Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

Серёжа съехал на обочину, и машина встала. «Ну вот! Теперь и мой час настал», – подумала я.

Но Сергей скрестил руки на руле и молчал, так долго молчал, что я не выдержала:

– Серёжа, ты не беспокойся, я постараюсь держать себя в руках и не устраивать драмы. Я пойму, если ты решил оставить меня.

Он посмотрел на меня удивлённо. Потом усмехнулся и вкрадчивым голосом спросил:

– Ты хочешь расстаться со мной? Да, Маленькая?

Я замотала головой.

– Не хочу. Я не хочу. Но не это главное. Какая разница хочу я или не хочу, если ты соскучился. Ты когда-то соскучился от разгульной жизни. Исчерпав тягу к развлечениям до дна, ты стал вести жизнь респектабельного бизнесмена, создал себе имя и статус в среде богатых и преуспевающих людей, овладел навыками светской жизни, достиг больших результатов в бизнесе и, в конце концов, соскучился и от этих достижений. Встретил меня и реализовал другую часть себя – стал замечательным мужем и отцом, воспитал замечательных детей, которые любят тебя, но они выросли и теперь живут самостоятельной жизнью. Ты подарил мне счастливую жизнь, и мне очень хорошо в этой жизни с тобой. Мне хорошо. Но ты скучаешь. Скучаешь потому, что всё уже изведано и дальше только повторение.

– Из всего, что ты перечислила, я отказался только от разгульной жизни. Остальное я присоединил к тому, что есть. Я не отказался от своего европейского бизнеса, а срастил его, где возможно, с бизнесом в России. Я не отказался от своих, как ты выразилась, «светских навыков», и я не собираюсь отказываться от тебя и от детей. Почему ты, чёрт возьми, решила, что мой путь к новым задачам должен сопровождаться отказом от тебя? И что это «всё», позволь узнать, что «уже изведано»?

– Я увидела в твоих глазах усталость и скуку. Скука просто так не появляется. Нельзя жить с человеком, который вызывает скуку.

– Да о какой скуке ты ведёшь речь? Я хочу тебя! И с годами только больше! Я устал, что ты всегда чем-то или кем-то занята. Когда мы дома, у нас нет возможности побыть вдвоём, то ты решаешь проблемы Марфы, то ты беспокоишься за Женю, и поэтому тебе почему-то нужно переговорить с Машей, а потом с Пашей или ещё, чёрт знает, с кем! Я тебя жду, а ты в это время прощальные поцелуи Стефану даришь! Увидеть свою женщину в объятиях «родного» для неё мужчины, которого она «не хочет потерять», это как? Как, я спрашиваю? – Он перевёл дух, и несколько тише добавил: – В одном ты права, я устал от такой жизни. Я сам хочу целовать свою женщину. – Сергей откинулся на спинку кресла и вновь уставился перед собой. – А ещё я устал бояться потерять тебя.

Теперь рассердилась я.

– Если ты хочешь целовать свою женщину, так целуй её! Ты весь день не прикасаешься ко мне, даже за руку не берёшь! Да что там за руку, ты даже смотреть на меня отказываешься! Я сегодня вижу либо профиль твой, либо затылок!

Он вновь повернул ко мне лицо, и я прошептала:

– Серёжка, мои губы целую вечность ждут твоего поцелуя.

Его взгляд сосредоточился на моих губах.

– Серёжа…

Его движение было стремительным – обхватив ладонью мой затылок, он привлёк меня к жадному торопливому рту. Откинув назад спинку кресла, вытянул меня к себе, на себя.

Забыв о ссоре, мы занялись друг другом, отдавая целиком самого себя и забирая без остатка другого.

Наслаждаясь вернувшейся возможностью смотреть в родные глаза, я не спешила в своё кресло.

– Я боялась, что ты уже никогда не позволишь поцеловать тебя, – ворковала я, – а я очень люблю твои губы. Ещё люблю твой язык. Когда он проникает в мой рот, я способна только осязать. Нет, я ещё вкус чувствую, вкус твоего рта. Серёжка, мне было так страшно.

– Я не думал, что ты так скоро откажешься от меня.

– Поцелуй меня! Уже много времени прошло, как ты меня целовал. Ну почему я всегда выпрашиваю у тебя поцелуи?..

– Так?

– Аах…

– Тебе нравится?

– Даа…

– А так?

– Аах… даа…

Ласковые поцелуи унесли в состояние расслабленного наслаждения. Серёжа говорит, именно в такие моменты у меня самое податливое тело. Я застонала.

– Девочка моя… сколько ни пей тебя, всё мало… – Его руки вновь наливались силой.

– Почему ты не сказал мне, к кому обращалась старуха? Помнишь, в Черногории? Та, что сидела у входа в корчму. Я тогда решила, что про судьбу она тебе кричала.

Машина вновь летела по шоссе, рассекая фарами густые влажные сумерки весеннего вечера.

– Испугался. Вначале испугался, потом придумывал варианты, как правду сказать, потом посчитал за лучшее не смущать тебя. Я видел твоё влечение к Стефану, боялся, что под воздействием слов старухи, влечение перерастёт в любовь.

– Я уже любила. И любила я тебя. А старуха дурная провидица, если не сумела увидеть моей любви. Наговорила чепухи. Если бы не она, Стефан бы Дашу полюбил. Да он и так Дашу любит, только себе не признаётся, всё за навеянным старухой фантомом бежит. – Я покачала головой. – Нельзя ему без семьи. Как один, без родных, в своей Черногории будет? И дети его любят. Катька, уж и не знаю, как на его отъезд отреагирует.

Я задумалась: «Стефан одинок. Отчаянно, страшно одинок. Иногда кажется, он и вовсе в отношениях не нуждается, а контакты с людьми рассматривает, как жизнью данную неотвратимость. Он безразличен к тому, что о нём думают или говорят окружающие – ни восхищение, ни осуждение его не заботят. И если Серёжа, который тоже не зависит от мнения людей, предлагает окружающим отношения взаимно-приятные, то Стефан не испытывает потребности в эмоциональной окраске отношений… Кроме отношений с теми, кого он любит».

– Нет, – вновь разверзла я уста, – нельзя ему без семьи. Семью любят только три человека – ты, я и он. Понимаешь, Серёжа?

– Хочешь, чтобы я поговорил с ним?

– Хочу. Все эти старухи в своих «предсказаниях» ловят людей на их же чувства. Черногорская почувствовала одиночество Стефана и твою зарождающуюся ревность. Одной фразой про судьбу усилила в тебе ревность, а Стефана отправила ложным путём. И Тахмина… помнишь, ты задавался вопросом, как на детках отразится наше вожделение, и боялся близости во время беременности? Вот ведунья и «рассмотрела» порчу в Кате – трансформировала твой страх в утверждение.

Я умолкла, вспоминая, как старалась объяснить Серёже свою точку зрения на пользу секса во время беременности. «Я знаю, – убеждала я, – энергия любви между мамой и папой самая благотворная для детей, потому и хочу, чтобы развивающиеся во мне детки купались в той огненной целительной лаве, что порождается нашим оргазмом». «Тахмина про похоть болтала. Похоть – это борьба гениталий, когда каждый из партнёров, не имея ни чувств, ни привязанности, стремится использовать другого для собственной разрядки. Опустив подол и застегнув ширинку, два человека, как встретились чужими друг другу, так чужими и разошлись».

– Серёжа, выброси страхи из головы. Катюшка – нормальная девушка, никак не «порченная». Распознав в себе женственность, она обретёт внутреннюю гармонию.

Серёжа только ещё повернул с дороги к усадьбе, как ворота стали разъезжаться. «Ждут».

– Серёжа, у меня ещё один вопрос остался, и ещё одна просьба не высказана.

Он кивнул.

– Машину Павлу оставлю, пройдёмся до дома пешком и поговорим. – Не заглушая мотор, он вышел из машины, подошёл к моей дверце и, подавая руку, спросил: – Не замёрзнешь? Прохладно.

– Способ разогреть меня давно известен! – хохотнула я, опираясь на его руку. – Устроим догонялки – ты идёшь, я стараюсь не отстать. Паша, добрый вечер!

Паша всегда ждёт нашего возвращения здесь, в сторожке охраны, если мы оба уезжаем из усадьбы.

– Привет, Маленькая. Как дела?

– Благодарю, Паша, всё хорошо. Вы уже поужинали?

– Нет, – садясь в машину, ответил он. – Ждём вас.

– Какой вопрос, Девочка? – спросил Серёжа, как только мы остались одни.

– Ты изменял мне?

Будто споткнувшись, он на мгновение застыл и тотчас двинулся дальше, не замечая, что наращивает темп. Я бежала за ним и… вымерзала изнутри. Наконец, выдернула руку из его ладони и упрекнула:

– Ты слишком быстро идёшь! Молчание тоже ответ, Серёжа.

– Почему ты спросила?

– Спросила. Извини. Я снимаю вопрос. Просьба моя опять Стефана касается. Надо заставить его заняться собой, он обвисает. При его весе, ослабевший мышечный каркас вдесятеро увеличит и без того непомерную нагрузку на суставы. Паша от него давно отступился, может, тебе удастся затащить его в спортзал, или хоть верховой ездой пусть займётся.

– Я понял, Маленькая.

– Благодарю, Серёжа. – Я побежала к дому.

Сергей шагал следом, не догоняя и не обгоняя. Нам вновь было не о чём разговаривать.

Моя неоплаченная «Надежда» стояла на комоде, прислонённая к стене. Катя бросилась навстречу.

– Мама, что так долго?

– Знаю, Котёнок, заждались, голодные все. – Высвободившись из её объятий, я поспешила к Андрэ, здороваясь на ходу с домочадцами: – Добрый вечер.

Граф ласково вгляделся в моё лицо. Я, как сумела, улыбнулась.

– Прости, милый, задержались.

Не обманула, он понял – не помирились.

– Прошу пятнадцать минут, – обратилась я вновь к домочадцам, – пока на стол накрываете, я буду готова.

– Мама, тебе помочь? – окликнула меня Катя из объятий отца.

– Благодарю, детка, я управлюсь.

Чехол с моим платьем внутри лежал на кровати. Рядом сумка с украшениями, трусики и туфли. Серёжа освободил сумку, пока я была в ванной. Не собираясь надевать этот туалет, я было пошла в гардеробную и в раздумье приостановилась: «Что это, предложение продолжить вечер?» Я решила надеть платье.

Против обыкновения волосы легко собрались в высокий хвост, я сложила их по длине втрое и зажала заколкой. Воткнув пику, удивилась – получилось не хуже, чем у Даши. Теперь платье, туфли, браслеты. Рассматривая себя в зеркале, я старалась проникнуться настроением платья – глаза чуть сузились, на губы легла едва уловимая, чуть снисходительная улыбка, обнажённая шея гордо выпрямилась. «Ну вот, теперь хорошо! – удовлетворённо подумала я и вышла из спальни. – Твоё молчание, Серёжа, – твоё признание! Теперь я знаю, я у тебя не единственная!» Ни страха, ни боли я не почувствовала.

Увидев меня, мои мужчины дружно встали. Паша присвистнул. Я засмеялась и, скользнув взглядом по лицу Сергея, предпочла объятия Андрэ.

– Детка, ты объявила войну мужчинам? – спросил он. – Ты столь восхитительна, что я готов сдаться без боя. Позволь, я поцелую тебя и провожу к столу.

Прищурившись, Сергей проводил нас глазами и повёл к столу Катю.

А потом случилась беда.

Не дождавшись конца ужина, Маша скрылась на кухне. Обеспокоенная её долгим отсутствием, я отправилась на розыски и нашла её пригорюнившейся у стола.

– Маша, милая, очень вкусный ужин, благодарю. Ты почему убежала? – Обняв за плечи, я заглянула в её лицо и твёрдо заявила: – Всё, Машенька, начинаю искать поварёнка. Ты выглядишь уставшей.

– Ищи, Маленькая, – вдруг согласилась Маша и обречённо махнула рукой. – Не справляюсь я, не успеваю, тороплюсь и устаю. Если бы ты с Сергей Михалычем не задержались, то ужин бы пришлось ждать, не поспела бы я ко времени.

Я встревожилась всерьёз – не уставший вид Маши, а покорно принятое поражение напугало меня.

– Маша, милая, тебе нездоровится? Что случилось?

– Да не я, Василич хворает! Днём бодрится, ночью думает, что я сплю, и стонет.

– Давно? Стефану говорила?

– Три дня уже. Я в первый же день хотела сказать тебе, так он раскричался и запретил. И Стефану говорить запретил. Прополис пьёт да таблетки ест.

Я вернулась в гостиную. Василич из-за стола перебрался на диван, увидев, что я направляюсь к нему, улыбнулся, глаза метнулись в пол, на меня, по сторонам, вновь на меня. Я подошла, наклонилась и коснулась губами его лба – кожа была влажной и солёной, но температуры не было.

– Что ты, Маленькая? Целуешь никак меня? Давно ты меня не целовала. – Он шутил, но усилий, каких стоила ему его шутка, скрыть не мог.

Я оглянулась в поисках Стефана. Стефан уже понял и подошёл без зова; тут же, на диване, он бегло осмотрел Василича и, повернувшись к Серёже, сказал:

– Надо неотложку вызывать. Язва, думаю.

Я вновь пошла на кухню.

– Машенька, вставай, пойдём собираться. Серёжа неотложку вызывает.

Она побелела; остановившимися глазами глядя на меня, ждала приговора. Тем же будничным тоном я повторила:

– Маша, вставай. Пойдём собирать Василича в больницу. Ты-то с ним поедешь?

Она немо закивала, вскочила со стула и кинулась к выходу, остановилась, тоскливым взглядом окинула уставленный посудой стол, махнула рукой и теперь уже окончательно заспешила из кухни и… уткнулась в Серёжу.

– Маленькая, иди к Василичу, – велел Серёжа, принимая Машу в объятия. – Ему худо. Стефан запрещает принимать обезболивающие.

Услышав это, Маша тяжело привалилась к Серёже. Я бочком протиснулась мимо них и позвала:

– Катя!

Катя тотчас возникла рядом.

– Катюша, бери Машу, веди её домой и помоги собраться в больницу – тапки, смена белья, предметы гигиены. – Катя заспешила обратно к кухне, а я вдогонку прибавила: – Для обоих, Катюша.

Весь покрывшись испариной, прижав руку к солнечному сплетению, Василич уже не сидел, а лежал на диване.

– Ишь, как ты из-за меня волну… – хотел он пошутить, не удержал стон и виновато улыбнулся.

– Ну что же ты, милый, пугаешь нас? Машу испугал, Катю, меня. Давай я свои ладошки положу туда, где у тебя болит. Помнишь, как я ладошками боль у Красавицы успокаивала, когда она ногу сломала? Сейчас и тебе немного легче станет.

Я встала на колени перед диваном, закрыла глаза, концентрируясь на очаге боли. Энергия легко потекла через руки, и Василич вскоре затих. Он положил свою, всю в узлах мозолей ладонь на мои руки. Я улыбнулась и открыла глаза.

– Легче, милый?

– Ты, Маленькая, целитель. Я тебе ещё, когда ты Красавицу лечила, говорил. А теперь на себе чувствую, какие ручки у тебя ласковые, как они боль унимают. И красивая ты, чудо чудесное, какая красивая.

– Ну это ты, Василич, неправду говоришь. Чудо чудесное у нас твоя Маша.

Прошло, наверное, минут тридцать, когда Паша, наконец, привёл в гостиную врача неотложки, тот подошёл к дивану, сверху взглянул на Василича, потом его взгляд скользнул на меня и замер на моей причёске.

– Прошу, коллега. – Поднимаясь из кресла, вывел врача из оцепенения Стефан. Возвышаясь над врачом горой, он простёр руку в приглашающем жесте. – Ванная комната там.

– Василич, когда врач вернётся, я уберу руки. Боль усилится, ты потерпи, милый. В больницу я с тобой поеду, в машине ладошки опять приложу.

Пока врач осматривал Василича, я сбегала в спальню переодеться.

Из приёмного покоя Василича увезли на обследование. Мы остались ждать результата. Маша застывшим истуканом впилась сухими глазами в дверь, разделившую её с мужем. Время тянулось томительно. Стефан выпроваживал меня и Серёжу домой:

– Зачем будете ждать? Диагноз поставят, я тебе позвоню. В палату поселят, Маше помогу.

Я качала головой.

– Нет, Стефан. – И в который раз обращалась к Маше: – Машенька, посмотри на меня. Сейчас Василича обследуют и сразу начнут лечение. Ничего страшного не произошло, верь мне, Маша! Василич поправится, опять будет весёлый, да удалый!

Она вдруг заморгала, жалобно скривила лицо и привалилась ко мне в плаче. Я обрадовалась: «Вот и славно, столбняк прошёл!»

Вернулся Серёжа – он ходил в кассу оплачивать обследование, и присел по другую сторону от Маши.

– Маша, успокойся. Василичу повезло, сегодня на дежурстве самые лучшие врачи города.

Утирая глаза салфеткой, Маша закивала.

– Спасибо, Сергей Михалыч. Я… да, я сейчас успокоюсь. Испугалась я, сейчас ничего уже. Ты, Сергей Михалыч, Маленькую домой вези. Что вам тут делать? Ночь ведь. Завтра меня не будет, значит, Маленькая на кухню пойдёт. Вези домой её, пусть хоть немного поспать успеет. Да и Стефана забирайте, что я, сама не справлюсь? Врачи тут.

– Дождёмся результатов обследования и уедем.

Наконец, вышел врач. Оглядел нас и собрал в уголках глаз весёлые морщинки.

– Здравствуйте. Ваш Василич молодец! Очень он у вас позитивный человек. Кто из вас Маша?

Маша, как ученица перед учителем, подняла руку и вскочила.

– Василич просил передать вам, Маша маленькая, чтобы вы не волновались и ни в коем случае не плакали. Сказал, прощаться с ним ещё рано, он ещё надеется получить от вас ваши нежные поцелуи, Маша маленькая. – Разгладив морщинки, врач оттянул маску на подбородок и обратил лицо к Серёже: – Осложнений нет. Язва небольшая, уже рубцуется. Кислотность желудка нормальная. ПЦР-анализ мы сделаем. Лечение консервативное, пять-семь дней у нас полежит и выпишем. – Он опять обратился к Маше. – Вашего Василича в палату уже отправили, а за вами я сестру пришлю.

Мы вразнобой выразили благодарность. Врач кивнул и, открывая дверь, покачал головой и пробормотал: «Маша маленькая».

Маша засобиралась, заспешила прощаться.

– Машенька, я завтра после завтрака приеду. Дай я тебя поцелую.

Мы с Серёжей не успели уйти, как появилась сестра, проводить Машу к Василичу. Юная девушка холодно посмотрела на заплаканную Машу и остановилась взглядом на Стефане.

– Вы тоже к больному?

Стефан кивнул. Девушка скользнула взглядом по мне и внимательно всмотрелась в Сергея. Открыла дверь, пригласила: «Пойдёмте», и, пропуская вперёд Машу и Стефана, ещё раз посмотрела на моего мужа. Я покосилась на Серёжу. «Так, милый, ты находишь женщин? Вовсе не утруждаясь поиском! – Ощущая, как прилила кровь к щекам, я усмехнулась. – Ревность завладевает стремительно, стоит её выпустить на волю, сразу находится к кому ревновать!»

Серёжа повернул меня к себе и посмотрел на причёску. Переодеваясь дома, я второпях забыла о воинственной заколке в волосах. Подняла руки снять её, Серёжа вытащил пику и наблюдал, как освобождённые из плена волосы упали на плечи, потянул носом воздух и сказал:

– Поехали, Маленькая. Домой поехали.

В машине мы снова молчали.

«Раньше мне казалось, что даже когда мы молчим, мы всё равно общаемся. Сегодня не так, сегодня между нами выросла стена. Разговариваем – она исчезает, замолчали – появляется вновь. – Я вновь ковырялась в своих мыслях – всё тех же и об одном и том же. – Кто её воздвиг? Я? Он? Или оба? Каждый со своей стороны? Выстроенная однажды, стена теперь всегда будет между нами? Что за кирпичи складывают её? Обиды, недоверие, уязвлённое самолюбие, желание быть правым и нежелание принять правоту другого.

Серёжа не может простить мне поцелуя со Стефаном. Я решила, что он мне изменяет, раз не ответил на мой вопрос, и стремительно теряю к нему доверие. А пустот не бывает – на смену исчезающему доверию спешит подозрительность. Всего за один день наши отношения изменились! Мы двадцать два года вместе… Боже мой! – вдруг осознала я совпадение. – Как с Костей! Там мучительные двадцать два года, тут упоительно счастливые и тоже двадцать два года. Эта цифра что, фатальная для меня? – Я взглянула на профиль Серёжи. – Я по-прежнему его люблю. Я не стала любить меньше. Что же тогда изменилось? Почему обида заслоняет любовь? Может быть, и не бывает «вечной» любви, и, как всё в этом мире, любовь имеет свойство стареть, дряхлеть и разрушаться? Прежде я была уверена, что любовь не имеет измерения во времени. Я твёрдо знала – любовь либо есть, либо её никогда не было. А сейчас нет, сейчас я склоняюсь к мысли, что бессмертная любовь – это мечта, иллюзия за которой я побежала двадцать два года назад, и теперь мудрая жизнь в очередной раз развенчивает очередную мою иллюзию. Серёжа… – позвала я мысленно. – Не чувствует моего взгляда, занят своими мыслями. А может, он и не любит меня вовсе, и, как говорил Андрэ, попросту использует брак в качестве ширмы, скрывающей его многочисленные сексуальные связи? Семья, как основа респектабельности. – Я поёжилась, холод пробежал вдоль лопаток. В сердце, в который раз за сегодня, воткнулась игла страха, и стало больно дышать. – Оох, неужели, правда? Тело подтверждает, наконец-то, осознанную истину? – Не обращая внимания на боль, я медленно набрала воздух в легкие. Достигнув предела, задержала дыхание, потом так же медленно выдохнула. – Как бы там ни было с его любовью, непреложным является главное, с Серёжей я была счастлива все двадцать два года жизни. Я счастлива и сейчас. Я не одинока, меня любят Андрей и дети, а я люблю их и Серёжу».

– Серёжа, я хочу задать вопрос. Ты можешь оставить его без ответа. Мне почему-то не столь важен ответ, сколь важна сама возможность задать этот вопрос.

Сергей подобрался, кисти рук надёжнее обхватили руль. Я никогда не задавала ему этого до банальности обычного между двух влюблённых вопроса… Он продолжал смотреть перед собой, на пустую, стремительно убегающую под колёса автомобиля, дорогу. Он молчал, молчал и ждал. «Зачем я стремлюсь разрушить свой мир? – с горечью вопросила я себя, наблюдая за ним. – К чему задавать вопрос, ответ на который несёт угрозу моему миру?» Вопрос я не задала, а он не переспросил и в тишине моего молчания постепенно расслабился.

На повороте с трассы на дорогу к усадьбе я попросила:

– Серёжа, прости меня.

– О чём ты, Маленькая?

– Прости за поцелуй со Стефаном. Я не знаю, как за это просить прощения, я не знаю, как это можно простить. Я не понимаю, как я согласилась на поцелуй. Я пытаюсь вспомнить, о чём я думала, когда подошла к Стефану, и не помню. Знаю только, я совсем не думала о тебе. Сегодня мой мир состоит из отдельных фрагментов, в нем нет цельности, каждый фрагмент существует сам по себе. Даже ты и дети – фрагменты в мозаике моей жизни. Здесь ты. Там Макс. Вот тут Катя. А там Стефан или кто-то ещё. Я передвигаюсь от фрагмента к фрагменту, не умея связать их и объединить. В начале нашей жизни ты был эпицентром, вокруг тебя строилась вся моя жизнь. Все остальные нужды и заботы отстояли далеко, на периферии наших отношений. Я знакомилась с тобой, наблюдала, изучала тебя, твои реакции, твои потребности. Я любовалась тобой, восхищалась, даже слабости твои меня приводили в трепет. Мы сутками не расставались, и мне всё равно было мало тебя, мне всё равно было недостаточно общения с тобой. Я не знаю, не помню, когда я поставила на первый план нужды других людей. Когда начала откладывать наше общение на «потом, когда освобожусь». Незаметно для себя, я главное заменила второстепенным. В последнее время я и осознавать перестала, как мало времени мы проводим вдвоём. Я, Серёжка, уже и скучать по тебе перестала, мне попросту некогда скучать. Желание быть рядом с тобой, я задвинула в самый дальний угол своих возможностей. Серёжа, я не знаю, как изменить сотворённый мною мир. Он уже разваливается, из него будут уходить люди – дорогие мне люди. Но только не ты, Серёжа, только не дети! Я прошу, помоги мне!

Он резко затормозил и повернулся ко мне.

– Маленькая, ты сегодня весь день твердишь о разлуке. В сотый, в тысячный раз тебе повторяю: мы никогда не расстанемся, я взял тебя в жёны навсегда. Уясни себе это, наконец! Даже если будешь гнать от себя, я не уйду!

– Серёжка, ну что ты говоришь?!

День второй

Машу я увидела, как только вошла в отделение гастроэнтерологии. Наклонившись вперёд, она сидела на диванчике, опираясь сложенными вместе предплечьями на колени, и разглядывала пол под ногами.

– Машенька, доброе утро!

Маша подняла лицо и сердито отмахнулась:

– Не доброе! Сижу здесь с ночи, почитай!

– А почему ты здесь сидишь?

– Денег с собой не взяла, вот и сижу! Пешком-то до дому не дойдёшь. – Она поднялась. – Тебя Пашка привёз?

Я покачала головой.

– Максим.

– Ну всё равно! В машину пойду! – Она повесила на руку сумку, из которой торчали домашние тапочки. – Там подожду тебя!

– Что случилось, Маша?

– Что случилось?! – потеряв спокойствие, переспросила Маша и грозно сверкнула глазами. – Отказался Вася от меня! Разводимся мы! – И Маша с силой выдула воздух на лоб.

– Сядь, Маша, – мягко сказала я. Отняла у неё сумку, усадила на диванчик и села сама. – Вначале скажи, как Василич себя чувствует.

– А как Василич себя чувствует? Оздоро́вил, видать, раз разводом грозит!

Я поморщилась.

– Маша!

– Что Маша? – Она огляделась по сторонам и, склонившись ко мне, понизила голос до шёпота и спросила: – Ты вот мне скажи! Я с Васей тридцать лет прожила, что, эти годы ничего не стоят? Зазнобу он свою пожалел! Ишь, ты как! А меня, значит, не жалко?

– Что вы вдруг о давно минувшем заговорили?

– Да покаялась я, рассказала, что она к нему приходила. Он и запереживал, и запереживал, гадать стал – и зачем же она приходила? вдруг, помощь ей нужна была, вдруг, что у ней случилось! Тьфу!

О том, как познакомилась со своим будущим мужем, Маша поведала мне давно. Рассказывая, она гордилась собой и посмеивалась, беспрестанно теребя нитку кораллов на шее.