bannerbanner
Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828
Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 7

Перед тем как опрашивать всех, Горлис с Дрымовым также узнал, кто где в этом доме живет и ночует. Итак, спальня самого Абросимова была на втором этаже в торце, с большим окном во двор. Дворецкий жил в отдельной комнатке под парадной лестницей. Дворник и печник-ремонтник делили на двоих одну общую комнату на первом этаже. Неподалеку располагалась комната для женской прислуги – уборщицы и кухарки. На втором этаже небольшая комната была отведена для горничной и лакея – мужа и жены. Специально для второго лакея с санитарной нагрузкой выделили комнатушку с маленьким окном – из обширной ранее двухоконной туалетной комнаты.

Далее подробно и с элементом нервности выспросив всех, Горлис с Дрымовым получил такую примерно картину. Накануне в субботу всё было ладно, барин чувствовал себя неплохо, иногда даже подначивал домашних. Отужинал в столовой и пошел почивать, взяв на ночь воды и лекарств, выделенных ему по норме вторым лакеем. А дальше в доме состоялось небольшое празднование, не так чтобы совсем тайное, однако для барина не афишируемое. Все собрались на кухне, находившейся на первом этаже, далеко от спальни, чтобы отметить вполголоса «розовую свадьбу» единственной супружеской пары, жившей в доме. Пили немного и вообще не шумели – а вдруг Абросимов проснется и накостыляет (он на руку был тяжел, даром что болел). Отгуляв, всё прибрали и легли спать где-то после полуночи. Последним по дому прошелся печник, убедившийся, что в печке, отапливающей барскую спальню (и туалетную комнату) синие огоньки погасли и можно закрывать заслонку, чтоб тепло не выветрилось. Далее до утра, по общим уверениям, все спали крепко и ничего не слышали.

Исключение составлял второй лакей. Посреди ночи он услышал шевеление за стеной в барской комнате. Опасаясь, что у Абросимова болезненный приступ, хотел зайти к нему в спальню. Но она оказалась закрыта изнутри. Ничего необычного в этом также не было. Но слуга всё же постучал в дверь, спросив, не нужно ль чего? На что получил хорошо знакомый в доме ответ: «Пшел вон!» И отправился по указанному адресу – досыпать на своей узкой лежанке.

Когда поутру Абросимов не вышел из своей комнаты, это тоже не было чем-то неестественным. Он давно уже объединил свою спальню с кабинетом и библиотекой. Поэтому, хандря, мог долго читать или сидеть за рабочим столом. Погода в начале дня стояла тихая, безветренная. А после полудня поднялся ветер. И тогда дворник, прибиравшийся во дворе (но не сильно, этак слегка – чтоб не чрезмерно нагрешить в воскресенье), вдруг заметил, что одна створка окна в спальне настежь открылась. В погоду, еще прохладную, это было необычно. Тогда начали стучать в дверь, звать хозяина. Но он не откликался. Лишь после этого решились выломать дверь – и увидели картину страшноватого вида. Из-за того, что тело барина выглядело столь неприглядно, а также из-за открытого окна заподозрили, что смерть могла быть насильственной, а не естественной (хотя, «Бывает ли смерть естественной?» – задался философским вопросом Горлис, услыхав это). В целом никто из говоривших друг другу не противоречил, что свидетельствовало в пользу правдивости их показаний.

Выслушав всё, Горлис вернулся в спальню и внимательно оглядел ее. Никаких подозрительных деталей или обстоятельств не нашел. Разве что отметил крючки, закрепленные на стене над рабочим столом. Должно быть, для ключей или важных бумаг, кои на них можно наткнуть, дабы не забыть про что-нибудь. Забавная затея, можно будет и себе такое сделать… Выглянул во двор. Высоковато, но не так чтоб угрожающе. Решился на небольшой эксперимент. Вылез наружу и присполз вниз, держась за наличник с внешней стороны одними только руками. Потом оттолкнулся от стены ногами и спрыгнул, пружиня всеми подразделениями тела, чтоб смягчить удар, чему учил его всё тот же Видок. Ничего, не страшно. Пятки, правда, немножко «забил», но не покалечился. И, пройдясь туда-сюда, вроде бы «разошелся».

Но тут мелькнуло предположение! Вновь сказал развести всех по разным комнатам. И у каждого отдельно выспросил, не заметили ли они – может, у кого-то из домочадцев с утра походка оказалась непривычной? Увы, ответ у всех был отрицательным… Тогда еще напоследок уточнил, когда празднично ужинали, не было ли у еды какого-то непривычного привкуса? (Уж больно крепко все спали, может, снотворное кто подсыпал?) И тут – ничего интересного в ответ: обычная еда, хорошая, всё вкусно – местная стряпуха готовить умеет. Также велел взять на анализ таблетки, хранившиеся у «медицинского лакея». И сказал Дрымову, чтобы тот обратился с просьбой к врачам городской больницы – дабы осмотрели и если нужно, то хирургически вскрыли тело на предмет отравления.

Поспрашивал также, где в доме хранятся высокие лестницы и прочные веревки. Ему показали одну из хозяйственных пристроек с навесным замком. Ключи от него – у помощника дворецкого. Тот побожился, что дня три не открывал. Похоже, не врет – замок был слегка запыленным.

Вот и всё… Натан попрощался с Афанасием, сказав, что зайдет завтра, а пока-де ему нужно хорошо раздумать по сему делу. Хотя и без того чутье, опыт и вид покойного подсказывали, что Абросимов был убит. Но кому и зачем понадобился такой бессмысленный поступок – порешить тяжелобольного человека, наследники которого живут далеко, а завещание известно лишь самому узкому кругу людей (в честности двух подписывавших его свидетелей Горлис не сомневался, как и в себе самом)?

Когда вернулся домой, уже стемнело. Фина на представлении, а он уж второй день кряду к ней на спектакль не попадает. Сел за рабочий стол, записав на отдельные листки все имевшиеся сведения. Попробовал раскладывать их пасьянсами. Но не больно получалось.

Почитал на ночь дневники Гердера[30]. Книга, давным-давно купленная в Риге да странным образом до сих пор обойденная вниманием. И лег спать, не дожидаясь Фины. Утро вечера мудренее, как говорят русские. А умствования всякого народа ценны и неповторимы, как считал Гердер.

Глава 5


Проснулся рано, разнеженный, в теплых объятиях Фины. Тихонечко встал, оделся и прошел в свой кабинет, прикрыв дверь. Выспался, голова свежая, хорошее утреннее настроение. Вот теперь, пожалуй, можно заняться делом.

Натан начал перебирать пометки после похода в дом на Итальянской улице. Рассортировал их, сложил в логическом порядке. И вдруг остановился. А правильно ли он делает, рассматривая эту историю в отрыве от всего остального? За два дня случилось столь много непонятного и заслуживающего внимания. Нужно всё вместе обдумать.

Итак – первое. Его вызвал генерал-губернатор Воронцов и дал поручение заняться ревизией своей огромной библиотеки, полностью освободив от написания еженедельных записок, освещающих текущую политику на основе пресс-сообщений. При том – ему запрещено писать такие же доклады для Австрийского и Французского консульств в Одессе. Что бы это могло значить?

Экий сразу серьезный глобальный вопрос себе выдвинул!.. Натан встал, походил по комнате и с размаху сел в кресло, пораженный озарившей его догадкой. Это может означать только одно: видимо, совсем скоро, счет идет уже на недели, Россия объявит войну Турции. Говорят об этом давно, многие и ждать перестали. Но теперь, видать, время наступило, и это сразу всё объясняет. Понятно, почему Горлису отменена аналитическая работа для воронцовской канцелярии. Для русских, собирающихся начать войну, такая аналитика теряет всякий смысл: пушки – главный довод императоров. Ясно и почему велено отказывать в подобной работе для иностранных консульств. Подобные доклады, да еще с учетом настроений, царящих в главном прифронтовом городе, превращаются в некое подобие шпионажа. По сути, в настоящий шпионаж, только легитимированный дипломатическою службой. И ежели Россия таки объявит войну Турции, то подобные доклады имели бы не равноценное значение для Франции и Австрии. Французы участвовали в Наваринском разгроме турецко-египетского флота и более того – высадили свои войска в Греции для помощи восставшим. К тому ж Франция далеко… Совсем другое дело – Австрия. Она рядом!

Так, где тут карта? Натан полез в книжный шкаф за атласом. И раскрыл его на развороте, изображающем юго-восточную Европу, места, где он сейчас находится. Вперился в карту. Да, при начале войны русская армия сразу же захватит румынские княжества – Валахию и остатки Молдовы. Но Вена, насколько успел заметить Горлис при подготовке еженедельных отчетов, очень недовольна российской активностью на Балканах. Кто знает, она может и в тыл ударить, что сделает положение русской армии очень сложным. Так что основной мишенью воспрещения, наложенного Воронцовым, является Австрийское консульство. А Франция попала под запрет за компанию, «для симметрии». («Симметрично» – вообще любимый термин русских дипломатов, особенно в тех случаях, когда они делают что-то явно непропорциональное.) Кстати, по завершении размышлений нужно будет первым делом отправиться в консульства – попрощаться, ну и забрать гонорар за прошедшую неделю.

К каким еще последствиям приведет начало военных действий? Судоходное сообщение Черным морем ухудшится, что осложнит прибытие товаров и почты морским путем. Ха! Война же объясняет и недавнее обустройство сухопутной экспресс-почты Броды – Петербург. Во время брани для сообщения с Веной и соседними с нею германскими государствами сия быстрая почта станет чрезвычайно важною.

А вот у линии Одесса – Петербург функция предполагается еще более ответственная. Будут открыты два фронта разом. Две империи, Всероссийская и Османская, вновь войдут в контакт на северных Балканах и южном Кавказе. Причем первый фронт – более важный, решающий. Потому что от Измаила до Стамбула не так далеко, как от Кутаиса. И Балканские горы не выглядят непроходимыми… Всё это вместе означает, что Одесса станет крупнейшим прифронтовым городом. Посему и нужно наискорейшее сообщение отсюда до столицы!

Еще какая-то мыслишка роилась в голове, всё не собравшись во что-то цельное. Вот, вспомнил! Это слухи о том, что император с семьей собирается на отдых в Одессу. Слова про отдых, конечно же, лишь прикрытие. На самом деле он приедет сюда руководить военными действиями.

Натан возбужденно ходил по комнате. Хотелось одновременно кричать, петь и танцевать – от гордости за свою проницательность. Одно обидно – никто не знает о его триумфе. И ведь никому не расскажешь. Если окажется правдой, русские жандармы крепко займутся – этак и на каторгу угодить можно. Кстати, кто тут у них в Одессе главный? Кажется, штаб-офицер Третьего отделения по южным губерниям Лабазнов-Шервуд. Да, ну и у ловца шпионов Достанича теперь работы побольше будет, оттого он и стал ходить на «столование», чтобы больше быть в курсе городских сплетен.

Как всё складно выходит! И ведь Кочубею не расскажешь, хотя хотелось бы… Ну что, Степан, утёрся? Можешь играть в молчанку дальше, сколько духу хватит. А Натан Горлис и без тебя, одною силой острого ума дознался, что происходит!.. (Но удивительное дело – обращаясь мысленно к Степану, Натан почему-то представлял лицо его Надежды и ее последний растревоженный взгляд. Нет, всё – забыли. Нужно дальше о деле думать.)

Ввиду предстоящей скорой войны появление Степана Кочубея, отпрыска авторитетной в здешних краях казацкой семьи, в доме генерал-губернатора не выглядело уже так загадочно. Вопросом оставался только конкретный повод, по какому к нему обратились. Казачьи мятежи давно подавлены с показательною жестокостью. Военные поселения худо-бедно, но свои задачи решают. Полки из бывших казаков строятся по единым унифицированным правилам. Что ж такое важное может быть, что Кочубея позвали к Воронцову да вели с ним разговоры в потайной комнате?

Натан запустил обе пятерни в свои кудри да потряс их, будто этим можно усилить или ускорить работу мозга. Думай! Думай! Думай! Кого он заметил в той комнате – Василия Туманского из дипломатического департамента канцелярии. Но в комнате, откуда выглянул Степан, еще были люди. Вероятно – из военного ведомства. Возможно – из хозяйственных, мобилизационных служб, инвалидских рот… А может, Степана и не одного, а с его отцом Андреем, хотят взять в поход? Они давно в здешних краях, знают многое о природе, обычаях, на местных языках разговаривают. Да – такое предположение выглядит весьма логичным…

Идем далее. Что еще было из странностей на неделе?

Просьба де Шардоне помочь с поиском цыганки, угрожавшей ему. Странное обращение – и почему только сейчас? Надо было искать тогда сразу же, по горячим следам, а что уж теперь, спустя месяцы. Возможно, конечно, что Люсьену поступили некие новые угрозы, но он просто не хочет о них говорить по какой-то причине. И в связи с этим появляется интересный вопрос: а что известно в Одессе о самом Люсьене де Шардоне? Он говорит, что якобы ученик великого Леонарда, причем с малолетства. И старожилы действительно вспоминают некоего светлокудрого мальчишку при Мастере. Но Трините утверждает, что сие ложь, вроде как тот мальчик умер в чумной год, а значит, Люсьен – самозванец… Хотя, в любом случае – большой талант, тут Трините, конечно, не прав, обзывая его бездарностью. (Что поделаешь, зависть.)

Может, поговорить с Трините об этой истории?.. Нет, пожалуй, бессмысленно – всё, что знал и хотел, он уже рассказал, причем всем. Тогда нужно еще поговорить с самим Люсьеном, если хочет нечто узнать, то пускай и сам скажет хоть немного больше. Но даже если Шардоне что-то еще изречет, то какие у Горлиса есть возможности для поиска цыганки? Теперь, после ссоры со Степаном, почти никаких.

За одним исключением – и это сильная греческая община города, с которой у Натана оставались контакты (хотя он и был зол на нее из-за погрома, устроенного одесским евреям в 1821 году, в самом начале войны за независимость; к счастью, его удалось быстро остановить). Да, какие-то греки уехали воевать в Грецию, но многие остались, и в их руках – большие дела, как законные, так и незаконные, включая контрабанду. А учитывая разъездную жизнь цыган-лаеши, удобную для перепродажи, греки должны иметь с ними какие-то контакты. Вот только Спиро нету…

Да, некогда грозный предводитель преступного мира Одессы, с которым Горлис и Кочубей когда-то имели честь встречаться, отбыл на войну за освобождение Родины. И там вновь – один из самых отчаянных каперов, не дающих проходу флоту османов. Спиро уехал, но богатый купец Платон Ставраки, в молодости, говорят, воевавший под его началом, остался. С ним Горлис знаком получше. Вот у него и можно будет спросить о цыганке, досаждающей Шардоне. Только нужно будет подумать, как это сделать, чтобы не оказаться в слишком большом долгу. Ставраки хитер, с ним следует быть крайне осторожным.

Натан остановился в своих размышлениях и подумал, как далеко отстоят разные его части – одно от другого, другое от третьего, третье от первого… Трудно представить, что они могут быть связаны. Но кто знает…

Что ж, пора развернуться и к делу Абросимова. В пересказе прислуги миллионщика, всех восьми человек, произошедшее складывается ладно, без противоречий. Вряд ли можно сговориться так ловко.

Теперь обратимся к умершему, вероятно, убитому. Впрочем, нельзя исключать и версию, что негоциант умер сам. О том, что он болеет, знали все, но чем и как – немногие. У Никанора Никифоровича были больные легкие. Он лечился у разных врачей – в Одессе, Москве, Петербурге. Также периодически ездил к некой древней старушке-целительнице, кажется, цыганке, обитающей под Кишиневом. Когда ж она умерла, Абросимов, не застав ее, долго не думая, махнул через Черновицкий уезд Австрии к европейским светилам – в Вену, Мюнхен, Цюрих. Все врачи, у которых он наблюдался, сказали примерно одно – что совсем вылечить не смогут, но могут, насколько возможно, продлить его дни в сём мире. С такими словами и с лекарствами он вернулся в Одессу и начал приводить в порядок свои земные дела. Распродал всю собственность, кроме дома на Итальянской, а сложившуюся в итоге сумму – очень крупный капитал в полтора миллиона! – положил в Государственный Коммерческий Банк Российской империи, отделение которого как раз недавно открылось в Одессе. Далее просто жил с капитала, стараясь вести здоровый образ жизни, то есть хорошо укутывать грудь в холодное время года. И обязательно выезжать в цветущую степь в конце весны да к морскому прибою летом. Ну и принимал пилюли разные.

Итак, мог ли Абросимов посреди ночи заняться какими-то своими делами, для чего закрыл дверь на ключ? Мог. А что-то уронить, произведя шум, и потом крикнуть лакею обычное «Пшел вон»? Конечно. Также могло потом наступить резкое ухудшение состояния, из-за чего Никанор Никифорович открыл окно в надежде, что от свежего воздуха станет лучше. Да не стало – так и скончался… Такая цепочка событий не выглядит невозможной. Но… больно уж странным глядится столь неожиданное и стремительное ухудшение здоровья.

Более вероятным кажется всё ж иное. В спальню к Абросимову пробрался злоумышленник. Купец – человек, несмотря на болезнь, всё же довольно сильный, при удушении его подушкой оказал сопротивление, отчего возник шум. Лакей проснулся и постучался. Тогда злоумышленник, удачно сымитировав голос, крикнул: «Пшел вон!» Когда же слуга удалился и вновь заснул, выпрыгнул в окно – и был таков. Если ж всё было так, то преступник, судя по ругательной фразе, хорошо знал покойного, его голос, интонацию, повадки. И значит, это не случайный человек, не просто оконный воришка. Тогда другой вопрос: откуда сей гипотетический преступник – из домашних ли слуг или из иных людей? Прислуга у Абросимова трусовата, тяжело поверить, что убийца – из нее.

Все восьмеро говорят, что никого постороннего на праздновании юбилея свадьбы не было. Поверим им (ежели б кто-то был, его бы с радостью сдали). Вот во время празднования все восьмеро собрались на кухне, да еще, пожалуй, и дверь закрыли, чтобы звуки до хозяина не доносились. И тогда хоть через черный ход, хоть через центральный, кто-то мог пробраться да где-то спрятаться, пока все уснут.

Но нельзя совсем уж отбрасывать и версию, что злоумышленник – кто-то из домашних. Любой из прислуги, кроме женщин. Кухарка, горничная, уборщица, как успел заметить из разговора с ними Натан, имеют довольно высокие голоса. Вряд ли бы им удалось так удачно сымитировать низкий сиплый возглас Абросимова.

Глава 6


И далее неделя, начавшаяся 2 апреля, оказалась безумной, как женитьба Фигаро. Более всего сие относится к традиционно тяжелому дню – понедельнику.

Натан пошел прежде всего к Дрымову, чтобы поделиться с ним своими рассуждениями по поводу смерти Абросимова. Конечно, лучше бы обсудить всё с Кочубеем, как раньше это делал. Но что уж, раз так сложилось… Афанасий нашел размышления господина Горлижа весьма дельными, со своей же стороны новостей пока не имел. Врачи и медики только приступили к рассмотрению просьб по исследованию тела Абросимова. Напоследок частный пристав рассказал об участившихся в Одессе случаях воровства посредством проникновения в жилища через окна. И это не обязательно касается истории с Абросимовым, однако же на размышления наводит.

Потом Натан отправился на почту и согласно установленным правилам отправил заказные письма шести наследникам – одному в Москву, одной в Петербург, двоим – в Смоленскую губернию (ясное дело, в Вязьму, родовой город Абросимовых и Вязьмитеновых). И еще по одному извещению в юго-восточные губернии – Кавказскую и Астраханскую. В письмах извещалось, что оглашение завещания состоится в Одессе 14 мая, то бишь, как завещал Н. Н. Абросимов, в первый же рабочий день по прошествии шести недель после его кончины. Состоится сие событие на Итальянской улице Одессы в доме означенного завещателя, ныне покойного («о местонахождении можно справиться в Городской почте, что на углу Екатерининской и Почтовой»). От себя Горлис, будучи душеприказчиком, добавлял, что если у кого имеются другие варианты завещаний, то весьма желательно огласить их там же тогда же. Что упростит дело. В противном случае иные завещания, ежели таковые найдутся, будут приниматься только через судебные тяжбы. В каждый конверт вкладывался именной вексель, в котором содержалась сумма необходимая для проезда (вместе с ночевкой и питанием) из мест получения письма.

Имелось также уточнение, что если кто по каким причинам приехать не сможет, то его часть завещания будет ждать в любом отделении Государственного Коммерческого Банка, которое наследник назовет в ответном письме, заверенном начальником почты. Последнее было особенно актуально для адресатов, проживающих в более диких и труднодоступных местах, селениях Астраханской губернии и Кавказской области (спасибо служащему почты, поправил – оная уже не губерния, а именно область).

Понятно же, что выделенный срок в шесть недель – был довольно сложным для того, чтоб его выполнить и прибыть в Одессу. Пока письмо найдет адресата, не всегда живущего в губернском центре, пока тот уладит дела да соберется в дорогу, пока доедет… Но деньги на проезд всё равно выделялись всем, безо всяких условий. Поэтому рачительным и не слишком сентиментальным адресатам, притом доверяющим институту душеприказничества, разумней было никуда не ехать, сэкономивши для себя еще и суммы, предоставленные им на дорогу.

Отдельное и совсем уж печальное письмо отправлено было в Москву чиновнику по особым поручениям, ранее работавшему в Одессе, Евгению Вязьмитенову, и супруге его Анастасии, в девичестве Абросимовой (Натан хорошо знал их по «делу дворянина из Рыбных лавок»). Они уважительно извещались о том, что их близкий родственник, не имея противу них зла, тем не менее в наследство им ничего не оставил.

Да! И еще одна важнейшая деталь, уж не знаю, можно ли ее раскрывать – всё же завещание штука секретная, до оглашения – не для посторонних ушей и глаз… Да ладно уж – вы ведь никому не скажете? Одним словом, среди получателей наследства была и девица Серафина Фальяцци. При этом Горлис, по настоянию Никанора Никифоровича, подробностей ей не раскрывал. И до 14 мая, можете быть уверены, не скажет. Лишь дома положит на туалетный столик в ее будуаре запечатанный конверт со стандартным, как у всех, приглашением на оглашение завещания. Когда ж она, прочитав сие, спросит комментариев, Натан с мягкой улыбкой откажется отвечать. Нужно сказать, что Фина на это не обидится, а лишь подумает, что Абросимов правильно выбрал душеприказчика, и станет относиться к любимому с еще большим уважением.

* * *

Не преминул наш герой зайти и в консульства, известить работодателей о прекращении сотрудничества. Давний знакомый Горлиса, французский консул Андре-Адольф Шалле, всё еще был в дальнем отъезде по служебным делам. А его помощник, начальник канцелярии Жан-Франсуа Сорон, относился к Натану и исполняемой им работе более чем прохладно, потому уход принял равнодушно.

Интересней оказалось в Австрийском консульстве. Самуил фон Том, узнав в чем дело, позвал начальника канцелярии Пауля Фогеля. И они с большим благожелательным интересом вместе выслушали господина Горлица (так, на немецкий манер, звали Натана в цесарском учреждении). Вот тут Горлису приходилось говорить аккуратно, взвешенно, дабы не стать причиною дипломатического скандала или не вызвать жандармских подозрений в разглашении секретной информации. Но и фон Том не первое десятилетие занимал свою должность, потому в выражениях вполне корректных, но неумолимых подвел Натана к главному в сей ситуации:

– Да, крайне печально терять столько ценного и проверенного в деле работника. Думаю, и господин Фогель это подтвердит.

Старина Пауль прочувствованно кивнул головой, кроме служебных отношений его с Натаном связывала общая любовь к литературе, особенно немецкой.

– Хочется верить, что и вы уходите от нас не без грусти. Но, видимо, есть веские причины?

– Есть, – постарался быть кратким Горлис.

– Дело с доходным домом, должно быть, расширяете?

Горлис в ответ неопределенно пожал плечами. Не хотелось врать впрямую и совсем уж очевидно. Ему, имевшему в Австрии трех сестер и Карину, возможно, еще нужна будет помощь от фон Тома.

– Не совсем. Тут другое дело подоспело. Известный одесский негоциант Никанор Абросимов умер. А я – душеприказчик.

– Слыхал, слыхал. Увы… Знавал его. Скорблю… Но ведь это разовая история. Насколько я знаю, института нотариусов в России еще не завели?

Да, австрийский консул так просто и чтобы без ответа, но и без ссоры, не отпустит. О чем же можно сказать в такой ситуации? Со вторника Горлис начнет работать с воронцовской библиотекой. И конечно же, в одесском высшем свете, в каковой издавна погружен фон Том, это не будет секретом. Так что если австриец узнает сию новость не завтра, а уже сегодня, большого ущерба внешняя политика Российской империи не понесет. Не говоря уж о том, что и начальник международного отдела Павел Марини со дня на день придет с официальным извещением насчет такого ценного работника, как Натаниэль Горли.

На страницу:
4 из 7