Тайны Кипеллена. Дело о запертых кошмарах

Переступив порог, я еле сдержался от заупокойного паса, когда призрак неожиданно проявился перед моим носом.

– Опять вламываетесь, как к себе домой, пан Как-вас-там, – недовольно протянула она.

– Кляп ей, что ли, какой-нибудь начаруйте, – скривившись, возмутился я. – Когда неупокоенные бродят, где попало – это уже беда, но когда они ещё и болтают без умолку…

– Мы… вы… Да вы… а мы сами… – забормотала белобрысая девица.

Как от такой добиться вразумительного ответа? Да ещё этот призрак лезет. Благо, пан Франц не заставил себя долго ждать, избавив меня от своей косноязычной, хоть и милой на вид служащей и бойкого духа. Хотя всё должно быть наоборот. Не в том смысле, чтобы неупокоенная бы стала милой, а в том, чтобы молчала, желательно глубоко под землёй. А из объяснений девицы можно было понять хотя бы половину.

– Пан Врочек, с вас бутылка шапры2! – выдохнул я, едва за мной закрылась дверь кабинета, – ваш призрак едва не довел меня до сердечного приступа!

– Моего призрака, хвала богиням, пока ещё нет, – насмешливо фыркнул старик. – А шапру вам всё равно нельзя, но, если бесстрашного Бальтазара вдруг хватит удар, клянусь отпаивать вас дистиллятом.

Я поморщился. Пока не разберусь со своим «недугом» не видать мне выпивки, как своих ушей. Жизнь припоя настолько тяжела, что порою невыносима, но даже в самые отвратительные моменты нельзя расслабиться, и как любой, даже самый заурядный человек, выпить стаканчик-другой. Жидкость, попадая ко мне в организм, незамедлительно делится со мной своей памятью. И хоть некоторые считают подобное чудесным даром, по моему мнению, это жуткое проклятье. Припой ощущает, как вода когда-то бежала по ржавым грязным трубам, как давили сальными ногами виноград хмельные девицы вблизи виноградников. Он воочию видит, что творилось со всяким предметом по прихоти или недосмотру, попавшему в ту жидкость, что коснулась его губ. Мучительные видения нельзя прервать или остановить, они поглощают без остатка, заставляя погружаться всё глубже и глубже, стирая грани и оставляя только тоску и боль. Справиться с ними и остаться прежним может далеко не каждый, а те, кто умудряются, превращаются в усталых циников.

– Если не можете справиться с призраком, Франц, избавьте меня хотя бы от дистиллята, смотреть уже на него не могу, – мрачно заметил я, ставя саквояж на пол и извлекая из него книгу.

Врочек мгновенно позабыл о насмешках и впился в мою находку глазами. Теперь со стариком можно делать, что угодно, хоть верёвки вить, хоть канаты вязать.

– Вы позволите? – книгопродавец нахлобучил на нос древние, перемотанные бечевкой очки, и взялся книгу всерьёз.

Он благоговейно перелистывал шершавые, покоробившиеся от влаги листы и восхищенно цокал языком при виде очередной гравюры.

– Несколько рисунков испорчены, – произнёс я, – а без них книга теряет для меня всякую ценность, для других и вовсе становится опасной.

– Вижу, – закивал Врочек, не в силах оторваться от трактата. – Вы уверены, что больше не хотите быть припоем, с вашей-то профессией?

– Франц, вы спрашивали уже тысячу раз, и мой ответ ни разу не изменился. Больше всего на свете мне хочется избавиться от этого куцьего дара! С работой прекрасно справлялся и до его появления. Порою даже лучше, чем сейчас. Возьмётесь исправить рисунки?

Врочек пытливо воззрился на меня из-под очков. Да возьмётся он, никуда не денется. Для него милее книг могут быть только древние книги, которых он ещё не касался.

– Нет, – ответил мастер-живописец, заставив меня остолбенеть от неожиданности.

Чтобы Врочек отказался поработать с уникальным материалом?! Видать скальный дракон, живущий в кряже над заливом, упокоился с миром! Или я чего-то не понимаю? Захотелось заглянуть в его мысли и разгадать неожиданную тайну. Припой способен видеть и настоящее, достаточно развести кровь предполагаемой жертвы в магическом растворе – припое, и получишь чужие мысли, чувства и желания на блюдечке. Увидишь то, что видит другой человек, различишь запахи и ощутишь прикосновения… За это нас боятся и ненавидят. Меня передёрнуло.

– Нет, пан Вильк, эта работа больше не по мне, – в голосе старика звучало искреннее сожаление. – Глаза уже не те, что год назад. Старость, она, знаете ли, не радость. А здесь нужна филигранная точность. Малейший промах, чуть толще линия – и рисунок будет загублен окончательно. Это же работа самого Мартина Горица. А он проник за грань реальности так глубоко, как никто другой. Поэтому опасность колоссальная.

Он протянул книгу, но я не спешил её забирать. Могу его понять. Лучше никак, чем плохо. Но Врочек лучший мастер-живописец в городе! Где искать другого? Мои хрустальные замки рушились. Так не честно, мне больше не выдержать. Это же была последняя надежда.

– Франц, – севшим голосом прошептал я. – Прошу… умоляю! Заплачу вдвое, втрое… любую сумму, какую назовёте!

Врочек лишь покачал головой.

– Деньги не вернут мне остроту зрения, – печально выговорил он.

На секунду в его глазах мелькнула какая-то идея, но старик поспешил отогнать её прочь. Но мне подходил уже любой вариант, лишь сохранилась, начавшая рассыпаться надежда. К дидьку сомнения! Я даже привстал, наклонился над столом с видом приговоренного к смерти и произнес:

– Пан Врочек, согласен на любое ваше предложение.

– Алана, моя помощница, может восстановить иллюстрации, – решился-таки озвучить свои мысли Франц.

– «Кто?» – чуть не вскрикнул я.

Видел на её столе дешёвую мазню. Но это же совсем не значит, что белобрысое недоразумение может… Даже мысленно не хотелось произносить, да тем более представлять, что она прикоснётся к трактату от которого зависит моя жизнь. Магические гравюры – это не мускулистые слюнтяи и грудастые девки из халтурных книжонок!

– Франц, трактат – не эльфячьи сопли! – взвыл я, уже на полном серьёзе собираясь, пусть даже насильно, взять его крови и залезть в голову.

Старик, видимо, не только посадил зрение, но и выжил из ума.

– Зря вы так, пан Вильк, – обиделся книгопродавец, – посмотрите-ка лучше… – он вынул из ящика несколько листов и протянул мне.

Я брезгливо дотронулся до узоров.

– Это иллюстрации к «Теории порталов и врат» Гюстава Шарата. Копии, правда, оригиналы Алана прячет… А вы говорите, эльфячьи сопли… – с укоризной закончил он.

Вглядевшись в плавные линии, я присвистнул от неожиданности. Да-а… Считалось, что «Теория» Шарата иллюстрированию не подлежит. И сделано-то как! Не Врочек, конечно, у белобрысой своя манера. Но так Врочек за Шарата и не взялся. Даже в лучшие годы. Я прикусил губу. Кидаться в омут или подождать на берегу удачного случая? Вот только когда он представится? Едва получилось сдержать мучительный вздох. Придётся рисковать. Не в первый раз, тут уж, как говорится, либо пан, либо пропал.

– Хорошо, – согласился я, опускаясь обратно в кресло, – но присмотрите за ней. Вы же знаете, что для меня значит этот трактат.

– Не волнуйтесь, пан Вильк, – усмехнулся старик, – выполним в лучшем виде.

Мне оставалось только поклониться и отбыть. Выбор сделан, и теперь моё будущее зависит от белобрысого недоразумения. Кто бы мог подумать.

Внизу царила задумчивая тишина, какая бывает только в библиотеках и залах суда. Девица забралась куда-то вглубь лавки, и про её присутствие напоминала только приглушенная мышиная возня, будто голодный грызун от безнадёги решил подкрепиться книжными корешками.

Я бросил тоскливый взгляд на ряды стеллажей и остановился. На столе, прикнопленная к рабочей доске, распласталась иллюстрация к очередной эльфийской мути. Теперь вздох всё-таки вырвался. Кому доверил свою судьбу? Как могла эта бумагомарательница справиться с Шаратом? Я пригляделся. Из-под скорлупы «бесстыдной пошлости» пробивались настоящие чувства. Сразу не скажешь, но белобрысое недоразумение – настоящий виртуоз. Если стереть бульварный налёт, то начинают хлестать такие страсти, что даже суккубы стыдливо отведут глаза.

Пожалуй, стоит взять эту работу и, глядя на неё, напоминать себе, что моя судьба в руках профессионала, а не обычного холстомарателя с Ремесленной улицы. Мой поступок попахивал глупым озорством, недостойным магистра Ночной стражи, но я снял иллюстрацию с доски и, аккуратно свернув, сунул за пазуху. Воровато оглянулся и выскользнул на улицу.

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Услышав, как хлопает дверь в кабинет Врочека, я поспешно ретировалась вглубь лавки и притаилась за стеллажами, изобразив бурное вытирание полок и перестановку книг. Даже планшет с иллюстрацией со стола не убрала. Да куць с ним, с рисунком! Хватит с меня на сегодня Бальтазара Вилька. Второго его пришествия могу и не пережить. Ася, решив, что оставлять меня одну в таком состоянии нельзя, чинно уплыла следом. А я отчётливо слышала, как пан Бальтазар прошел через лавку, зачем-то задержался у стола… и вышел прочь. Стоило облегченно вздохнуть и высунуть нос из-за стеллажа, как меня тут же поймал хозяин.

– Вот и попалась, – ехидно ухмыльнулся Врочек. – Идем, разговор есть.

Мне ничего не оставалось, как уныло поплестись вслед за ним в кабинет. Ася решительно двинулась следом, но старина Франц, о верх галантности, произнес:

– А в зале кто будет? А ну кыш, покойница!

Анисия презрительно фыркнула и перелетела к стремянке. За моей спиной с грохотом гробовой доски захлопнулись двери. Врочек чинно уселся в потертое кожаное кресло, бывшее его ровесником, и хитро воззрился на меня из-под седых бровей. Такой взгляд был мне печально знаком, но оставалось только стоять, мало ли, а вдруг все-таки пронесет.

– У пана Бальтазара есть для тебя работа, – без обиняков заявил Франц.

…Не пронесло… кажется, я пошла пятнами и закатила глаза, потому как старик поспешил налить мне воды и усадить в кресло напротив.

– Вот, посмотри!

Залпом осушив стакан и прокашлявшись, я нервно перевернула несколько шершавых покоробившихся страниц. Да, посмотреть было на что.

– Нужно восстановить несколько рисунков, – как ни в чем не бывало, произнес достойнейший пан Франц.

– Что?! – я поперхнулась остатками воды и снова закашлялась. – Вы пообещали Вильку, что… Зачем?! Нет, не смогу! Франц, как вы могли меня так подставить?!

– Сможешь! – безапелляционно оборвал меня старый книгопродавец. – Не все же тебе перси да стержни нефритовые рисовать, пора серьезными вещами заняться. И не прибедняйся! – на корню прервал он мои невнятные возражения. – Видел твои рисунки по Шарату.

– Вы что, рылись в моем столе?! Да как вы посмели! – негодование выплеснулось через край.

– На минуточку! Рылся в своем столе, – назидательно поправил меня Врочек, – за которым ты работаешь.

Оценив кислое выражение моей курносой физиономии, старый книгопродавец решил немного подсластить пилюлю.

– Конфетку хочешь?

Я лишь вяло отмахнулась.

– Хм… да и не дал бы, – как-то озадачено огрызнулся пан Франц. – Закончились, в смысле, – поспешил пояснить он, видя, как у меня начинает подергиваться верхняя губа. – Странно, а вчера ещё полпакета было… – окончательно растерялся Врочек. – А ты иди работай, деточка. Иллюстрации для пана Вилька сами не нарисуются.

Мне осталось лишь безвольно рухнуть обратно в кресло и потребовать яду. Если Франц видел мои иллюстрации к Гюставу Шарату, то мне уже не отвертеться. Но Бальтазар Вильк… Богини милосердные, за что?! Меня приперли к стенке, загнали в угол – и мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Уууу… Но Вильк ещё поплатится, если, конечно, не упаду в обморок при его приближении.

Глава 2 в которой остается только хвататься за голову

Из рассказа Аланы де Керси, младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

– Да, и книгу с собой не таскай! – надтреснуто полетело мне в спину. – Здесь работай!

Я вышла из кабинета Врочека, пошатываясь, словно пришибленная. И тихонько поскуливала, разрываясь между желанием кого-нибудь убить и побиться головой о полку. Добрела до стола и, испустив горестный воль, в изнеможении упала в кресло.

– В чем дело, душа моя? Что ты кричишь, как скальный дракон в брачный период? – всполошилась Ася и подлетела ко мне.

– Рисунок… – простонала я, – рисунок…

– Да что рисунок? Что с ним такое?!

– Он пропал!

Пальцы вцепились в волосы и намертво запутались в мелких кудряшках старинным перстнем, подарком родителей на шестнадцатилетие. Перстень смахивал на мужской – широкий серебряный ободок с массивной пластиной черного агата. И плотно сидел только на большом пальце. Но я бы ни за что не согласилась сменить его на тонкое девичье кольцо, ибо к нему легко привязывалось любое живописное плетение, хоть на временной, хоть на постоянной основе, что делало его поистине бесценным. В школе частенько цепляла на перстень шпаргалки по начертательной магии и простенькие «заплетки» на удачу. С его же помощью семь лет назад собиралась исправить случившееся с Вильком…

– О нет! – озарение пронзило меня с силой турнирного рыцарского копья, так же бессмысленно и беспощадно.

Ненавистный маг останавливался возле стола, а кроме него в лавке никого не было…

– Бальтазар Вильк унес мой рисунок! – рука обреченно скользнула за шоколадом, но и здесь ждало разочарование.

Коробка светила темным пустым нутром. И тут уж некого винить, кроме себя самой. Ася выудила из ниоткуда изящную трубку с длинным, причудливо изогнутым, тонким мундштуком. По мановению её руки в призрачной чаше затеплился огонек. Призрак затянулась. Вот уж воистину, человек раб своих привычек, раз некоторые не покидают его даже после смерти…

– Раз её унес Вильк, то нужно пойти к нему и вернуть, – произнесла она, выпуская призрачный дым в потолок.

Белые струйки собирались в кольца, нанизывались друг на друга и превращались в блёклые, полупрозрачные облака, такие настоящие, что казалось мой нос чует терпкий едкий запах. Я непроизвольно расчихалась и замахала рукой, пытаясь разогнать иллюзорный дым. Призрачное курение, тоже вредит здоровью. Уж будьте уверены!

– Ну да, – оптимизма в моем голосе не было даже на фальшивый медяк, – чтобы скончаться от страха на месте. Тогда у Врочека будет на одного призрака больше и на книгопродавца меньше.

– У тебя есть другие идеи? – саркастически осведомилась Анисия.

– Нарисовать новый, – энтузиазма в голосе оказалось ещё меньше чем оптимизма.

– Глупо, – раздраженно передернула плечами Ася, и призрачная шаль едва не упала на пол. – Да и незачем.

Как ни прискорбно признавать, но призрак полностью права – глупее некуда. Тем более, что дважды так хорошо не получится. Получится совершенно по-другому, а то и вовсе ничего не выйдет. Нет, иллюстрацию нужно вернуть! Но одно только воспоминание о Бальтазаре Вильке заставило меня со стоном уронить голову на руки. Пустая коробка упала на пол, рассыпая шоколадные крошки… Рисунок, книга, Бальтазар Вильк… Потом, все потом. Сначала пойду и куплю себе шоколаду!

Правду говорят, если свалились сразу две неприятности подряд, то и третья не за горами. В ближайшей к нам кондитерской шоколада не оказалось. В «Медовой пышке» было все: печенье, булочки, пирожные, леденцы, цукаты и даже редкий в наших краях зефир, но только не шоколад! По закону подлости последнюю коробку забрали прямо передо мной. О чем мне радостно сообщила хозяйка кондитерской, сегодня сама стоявшая за прилавком.

– Не удивлюсь, если и здесь постарался Бальтазар Вильк, – уныло, но с долей злости пробормотала я.

– Ой, вы, наверное, ясновидящая, – заулыбалась продавщица. – Её действительно купил пан Вильк. Он наш постоянный клиент, как и вы.

Я так и села. Куць его за ногу! Этот гад ещё и постоянный покупатель в моей любимой «Медовой пышке». Да это же чудо, что мы с ним ни разу не столкнулась! С душераздирающим: «У-у-у.. – я развернулась и, продолжая голосить, – да когда же он перестанет отравлять мне жизнь?!» – выскочила на улицу.

Прекрасно начавшийся день испортился окончательно, а после возвращения в лавку, Врочек ещё всыпал мне за самовольную отлучку. Доведенная до точки кипения, я с остервенением накинулась на злосчастную витрину, которую собиралась помыть ещё утром. Полный таз воды пополам с уксусом, кусок ветоши, подвернутые рукава и подоткнутая юбка – под дурное настроение уборка шла великолепно. Ожесточенно скребла толстое стекло, не то пытаясь протереть его до дыр, не то выдавить вон. Затем пришел черед обитых выгоревшим сукном полок.

– Пыль, пыль, пошла прочь! – злобно шипела ваша покорная слуга и терла вишневое сукно одежной щеткой, но противная пыль разлеталась вокруг клубами, и витрину всё чаще сотрясал звонкий чих.

Вымыв окно, почистив полки и сменив товар, я начала спускаться из витринной ниши в лавку. Нога неуклюже скользнула по влажной деревянной ступеньке и заехала по тазу. Он с грохотом опрокинулся на пол, а я с размаху уселась в лужу грязной воды, пропахшей пылью и уксусом. Озираясь, тоненько взвыла, словно раненная мышь, и разревелась. Стоило моим всхлипам с подвываниями огласить лавку, как рядом возникла Анисия.

– Душа моя?.. – встревожено вопросила призрак.

В ответ раздалось нечленораздельное бульканье с одновременным поминанием Врочека, Вилька и весь белый свет в придачу. Ася мигом кинулась в кабинет Франца, чтобы сей секунд выгнать его в общий зал.

Мои упоенные рыдания в грязной луже повергли хозяина в легкий шок.

– Алана? – полувопросительно осведомился он, дабы удостовериться, что в луже сидит именно его младший книгопродавец. – Резец мне в стило! Деточка, вставай немедленно, там же мокро!

Врочек кинулся меня поднимать. Я особо не сопротивлялась.

– Старый пень, – подколодной змеей шипела парящая рядом Анисия, – довёл девочку до истерики! У-у-у, злобный торговец!

– Книгопродавец!!!! – прорычал в ответ пан Франц. – Не причисляй меня к купеческой гильдии. Там одни мошенники и ворюги.

Старик терпеть не мог, когда его называли торговцем.

– Ты хоть под руку не лезь! Кыш, покойница!

Врочек поднял меня на ноги и усадил в кресло. Немного привел в порядок и понял, что на сегодня работник из меня уже не выйдет, вытолкал горе-помощницу домой, заявив, что прекрасно закроет лавку и без моей помощи. Ну, хоть в чем-то мы сегодня оказались единодушны…

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя ночной стражи

Мелодичный перезвон на колокольне храма Четырех Пресветлых извещал добропорядочных жителей Кипеллена о начале вечерней службы, а просто порядочных об окончании рабочего дня. Серебряный колокол пропел ровно восемь раз, и рука машинально полезла за часами. Щелкнула тяжелая бронзовая крышка, и я насмешливо хмыкнул – есть все-таки в этом мире вещи незыблемые и неизменные. Стрелки показывали пять минут девятого. Сам не пойму – дело в неторопливости храмового быта или моей привычке лезть вперед батьки в пекло. В любом случае, приятно тешить себя иллюзией, что имеешь в запасе лишние пять минут.

Я защелкнул крышку, а дежурный стражник возле дверей Управления Ночной стражи закончил осенять себя знаком Четырех и приветственно кивнул. Сам истово верующим себя не считаю, но основные постулаты знаю назубок. Всё что помогает в борьбе с нежитью, обязан знать любой уважающий себя маг, а уж сотрудник Ночной стражи и подавно. Главный обережный знак – четырехлучевая звезда. Верхушку венчает мудрая и всепрощающая Вила. Левую сторону занимает повелительница земного огня – Огнева. Правую сторону владелица огня небесного – Зарница. А на нижнем луче, свесив ножки в Полуночную бездну, качается ехидная покровительница проходимцев – Крин. Говорят, будто сами богини распределили между собой обязанности, да и кто сможет этому возразить.

Ни душ, ни свежая одежда не поправили моего настроения. Усталость после переезда вытягивала последние силы, а нога, как обычно, подло ныла, требуя немедленного отдыха. Я, морщась, поднялся по ступеням и мимолётом взглянул на высокие колонны, поддерживающие треугольный барельеф с доблестными служителями Ночной стражи, попирающими неисчислимые сонмы поверженных чудовищ. Прошёл через массивные двери с металлическими пластинами, похожими на лезвия мечей, и свернул направо к своему кабинету.

– А вот и знаменитая ищейка, – с ядовитой насмешкой раздалось у меня за спиной.

Пришлось остановиться и театрально отряхнуть плечо.

– Брызги яда, – процедил я, – средство от насекомых, которое по недоразумению назвали одеколоном, и катастрофическое отсутствие манер, – приятно было не оборачиваться, а задумчиво пожевать губу и предположить, – Рекар Пшкевич?

Видеть его не хотелось, но пришлось заставить себя повернуться на каблуках. Нога не преминула возмутиться резкому движению, и её пронзила острая боль. Если бы шесть лет назад после встречи с топляком, я, как все нормальные люди, мог пить целебные зелья и лечиться, то не знал бы этих мучений. Но припой не нормальный человек, и даже самые простые микстуры не действуют на него так же, как на остальных. Совсем наоборот. Эффект может быть настолько непредсказуемым, что лучше уж иногда поковылять.

Пшкевич принял мою гримасу на свой счет. Его и без того неприятное лицо с крупным горбатым носом, впалыми щеками и маленькими вечно сощуренными глазками, окончательно скомкалось и превратилось в пресловутый первый блин, упавший со сковороды на грязный пол. Мне даже показалось, что жидкие пепельные волосы угрожающе встопорщились, а тощая грудь сильнее выдалась вперед.

Можно было не поворачиваться, спутать его с кем-нибудь иным потруднее, чем зомби с новобрачной. Сколько Пшкевича в платье не ряди, его даже из-под фаты будет за милю видать. А уж ужасный одеколон и того дальше. Глава кафедры боевой магии в Школе Высших Искусств и по совместительству член городского совета уставился на меня с неприкрытой неприязнью. Шесть лет назад, воспользовавшись моей неудачной стычкой с топляком, он прибрал к рукам боевую кафедру и вытурил меня с магического факультета. Однако, за переход в Ночную стражу я ему был даже благодарен, совсем немного, в глубине души, очень глубоко, но за всё остальное…

– Направьте свою дедукцию на убийц и негодяев, – прошипел Пшкевич. – В городе уже пять трупов… а вы шляетесь неизвестно где! Городской голова…

– Городской голова в курсе. Он лично подписал мое прошение об отпуске, – пожал я плечами. – И пока, слава Четырем Пресветлым, не вы решаете, кто и где должен шляться.

– Это ненадолго, – осклабился он. – До выборов остался всего месяц, Куцевич не будет возглавлять город вечно. И вскоре вас некому будет прикрывать перед советом. Так что мой долг хорошенько пропесочить вашу сомнительную деятельность.

– Обязательно пропесочьте, может, почерпнёте для себя что-нибудь полезное, – устало бросил я. – А пока пойду поймаю мерзкую тварь, убивающую неповинных юношей.

– Вы даже тараканов у себя на кухне не поймаете, – оттопыренные синеватые губы искривились в злорадной ухмылке, – не то, что остервеневшую стрыгу3.

– Неужели вы получили разрешение на ясновидение? – удивился я. – Как представителю городского совета, вам положено знать, что в Растии за лжепророчество прижигают язык. К тому же, это не стрыга.

В ответ Пшкевич прошипел, что и на мою долю найдётся подходящий закон. Тогда прижиганием языка уже не отделаюсь, и бросился к выходу. Куць его принес в неурочный час. Наверняка надеялся лично распутать это дело, выследив и убив нежить. Сам же сказал, выборы на носу, а тут такой удобный случай показать себя во всей красе. По мне, так пусть бы и распутывал. Браца никто не просил навешивать на меня всех собак. Официально, я ещё в отпуске. Но если судить по тому, как набросился на меня утром капитан, следствие Пшкевича зашло в тупик. Иначе с чего бы он так вызверился? В одном он прав, сама по себе тварь не сыщется, так что пора приниматься за работу.

Ознакомившись с материалами дела и разбив в пух и прах версию Пшкевича о стрыге, я крепко задумался. Толку от имевшихся протоколов было чуть. Рекар уткнулся в стрыгу и на ней же заглох. Свидетели показывали разное. Да и свидетелей тех, раз-два и обчелся. Все происходило глубокой ночью. Лишь в двух последних случаях встречались показания о некой девице, с которой видели убиенных за час до смерти. Точных описаний этой панны дать никто не смог, и момент оказался упущен. А Пшкевич, уверенный в своей версии, и вовсе не уделил им внимания. Конечно, стрыги ведь не обращаются в миловидных девиц.

Ребята сидели, повесив головы, а Казик ещё и носом шмыгал, точно провинившийся школяр. Родители пристроили его в Ночную стражу, чтобы выпускник кипелленского училища законников набрался опыта и уверенности в себе. Дабы содержание соответствовало форме. Казимир походил на медведя: здоровый, широкий в кости, с крупными руками. Но внутри, не смотря на все мои усилия, так и оставался плюшевым мишкой. Единственное, чего я добился за два года, что он перестал шарахаться от людей. А вот Марек был совсем из иного теста. Вёрткий, да прыткий – тощий рыжий кузнечик. Среди воров цены бы не было. Но его отец занимался алхимией, а после его смерти паренька на воспитание взяла гильдия. Только с тайными знаниями у него не задалось. И когда мой друг Габриэль Ремиц, глава кафедры алхимии, попросил пристроить мальчишку в Ночную стражу, возражений у меня не нашлось.