Саги зала щитов. Адульв. Пламя, зажжённое тьмой

– А то, сама что-ль не тягала? Но, во-первых, мелочь, разве так нужно со старшей в роду разговор заводить? – улыбнулась Хортдоттир, в который раз откровенно любуясь яркими небесно-голубыми глазами под насупленными бровями мальчонки. – А, во-вторых, этот вес пока не по тебе, нечего жилы драть, сюда поди, нос гляну.

– Дед говорит, чем больше тяжесть, тем быстрее мышцы нарастут, да тело окрепнет. – чуть подраслабился негодующий паренек, но подошёл, зная, что спорить с Сольвейг равно, что тушить очаг китовым жиром.

– Эт кто тебя так? – спросила она, кабы невзначай, едва пальцы молодой наставницы ласково коснулись детского лица.

– Так Торвольд щитом, чтоб ему зад проморозило, никак не могу его осилить, он ведь больше меня раза, наверное, в два. Только и знает, что жрать, ууу, сала шмат, недаром семейство его корявое поросей разводит. Но боги мне свидетели, придет день, и я его уложу.

– Значит специально на него выходишь, похвально, а носик-то сломан, сломан носик твой, родич.

– Ничего, рана пустяшнаааааааааааааааяяяяяяяяяя, чтоб тебя надвое порвало, знахарка, асов дар, коневалка окаянная. – запрыгал на месте, вопя во все горло Адульв, едва под пальцами Хортдоттир его нос, хрустнув, встал на место.

– Ну, вот и все. – хлопнув ладонями об колени, поднялась Сольвейг. – Правда, морда у тебя к вечеру только медведей стращать будет или деда Руагора на нужнике, чтоб прослабило скорее. А сейчас ступай-ка домой, с тебя на сегодня достаточно.

– Нет, недостаточно. – топнул ногой Адульв, все еще держась за нос. – Что бы стать по-настоящему сильным, надо заниматься постоянно, а день еще только начался.

– Ну вот и что с тобой будешь делать? – хитрая как у лисы улыбка тронула губы Сольвейг. Ей безумно нравилось упорство маленького родича, хоть боги и обделили его силой в отличии от большинства сверстников здесь находящихся, но даровали воистину достойную замену, несокрушимую волю. И как на собственном опыте знала Хортдоттир, именно воля, а не сила, являлась решающей, что в сражениях, что в жизненном пути. – В общую свалку я тебя сегодня больше не пущу, как ни проси. Сама дам пару уроков, что помогут с Торвальдом. В зал щитов пойдем, да снег к носу приложим. Приложи и держи, скоро дед твой с тинга воротится, во полюбуется.

Взлохматив Адульву голову, Сольвейг двинулась к залу щитов, а до нельзя довольный мальчик засеменил за ней, не так уж и часто ему выпадал случай взять пару уроков у уже прославленной воительницы.

Зал щитов или-же воинский дом, располагавшийся неподалеку от ристалища, по соседству с коим скромненько примостилось нехитрое жилище Хорта и Сольвейг, по праву считался гордостью Лёрствёрта наравне с ярловыми хоромами. Длинные не менее ста шагов рубленные с неподъёмных бревен стены полностью скрывала многоярусная тёсанная крыша со множеством дымоходов, лежащая концами стропил на земле, а сверху, к коньку, расходясь меж собой причудливыми драконьими мордами. Что до входа, то это были скорей ворота, нежели двери. Две массивные створки, украшенные резьбой, вели в зал, ставший легендарным на всех северных землях.

Хоть Адульв и бывал здесь множество раз, но не переставал восхищаться убранством этого чертога. Вот и сейчас, едва войдя, он невольно замер, глядя на закрывавшие все стены, разнообразные щиты, чередовавшиеся с оружием, мечами, топорами, секирами да копьями. Зал заполняло множество стоек да поставок, являвших взору несчетное количество всяческих трофеев, свезенных сюда со всех концов света, куда только доплывали дракары северян. От сокрытого мраком, высокого, напрочь закопчённого потока меж несущих опорных столбов свисали полотнища, выполненные руками искуснейших вышивальщиц, передававшие самые знаменитые битвы и легенды гордых северных народов.

У никогда не гаснущего очага, сложенного по форме ладьи, длинною во весь чертог, на вычурных креслах сидело два совсем древнего вида старца в дорогих одеяниях. Зал щитов служил им домом, как в прочем и любым постаревшим войнам, что возжелают окончить свои дни здесь, приглядывая за негасимым от самого основания пламенем. Один неспешно резал на костяных пластинках руны, другой же задумчиво глядел в огонь.

– Коротких зим да долгих лет вам, долгобороды. – войдя, поклонилась старцам Сольвейг, а за ней и Адульв.

– И тебе славных битв, да легких ран, кровавая кройщица. – поприветствовал в ответ один из стариков, даже бровью, не поведя на то, как скривилась Хортдоттир при упоминании своего прозвища. – С тобой, как погляжу, Адульв. Правильно, будущего ярла надо обучать в разрез с остальными. Я давно уже говорил твоему отцу, что невместно его в общей куче держать, ну, да ладно, болтовней вам мешать не буду, занимайтесь, духи этого зала вам спомогут.

Еще раз поклонившись, Сольвейг двинулась в дальний конец, сняв со стены пару щитов, один побольше себе по руке, другой гораздо мельче, для Адульва. Проходя мимо резавшего руны старца, мальчик ненадолго задержался в силу немерного своего любопытства, засмотревшись на священную работу, ведь не зря Один всеотец пошёл на такие муки, приколов себя копьем к древу, дабы добыть эти великие знаки.

– Иди, наставница ждет. – кивнул головой в сторону Сольвейг старец.

– А меч? – поинтересовался Адульв, едва Хортдоттир вручила ему щит, все- равно ещё слишком тяжёлый для мальчика, чей масленый взор уже впился в развешенное по стенам оружие.

– Нет, сегодня только щит, а теперь пошли вон туда. Разве смогу я его сдвинуть. – спросила Сольвейг, уперев свой щит в резной опорный столб.

– Конечно, нет. – твердо ответил мальчик.

– Правильно, нечего даже и пытаться, но запомни, в стене щитов, даже самой крепкой, есть изъяны, тем более в вашей учебной насмешке, человек не древо и не скала, его можно обойти или обмануть, смотри. – уже в полную силу, надавив щитом о столб, Сольвейг, чуть поведя плечами, резко выбросила окружную щитом левую руку вперед и вправо, чуть пригнувшись, шагнув в том же направлении. Щит заскрежетал о столб, а Хортдоттир уже оказалась позади него, молниеносно ударив окованным краем назад по резьбе опоры, после чего сразу же приняла защитную стойку. Будь позади нее человек, а не столб, на врядли, он поднялся бы после такого удара в затылок.

– А не маловат ли наш Адульв для этих ухваток? – донесся до них голос одного из старцев.

– Нет, не маловат. – сойдя на фальцет, взвизгнул паренек, даже не заметив хитрющих старческих ухмылок.

– А вот еще один прием, простой, но действенный. Ты же знаешь Хельгу свистушку?– злой, почти звериной хищной улыбкой, расцвело усеянное веснушками лицо Хортдоттир, не обратившей на старцев и доли внимания.– Так вот, она этот прием тоже хорошо знает.

Вновь встав пред столбом наизготовку, Сольвейг просто напросто отвела свой щит влево и, продолжив движение, ударила правым коленом снизу вверх туда, где должен был располагаться нижний край щита противника. Даже особо не сведущий в ратной стезе Адульв и тот представил, с какой силой человек закусит собственный щит после такой хитрости.

– Ну, а теперича, ты, надеюсь, хорошо смотрел? – Хортдоттир жестом пригласила Адульва к столбу. – День ведь только начался.

Через пару часов, когда короткий зимний день уже пошёл на убыль, Адульв являл собой поистине жалкое зрелище. Взмокший, растрепанный, тяжело дышащий мальчик обречённо взирал слезящимися от пота глазами на казавшийся свинцовым щит в собственных руках. Ему мнилось, что стоит еще хоть раз поднять эти несколько окованных скрепленных меж собой досок, и он, непременно, рухнет, прямо здесь. Но невесть откуда брались силы в маленьком тщедушном теле, и он поднимал его снова и снова, скрепя зубами от натуги, в неизвестно сколько тысячный раз повторяя движения, показанные Сольвейг. Время от времени выхватывая звонкие затрещины от ходящей кругами и что-то напивающей Хортдоттир.

То он сутулился от чего плохо работающих мышц спины, то не так стоял, так как ноги должны быть чуть согнуты, то неправильно дышал, неверно делал шаг, то слишком большой, то слишком маленький. А иногда и смотрел худо, опуская вниз голову. Ворога нужно видеть целиком, подмечая каждое движение. Оплеухи сыпались одна за одной, а Адульв уже чуть не в голос вопрошал богов, за что и когда, наконец, кончится эта мука.

И вот настал момент, когда к великой радости ребенка, Сольвейг, наконец, смилостивилась, глядя на то, как дрожит щит в руке мальчонки и как стали, заплетаясь, подводить его ноги.

– Ну, думно мне, теперь точно на сегодня все.– долгое УУФФФФ разнеслось по залу, щит Адульва бухнулся на пол, а рядом присел и сам мальчик, утирая взмыленный лоб.

– Мне кажется или ты родич подустал? – сочувственно поинтересовалась Хортдоттир, вешая свой и мальчишеский щиты обратно на стену. – А как-же долго и упорно, чем тяжелее, тем лучше. – понурый, уставший взгляд сослужил ей ответом.

– Эт цветочки, глазастик ты мой, дай срок, доберемся с тобой и до пляски клинков. – сверкнув синевой стали, Хортдоттир обнажила один из своих мечей. Лихо, крутанув правой пред собой пару мельниц, дева неуловимым движением, выходя из замаха, завила клинок за спину, где меч описав полный круг, неведомо как оказался уже в левой руке, снова пару свистящих взмахов и клинок, крутясь, подлетает вверх, почитай до самого потолка. Сольвейг, обернувшись, ловко хватает рукоять правой, встав в позицию с широко разведенными и чуть согнутыми ногами и, подавшись телом вперед, держит оружие так, что середина клинка лежит горизонтально перед лицом на запястье согнутой и выставленной вперед левой руки.

– Когда? – единым вздохом выпалил Адульв, жадно сверкнув голубыми глазами.

– Скоро, родич, скоро, а пока иди отдыхай, набирайся сил.

– Только я пока не домой. – тяжело поднялся мальчик.

– Кто бы сомневался, мое почтение мастеру Бруни, да не задерживайся, а то выпорю, дел мне нет окромя как ночами по Лёрствёрту тебя искать. – последние слова Хортдоттир почти выкрикнула в спину, засеменившему к дверям Адульву.

Не успел мальчик разминуться со старцами, как один из них окрикнул его, протянув маленький оберег, вырезанный из кости Торов молот с тремя рунами.

– Держи, маленький ярл, это придаст сил, обережет от сглазов.

Поклонившись чуть не в землю, мальчик, сжав ценный подарок, метнулся обратно к дверям.

– Добре тебе досталось, добре. – удивленно воскликнул мастер Бруни Скегисан, машинально почесав наголо бритую голову, глядя на уже добротно посиневшее на оба глаза лицо Адульва. Не смотря на зиму, на дородном кузнице были только штаны да кожаный фартук, сплошь покрытый сажей, как и вечно красное от постоянного жара кузни лицо с короткой опаленной бородой. – И куда только Хорт глядел, во Руагор воротится, ахнет – искалечили внука.

– Ай! – махнул рукой мальчик. – Не должно войну над пустяшными ранами горевать. – присел Адульв на небольшую скамейку, аккурат под него в самом углу крытой навесом уличной кузни, чей большой сложенный из обожжённых глиняных кирпичей горн- редкий природный камень- выдержит жар надобный для плавки, дымно чадил вытяжкой на обширном подворье Бруни.

Усилиями самого кузнеца и ратовавшего за лучшего оружейника на всем Хальконире ярла Руагора хозяйство Бруни Скегиссана разрослось на зависть всем щурам настолько, что пришлось на манер крепости обнести его высоким плетнем. Помимо длинного дома, где жил сам мастер с подмастерьями и немногочисленной семьёй, да еще прадедовской каменной вросшей в землю кузни, появилась пара добротных сараев – один под крицы да инструмент с заготовками и формами, другой под дрова. Вырылся, несмотря на ближний берег, колодец и, конечно, гордость всего Лерстверта – большой плавильный горн, занимавший навесом четверть всего подворья, под которым скромно, присев в сторонке, и разместился Адульв, являвшийся здесь частым гостем.

Вот и сейчас, он заворожено тонул взором в буйстве пламени, неистовом огненном безумии, творившемся в метавшем искры горне. Его завораживала эта бесконечная пляска, ярившейся первородной стихии, ее извечный танец, единожды увиденный мальчиком и навсегда оставшийся в его сердце. Он не мог объяснить, почему его так влечет эта неописуемая опасная красота, но твердо знал, что просто не в силах обходиться без неё. А пока внук Руагора наслаждался созерцанием языков пламени, вокруг него вовсю кипела работа.

Двое перемазанных сажей дюжих, косая сажень в плечах, подмастерья, обнаженные по пояс, что было сил раздували меха, пока в большем оплавленном котле, подвешенном над горном, плавились железные крицы, а рядом уже лежало множество готовых форм под длинные полосы разной ширины да длинны и под клинки. Бруни получил от Руагора большой заказ и вот уже пол седмицы к ряду, днями отливал железо, а по вечерам уже в маленькой кузне доводил молотом и жаром клинки до ума, покуда подмастерья оковывали щиты, вязали чешую ламеляров, да склепывали шеломы. Проковку мечей он не доверял не кому.

Старый известный на весь север мастер до заката успел отлить немало форм, и, когда око богов полностью опустилось за пики Саркнара, настал так страстно ожидаемый Адульвом момент, когда Бруни, наконец, удалился в прадедовскую кузню.

Алели багрянцем клинки меж углей малого горна. Время от времени внук Руагора, наплевав на неудобные толстые перчатки, брал одну из заготовок щипцами, ложа раскалённый меч на наковальню, и в тот же миг эхом разлетался звон молота по маленькому помещению, скупо освященному пламенем горна. Адульв подавал клинок то вперед, то назад, изредка ставя на ребро, покуда Бруни точными ударами заставлял раскаленный металл обретать форму смертоносного орудия, которое уже вскоре вдоволь насытится теплой человеческой крови. А в такт ударам молота, лились и рассказы кузнеца, которые открывали пред детским воображениям целые удивительные миры.

Он вещал о дивных дальних странах, что на западе, куда яростными молниеносными набегами ходил их народ. Правда, в последние годы добыча перестала быть легкой, поскольку народы тех земель объединялись под одной верой, чье божество высекало врагов безжалостно, создавая поистине могучие братства воинов, именуемых орденами. Рассказывал и о собственных землях, большую часть года скованных льдами, бесчисленных островах и архипелагах, тонущих в вечной вражде не знавших единого правителя со времён исхода, но имевших множество славных вождей ярлов и конунгов, воспеваемых скальдами за великие походы и завоевания.

Из этих историй Адульв узнал про леса Торста, под чьими кронами вершили свои обряды инициации неистовые берсерки, принимая облик диких зверей. Узнал он и про остров Райсьярен, где вечно гневается вулкан, а в его тени обучаются жрецы – огнепоклонники, что могут повелевать силой огня. Мальчик словно воочию видел могучих богов Асов и Ванов во главе со всеотцом- одноглазым Одином, с двумя воронами на плечах Хугином и Мунином, думающим и помнящим, и его жену Фриг- матерь Бальдра, прекрасную Фрейю. Переменчивого Ньерда- владыку морей с его дочерью Ран, покровителя ремёсел и громовержца Тора. Могучего и храброго Тюра оставившего руку в пасти у Фенрира. Но больше всего Адульву нравились рассказы об Альвах. Он просил пересказывать их раз от раза, о светлых обитателях лесов, изредка попадающихся человеческому взору, а также о коварных, темных, ушедших под корни Мидгарда, на ровне с низкорослыми крепышами и великими мастерами Цвергами, чаще именуемых гномами.

За бесконечным потоком захватывающих историй, уносящих детскую фантазию в далекие края к сказочным существам, мальчик и не заметил, как последний из прокованных клинков, шипя, опустился в бадью с водой, а уставший Бруни, утерев тряпицей пот, положил молот на наковальню.

– Ну, мой маленький помощник, пора нам по домам, на дворе уже во всю властвует ночь, а мне не особо хочется выслушивать кюну на ровне со Сольвейг. Они, поди, переживают уже.

– Тогда до завтра, мастер Бруни.

– Несомненно, маленький ярл, несомненно. – кузнец, тяжело вздохнув, присел, едва со свойственной всем детям торопливостью. Адульв скрылся, плотно притворив за собой дверь, даже не заметив, что кузнец не особо торопится тушить горн.

Мальчик ушёл, и Бруни овладела сильная тоска. Он тоже безумно любил эти вечера, проводимые с Адульвом. Ему нравился смышлёный любознательный мальчуган, что мог бы стать отменным кузнецом, но норны сплели свой холст иначе. Его вьюрд когда-нибудь стать ярлом, а что до Бруни, ему и вовсе некому будет передать своё дело. Богиня Фрейя, поскупившись на сыновей, даровала ему лишь двух дочерей, прекрасных любимых, но всё же дочерей. Но дочерям – дело, да навыки не передашь. А подмастерья хоть и толковые, но нет в них того огня, что есть в глазах внука Руагора. Для них это дело- просто работа, а для него могло бы стать жизнью, ведь паренек так тянется к огню и знаниям, как и всеотец разменявший за мудрость своё око. Погружённый в раздумья Бруни просидел так около часа, а затем, наконец, поднявшись, достал тщательно спрятанную от мальца заготовку.

Вынырнувшая прям перед мальчиком, едва освящённая скупым лунным светом, фигура заставила Адульва невольно вздрогнуть. Возвращаясь, домой по тщательно вычищенной тропе, меж высоких сугробов, не глядя по сторонам. Маленький ярл, все ещё прибывая мыслями в рассказах его лучшего друга Бруни, мечтая выбраться когда-нибудь за пределы Хальконира. Он, гадая в каком настроении Сольвейг, думал о том, светит ли ему сегодня партия в Хафлтафл, даже и не заметил, как из-за ближайшего дома, где упрямо голосила собака, вышел незнакомец в плаще, с сокрытым тенями капюшона лицом, закрыв ему дорогу.

– Здравствуй, Адульв, домой поспешаешь? – голос был приятный, женский, немного знакомый, и потому мальчик слегка расслабился.

– И тебе славных лет, да коротких зим, извини, не упомню твоего имени. – Адульв тщетно пытался разглядеть сокрытое тенью лицо.

– Меня зовут Лисил, мы уже виделись пару раз прежде, а что у тебя с лицом? Ратная наука следом наградила? – приблизилась она, пока Руагоров внук напрягал память, покуда не вспомнил её.

Эта девушка жила в небольшом домике невдалеке от причалов, по левую руку, если смотреть со стороны берега Фьорда. Она не приходила на празднества, не являлась на славище, принося требы да дары Асам, и ни с кем не общалась. Она тихо, незаметно жила в Лёствёрте, кормясь трудом двух молодых рабынь. Редко, выходя из дома, часто пропадая в лесу, и почему-то эту приятную обликом девушку недолюбливала старая, почти древняя, знахарка Сегурдра.

– Скоро у тебя важный день, будущий ярл, и выглядеть тебе должно достойно. – встала она почти вплотную.

И вновь его лица уже во второй раз за день коснулись девичьи руки, только, в отличие от теплых прикосновений Сольвейг, пальцы девушки были холодны как лёд Ётунхейма, но, как нестранно, от них, покалывая кожу, расходилось необычное, даже приятное тепло. – Вот так намного лучше. – сделав шаг назад, изрекла Лисил. – Ну, а теперь беги, не заставляй матушку волноваться и не забывай, что вскоре тебе предстоит, пожалуй, самая важная встреча в твоей жизни.

– Это, интересно, с кем? – поинтересовался Адульв.

– Всему своё время. Придёт срок и узнаешь. – загадочно молвила Лисил, миновав мальчика, растворившись в ночных тенях. Она оставила Руагорова внука наедине с повисшим в воздухе вопросом.

Мать, как и всегда, дожидалась Адульва стоя, не смотря на холод зимней ночи на высоком крыльце ярлова дома. Немного погрузневшая за последние годы, в дорогом зеленом платье до пят и накинутой на плечи меховой шалью, стояла она, нервно теребя длинную косу, плетенную золотыми нитями. Ее серые глаза, обведенные едва видимой сетью морщин, тревожно всматривались в ночную тьму Лёрствёрта, местами освященную факелами.

– Ну чего ты, мам, каждый раз будто из похода вернулся. – Больше для вида проворчал мальчик, когда Аникен обняла его. Он, конечно, знал, что матушка сильно его любит, но и не догадывался на сколько. Для неё он был тем самым смыслом существования, ради которого человек готов шагнуть в пламя. Кроме сына у Аникен, лишённой семьи и дома, привезенной некогда в рабском ошейнике из далеких земель, не было никого. Только он и тёплые воспоминания об его отце- единственном мужчине её жизни, что вихрем влетел в её душу, оставив смертью своей не зарастающую рану и так похожего на себя сына, предавшего сил жить дальше.

Закончив с объятьями, мать немного отстранила мальчика, принявшись внимательно осматривать его лицо.

– Есть хочу, целый день ни крохи во рту не было.

– Да, да, сынок, пошли. – было видно, что Аникен порядком растеряна.

– А, явился, паршивец? – не поднимая головы, молвила Сольвейг, так и не растаявшая даже в тепле ярлова дома со своей необычной кожно-кольчужной бронёй. Хортдоттир сидела на лавке за большим, заставленным уже поостывшими яствами головным столом, что стоял меж очагом и возвышением под ярловским креслом. Она любовно водила отточенными движениями точилом по, и без того идеальному, лезвию одного из своих клинков.

– Сама ты, паршивая кошка, бешенная. – буркнул мальчик, садясь за стол, тут-же цапнув с большой миски добротный кусок жаренной баранины, придвинув поближе кувшин с молоком. На детском языке вертелась ещё парочка выражений, коими Адульв непременно одарил бы названную родственницу, но он прекрасно знал, что, когда она так самозабвенно занимается своим оружием, лучше не лезть, себе дороже. Это не на шутку разозлит Хортдоттир.

– Что ж ты зазря пугаешь меня, Сольвейг. – Аникен, присев рядом с сыном, нежно гладила его по непослушным светлым вихрам. – Нос с доброе полено, лицо- сплошной синяк. Так ведь не шутят, я испереживалась вся.

– А что, невидно что-ль, так по сопатке выхватил? – Сольвейг подняла, наконец, голову и замерла, широко раскрыв рот и вытаращив глаза. В повисшей тишине брякнулся о пол, выроненный точильный камень. Хортдоттир казалось, что она тронулась рассудком. За столом, напротив неё, набивши рот мясом, сидел Адульв. Он то же, в свою очередь, удивлённо, непонимающе глядел на изумленную Сольвейг, такой растерянной ему покамест её видеть не доводилось. А дева меж тем пыталась привести в порядок собственные скачущие, подобно конскому табуну, мысли. На детском лице, коему опосля перелома и правки должно было быть распухшим и посиневшим, не было и следа травмы, словно не было, как и тренировки на ристалище, так и самого перелома. Ровненький носик и чистая кожа, ни кровоподтёка, ни синяка.

– Ты будто навью увидала! – сконфуженно хохотнул мальчуган, коему становилось неуютно, когда так на него смотрела Хортдоттир.

– Что с твоим лицом? – зловеще, тихим голосом вопросила Сольвейг.

– Так это тыж сама мне нос вправила, не уж-то кривой будет, коневалка- златы руки?

– Я так не думаю. Эй, Рунольв, кадку с водой.

Сидевший неподалеку в углу, следящий за очагом, старый раб, из тех, кто служит не за страх, а за совесть, кивнув Сольвейг, вышел на улицу и вернулся вскоре с полным до краев деревянным ведром.

– А ну, глянь. – Хортдоттир подтолкнула маленького родича к ведру.

– Вот те раз. – только и смог выдавить из себя Адульв, узрев своё отражение, когда вода в кадке, наконец, отстоялась. Руагорову внуку было не привыкать возвращаться с ристалища плотно покрытым синяками, да ссадинами. Он догадывался, что личико опосля такого удара у него «приходи смотреть», но из воды на него, вопреки ожиданиям, смотрела порядком ошалевшая физиономия, чуть-ли не дышащая здоровьем. Знавший как долго проходят следы воинских учений, мальчик только и смог что пару раз недоверчиво моргнуть, да протереть глаза в тщетной попытке отогнать морок.

– А теперь объясни. – сузила глаза Сольвейг. – Если тебя после ристалищинских зуботычин не одарила своим поцелуем явившаяся из Асгарда Фрейя, в чем я сильно сомневалась, то как, родич, позволь поинтересоваться, у тебя зажило лицо, где ты, пройдоха, был? Ведь не в лесу с Альвами хороводил?

– Так это у Бруни клинки проковывали, а потом сразу домой, как ты и велела. – видно было, что мальчик ошарашен не меньше Хортдоттир.

– И всё? – Сольвейг не сводила с родича пристального сурового взгляда.

– Ну да всё. – и тут лицо Адульва словно окаменело, полыхнуло огнём от воспоминаний, от встречи с девушкой затворницей. – Нет, не всё. Покуда домой шёл, со мной заговорила эта Лисил, та, что почти у самых причалов живет. Говорила мол, скоро день у меня важный, встреча какая-то предстоит, непонятно с кем, лицо потрогала. Руки у неё холоднющие были, словно Драугр пощупал.

– С кем встреча?! – дрожащим голосом спросила мать, от чьего лица словно отхлынула вся кровь.

Аникен и Сольвейг показалось, что в большом зале, освящённом длинным очагом, разом померк свет. Тревожно переглянулись они, зная кому, служит затворница и к кому ходит в лес к подножию Саркнара по мало хоженой тропе дабы постигать знания темного сейда. И от этого знания, не к ночи упомянутого, обеих женщин, молодую и зрелую, пробрал озноб.

Словно больной зуб, временами накатывающий с новой силой, не давая забыться, ожило в голове Хортдоттир воспоминание восьмилетней давности. Когда ярл Руагор скрывшись в лесу с больным, почти мертвым внуком-грудничком, воротился спустя полдня уже со здоровым мальцом. Все эти годы Сольвейг тщетно пыталась выведать правду, что все же произошло в тот день. Но упиралась в стену молчания, некогда возведённую, словно воды в рот набравших отца и Руагора, единственных знавших правду о том дне. И вот теперь спустя столько лет, завеса тайны начала приоткрываться. В её голове, словно молотом, застучал вопрос, почему одна из самых властных женщин севера вдруг заинтересовалась необычным мальчиком, уж не сама ли вестница скорби сподобилась задержать едва треплющуюся в Адульве жизнь.