на столе – в нем она видела отрешенность. Он был не здесь. Ему было плевать.

– Подсудимый, встать! Вам слово…

Мужчина поднялся со скамьи легко, словно навстречу любимой девушке. Черные, с золотыми искрами, зрачки обежали всех присутствующих в зале и остановились, почему-то, на самой неприметной фигуре, в белой блузке и темно-синей юбке, сидящей в углу. Секретарю показалось, что он обратился именно к ней и по спине, невзирая на жару в зале, пробежала волна липкого холода.

– Я слышал о Салемской еще в Академии, ваша честь. Легендарная женщина, чьи исследования спасли миллионы жизней. О ней говорят, ее интервью дают смотреть студентам, о ее экспериментальных препаратах во времена эпидемии написано множество статей. Да что там статей, мемуары Софьи Салемской, – он замер, откашлялся, пряча улыбку и продолжил, уже более спокойно, – вернее, их официальная часть, рекомендованы к прочтению во всех медицинских ВУЗ-ах мира!

Адвокат одобрительно усмехнулся, глядя в никуда. Подзащитный знал свою роль и без него, в чем юристу уже удалось убедиться несколькими часами ранее, в камере предварительного заключения. Владименко был спокоен, уверен в себе и нисколько не боялся предстоящего. Однако, кое-что все же волновало мужчину – слова Алексея Борисовича о том, что за правду, которую он узнал, смерть – не наказание, и он готов к ней. Непорядок, однако. Лишение премии в этом месяце адвокату было совершенно не нужно, а именно к этому и приведет подобный настрой бывшего фельдшера.

– И вы, как истинный фанат легенды, решили сохранить у себя, кхм… Неофициальную версию знаменитых мемуаров? Тогда зачем решили вывезти документ за пределы города? Знали ведь, что это противоречит Закону?

– Я догадывался о незаконности своих действий, ваша честь. Однако, увезти дневник решил, потому что Володька, – он вновь осекся и поправил себя, – простите, Владимир Вишняковский, мой коллега и напарник по бригаде «Спас», мог по молодости своей совершить ошибку, в десятки раз более опасную, нежели мой проступок. Молодежь в наше время слишком привязана к информации, которую получает, и, увы, не привыкла держать ее в себе.

Судья устало кивнул, принимая ответ. Заседание продолжалось, резкий голос прокурора сменялся приторной патокой адвокатских речей и все эти звуки, превращаясь в пыль, осыпались сверху на спины и плечи сидящих потоком терминов, статей и оправданий. Никому не нужных, никому не интересных слов, про которые вскоре забудут. Владименко молчит. Он знает, что его не оправдают и не надеется на чудо. Тех, кто зашел за грань, не щадят. Только вот он, почему-то, нисколько не боится своего последнего шага в Бездну.

Руки, наполовину скрытые белыми манжетами мантии, вновь закопались в бумаги, лежащие перед ним. Светлое пятно на темном дереве трибуны. Запах старой бумаги и книжной пыли. Выцветшие буквы, ровными рядами на светло-голубых клетках. Аккуратные и строгие, как солдатики. Дневник, за которым охотились вот уже не первое десятилетие. Знаменитая тетрадь, непозволительно близко лежащая рядом с ним. Судья поднял голову и встретился взглядом со внимательными глазами человека, стоящего у входа в зал. И тот, чуть помедлив, отрицательно покачал головой, пристально глядя на то, к чему прикоснулись мозолистые пальцы хранителя Закона. И, покорный этому короткому жесту, Закон отступил прочь следом за судьей, ломая себе пальцы и сворачивая шею, дабы не глядеть больше на лежащее перед ним чудо.