Мне становилось все хуже. Нарушился сон. Каждую ночь – между двумя и четырьмя часами – я вдруг просыпалась. Лежала, уставившись в потолок, страдая от пустоты, одиночества и жуткой тоски. И не было никакого логического объяснения этой моей тяги к Джеку Малоуну. Она просто присутствовала. Дурманящая. Иррациональная. Абсурдная.

Не в силах бороться с бессонницей, я вставала с постели, садилась за стол и писала Джеку. Я писала ему каждый день. Обычно я ограничивалась почтовой открыткой – но могла часами мучиться, перекраивая слова и фразы, прежде чем пять строчек ложились на бумагу.

Все письма Джеку я писала под копирку. Иногда я доставала папку, в которой держала копии, и перечитывала этот пухнущий день ото дня том любовной переписки. Каждый раз, закрывая папку, я говорила себе: это какой-то бред.

По прошествии нескольких недель ситуация стала казаться мне еще более бредовой. Потому что я так и не получила ни одного письма от Джека.

Поначалу я пыталась найти какое-то рациональное объяснение отсутствию вестей от моего возлюбленного. Мысленно я следовала его маршрутом, высчитывала: дней пять на то, чтобы морем добраться до Европы, еще пара дней на дорогу до места назначения в Германии, потом недели две его письмо будет идти через Атлантику (следует помнить, что все это было задолго до появления авиапочты). Добавить к этому усталость после долгой дороги да рождественскую перегрузку на почте, а если еще и представить, сколько американских солдат расквартировано по всему миру… короче, до Рождества я так и не получила от него весточки.

Но вот наступил Новый год. А от Джека по-прежнему не было ни строчки… хотя я и продолжала писать ему каждый день.

Я ждала. Напрасно. Январь плавно сменился февралем. Каждый день я маниакально ждала письма. Мешок с почтой приносили примерно в половине одиннадцатого утра. Комендант часа два разбирал письма, потом раскладывал их у порога квартир. Я перестроила свой рабочий график в «Лайф» так, чтобы в половине первого забежать домой, проверить почту, потом на метро вернуться в офис к четверти второго (как раз заканчивался перерыв на ланч). Целых две недели я строго придерживалась этого расписания, каждый день теша себя бессмысленной надеждой на то, что вот сегодня наконец придет долгожданное письмо от Джека.

Но я возвращалась в офис с пустыми руками. И с каждым днем надежды оставалось все меньше, зато усиливалось чувство утраты. Тем более что бессонница начала одолевать меня с беспощадной силой.

Однажды около полудня Леланд Макгир заглянул в мою каморку.

– Хочу подкинуть тебе выгодную работенку на уик-энд, – сказал он.

– О… в самом деле? – рассеянно произнесла я.

– Что ты думаешь о Джоне Гарфилде?

– Замечательный актер. Симпатичный. По своим политическим взглядам ближе к левым…

– Ну, что касается последнего аспекта, пожалуй, лучше обойдем его стороной. Не думаю, что мистера Люса приведут в восторг социалистические идеи Гарфилда, изложенные на страницах журнала «Лайф». Гарфилд – красавчик. Женщины без ума от него. Поэтому я хочу, чтобы ты обыграла именно эту его «сильную, но в то же время слабую» сторону…

– Извини, Леланд, но я что-то не пойму. Мне нужно будет написать про Джона Гарфилда?

– Ты не только будешь писать про Гарфилда, ты еще возьмешь у него интервью. Он сейчас в городе и согласился уделить нам час своего драгоценного времени. Так что рассчитывай к половине двенадцатого быть на месте, часок побудешь на киносъемках, а в половине первого у тебя будет шанс побеседовать с ним.

Меня вдруг охватила паника.

– Я не могу в половине первого.

– Не понял?

– Извини, но я просто не могу завтра в половине первого.

– У тебя какие-то планы?

Я услышала собственный голос:

– Я жду письма…

Господи, как же я пожалела о том, что произнесла эту фразу. Леланд посмотрел на меня, как на сумасшедшую:

– Ты ждешь письма? Я не понимаю, при чем здесь интервью с Джоном Гарфилдом в двенадцать тридцать?

– Нет-нет, совсем ни при чем, мистер Макгир. Все в порядке. Я с радостью проведу это интервью.

Он осторожно покосился на меня:

– Ты уверена, Сара?

– Абсолютно, сэр.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Я попрошу пресс-секретаря Гарфилда позвонить тебе после ланча и организовать брифинг. Если только ты не будешь занята в это время, ведь ты ждешь письма…

Я твердо выдержала его взгляд:

– Я буду ждать его звонка, сэр.

Как только Леланд вышел за дверь, я поспешила в дамскую комнату, заперлась в кабинке и разревелась как дурочка. Потом посмотрела на часы. Десять минут первого. Я выбежала из туалета, из офисного здания «Тайм энд лайф» и бросилась в метро. После нескольких пересадок – и марш-броска от Шеридан-сквер – мне удалось добраться до своей квартиры к двенадцати сорока. Но коврик у моей двери был пуст. Я тут же бросилась обратно вниз по лестнице, постучала в дверь квартиры коменданта. Его звали мистер Коксис – миниатюрный венгр лет за пятьдесят (ростом он действительно не вышел), вечно угрюмый… разве что перед Рождеством он надевал маску любезности, рассчитывая на традиционные праздничные чаевые. Но сейчас была середина февраля, и включать обаяние ему не было никакого резона.

– Что вам нужно, мисс Смайт? – произнес он на ломаном английском, открывая дверь.

– Мою почту, мистер Коксис.

– Вам сегодня нет почты.

Я вдруг разнервничалась.

– Этого не может быть, – сказала я.

– Это правда, это правда.

– Вы абсолютно уверены?

– Вы хотите сказать, что я лгу?

– Мне должно быть письмо. Должно быть…

– Если я говорю «писем нет», значит, писем нет. Понятно?

Он захлопнул дверь перед моим носом. Я снова поднялась к себе, рухнула поперек кровати и лежала так, уставившись в потолок… пару минут, как мне показалось. Но когда я взглянула на будильник, стоявший на прикроватной тумбочке, мне стало дурно. Два сорок восемь. О боже, о боже, пронеслось в голове. Я горю.

Я соскочила с кровати, выбежала из квартиры, села в первое подвернувшееся такси. К редакции я подъехала в три пятнадцать. На своем рабочем месте я обнаружила четыре розовых слипа «Пока тебя не было», приклеенные к пишущей машинке. Первые три были сообщениями от «Мистера Томми Глика – пресс-секретаря Джона Гарфилда». Сообщения были оставлены соответственно в половине второго, в два и в два тридцать. Четвертое сообщение – зарегистрированное в два пятьдесят – было от Леланда: «Зайди ко мне сразу, как вернешься».

Я села за стол. Схватилась за голову. Я пропустила звонки пресс-секретаря. Мы потеряли интервью с Гарфилдом. И это грозило мне увольнением.

Я знала, что это должно было случиться. И вот теперь это случилось. Я сделала все, чтобы восторжествовала глупость, и теперь мне предстояло заплатить за это непомерно высокую цену. Но в голове почему-то зазвучал голос отца: «Бессмысленно оплакивать свою ошибку, юная леди. Просто прими ее последствия с достоинством и покорностью – и извлеки для себя урок».

Поэтому я встала, пригладила волосы, сделала глубокий вдох и медленно пошла по коридору, готовая «встретить» наказание. Я два раза постучала в дверь. «Леланд Макгир: Художественный редактор» — было выведено на матовом стекле.

– Входите, – сказал он.

Еще не переступив порог кабинета, я начала говорить:

– Мистер Макгир, я так виновата…

– Пожалуйста, закрой за собой дверь, Сара, и присаживайся.

Его тон был холодным, чужим. Я сделала, как он просил: опустилась на жесткий деревянный стул и так и сидела лицом к нему, аккуратно сложив руки на коленях, – нерадивая ученица, вызванная в кабинет директора. Только в моем случае облеченный властью человек, восседавший напротив меня, мог не только погубить мою карьеру, но и лишить меня средств к существованию.

– С тобой все в порядке, Сара? – спросил он.

– Да, все отлично, мистер Макгир. Просто замечательно. Если бы только я могла объяснить…

– Нет, Сара, с тобой не все в порядке. И давно, не так ли?

– Я даже не могу передать вам, как мне жаль, что я пропустила звонки мистера Глика. Но сейчас всего лишь полчетвертого. Я могу перезвонить ему немедленно и получить всю информацию по Гарфилду…

Леланд не дал мне договорить:

– Я уже передал интервью с Гарфилдом другому сотруднику. Лоуис Радкин займется им. Ты знакома с Лоуис?

Я кивнула. Лоуис, недавняя выпускница колледжа Маунт-Холиок, пришла в нашу редакцию в сентябре. Она тоже была довольно честолюбивой журналисткой. Я знала, что меня она рассматривает как свою главную соперницу во внутрикорпоративной борьбе… хотя я никогда и не играла в такие игры (наивно полагая, что хороший работник всегда пробьется сам). Сейчас я знала, что последует дальше: судя по всему, Леланд решил, что художественной редакции требуется только одна писательница, и это будет Лоуис.

– Да, – тихо прозвучал мой голос, – я знакома с Лоуис.

– Талантливая журналистка.

Если бы я желала немедленного увольнения, то могла бы добавить: «Да, и я видела, как она с тобой заигрывает». Но вместо этого я лишь кивнула головой.

– Не хочешь рассказать мне, в чем дело, Сара? – спросил он.

– Разве вы не удовлетворены моей работой, мистер Макгир?

– У меня нет серьезных претензий к тебе. Ты пишешь действительно неплохо. И быстро. Если не считать сегодняшнего дня, на тебя всегда можно было положиться. Но меня волнует то, что в последнее время ты постоянно выглядишь усталой, какой-то отсутствующей и работаешь просто на автомате. Кстати, я не единственный, кто это заметил…

– Понимаю, – как-то неопределенно произнесла я.

– У тебя какое-то горе?

– Нет… ничего страшного.

– Тогда, может… дела сердечные?

– Возможно.

– Ты явно не хочешь говорить об этом…

– Извините…

– Извиняться совсем не обязательно. Твоя личная жизнь – это твоя личная жизнь. Но только до того момента, пока она не затрагивает работу. И хотя я, как старый газетчик, выступаю против корпоративной идеологии, мои боссы полагают, что каждый, кто трудится в этих стенах, должен быть «командным игроком», по-настоящему преданным журналу. Ты же, боюсь, отстранилась от коллектива – до такой степени, что многие считают тебя высокомерной и заносчивой.

Для меня это было новостью, и я глубоко огорчилась.

– Я вовсе не пытаюсь быть высокомерной, сэр.

– Ощущение, Сара, это всё, тем более в коллективе. А у твоих коллег есть ощущение, что тебе лучше быть где угодно, только не в «Лайф».

– Вы собираетесь уволить меня, мистер Макгир?

– Я не настолько суров, Сара. Да и ты не сделала ничего такого, чтобы заслуживать увольнения. Однако я бы попросил тебя подумать о том, чтобы работать на нас независимо… скажем, на дому.

Тем же вечером, накачиваясь красным вином у Эрика дома, я посвятила брата в подробности своего разговора с Леландом Макгиром.

– Так вот, после того, как он оглушил меня предложением работать дома, он изложил свои условия. Полгода он будет держать меня на полной ставке – и за это я должна буду каждые две недели приносить по рассказу. Меня больше не будут считать сотрудником «Тайм энд лайф», я буду просто фрилансером, так что никаких благ и преимуществ.

– Поверь мне, это и есть самое большое благо – не ходить по утрам в офис.

– Я уже думала об этом. Но все-таки не представляю, как я смогу работать сама по себе.

– Ты же говорила, что давно мечтаешь писать беллетристику. Теперь у тебя появляется отличный шанс…

– Я уже отказалась от этой идеи. Какой из меня писатель…

– Тебе всего лишь двадцать четыре. Не надо списывать себя раньше времени. Тем более что ты толком еще и не пыталась писать.

– Понимаешь, в этом вся проблема: я никак не могу начать.

– Ну тогда напой первые строчки.

– Очень смешно… Но я неудачница не только в творчестве, я еще, как говорит Леланд Макгир, не командный игрок.

– Интересно, а кому охота быть «командным игроком»?

– Во всяком случае, это лучше, чем прослыть высокомерной аристократкой. Но я ведь не такая, правда?

Эрик рассмеялся:

– Скажем так: тебя не примут по ошибке за выходца из Бруклина.

Я наградила его кислой улыбкой:

– Спасибо.

– Извини. Я как-то не подумал.

– Да уж. Это точно.

– От него по-прежнему никаких вестей?

– Ты ведь знаешь, что я бы сказала, если бы…

– Знаю. И я просто не хотел лишний раз спрашивать…

– Потому что… дай-ка угадаю… ты считаешь меня романтической дурочкой, которая втрескалась в негодяя после единственной ночи тупой страсти.

– Считай, что угадала. Но я благодарен твоему бруклинскому ирландскому негодяю хотя бы за то, что он спровоцировал твой уход из «Лайф». Пойми, Эс, мы с тобой – не командные игроки. И это означает, что мы всегда будем в стороне от толпы. Поверь мне, это не так уж плохо… если только ты справишься с этим. Так что считай, у тебя появилась возможность убедиться в том, что ты для себя – самая лучшая компания. Интуиция мне подсказывает: ты действительно сможешь работать сама на себя. Есть в тебе этот талант отшельника.

Я легонько ущипнула его за плечо.

– Ты все-таки невозможный, – сказала я.

– Но ты мне даешь такие замечательные поводы быть невозможным.

У меня вырвался грустный вздох.

– Я, наверное, так и не дождусь от него письма?

– Наконец-то до тебя что-то доходит.

– Я вот все думаю… не знаю… а вдруг с ним что-то случилось или его перевели в какое-то отдаленное место, куда и письма не доходят.

– Да и вообще он может находиться на сверхсекретном задании вместе с Матой Хари, пусть даже французы имели неосторожность расстрелять ее в семнадцатом году.

– Хорошо-хорошо, я все поняла.

– Забудь его, Эс. Пожалуйста. Ради своего же блага.

– Видит Бог, как я хочу этого. Просто… он не уходит. Что-то произошло в ту ночь. Необъяснимое и в то же время главное. И хотя я все пытаюсь убедить себя в том, что это глупость и безрассудство, я знаю одно: он был моим мужчиной.

На следующее утро я расчистила свой стол в редакции «Лайф». Прошла по коридору и заглянула в кабинет Леланда.

– Я просто зашла попрощаться, – сказала я.

Он не пригласил меня ни войти, ни присесть, да даже не поднялся из-за стола. Казалось, он немного нервничал в моем присутствии.

– Ну, речь не идет о прощании, Сара. Мы по-прежнему будем сотрудничать.

– Вы подумали о моем первом задании как фрилансера?

Он избегал встречаться со мной взглядом.

– Еще нет… но я обязательно свяжусь с тобой через пару дней, и мы кое-что обсудим.

– Значит, мне ждать вашего звонка?

– Конечно, конечно. Я позвоню, как только мы расправимся с текущим номером. А пока ты можешь насладиться коротким отдыхом.

Он потянулся к стопке бумаг и погрузился в работу. Это был намек на то, что мне пора уходить. Я подхватила картонную коробку со своими нехитрыми пожитками и направилась к лифту. Когда двери лифта разъехались, кто-то похлопал меня по плечу. Это была Лоррен Тьюксберри. Высокая худая брюнетка лет за тридцать, с клювообразным носом и короткой стрижкой, она работала дизайнером в редакции искусств и слыла первой сплетницей нашего офиса. Мы зашли в лифт вместе. Как только двери закрылись, она наклонилась и прошептала мне на ухо (чтобы не слышал лифтер): «Через пять минут встречаемся в кафе на углу Сорок шестой и Мэдисон».

Я вопросительно взглянула на нее. Она лишь подмигнула мне, приложила к губам палец и, как только лифт открылся в вестибюле, поспешила к выходу.

Я оставила свою коробку у консьержа и зашла за угол здания, где находилось кафе. Лоррен уже сидела за столиком в дальней кабинке.

– Я не задержу тебя, потому что времени у меня не больше минуты. Сегодня очень напряженный день.

– Что-то случилось? – спросила я.

– Ну это если взять твою ситуацию. Я просто хочу, чтобы ты знала: многие из нас сожалеют о твоем уходе.

– Надо же, а мистер Макгир сказал, что все считают меня заносчивой и высокомерной.

– Конечно, он тебе это скажет. С тех пор как ты отказалась встречаться с ним, он затаил на тебя злобу.

– Откуда ты знаешь, что он предлагал мне встречаться?

Лоррен закатила глаза.

– Офис у нас не такой уж большой, – сказала она.

– Но он лишь однажды предложил мне это… и я отказалась в довольно вежливой форме.

– Но факт остается фактом – ты его отвергла. И с того самого момента он стал искать повод избавиться от тебя.

– Господи, уже почти два года прошло.

– И все это время он просто ждал, когда ты оступишься. Мне неприятно говорить тебе об этом, но в последние пару месяцев ты действительно была немного не в себе. Не обидишься, если я спрошу: у тебя неприятности с парнем?

– Боюсь, что да.

– Выкинь его из головы, дорогая. Все мужчины болваны.

– Возможно, ты и права.

– Поверь мне, я на этом собаку съела. И еще я знаю вот что: отныне Леланд не даст тебе ни одного задания. Он специально закинул эту идею фриланса, только чтобы выжить тебя из редакции и чтобы все лакомые кусочки достались мисс Лоуис Радкин… которая, как ты, возможно, слышала, сегодня не только любимая журналистка Леланда, но и делит с ним постель.

– А я все думала…

– И правильно думала. Потому что, в отличие от тебя, маленькая лизунья мисс Радкин не отвергла ухаживаний глубоко женатого мистера Макгира. Из того, что я слышала, одно привело к другому, и вот теперь… ты осталась без работы.

Я с трудом сглотнула:

– И что же мне делать?

– Если хочешь знать мое мнение… тебе не следует ни говорить что-то, ни делать. Просто бери деньги мистера Люса за полгода и садись писать Великий Американский Роман, если охота, конечно. Или езжай в Париж. А то запишись на какие-нибудь курсы. Или просто отсыпайся. Пока не кончатся деньги. Но знай одно: тебе больше не светит писать для «Лайф». Он об этом позаботится. А через полгода официально тебя уволит.

Несколькими годами позже я услышала, что в китайском языке иероглиф «кризис» имеет два значения: опасность и возможность. Жаль, что тогда я этого не знала – потому что слова Лоррен отозвались во мне дикой паникой и ощущением беспросветного кризиса. Я забрала у консьержа свою коробку, взяла такси до дома, захлопнула за собой дверь квартиры, плюхнулась на кровать, обхватила голову руками и решила, что мой мир рухнул. И снова накатила скорбная тоска по Джеку – словно он умер. Да, собственно, так и получалось, что для меня он умер.

На следующее утро я позвонила в Вашингтон, в Министерство сухопутных сил. Оператор наконец переключила меня на редакцию «Старз энд страйпс». Я объяснила, что пытаюсь отыскать одного из их журналистов – некоего сержанта Джона Джозефа Малоуна, который в настоящее время откомандирован в Европу.

– Мы не даем такую информацию по телефону, – сказала секретарь. – Вы должны прислать письменный запрос в департамент срочнослужащего персонала.

– Но ведь не так много журналистов по имени Джек Малоун пишут для вашей газеты.

– Воинский устав есть воинский устав.

Пришлось звонить в департамент срочнослужащего персонала. Клерк дал мне адрес, по которому следовало запросить поисковую форму. По получении от меня заполненной формы департамент должен был ответить в течение шести – восьми недель.

– Шесть – восемь недель? Можно ли как-то ускорить этот процесс?

– Мэм, за океаном служит около четырехсот тысяч человек. Такие поиски требуют времени.

В тот же день я отправила запрос на получение формы. Всё хорошенько обмозговав, я поспешила к местному газетному киоску, что находился рядом со станцией метро Шеридан-сквер. Когда я объяснила киоскеру свою проблему, он сказал:

– Конечно, я смогу оставлять для вас «Старз энд страйпс» начиная с завтрашнего дня. Но вот прошлые выпуски? Тут мне надо поработать.

На следующее утро, ровно в девять, я уже стояла у газетного киоска.

– Вам повезло, – сказал парень. – Мой поставщик сможет достать номера за прошлый месяц. Это будет тридцать экземпляров.

– Я возьму все.

Газеты поступили через два дня. Я просмотрела каждый номер. И не нашла ни одной строчки, подписанной именем Джека Малоуна. Я продолжала покупать ежедневные выпуски «Старз энд страйпс». И опять никаких следов Джека Малоуна. «Может, он пишет под псевдонимом?» – предположила я. А может, он на сверхсекретном задании и еще не успел опубликовать ни одного материала. И кто знает, может, он вообще все наврал и никакой он не журналист.

Бланк поискового запроса пришел через неделю. Утром я отослала его обратной почтой. Вернувшись домой, я с удивлением обнаружила на пороге пачку писем. Конечно, было бы величайшей справедливостью, окажись в этой стопке письмо от Джека, подумала я.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Пограничный контрольно-пропускной пункт на улице Фридрих-штрассе в Берлине, созданный после разделения города Берлинской стеной. (Здесь и далее примеч. пер.)

Популярная американская комедийная пара.

Tout de suite (фр.) – срочно.

Рекламное агентство.

Дело Уайт-Уотер – скандал 1993 года, когда президента Клинтона обвинили в том, что его семья, в бытность его губернатором штата Арканзас, пыталась подзаработать на махинациях с недвижимостью.

Деятель рабочего движения США.

Клиффорд Одетс (1906–1963), американский драматург, один из наиболее ярких представителей социальной драматургии 1930-х годов.

Ассоциация частных американских университетов на северо-востоке США. Отличается респектабельностью и высоким качеством образования.

Диплом с отличием (лат.).

Высшее отличие (лат.).

Чокнутый иностранец (исп.).

Немедленно, у меня (фр.).

Дороти Паркер (1893–1967), американская писательница и поэт, известная своим юмором и проницательностью.

Американский политический и военный деятель.

Не так ли? (фр.).

«Дядя Джо» – прозвище И. В. Сталина.

Айк – прозвище Д. Эйзенхауэра.