Души наизнанку. Сборник рассказов

– Но ведь столько существует виноделов, столько вокруг алкогольных напитков, а никакого эффекта, кроме похмелья, ни у кого не наблюдается!

– А, это все несерьезно, вот и не наблюдается. Не может заводское вино, будь оно четырежды марочное, дать настоящих сил. Вино должно, во-первых, делаться из винограду. Да не с колхозных плантациев, а чтобы у себя в саду, как домашнее животное, жило. Он должен расти в семье, к тому же – в мире и согласии. Поговорить с ним надобно, поубеждать, песенку спеть.

– Да, но грузины и молдаване испокон веков в своем хозяйстве виноградники обрабатывали!

– Вот именно, что обрабатывали, как курей в птицеферме, а я ж вам говорю: виноград должон жизнью интересной жить. Скучать он не любит, ему общество подавай. А потом ему не всё чужие байки слушать, ему и самому выговориться надо.

– А Вы, Терентий Ефимович, язык его знаете? – полюбопытствовала Лидочка.

– Знаю, дочка, знаю.

– И какой же?

– Э-э, дочка, на словах этого не объяснишь. Это понимаешь, когда с виноградником душа в душу поживешь, скажем, лет двадцать пять. Но главное все же не в этом…

– А в чем, Терентий Ефимович? В чем Ваш главный секрет?

Молодые люди замерли в ожидании, вытянув шеи. Дед Терентий оглядел их зорким взглядом и решился:

– Главный секрет, говорите? Да, во – первых, в том, что слаще нашего винограду ни на каких югах не растет, ну, а во-вторых… – он снова взглянул на ребят, – во-вторых, виноград надо своими руками давить.

– Ну, как же, Терентий Ефимович! Виноград же всегда мяли ногами?!

– Вот и плохо делали, что ногами. Обиделся виноград на это и спрятал свое чудодейство, а алкоголизм оставил. А вот когда ты каждую ягодку мякушками своих пальцев переберешь, когда он в твоих ладошках соки пустит – вот тогда через руки он чувства набирается. О чем я в тот момент переживаю, то виноградные соки в себе и записывают, о чем горячие мысли и страсти, тем буйнее напиток получается. Иной раз такое зелье закружишь – что с пол литру все раки разбегаются. А в другой – подловишь лирику – и вино, точно далекая невеста становится. Такое от щитовидки помогнёт и вспыльчивость остудит. Вот так оно и выходит, что из единого сорту лекарство от всех напастей сделать можно. Недаром вино божественным напитком в старину считали. А все эти яблочные, сливовки, да еще хуже – водка – дрянь дело. Вино – оно на то и вином называется, что из винограда, из особого растения, и это растение среди других – царь.

Олег расхаживал по дому деда (естественно, с его разрешения) и оглядывал интерьер. Всё-то у Терентия ладненько и славненько, видать, с хозяюшкой повезло. Да он и сам молодец: и на все руки мастер, и деньгу хорошую гребет. Да и какой он, к черту, дед, ему не больше шестидесяти. Это в деревнях такой мужик дедом считается, а в городах в такие годы еще на тридцатилетних женятся. И детей рожают. Надо, надо деду Терентию помочь, надо показать, какие есть прелести в бизнесе. Такие таланты пропадают, а это же – народное достояние, это зарывать нельзя! Надо поездить сюда, подкупить подарками да комплиментами и убедить в организации производства. Сколько хороших людей от болезней гибнет, всякой гадостью печенки сажают (и, главное, без толку), а тут такая фармакология! Сколько пользы можно человечеству принести! (И сколько бабок оторвать, если задуматься…). Но это дело будущего, а сейчас Олег должен выполнять свой долг, зачем, собственно говоря, организовал всю эту кампанию.

– Ой, Терентий Ефимович, какой вкус! – Лидочка уже откушала божественного напитка из темно-коричневой бутыли. – А что у меня от него будет?

– Уши вырастут, – пошутил Марик, пригубливая стопочку.

Все приложились к вину – и даже те, кто был за рулем. Только Олег отставил стаканчик.

– Извините, я потом. Я сначала должен решить деловые вопросы.

– Похвально, – поддержал его дед, – я тоже предпочитаю делу время, а потехе час.

– А все же: что это за лекарственное действие, что мы попробовали? – спросил осторожный Илюша.

– А это у кого как, – дед лукаво усмехнулся, – не всё зависит от моего снадобья, а еще и от того, с какими помыслами кто пьет. Сумма получается – из нашего и вашего.

– Ну, а Вы, что Вы вкладывали, какую эмоцию?

– Я его в прошлом месяце намял. Дождь лил, помню, а Марфутка печь истопила и картох изжарила со свежими помидорчиками. Я, помню, мну катышки-виноградинки, а у самого слюнки бегут, так аппетитно все благоухает, и тепло, и сухо. Оно, этот уют, особо замечается, когда непогода на дворе… Стало быть, на желудки должно подействовать да на здоровый быт.

– Ну, господа, пора домой! – объявил Олег, и пестрая компания, раскланиваясь, устремилась к выходу. Сам же глава мероприятия вознамерился задержаться.

– Ну, как, – сказал он деду, когда они остались один на один, – устраивает Вас мое предложение?

– Ты, Олёш, скажи мне на милость, зачем сюда газеты привез? Зачем мне вся эта церемония нужна? Ты что думаешь, меня рекламой подстегнуть можно иль боишься, что у тебя самого представительства для меня не хватит?

– Да ну, что Вы, я просто с благими намерениями, чтобы люди узнали. Все-таки средства массовой информации…

– А кому надобно и так узнают. У меня вон цепочка тянется не первый год.

– Народная реклама – это, конечно, хорошо, но ведь все-то не знают.

– А на всех-то, мил человек, я напитку не нагоню. Я тебе не ликероводочный завод. Что ты шумиху-то подымаешь? Думаешь, сейчас учеников за месячные курсы обучу, и будешь штамповать этикетки? Э, нет. Тут душу привить надобно, а не шарики катать. Мять-то виноградинки и медведь смогнет. А вот я, скольких людей перепробывал, только троих обучил. Сына старшого, что под Анной живет, да еще двоих из-под Липецка. Всё! У остальных или руки, как крюки, или в голове пусто, а до жадности густо. А бабы – так они вообще не то. Суетятся, как квочки, оно вроде быстро все получается, а вот душевные качества усвоиться не успевают. Виноделие – это чисто мужская профессия, баб виноград не понимает. Но это, правда, не говорит о том, что они ни на что не годны. Женщины, они, зато, руками лечить могут, что у нас с тобой получается, как у них с вином. Ну, ладно, Олёш, говори, да почестней, что ты надумал и что за человек твой – депутат?

– Мы, Терентий Ефимыч, – откашлялся Олег, – все в одной партии, и один – за всех и все – за одного.

– Тю? Как мушкетеры либо?

– Да, как мушкетеры, служащие своему королю.

– А король-то кто?

– Король – это господин Килькин, бывший инженер завода, депутат Думы теперь. В будущем, думаю, президентом будет. Вся элита за него.

– Господин Килькин говоришь? Постой, постой, а не его ли с алюминиевого за мелкое воровство в восемьдесят пятом выкинули и засадили на шесть лет?

– Нет, Терентий Ефимыч. Не его, а папашу его. А сын за отца не отвечает. Килькин, уж если сворует чего, то не по мелкому, причем, ворует у государства. А народу раздает, – Олег густо покраснел.

– Ага… Робин Гуд, значит. И чего ж он раздает?

– Ну, финики первого сентября в школе… Вот в газету, что сегодня у Вас была, ящик шампанского поставил.

– Хороший человек, стало быть, – призадумался дед. – И давно это у вас?

– Что? Финики?

– Да нет, дружба такая с королем-то?

– Да уже лет пять.

– И тебя, стало быть, тоже облагодетельствовал?

– Да. Он мне без процентов взаймы дает.

– Ясно. А чего он еще делает?

– За атмосферу борется. Атомную станцию хочет выкупить и разобрать, чтобы воздух не засоряли. Перестроить.

– Ага. Хорошо. Значит, печками и свечками будем обходиться? Против прогресса – за природу. Ладненько, Олёш, дальше пошли. И что у твоего Килькина за образование эдакое, что за перестройку берется? А то кое-кто кое-что уже перестроил, как бы и у Килькина что не так бы получилось…

– Да нет, Терентий Ефимович, он сам ничего такого не кончал, у него неполное высшее ветеринарное (потому и к Вашему делу неравнодушен). Но у него талантов много. Политических. И денег. А для перестройки станции с Запада наймет.

– Ага, понятно. Ну, а что ему от меня-то надо?

– Как что? – растерялся Олег. – Виноделия. Ну, если производства не получится пока, так он может у Вас систематически напитки покупать. За крупные суммы. Чтобы поправлять здоровье себе и своим политическим соратникам. Сколько запросите – столько даст. Без налогов, обещаю.

– Ага… – дед Терентий изучающе посмотрел через соболиную бровь. – А вот, Олёша, если, скажем, я возьму – и не соглашусь?

– Как? – опешил Олег.

– А вот так. Если мне, положим, не захочется твоих депутатов вином своим потчевать?

– А почему?

– А кто его, Олёш, знает. Вот не захочу – и все, душа не залежит.

Олег почему-то не был готов к такому повороту дельца. Он так был уверен в своей затее, что другого прямо так сразу и не предполагал. Вообще-то в подобных ситуациях он бывал и всегда знал, как подипломатичнее поторговаться, что сказать. В принципе, случай не нов. Но в Терентии он почувствовал такой несгибаемый стержень, просто кремень-мужик, что ни о каком мягком дипломатизме речи не могло быть. Олег тоже упрям, особенно, когда это касается его карьеры. Можно, конечно, плюнуть на всю эту дедову червивку и повернуть оглобли. Но нет! Здесь надо идти на принцип.

– Терентий Ефимович! – в голосе Олега зазвучал металл. – Вы, конечно, знаете, что официальные органы вправе требовать от каждого предпринимателя лицензию. Особенно, когда это касается спиртных напитков. Участились случаи отравлений, даже со смертельным исходом, от различных левых продуктов подобного рода. Я, как лицо заинтересованное в здоровье масс, могу, конечно, затормозить контролирующие службы. Но имею право и на противоположные действия. Так что, решайте, что Вам больше подходит: продавать нам свой нелицензированный товар и получать за это материальное вознаграждение, или, наоборот, выплачивать крупный штраф. К тому же, все Ваши виноградники будут подвергнуты уничтожению

В глазах Терентия блеснул холодный огонек и быстро погас.

– Хорошо, Олёша, – сказал он смиренно. – Я подумаю.

– Вот и чудесно, Терентий Ефимович! Я верю в Ваш здравый смысл.

…

– Господа, на этом наше заседание объявляю закрытым! Поблагодарим же господина Килькина за прекрасный доклад и друг друга – за активное участие в нашей достойной работе. А сейчас – милости просим всех в банкетный зал! – секретарь закончил, раздались аплодисменты и шум говорливой толпы, покидающей зрительские кресла.

– В зал! В банкетный зал! – у дверей перенаправляли людские потоки швейцары.

Банкетный зал (бывшая заводская столовая) был накрыт на шестьдесят персон , но так как здесь все было на халяву, желающих покушать оказалось в три раза больше. Официантки бегали туда-сюда с подносиками и взволнованно считали пирожки с бутербродами.

– Олег Борисович! На вызов! – позвал шеф-повар в свою каморку. Олег, на чьей ответственности держался весь съезд, окинул взглядом столовую, содрогнулся еще раз при виде налетающих на пирожки членов партии и не без удовольствия скрылся из помещения, только чтобы не видеть этого срамного нашествия.

– Стыд-то какой, Егорыч! – сокрушался он перед шеф-поваром. – Никогда не думал, что такие солидные люди сподобятся на такой бардак.

– Это, Олег, еще что! Вот я недавно для москвичей готовил…

Разговаривая, они зашли в кабинетик, где посреди пола стояла увесистая пластиковая бочка литров на сто.

– Егорыч, это что и откуда?

– Презент, – разулыбался Егорыч. – Тебе передали. А вот и записочка.

Олег развернул сложенный вчетверо листок: «Здравствуй, Олёша! Я обдумал хорошенько твое предложение и, наверное, соглашусь (если вы, конечно, не раздумаете). А пока отведайте вместе с делегатами вашего съезда божественный напиток из дальних погребов. Ваш Т.Е.».

– О! Дед Тереха одумался! – обрадовался Олег. – Правильно, а то кабы чего с его плантациями не получилось. А ну, Егорыч, давай чарки! Мы с тобой сейчас сливки снимем, а остальное на стол к нашим обезьянам выкатим. Пусть хлебают, а то народу много набежало, а водки мало.

– Водки всегда мало! – расплылся Егорыч в хомячиной улыбке и подставил два высоких бокала.

…

В зале стоял гам и визг. «Хорошо пошло дедово винишко». Олег уже еле держался на ногах.

– Егорыч, двинься, я тоже прилягу! – толкнул он шеф-повара, разлегшегося на целый диван. – Эй, Егорыч! Егорыч!

Егорыч не отвечал. Рот его был широко раскрыт, так что виднелся запавший к небу язык. Олег хотел вытащить из ящика зеркальце и понести его к губам, чтобы проверить, есть ли дыхание. Но вместо этого поднес свои руки к глазам: пальцы почему-то побелели, стали похожими на восковые, и их вдруг стало трудно согнуть. А потом руки повисли совсем от самых плечевых суставов. Что-то закружилось, пол поднялся и ударил Олега по голове. В глазах появилась черная сетка, а через несколько секунд погас свет. Какая-то незнакомая сила навалилась на грудь Олега, такая тяжелая, что больше невозможно было вздохнуть.

…

Дед Терентий явился, как проводник в мир иной.

– Ну, что, Олёш, как дела? О производстве еще заботишься?

Олег открыл непослушные глаза. Вокруг было все белое и какое-то утрированное, словно на все, что есть, наложили ретушь.

– Я уже умер? – прошептал он.

– Да пока нет, – ответил дед и поправил ему одеяло.

– А где все?

– Да здесь, неподалеку. Тоже отлеживаются. В себя приходят.

– Зачем ты нас отравил? Это же так жестоко… – подбородок Олега задрожал, а из глаз потекли обильные слезы.

– Да это не я вас, Олёша, а вы сами себя отравили. Помнишь высказывание древних: «Истина в вине»? Вот вы ее и получили.

– И что же нам теперь делать?

– А это, Олёш, что совесть подскажет.

– А я умру?

– А как же! Мы все когда-нибудь умрем.

…

«Странное психическое расстройство возникло у двухсот делегатов съезда партии господина Килькина. Причиной этого массового заболевания явилась, по-видимому, утечка газа, которую не обнаружили. Поражает однотипность симптомов: у подавляющего большинства наблюдалось снижение температуры тела и потеря сознания на три-десять дней. Выход из этого состояния был тоже одинаков: несмотря на, казалось бы, полное клиническое выздоровление, все, как один, пострадавшие испытывают неукротимую рвоту при упоминании в разговорах политической и коммерческой тематики.

Газета бывшего господина Килькина».

[Опечатка. Следует читать: «Бывшая газета господина Килькина». Нет. Лучше просто «Новая газета»].

Сучье вымя

… Лариска захлопнула дверь. «Опять эта чертова собака! Когда же, наконец, она подохнет. Надо попросить Николая Ивановича, чтобы застрелил ее».

Лариска прошла в комнату и села в кресло. Вокруг царил художественный беспорядок: постель не убрана, на сбитой простыни отпечаталась черная пятка, на полу – пара футболок, джинсы и дипломат с деловыми бумагами брата, частного предпринимателя по мелким торговым делам. Лариска вздохнула и принялась за уборку: джинсы ткнула в шкаф, на кровать постелила китайское покрывало (которое вытащила из-под кресла), деловые бумаги засунула поглубже в дипломат, а дипломат – поглубже под кровать. И пошла на кухню мыть вчерашнюю посуду.

– Ларисок! Открывай, это я! – раздался стук в полуголое окошко.

Снова пришел этот козел Женя. Как же он надоел!

– Чего тебе?

– Ларисок, я к тебе в гости, разговорчик есть.

Лариска открыла дверь. Козел-Женя, спотыкаясь о стоящую на пороге собаку, прошел в коридор.

– День добрый, красавица. Кофейку сообразишь?

– Ладно уж, – буркнула Лариска и поставила на огонь алюминиевую кастрюльку.

Пока она варила кофе, Козел-Женя с упоением разглядывал ее шикарный бюст, откровенно просвечивающийся через шелк восточного халата.

Грязная посуда быстро перекочевала со стола в раковину, а сам стол рука хозяйки привела в порядок роскошным махровым полотенцем (им обычно Лариска вытирала ноги), которое она затем вытряхнула в сторону и уложила на колени гостю, чтобы он не испачкал новые английские брюки.

– Вот что я хочу тебе предложить, – процедил между зубами пришелец. – Давай-ка, Лариска, мы с тобой того… соединимся нашими капиталами. Бабенка ты видная, задница круглая, сиськи большие… Гы-гы-гы… И хозяйка хорошая.

– Это ты мне, стало быть, предложение делаешь? – округлила Лариска глаза, вытирая руки о полотенце на коленях жениха.

– Ну да. Мне того… это самое… Спутница жизни требуется, во. Ребеночка родим. А то для кого я хоромы строю?

Лариска задумалась. Домик у Козла-Жени ничего. Ради такого можно и не то еще вытерпеть.

– Отчего бы и нет? Я согласна.

– Ну, тогда готовь документы, назавтра заявление подадим. Ладно, я пошел. Привет Алексею.

«Хорошая новостишка, – задумчиво стояла Лариска у окошка, глядя вслед уходящему Козлу-Жене. – Теперь бы еще братца поудачнее пристроить».

В коридоре что-то звякнуло. Вздрогнув, Лариска выпустила из рук занавеску.

– Ах, скотина, вот я тебе сейчас покажу! – Лариска метнулась за веником, но соседский кот Атас с куском колбасы успел выпорхнуть в форточку. – А ты что стоишь, дебильная морда? И зачем я тебя завела? Когда ж ты подохнешь?

Все та же собака молча стояла у двери, и ее тупая физиономия смотрела все так же мимо. Лариска пнула ее ногой и захлопнула дверь. Когда пришел брат, бедная молодая женщина была уже вне себя.

– Алеш, пристрели ее. Глаза б мои на нее не смотрели. Ведь, тварь такая. Больше месяца ничего не жрет, только воду хлыщет, а никак не помрет.

Эту собаку они завели совсем недавно. Старый пес Макс был уже совсем плох, и Николай Иванович за пузырь бормотухи его пристрелил. А дом-то свой, сторож-то нужен. Вот у этого же Николая Ивановича овчарка ощенилась ублюдками, одного из них Лариска и Алеша забрали себе. Самую толстую, самую красивую сучку. Решили с ветеринаром: как подрастет, он трубы ей перережет, чтоб не рожала, и все. А то, что дефективная она, не заметили. Так, вроде что-то странное было – хвост не подымала и по темным углам пряталась. А потом заразу подцепила. Неделю рвала и поносила кровью, ветеринар отхаживал. Вроде ничего стала, только не ест. Ветеринар сказал, что если так дальше будет, то дней через пять издохнет. А оно уже полтора месяца тянется – и ни тпру, ни ну. Вся высохла, шерстяка клоками висит. Да еще недавно обнаружилось, что она глухонемая от рождения. Вот сторож-то, зашибись! И, главное, рука не подымается прихлопнуть.

После ужина брат пошел за Николай Иванычем. Договорились часов на десять вечера. Вот пришло время, постучал Николай Иваныч, брат пошел с ним на дело. Во дворе раздался выстрел. Лариска закрыла уши и глаза. Через минуту Алексей вернулся.

– Готово, – сказал он и снял с себя резиновые перчатки. – Микола ее с маху одного – и наповал. Лорк, доставай самогону.

– Так он уже на столе, не видишь что ль.

– Ну, за упокой души. Пусть земля ей будет пухом! – Алексей жахнул полстакана самогонки и перекрестился. – О, а это чё?

На столе выросла еще бутылка шампанского.

– Еще есть повод, – Лариска поставила к шампанскому два хрустальных бокала со следами помады на краешках. – Замуж я выхожу.

– О! За кого?

– Да за Козла.

– О, это пацан крутой. Давай пузырь!

Пробка пулей вылетела в потолок.

– А-ай! – взвизгнула Лариска и оглядела облитое декольте. Шампанское намочило тонкую ткань, и халатик сделался сверху полупрозрачным.

– А классные у тебя сиськи, сестренка, – оскалился Алексей и похлопал ее по груди. – Где ж мне такую женщину найтить: одну б сиську я б под голову положил, а другой бы накрылси.

– Уди, дурак! – пыхнула Лариска. – Это все, что у меня осталось для благоверного.

– Так я ж… – Алексей застыл на месте и выпучил глаза. Лариска последовала за его взглядом своим: на пороге стояла все та же собака. Правда, перепачкалась кровью, а все остальное, как было: безмолвный взор, даже без укоризны, опущенный хвост и клочья шерсти.

– Либо с того свету… Я аж вспотел. Ну, что, опять за Миколой нестись? Иль сами?

– С-сами, – икая, выдавила из себя сестра.

Алексей взял в кладовой топор, схватил собаку за шкурку и поволок во двор. Та даже и не сопротивлялась и послушно заковыляла на эшафот.

– Зарубил? – спросила Лариска, когда тот вернулся с окровавленным топором.

– Ага, пусть крови стекут, а утром закопаем. Так, значит, замуж выходить будешь?

– Надо, Алеш, надо. Сколько можно чужих мужиков на себя примерять? Мне уже тридцать пять. Детей пока рожать не поздно. А у Козла дом – полная чаша, только за чистотой следи, а уж я это умею. И люблю. С утра до вечера только и знаю, что пылинки да соринки собираю. А уж было б у меня, как у людей, так и вовсе б все блестело. Давай еще шампанского?

– Угу. С самогончиком. Э-эх! Сладкая отрава-то! А ну, еще налей, а то не распробовал и салатику положь. Во! Эй, Лорк, а чегой-то ты музыку зажала? Давай-ка ту, что Тамарка принесла. Да не, Тамарка, ну та, Иванова подруга, что кудлатая. Во-во, ставь ее.

Магнитофон зашипел динамиками, и кухня наполнилась дующими звуками.

– Эй, Лариска! Давай потанцуем! – Алексей взял сестру под локоток и повел на середину комнаты.

Две допитые бутылки уже собрали вокруг себя несколько мошек. Магнитофон охрип и еле пиликал. Лариска сидела напротив брата и без умолку продолжала говорить о своей будущей замужней жизни. Алексей, откинувшись на спинку стула, одной рукой теребил стакан, а другая висела почти до пола.

– … две комнаты наверху – для твоих детей. Ты войдешь к нему в доверие, ему захочется иметь в своем доме еще одного мужика, иначе он от меня с ума сойдет… Да еще и дочка наша… Ну, я рожу дочку. Дочку! Сына не хочу – я плохой свекровью буду, ревновать к невестке начну. Да, Алеша! Алеш? Ты не слушаешь меня?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Гипертрофия – увеличение в данном случае.

2

Анамнез – история болезни, история жизни больного.

3

Аутизм – психическая отгороженность.

4

Инцест – скрещивание близких родственников.

5

Катамнез – сведения о состоянии больного после лечения через некоторое время (месяц, полгода, год, и т.д.)

6

Пубертатный период – период полового созревания.