Шмары шпики и лимоны зелени

Она отняла от уха взявшийся откуда-то смартфон. Изменившись в лице:

– Так это вы?! Что ж вы сразу не сказали?!

10. Серый

(несколько раньше)

Получив уведомление в Службе Занятости от пухленькой, очень недовольной чем-то сотрудницы, Серега подписал не глядя. С улыбкой. И не читая. Он всегда надеялся на лучшее.

– Понимаете, мы теперь вам не будем платить! – обиженно поджав губы, выдала она.

– Почему? – рассмеялся он. – Я ничего вроде не нарушал! Вино сюда не носил, женщин ваших не совращал!..

– Просто сроки все уже вышли! – фыркнула дамочка и вздохнула. – Все! Вам надо искать работу самому! До свиданья! – и переложила еще раз папки с чужими документами на столе.

Он встал, озадаченно почесал затылок, хмыкнул и побрел к выходу.

С последнего места работы его вежливо попросили. Завхоз Больницы Дамир Мусаилович даже растрогался! С налившимися слезами глазами он ударил себя в грудь кулаком:

– Пойми ты меня, Серега! Мне уже вот где твоя работа! – провел ребром ладони по горлу. – Ты заканчиваешь чистить снег к пяти-шести часам! Когда уже никто и ходить не будет! А люди целый день топчут сугробы! Поищи ты себе что-нибудь другое!

Конечно, Серега написал заявление – жалко человека!

А теперь вот к осени и со Службы занятости, из безработных его вроде как выгоняют. Даже смешно все это! Сладко, до хруста в костях потянувшись на крыльце заведения, он направился к дому. Хотя какой это дом?! Так, брошенная кем-то халупа на краю пригорода. Его собственный дом давно сгорел. Тогда ему заплатили около двенадцати тыщь! Повезло, что прописку оставили! Он вообще парень везучий! В дворниках – по десятке как с куста. В Службе занятости по восемь. Теперь надо как-то крутиться на нуле, но он же везучий!

По пути в Огрызково встретился Боря-Трутень. Так его называли за то, что на пятом десятке жил за счет матери-пенсионерки. Самое удивительное, что у Бори всегда была бутылка в кармане. Теперь спиртное было очень кстати.

– Ты чо такой веселый? – живо поинтересовался Боря.

– Пособие сняли… – глотнув чудовищно противную паленку, Серега вернул пузырь.

– Из-за вируса? А ты на пилораму пробовал?

Пилорама нерусского Фудата за зданием полиции была спасением для бомжей и разного рода беспутных – там в конце рабочего дня платили наличкой и документов не спрашивали.

– А то! Фудат не принимает, говорит, отправляйся на кладбище, уже еле ходишь!

– Погоди! Тебе ж пенсию должны платить! Сколько тебе?

– Шестьдесят три.

– Ну и?! Надо идти добиваться!

– Гонят оттуда! Раз уже полицию вызывали! Говорят, до семидесяти не будет никакой пенсии!

– Ну, тогда тебе только в тюрягу остается! – заржал Боря, основательно отхлебывая.

В животе у Сереги потеплело, он тоже рассмеялся:

– Придется грохнуть кого-нибудь! У тебя нет никого на примете? – он протянул руку за допингом, но Боря отстранился, пряча свое сокровище за пазуху:

– Ты прости, но мне всю ночь сидеть, мамкины поучения слушать!

Пожав плечами, Серега двинулся в свою конуру. Он уже понял, что ему надо делать. Хотя и сомневался. Но надо бы испробовать и другие варианты для начала. Какие? Бологое городок маленький, вдалеке от промышленных гигантов или хотя бы… Вот есть до пандемии открывшийся Стеклозавод в Березайке, куда надо добираться на электричке, или он тоже закрылся? Ковид-19 все уничтожил? На также недавно работавший Арматурный он уже ходил, но там одни замки и охранники. В Бушевце, куда тоже надо по железке, над ним откровенно посмеялись: "Ты чо, дед, страна на карантине! Или ты не знал?!"

Он с легкой грустью вспоминал все это, лежа на голых досках КПЗ. "Хотя, – усмехался в беленые плиты потолка, – разве не этого я так хотел с утра?!" Тут, по крайней мере, должны кормить. Но с этим они тут не очень-то спешили, мать их так! Напротив решетчатой стены его отсека как раз находилась пластиковая кабина дежурки, где два офицера непрерывно смотрели толи в мониторы, толи в интернет. И делали вид, что заключенного у них просто нет.

Серега поднялся и постучал по решетке, желая напомнить о себе.

– Эй, старшие! Обо мне тут не забыли? Может, я писать хочу!

Никто никак на это не реагировал. Будто кабина у них звукоизолированная.

11. Клюв

"Все твои дружки уже майоры да капитаны! – с утра бубнила Варька, жена. – Один ты у нас в литехах! Не надоело в участковых ходить?!"

Ей, как обычно, не хватало денег. Треть его нищенского оклада уходила на погашение кредита за дом, немного приносили две точки продажи контрафактного алкоголя, и все! То ли дело у Буйнова – Замостье! Цыганский край, где испокон веков торговали наркотой! Этот Буйнов второй внедорожник на тещу оформил! А у той даже прав нету! И это всего за год! И занес кому надо, потому что уже капитан! Недолго и до майора!

У старлея Клюева с утра башка раскалывалась. И пили вроде бы не паленку! Хотя где они там, в Березайке могли оригинал найти?! Для Варьки он навещал родителей. А пил с Денисом, открывшим второй сельский "супермаркет", вот кому коронавирус пошел на пользу! Этого он знал еще с детского садика! Жирный очкарик клялся и божился, что привез водяру из Питера, из фирменного магазина.

Кое-как дотерпев до обеда, корпя над отчетом и сожрав упаковку аспирина, он собрался уж слинять к Клавке, чтобы там унять боль пивком. И не только пивком! Девчонка гробила свою юность за прилавком вокзального буфета и была просто счастлива, когда он забирал ее "в интересах следствия" в гостиницу.

Собрался. Но из дежурки его неожиданно окликнул майор Карагой, известный местный культурист, косящий под Шварценеггера, только что ростом не вышедший.

– Клюев! На твоей земле сегодня был умышленный пожар! Предполагаемый поджигатель у нас в клетке! Не хочешь на него посмотреть?

Он пожал плечами и, ничего не отвечая, обернулся к предвариловкам. Этого еще не хватало!

На помосте за решеткой лежал бомжара в стоптанных рыжих кирзухах и поношенной, бывшей когда-то синей, спецовке. Щетина на щеках его была совершенно белой, зимняя вязаная шапка неопределенного цвета была натянута на глаза. Фрукт почивал. Даже когда Карагой соизволил с грохотом положить здоровенный ключ на стойку.

Старлей побоялся вероятной живности в одежде и волосах задержанного, поэтому лишь отомкнул и постучал ключом по подошве.

– Уважаемый! Могу я узнать, на кой хрен понадобилось сжигать ту хибару? Ведь можно было и так обчистить! – обернулся к "спортсмену". – Какой там адрес?

– Кузнецова 25.

– Эт где? – он озадаченно почесал лоб.

– Ну, ты, Клюев! Своего участка не знаешь! Это на самом краю у леса!

– Ну, так там люди в основном мирные, никогда не приходилось!..

Пока они препирались, бомжара сел и сдвинул шапку с глаз.

– Кормить тут когда-нибудь будут?

Участковый вздохнул:

– Тут воще не кормят – не положено. Это временный изолятор.

– Так переведите в постоянный! Я жрать хочу!

– Я тоже много чего хочу! Давай так, ты письменно сознаешься, я кормлю тебя от пуза! Идет?

– Идет! Давай бумагу! И ручку не забудь!

Старший лейтенант с торжествующим видом обернулся к дежурным:

– Будьте добры, письменные принадлежности! – и уже когда затворял решетчатую дверь, добавил. – Пока пиши, а я за хавкой. Но учти, если что не так – останешься голодным!

Жаль, конечно, что без Клавки и пива, но надо же когда-то и трудиться на будущее!

12. Серый

Получив бумагу с ручкой, Серега начал сочинять:

"На озере в районе улицы Кузнецова у меня стоят две донки. Поскольку на работу меня не берут из-за старости, а пенсию не платят из-за молодости (мне 63, а пенсия только в 65!), я вынужден кормиться, чем Бог пошлет – ловить рыбу. Ну, так вот, проверяя донки, я заметил дым и мечущуюся женскую фигуру в окне второго этажа".

Серега призадумался. Ведь ему надо сесть не за спасение угорающих!

"И я решил, пользуясь пожаром, обчистить дом. Я сломал замок входной двери и проник в помещение. На первом этаже ничего стоящего не нашлось, и я поднялся на второй. Пока я шмонал по ящикам, огонь уже охватил лестницу. Мне пришлось выбивать пластиковое окно. А тут и хозяйки! Они застукали меня на месте преступления. Поэтому пришлось выбросить все из карманов и спускаться на скрученных простынях".

Наконец вернулся отобедавший старлей с маленьким портфелем в руках.

– Ну, ты чо, написал?

– А то! Давай хавку!

Подошедший вразвалку невысокий атлет в мундире отомкнул дверь.

– На выход!

Его отвели в допросную с единственным столом и прикрепленным к полу стулом для задержанного. Участковый, как понял Серега, Клюев устало опустился напротив:

– Ну, чо?

Серега отдал бумагу, принесенную за спиной, как положено арестантам, и тоже сел. Ментяра внимательно прочел и тяжело вздохнул:

– Увидел женскую фигуру и решил обчистить?

– Ну а что такого?! Я жрать хотел как собака! И теперь хочу!

Участковый опять вздохнул, открыл портфель и достал из него ЕГО тетрадку с планами "назавтра". Ту самую, что он прятал в своем жилище за иконой.

– Кому ты писал это?

– А с чего вы взяли?!..

– Тебя соседи опознали!

– Какие соседи?! Тот дом и был-то нежилым! Чьей-то дачей!

– На улице Кузнецова не один дом! Давай сознавайся! Ты устроил поджог, не зная, что в доме кто-то есть! А потом заметил и… Я правильно говорю?

– Да! Точно! Как же я забыл?!

– Ну, тогда давай, пиши! – ментяра положил еще один листок и ручку перед Серегой.

– Но вы же мне поможете?

– Пиши! Сначала шапку! Участковому инспектору старшему лейтенанту Клюеву Геннадию Ивановичу от… – достал из папочки и паспорт. – Вронский Сергей Александрович, прописанный в сгоревшем доме на Дунаевкого 16. Так?

– Да, конечно!

– Напиши, что поджог совершил на почве классовой неприязни.

– В смысле?

– Без смысла! Пиши! На почве классовой неприязни совершил поджог! Кстати, где ты спирт взял?

– Какой еще спирт?

– Которым, мать твою, ты совершил поджог! Пожарники говорят, было вылито не меньше ведра спирта! Литров пятнадцать!

Серега даже выронил ручку, вытаращив глаза:

– Чтоб я сдох!

– Вот и я думаю, такие как ты скорее сдохнут, чем будут спиртом пожар устраивать!

– И то верно! – старый бомжара опустил седую голову.

– Так что там было?

– А ничего не было! Я сломал замок и залез, стал шариться по ящикам, а тут пожар! Что делать?! Хотел слинять, да меня ваши взяли.

– Я прочел показания съемщиц этого жилья. Они говорят, ты их спасал!

– Ну да! А что мне оставалось делать?! Забрался туда, а там они!

– Значит, пожара ты не устраивал?

– Я даже уже и не знаю, что сказать!

– Слушай, Вронский, а не могли они, те бабы, сами устроить пожар? По нашим данным они обе отсидели солидные сроки. Одна за нанесение тяжких телесных, другая за двойное убийство!

Серега вытаращил глаза и с раскрытым ртом уставился в пространство.

– Мать моя женщина!.. – жестким усилием воли все ж стряхнул с себя оцепенение ошарашенности. – Так что писать-то?

– Ну, так и пиши: из чувства социальной неприязни… Слушай, а ты сам-то судим?

– Нет. Пока что нет.

– И чего бомжуешь?! Ну ладно! Пиши: Сломал замок в двери, облил лестницу спиртом… стащить ничего не успел… Или успел? Да, напиши, что спирт был там, если ты сам его туда не принес! Хавку не получишь, пока не напишешь! – старлей со вздохом поднялся и вышел из клетки. Замок закрывать не стал, лишь прикрыл решетчатую дверь.

13. Ева

(перевод с эстонского)

Оперша-суперсука дожидалась моего возвращения из отряда с личными вещами. А там, кроме дневальной из ментовских, завхоза и смотрящей с группой поддержки, в рабочее время никому и быть не положено. Меня выдернули с промки из-за швейной машинки, чему я несказанно обрадовалась.

– Чо дернули-то? – прогундосила одна из подстилок смотрящей.

Я пожала плечами:

– Не знаю. Сказали вещи собрать.

– Мож на родину?

До меня, медленно думающей чухонки, только теперь стало доходить, что меня ведь могут экстрадировать в родную Эстонию. Не скажу, что это порадовало, меня будто пыльным мешком огрели. Я очень растерялась.

Личных вещей я не нажила. Кроме средств гигиены, смены белья и конфет с чаем, ничего. На большее я рукавиц не настрочила. Короче, с двумя пакетами я побежала назад к суперсуке. Кроме нее в кабинете уже был парень из внешней охраны. Из тех, что сидят на вышках и КПП. Маргарита кивнула на картонный ящик с письмами:

– Забирай!

И я, как клуша, с двумя пакетами и коробкой пошла за весело насвистывающим парнишкой.

Все произошло очень быстро и как в тумане. В каком-то там серо-зеленом боксе меня заставили раздеться до гола, пройти через рамку, наскоро одеться и расписаться в получении каких-то еще вещей.

Я даже не сразу узнала свое платье в зеленый горошек, белые босоножки и сумочку!..

Все вещи в руках уже не помещались. Но конвоиры и не думали помочь! Со слезами на глазах от перенапряжения и физического и морального меня вытолкнули за дверь. На улицу.

Ну да, я эстонка, я из народа, который не славится сообразительностью. Но мне кажется, что любой после почти шести лет нахождения внутри бетонных стен, когда оказывается на открытом пространстве…

А передо мной неожиданно оказалась улица. Улица с неторопливым автомобильным движением, с ярко одетыми не суетливыми прохожими: парнями в шортах и трениках, девчонками в мини и джинсах, детишками и мамашами с колясками… У меня закружилась голова, я выронила все свои поклажи и замерла на месте.

Мне давным-давно уже не снились сны о воле. Даже в эротических сновидениях меня всегда окружали стены и потолки, а тут…

С автостоянки ко мне подошли двое атлетов в черных футболках, под которыми бугрились весьма возбуждающие мускулы. Один из которых был негр. Оба на голову выше меня.

– Ева? – сверкнул ослепительными зубами, будто намазанный ваксой парень. – Пайдес?

Другой, с лошадиной, вытянутой физиономией молча стал собирать с асфальта мои поклажи.

Я растерянно кивнула. К нам подошел еще один, совсем маленький, метра полтора ростом, старикашка с рыбьими безразличными глазами.

– По тебе и не скажешь… – сипло прошелестел он. – Пошли, что ли?

Все еще находясь в полной прострации, ничего не понимая и не соображая, я залезла на заднее сиденье огромного черного внедорожника. Я бы может и воспротивилась бы, если бы меня стали насильно заталкивать или тянуть за руки. Но этого не было. Барахло мое небрежно закинули в багажник и открыли передо мной дверь, дескать, "милости просим!" Но без всяких притязаний на вежливость. Никто даже не улыбнулся.

"Господи! – содрогнулась я от накатившего ужаса. – Что я делаю?!" И закричала в шоке на эстонском:

– Постой! Вы меня с кем-то спутали! Я вас совсем не знаю! И знать не хочу! Я боюсь вас! Кто вы такие?!

Старикашка с переднего сиденья обернулся:

– Чо блажишь-то? Спужалась?

– Да! – заговорила я уже на русском, – я вас не знать! И не хочу! Куда вы меня везешь?!

Он осклабился:

– Слушай, деточка, ты на воле! Разве это не ништяк?!

– Пока не знать! Кто вы?

Ответа не последовало.

В наше время все, наверное, слыхали о сексуальном рабстве. Некоторые, изголодавшиеся по мужикам зэчки, рассказывали о нем с придыханием мечтательности. Дескать, делать ничего не надо, только ноги раздвигай! Ебут по семь раз на дню! Но это те, кто не бывал там. А те, кто бывал, просто помалкивал, опуская глаза. Красивые глаза. Не такие, как у меня, косые и разноцветные. Если уж быть честной, то я никак не тянула на прозвище "красотка", о которых крутые мужики слюни пускают. Надо это признать. Хотя и не хочется, когда тебе двадцать с хвостиком.

Машина остановилась у магазинчика одежды, старикашка опять обернулся:

– Слушай сюда! Сейчас двинем в эту лавку прикупить тебе шмотье. Вольное шмотье! Выбирай все, что хочешь. Только без фортелей! Согласна?

Я кивнула. Я уже поняла, что меня хотят разобрать на органы. В тюряге у всех берут анализы. И кому-то подошли мои молодые почки, печенка или сердечко. Надо было рвать когти.

"Да, – поняла я тогда, – меня хотят разобрать на органы!" – и решила делать ноги.

Магазинчик был двухэтажный, с неширокой лестницей в два пролета. Не такой, какие бывают в американских боевиках, где герой палит из автомата направо и налево, теряясь в примерочных, – по сути, совсем крохотный, на два зала: мужской на первом и женский на втором. Людей было совсем мало, в основном служащие в синих халатах, какие-то заторможенные бабы с рыбьими накрашенными глазами. Эти слонялись по залу, куда меня приволокли атлеты с негром. Водила почему-то тоже пошел с нами. Все три головореза плелись за мной по пятам. Я очень пожалела, что не занималась в свое время спортом, хорошо хоть, что в тюрьме пришлось бросить курить из-за недостатка средств.

А вот старикашка, припершийся за нами по пятам, курить бросать не собирался. Даже в запрещенных законом местах! Один из мордоворотов притащил откуда-то стул, поставив его посреди узкого прохода. Старикашка важно уселся, закинув ногу на ногу в начищенных до блеска кирзухах, и закурил папиросу, стряхивая пепел прямо на линолеум. К нему, разумеется, сразу же подскочила ответственная служащая со змеиным шипением. Огромный негр с ослепительной улыбкой что-то сказал ей на ухо, и она утерлась. Т.е. воще исчезла из поля зрения. Зато появился упитанный и бледный охранник с дубинкой. Которому тоже что-то сказали такое, что он просто увял, как помидор без поливки.

– Что мне брать? – засмущалась и я.

Амбалы заржали, хмыкнул и старикашка:

– А что хошь!

Я растерялась от многообразия одежек всех покроев и цветов радуги. Я даже не знала, что теперь тут, на воле в России, модно! Но, перебирая шмотье, вдруг сообразила, что бежать-то мне будет лучше всего в спортивном костюме и обуви. Ну, уж никак не в тюремном сером халате и говнодавах, в которых пришла.

Когда я, наконец, вышла из примерочной в сером спортивном костюме и неприметных кроссовках, мое сопровождение слегка обалдело. Старик даже закашлялся:

– Все, что ли?!

– А что? – я пожала плечами, – будем балаболка о вкус?

– Да-а!.. – заржал дед. – Узнаю!.. Узнаю!..

Я не поняла, о чем он, пока не обратила внимание, что сам-то старик одет в линялое тюремное хэбэ с тельником и кепчонкой. Да еще в эти сапожищи.

А на выходе из зала я чуть в обморок не упала – там стоял вооруженный наряд полиции. На которых старикашка с его и моим сопровождением просто внимания не обратили. Хотя те жгли дырки глазами в нас.

Я молча заплакала, потому что сорваться тут уж не было никакой возможности. Надежды таяли, как льды Антарктиды, только быстрей.

– Ну, а чем мордашку мазать не купишь? – без всякого воодушевления поинтересовался дедок.

Я отрицательно мотнула опущенной головой и щелкнула по горлу:

– Я б тяпнул напоследок!

Полутораметровый хозяин, а судя по всему, он и был в этом городе хозяином, достал из внутреннего кармана спецовки плоскую бутылочку. И протянул мне.

– Чего эт ты решила, что напоследок?

Я глотнула обжигающе крепкий напиток из горлышка, отдышалась и еще раз приложилась, потому что он жестом разрешил оставить его весь себе.

– Ну, вы ж меня на органы разберете! Для чего еще меня надо было вытаскивать?!

В себя я приходила постепенно. Сперва включилось ощущение пустыни Сахары во рту, тяжкая истома во всем теле, будто я вчера мешки с картошкой таскала, полная пустота в голове… Подключилось острое чувство неисполненного долга. Что-то необходимо было сделать, но все пропало, поезд ушел. Что?

Вместо обычной старой пижамы на мне был мягкий спортивный костюм. А вокруг стояла непривычно жуткая тишина. И темень. Ведь в бараке всегда горел свет, и стоял какой-то шум: кто-то храпел после работы, кто-то с кем-то шептался – ругался или миловался, а кто-то и стонал, мастурбируя или тоскуя. Тут же было тихо и темно, как в могиле.

Боясь расплескать разжиженные мозги, я поднялась. Сразу обнаружив, что лифчика на мне нет, а футболка одета задом наперед. В трусах было сухо, как и во рту. Хотя писать хотелось до невозможного, мочевой пузырь был переполнен. Надо было искать дальняк, сортир, по-вашему.

В полной темноте я поднялась и, расставив руки и ноги, куда-то пошла. Наткнулась на столик у зеркала трюмо, нащупала стену, оклеенную бумагой. В бараке все стены просто оштукатурены. Добралась до двери, которая свободно отворилась. За ней сильно пахло дорогим дезодорантом. Не для тела. Коленом больно стукнулась. Как выяснилось наощупь, об унитаз. Я застонала от благодарности Богу – Он все-таки где-то есть! Подняла крышку и присела, спустив, разумеется, штанишки. И лишь облегчившись, нашла на внешней, за дверью, стене выключатель.

Я находилась в туалете, совмещенном с душевой. А помочилась в биде рядом с унитазом. Ну что ж, заодно можно и подмыться. Обалдеть! Я давно отвыкла от таких удобств. В небольшом настенном зеркале отражалась жутко испуганная, опухшая от пьянки, косоглазая толстушка. С растрепанными как попало волосенками на голове. И в серой, застегнутой до горла олимпийке.

Лишь теперь до меня стало доходить, где я. Вспомнилось, как меня куда-то везли, а я, как дура, накачивалась спиртным на заднем сиденье и спорила о чем-то с маленьким, плюгавеньким Хозяином с железными зубами и оловянными глазами. Муторно, конечно, стало до невозможности!

Лишь теперь разглядела внутренний запор на двери. Закрывшись, я чуть не заплакала от благодарности Господу Богу. Хотя и считала себя не очень верующей. Все-таки Он есть! И пока что Он на моей стороне. Я так давно не была в одиночестве!

Я спокойно разделась и долго мылась под душем. На полочке нашлись и мыло с шампунем. Господи Иисусе, такого кайфа я не испытывала уже сто лет! Опиздинеть просто! Полоскаться под душем в полном одиночестве за закрытой дверью! Пахучим мылом и хорошим шампунем! Я уже успела и позабыть, что такое вообще существует!

Заодно простирнула свои тюремные панталончики с футболкой, но одевать их сырыми не решилась. Уж хоть бы кто изнасиловал, что ли! Натянула свои новенькие спортивные брюки прямо на голое тело. Как и курточку.

При включенном в туалете свете быстро нашла и комнатный выключатель. Это оказалась небольшая спальня с кушеткой, трюмо и плоским теликом в углу. Ах, нет, тут еще был абсолютно пустой, вделанный в стену шкаф с раздвижными дверями. В ящиках трюмо тоже ничего не было. Все было абсолютно новым, еще не пользованным. Более того, под новенькими подушками лежало новенькое, даже не распечатанное еще постельное белье. И подушки эти, две(!), были не барачные, к которым я привыкла, со сбившейся в камни, пропахшей потом ватой, а нечто совершенно воздушное, легчайшее и мягчайшее. И аккуратно сложенный в кресле (да-да! в настоящем кресле перед ящиком) легчайший плед – все было очень чистым, пахучим и явно ни разу до меня не пользованным. По крайней мере, от всего пахло складом или магазином. И вообще, запах постороннего, особенно бабы, а это была бабская спальня, – я бы сразу уловила. Даже с такого похмела, в котором находилась!

Плотные двойные шторы на огромном окне с дверью на балкон я открыть не смогла – они просто так не раздвигались. За пластиковым окном была лунная ночь. А я луну уж и забыла, когда видела в последний раз! Что это со мной? Куда я попала? Дверь мягко и бесшумно открылась, я оказалась на балконе.

Еще совсем недавно я полжизни бы отдала, чтобы вот так выйти на балкон под луну и посмотреть на крыши и деревья вокруг! Нет, мне не верилось, что все происходит в действительности. Все было слишком сказочно. С этими мыслями я вдохнула пахучий майский ветерок, ясно понимая, что все это мне только снится.

Мне париться еще пять лет. На досрочку рассчитывать не приходится из-за неуживчивого характера и регулярных отсидок в шизо. Пять долгих лет мне слушать ночной шум барака, и мастурбировать под лай собак на запретке, страшиться неожиданных шмонов и ждать отоварки в ларьке. А днем мечтать под стрекот швейной машинки о письмах от вероятных заочников, которые лично мне почему-то никогда не отвечали. Даже не видя моего фото. А по вечерам пялиться на мыльные сериалы по ящику в комнате отдыха и чифирить с якобы подругами. Которые легко сдавали за одну заварку. А за то царапать их единственные сокровища – вывески, которой у меня никогда не было. Вот моя настоящая жизнь!

А может у меня крыша съехала, и теперь меня глючит вовсю? Так размышляла я, стоя на балконе "сказочного замка сказочного принца". Потом всплыли вчерашние подозрения по поводу отъема органов. В конце концов, я ведь не знаю своего отца, не знаю, что за ДНК во мне, у кого они, мои органы, могут прижиться…