Шмары шпики и лимоны зелени

Бедолага Матвей Егорович в своей жизни и карьере уже успел навидаться всякого, поэтому он несколько даже насмешливо кашлянул в кулак, предварительно отвернувшись:

– Простите, мадмуазель, полагаю, мы не совсем правильно поняли друг друга…

– Чо неправильно? – обернулась к нему юная прелестница.

– Все неправильно! Накиньте для начала что-нибудь! Потом поговорим!

Расширив удивленные очи (просто глазами это даже язык не поворачивается назвать!), девица все ж накинула свое одеяние и поджала соблазнительные губы:

– Поговорим? Ты импотент или?..

Он беззвучно рассмеялся:

– Нет, я не импотент и не прочее! Что вы подразумеваете. Я хочу, что бы все было красиво: цветы, шампанское, ужин при свечах!.. Разве вам так не хочется?

Девушка пожала плечиками:

– Кому ж не хочется?! Только тут так не принято – у командировочных времени нет.

– И какая у вас такса для командировочных?

– Обычная. Минет – штука, постель – две. Ночь – пятерка. И – никаких извращений! Деньги вперед!

– А кому деньги? Старший у вас есть?

– Как сказать!.. Воще-то я сама по себе, но меня прикрывают, учти! у меня хорошая крыша! – она обиженно выпятила губу.

– Это просто замечательно! – Матвей Егорович указал в кресло. – Присядьте, пожалуйста! Сейчас я закончу свои маленькие дела и потолкую с вами, будьте любезны подождать! – аккуратно повесив снятый халат на вешалку у входной двери, он скользнул в душевую, совмещенную, как это принято в провинции, с туалетом.

Екатерина же, опять пожав плечиками и застегнувшись наконец, присела. Что говорить, всяких чудиков хватает! Этот хоть про таксу спросил! Чтобы потом не делать удивленных глаз, дескать, мне и на курево не хватает!

Из душевой дяденька вышел совсем голым. Ничуть не стесняясь отвислого живота и сморщенного детородного органа, он распахнул шкаф и принялся одеваться. Начиная с белья, распаковываемого из целлофана. Костюм с белой рубашкой и галстуком, последовавшие за этим, он уже снимал с вешалок. А закончив и приведя в надлежащий вид редеющие седоватые волосики на голове, он, наконец, обернулся, словно только что заметил девушку:

– Как вас зовут, небесное создание?

– Катя…

– Ну и прекрасно, Катя! Будем знакомы, меня величают Матвей Егорович. Без всяких сантиментов! Я служу в определенных Органах, но ты не бойся, в кутузку я тебя не поволоку…

В дверь тихо постучали, Матвей Егорович легко шагнул к входу и впустил официантку с завтраком на тележке: кофейником с чашкой и тарелкой под сияющей крышкой. Толстая до безобразия служащая в защитной маске и перчатках сделала вид, что не замечает Екатерину.

– Что-нибудь еще пожелаете? – достала она блокнотик.

– Разумеется! У меня гостья, будьте любезны, и ей завтрак! – и к Екатерине. – Вы овсянку, полагаю, не очень любите? Чего бы вы хотели?

Девушка вздохнула:

– Я бы хотела шампанского и бутерброд с икрой. С красной!

Выражение лица Матвея Егоровича ничуть не изменилось.

– Пожалуйста, бутылку Советского Шампанского и бутерброд с красной икрой!

Толстушка, слегка передернувшись, записала и удалилась. А Матвей Егорович принялся за кашу, усевшись в кресло напротив девушки. Предварительно поставив на стол перед собой диктофон, и несколько ядовито ухмыльнувшись:

– Если вы надеетесь попить шампусика на халяву, то глубоко заблуждаетесь! – с аппетитом уплетая свою овсянку, он сверкнул серыми глазами. – Этот завтрак – аванс, который вам придется отработать!

Екатерина с облегчением рассмеялась:

– Ладно! Чего уж! – думая про себя, что все мужики одинаковы, хоть некоторые из них и менты!

Когда принесли шампанское с бокалами и тарелкой, сыщик уже покончил с овсянкой, налил себе кофе с молоком, но без сахара. Недавно начавшийся диабет следовало уважать.

– Вам откупорить или вы сами? – ни на кого не глядя, поинтересовалась полная служащая, при этом она выставляла заказ на стол.

– Да, откупорьте пожалста! – улыбнулся подполковник и тяжело вздохнул, увидев, как она пытается вынуть пробку, не сняв перчаток. – Хотя… Вы ведь не профессионал, верно?

– Верно… – женщина опустила глаза и тяжело вздохнула.

Матвей Егорович забрал бутылку и все сделал сам, наполнив пенящимся напитком бокалы.

– Присядьте, пожалуйста! – двинул один из бокалов в ее направлении. – Как вас зовут?

Она присела, казалось, на самый краешек стула и сложила руки на животе.

– Наталья…

– Выпейте с моей гостьей, Наталья! Я хочу кое о чем вас спросить.

Толстушка вздохнула снова, резко опустив голову, тихо и неразборчиво залепетала:

– При исполнении… Как можно?.. Вы понимаете… Меня могут уволить…

– Да ладно! Никто не узнает!

Служащая при этих словах быстро взглянула на девушку. Надо сказать, нервно задергавшую губами.

– Вы Катю боитесь, уважаемая? Не надо! Катя тоже тут на нелегальном положении! Более того, она пыталась совершить кое-что не совсем законное! Ее ведь тут, вроде как, и совсем не должно быть!

Несчастная подняла бокал, сдернула маску и нервно, большими глотками опустошила его.

– Все? Теперь я могу идти?

– Разумеется! Только ответьте на один вопрос. Как, по вашему мнению, почему в гостинице нет охраны? Ведь должна быть по всем правилам!

– Должна быть?! – казалось, женщина очень удивлена. – Я не знала! А на кой они тут, если эпидемия!.. – закусила губу, с ужасом глядя на Екатерину.

– Если нет постояльцев и не ожидается? Это вы хотели сказать?

– Можно я пойду? Мне надо быть там!.. Марина сказала, прибудут погорельцы!..

– Я тоже, пожалуй!.. – поднялась девушка, оправляя халатик.

– Ну что вы, Катенька?! Как можно?! – привстал и Матвей Егорович. – Вы даже и не!..

– В другой раз! – отрезала уже решительно Екатерина.

(немного раньше)

1. 3-е октября 2015 года – Швецов Григорий Матвеевич, 28 лет, бармен ночного клуба "Радуга" в Боровичах, там же и проживает. Найден в Кафтино Бологовского р-на в доме на продажу (замок взломан).

2. 5-е января 2016 года – Синельников Геннадий Иванович, 20 лет, больной шизофренией инвалид из города Удомля, найден в пригороде Удомли, в съемной квартире, где и проживал. Мать была в отъезде.

Он прекрасно помнил, как его дернули во время Новогодних каникул шестнадцатого года. В стране был экономический кризис. Хотя почему был? Он так и остался. А с пандемией еще и усилился. Безработица уменьшилась лишь формально – чиновники нашли способы "увольнять" безработных с довольствия и из списков. Цены все так же растут, алкашей и нариков становится все больше, как впрочем, и самоубийц. Но тогда, хотя этот кризис продолжался уже с конца девяностых, это все было еще не совсем привычно.

Его выдернули прямо из-за семейного тогда еще стола. Мария фыркнула и вышла из комнаты. Степка тоже после тяжелого вздоха.

Звонил начальник следственного отдела подполковник Горюнов Степан Аркадьевич.

– Здравствуй, Матвей Егорович! – вздохнул он в трубку. – У нас серьезное дело. Я подумал, что лучше им заняться тебе. Сейчас сразу езжай в Удомлю! Потом все как надо оформим. У нас нечто похожее на серию.

– Товарищ подполковник! Сегодня Рождество! Я уже принял на грудь!

– Тогда езжай общественным транспортом! Все! Возражений в упор не слышу!

Делать было нечего, он собрал вещи в атмосфере всеобщего осуждения и с некоторым даже облегчением запрыгнул в такси.

Последние пару лет он постоянно жил в этой атмосфере. Вся беда в том, что на старости лет ум его, по мнению близких и коллег заметно помутился – он решил жить честно. "Ха-ха! Честный мент в России – оксюморон! Такого не бывает! Тем более в Твери!" – такое он выслушивал постоянно. Сыну на "бесплатное" обучение в Универе требовалось все больше и больше, жене на "бесплатные" обследования и лечение на его взгляд несуществующих болезней… Короче – труба! Тем более что и трудился он почти бесплатно.

В автобусе он просмотрел папку с предыдущим делом. В Бологовском районе на берегу Кафтинского озера рыбаки случайно обнаружили полуразложившийся труп в давно заброшенном домике. На фотках трудно было что-то рассмотреть – нетронутыми были только руки и ноги, привязанные к никелированным спинкам старинной (еще с сеткой) кровати. Все тулово и лицо были изрезаны и измазаны засохшей кровью. Хуже того, половой член с мошонкой были вырезаны и вставлены назад так, будто потерпевший сам себя имел, трахал. И это еще не все – мошонка была пустой. Т.е. тестикулы были удалены. И исчезли. Лишь по отпечаткам пальцев был опознан бармен ночного клуба в Боровичах, ранее привлекавшийся за хранение двух доз героина Швецов Георгий двадцати восьми лет. По слухам нетрадиционной сексуальной ориентации, хотя это было не так – имелась сожительница.

Удомля – почти закрытый городок атомных энергетиков. Надо сказать, обеспеченный получше многих соседних! В том смысле, что цены тут так не скакали и продукты с вещами были заметно качественнее. Да и дешевле.

Сыщику вдруг стало грустно, очень и очень грустно. Господи Боже мой, в каком мире мы живем?!

Этот труп обнаружила мать покойного Вероника Алексеевна, как выяснилось, инвалида по шизофрении двадцати лет от роду Синельникова Геннадия. Сама Вероника в застиранном халатике, сухонькая, невысокая, с руками, прижатыми к груди, когда он вошел, явно пребывала в каких-то своих измерениях – ходила почти бесшумно с напряженным худеньким личиком, смотрела в пространство перед собой и не сразу отвечала. Она словно бы и не слышала его объяснения своего визита и дежурных вопросов – вздрагивала, когда он повторял их, и просила еще раз повторить.

– Вот, – провела его в крохотную каморку с компьютерным столом и диваном, – вот ведь, опять не убрался за собой! Надо навести порядок, пока его нет!..

Все ясно, шиза передается по наследству. Ну и опять же, она ведь его одна растила двадцать лет! А о муже он спрашивать не стал – знал из протокола, что его никогда и не было.

– Разрешите мне в компьютере посмотреть? – вопрос снова пришлось задавать трижды.

Женщина же вздрогнула, будто он ударил ее, вытаращила на него блеклые глаза:

– Нет-нет! Ни в коем случае! Геша очень не любит, когда я компьютер трогаю!

Кабысток шагнул к ней и, взяв руками за тоненькие плечики, встряхнул ее:

– Очнитесь! Придите, пожалуйста, в себя!

Она сразу сникла и бесшумно заплакала, опустившись на диванчик. Сыщик развернул блок со снятой задней крышкой и убедился, что видеокарта с картами памяти вынуты. В протоколе осмотра места преступления это не было зафиксировано. Он набрал местных оперов.

– Здравия желаю! Это майор Кабысток из Твери! Я тут на месте! Ну, вы понимаете! Квартира Синельниковых! Да! В протоколе досмотра ничего не сказано о компе! Его вообще досматривали?

– Одну секунду! Там был старлей Васильев! Подождите!

– Жду!

– Старший лейтенант Васильев! Чем обязан?

– Скажите, лейтенант, в квартире Синельниковых комп был?

– Наверное! Труп-то был в ванной, так что…

– Ну, так что, квартиру досматривать не надо?!

– Надо! Просто, вот, мне говорят – комп был сломан! Наверное, забыли внести в протокол! А отпечатков ни в ванной, ни в квартире чужих не было! И никто из соседей!..

– Ясно! И телефона тоже не было?

– Не было, наверное, преступник…

– Разумеется! – он выключился, долгим взглядом посмотрел на несчастную.

8. Ева

(перевод с эстонского)

Слова теперь мало что значат. Их стало слишком много и они обрели бесконечные множества смыслов, надсмыслов и подсмыслов, множества оттенков и намеков на оттенки.

В центре Таллина на Ратушной площади висит знак кругового движения, а под ним долгие годы советской власти была надпись: "НЕ БОЛЕЕ ТРЕХ РАЗ!" На эстонском языке. Кто ее туда пришпандорил? Русские менты или эстонские чиновники-жополизы? А может, ее и не было, той надписи? Просто анекдот о нашей сообразительности? Лично меня тогда еще и в проекте не было, а мама моя была подающей огромные надежды молоденькой актрисой нашего захудалого театра. Театра, в котором я родилась и выросла. Хотя, как говаривал отец того заведения, "Весь мир театр"… и так далее.

Я шесть лет шила рукавицы на строгом режиме, и мне еще оставалось хрен знает сколько – малоприятная перспектива для молоденькой девушки, хоть и эстонки. Жизнь-то уносится, как вода в унитаз. Вода с дерьмом.

Короче, меня вызвала наша спецмегера из надзора и, ничего не объясняя, дала на подпись кучу бумажек, будто я директор Кремля. На русском языке, которого я почти и не знаю. Тогда не знала. А под конец произнесла целую речь:

– Ева Энновна Пайдес! Ты отбыла у нас… Сколько ж ты отбыла? Осуждена была в 2015-м за нанесение тяжких телесных в особо извращенной форме… – взглянула на меня поверх каких-то навороченных очков с линзами в виде полумесяцев, будто ждала какой-то реакции.

Но ее не будет. Я устала доказывать, что отрезала причиндалы, как орудие преступления. А мне тогда еще и пиво нельзя было покупать! Но нет, суд решил, что я просто садистка-националистка! Что пробралась в гостиничный номер к господину Н. сорока восьми лет от роду, министру культуры региона, добропорядочному гражданину России и отцу четверых детей, находящемуся в служебной командировке в городе Засранске Глубокожопского района. Вооружившись тупым кухонным ножом, я якобы напала на спящего и нанесла увечья, опасные для жизни. Адвокатесса, сучка, даже и не вспомнила на судебном "разбирательстве", что перед этим я была отравлена какой-то гадостью и подверглась сексуальному насилию. Да и переводчица, древняя мумия из нашего посольства, осталась совершенно глуха к моим словам и переводила так, как им всем было надо.

Спецмегера сняла очки и постучала ими по бумагам на столе, заговорив неожиданно усталым бабьим голосом:

– Ева, меня чисто по-человечески интересует одна вещь…

Таким образом они обычно подписывают на стукачество, агитируют, так сказать. Я сделала детское личико и тонким голосом заверила:

– Маргарита Федоровна! Я стараюсь спросить в отряде!

Она тяжело вздохнула.

– Я не о том. Ты ведь за время отсидки не получила ни одной посылки.

– Бандероль! Мне был бандероль от мамы!

– В 2015-м! Весом в триста грамм! Я не об этом! Ты ведь ни с кем не общалась на воле! Или общалась?

– Я письма слать маман… несколько раз…

Мегера достала откуда-то с пола внушительную картонную коробку из-под туфлей сорок шестого размера и поставила на стол.

– Все эти письма, как я понимаю, на эстонском.

– Это?! Письма?! – я воще потерялась – коробка была плотно набита конвертами. – От кого?

– К сожалению, у нас нет переводчиков, тем более, с эстонского. Сама понимаешь.

– Мне можно смотреть?

– Теперь можешь их все забрать.

Я выхватила вскрытый конверт. От мамы!

"Милая моя доченька! Я уже не знаю, где ты находишься и вообще жива ли! – пятна от влаги. – Но продолжаю писать на официально присланный мне адрес. У нас в труппе произошли некоторые события…"

Не выдержав, я разрыдалась:

– Эмаке!..(мамочка) Эмаке!.. Эмаке!..

Она мне писала! А я, сволочь, злилась и строила планы психологической мести. Типа того, как приду и посмотрю в глаза. И попрошу ее посмотреть мне в глаза.

Конечно, мама у меня та еще штучка! Всю жизнь протомилась в мечтах о Большой Сцене, Телевиденье и Кино. В таком состоянии для нее стали выпивки и частые смены "друзей" обычным явлением. Неудовлетворенные амбиции часто приводят к алкоголизму и неразборчивости в сексуальных связях. По молодости она и меня так нагуляла. Неизвестно от кого.

Я не могла читать. Слезы застилали глаза, руки тряслись, дыхания не хватало. А сучка оперша продолжала:

– Да, теперь ты можешь их все забрать. Но, Ева! – она сощурила накрашенные веки и поджала губы. – Вот признайся, я никому не скажу и нигде не зафиксирую! Правда! Это останется строго между нами! Кто за тебя вступился? У тебя есть высокопоставленные знакомые?

До меня с трудом дошел смысл вопроса, я маялась другим:

– Есть один. Жаль, что я не резать ему горло!

– Нет, я не о потерпевшем! Хотя его ты наказала гораздо жестче, чем просто лишение жизни! Бедолага остался евнухом. И потерял кресло, ему пришлось выйти на пенсию. Этот вряд ли стал хлопотать о тебе!

– Обо мне кто есть хлопотал?

– Больше того! Одним положением или одними деньгами такого добиться практически невозможно. Слишком уж это сложно!

Я так ни фига и не поняла.

– Вы о чем? Об это письмо?

– Нет. У тебя в отряде осталось что-то личное?

– Конечно! Полкило чай и конфеты!..

– Сходи и забери их!

– Меня переводят? Я привык в этот отряд! У меня тут отношения, есть подруги! Я не хочу ездить!

– Сходи и забери личные вещи! – приказным тоном сквозь зубы процедила спецмегера.

Ну, раз уж решено выкладывать все как на духу, типа исповедоваться…

В театр я не поступала, я из него просто и не уходила. Разве что на учебу да на эту отсидку. Я ведь и родилась прямо за кулисами! Во время репетиции. И все детство мое, как и юность, прошли среди этого бутафорского хлама. Хотя у нас и была комнатка в общаге, за которую никогда не забывали вычитать из жалования, почти все время мы проводили тут, в стенах родного заведения. После моего появления на свет дирекция выделила нам клетушку за гримерными в складе декораций. Там мы в основном и обитали, лишь изредка наведываясь на официальное место проживания. Впрочем, так было и удобней с блядскими наклонностями матушки, с ее постоянными депрессиями и запоями по поводу исчезнувших возможностей. На складе декораций за одним из письменных столов я готовила домашние задания, то и дело скатываясь на игру в театр, где я, естественно, играю главные роли и раскланиваюсь на овации зрительного зала.

После школы я поступала в столичное Театральное училище. Но прижиться в общаге среди высоко амбициозных стерв как-то не удалось. Одной из них на втором курсе я испортила основной инструмент актера – расцарапала лицо после очередного выяснения табели о рангах. Благодаря обширным связям директора нашего театра и, как я подозревала, автора проекта "Ева Пайдес» (не совсем удачного), меня не исключили, а просто перевели на заочное отделение, вернее, на курсы актерского мастерства.

На момент изнасилования я была, хоть и несовершеннолетней, но уже довольно умудренной в сексуальных делах дурнушкой. Увы, следует признаться, что более-менее привлекательной я была лишь в подростковом возрасте. А потом превратилась в типичную пышечку, к тому же с явным косоглазием. Некоторые из моих случайных ковалеров после второй или третьей рюмки говорили, что в этом есть особое очарование. Что ж, возможно так и есть.

Во всяком случае, министр культуры русского региона что-то заметил во мне. Вероятно то, что я была иностранка, почти не говорящая на их языке. Он сразу подсел к нашему столику. Кроме меня там сидели здоровяк Якоб, рыжая куколка Хелен (на нее он, вероятно, и клюнул), мама (высокая сухощавая блондинка) и я, косоглазая пышечка. Мы даже не выпивали в тот вечер крепких напитков! Этот гад принес нам шампанское, сам разлил в бокалы и – все! В себя я пришла от его воплей в его номере. Я была совершенно голой, как, впрочем, и мама с Хелен. В руке у меня был кухонный нож, а эта сволочь фонтанировала черной кровью, зажимая обеими руками пах.

Во время суда, а он состоялся в марте 2015-го, мне было 17. В тюрьме после задержания мне стали вспоминаться некоторые весьма неприятные подробности той оргии. Это было ужасно! Нет, я совсем не против различных эротических игр, но только если они не связаны с насилием и принуждением. Против этого я могу и восстать. Что, впрочем, и сделала. И не однажды.

В заключении, как сами понимаете, существуют однополые сексуальные связи. В следственной тюрьме на меня наехала одна мамаша, принуждая к сожительству. Я еще не знала внутренних законов и просто воткнула ей в глаз черенок ложки. К счастью у той сучки уже была плохая репутация не только среди заключенных. Я отделалась переводом на строгий режим. Где порядка, как оказалось, гораздо больше, чем на общем.

Ну да, отвлеклась маленько. Уж очень хочется все расставить по своим местам!

9. NNN

Ему понравилась ее честность. Конечно, эта девица не была глянцевой красавицей, судя по фотке на ее страничке, но в общении была простой и естественной. Ну да, с юмором у нее было туговато, некоторых простых вещей совсем не понимала, можно сказать, была вообще оторванной от жизни – не умела делать ничего по дому, в чем откровенно признавалась. На его взгляд не умела пользоваться косметикой и одеваться. Да что говорить, длинноносая худосочная блондинка в цветастом закрытом платьице гляделась бы просто колхозницей, если бы не серьги с брюликами (уверяла, что бриллианты настоящие!), такое же ожерелье, браслет и перстень. Хотя драгоценностей он не видел вживую, только на экране смартфона и слегка увеличенные на планшете. Да хотя бы и увидел, вряд ли смог бы отличить от подделок! Не спец! Единственное, в чем он был действительно спец, так это в обольщении. Особенно по электронке! Ну, во-первых, он заказал ретушь известному тверскому портретисту на свое лучшее фото десятилетней давности – хотелось выглядеть на все сто. На это и бабла не жаль!

С другой стороны он просто устал от показной и не очень показной сексуальности новых знакомых, плавно переходящей в распущенность. Хрен знает, чего от него ждали все эти профуры, вернее, чего ждали от этих приключений. Больших денег у него не было и не предвиделось, обременять себя узами брака он пока не планировал и честно заявлял об этом. Хотя и после свершившихся фактов. Не обладал он ни внешностью киногероя, ни романтичной профессией, был самый обычный парень с самым обычным темпераментом. Можно сказать, ищущий свою судьбу. Ищущий на сайтах знакомств.

Вот и Лину он нашел там же. В самом начале своих интернетных приключений он был падок до ярких, нахальных и не стеснительных в выражениях и действиях барышень, да что говорить, до шлюх. Но это только в начале, теперь же, испробовав все (или почти все), как ему казалось, виды секса, он уже как будто и пресытился, захотелось чего-то еще более необычного, странного.

И Тот, кто слушает наши тайные мысли и желания, на Небе или еще где, услышал! Но фотка худосочной и длинноносой блондинки была запрограммирована на исчезновение через сутки после скачивания, мать ее так! Она еще и не дура!

Так началась их ничего не значащая переписка. Лина очень любила порядок во всем, включая отношения. Ей также нравились орхидеи, она их разводила в большом количестве. Любила дорогую одежду и парфюм, хорошую качественную электронику и путешествия. Она не материлась и была замкнута в отношении секса.

Через две недели обмена информацией он стал уговаривать ее на свидании вживую. И был счастлив, по-настоящему счастлив, когда она согласилась. Согласилась с определенными условиями.

Разволновался как в первый раз, подыскивая уединенную квартирку, наряжаясь и покупая цветущую орхидею в горшке. Она попросила адрес заранее, ей надо было осмотреться.

Квартирка была (по ее просьбе) на самом краю города в стандартном доме на двух хозяев. Таких тут была целая улочка, улица Карла Маркса. Мебель была еще советского образца, без особого шика, сохранились даже сетевой радиоприемник и огромный ламповый телевизор. Разумеется, он попросил хозяев (за отдельную плату!) как можно тщательней убраться и повесить шторы или занавески поплотнее – в момент предварительного осмотра висела только тюль.

И еще – застелить специально для этого случая купленное постельное белье с рисунками орхидей.

Но все это надо было обязательно и проверить – все знают, что эти домосдатчики сплошь жулье да хапуги. Ключ договорились оставлять под кирпичом на крыльце. Но когда он выбрал время наведаться с проверкой, ключа не было. Он уж выхватил смартфон и стал искать в нем номер этих жуликов. Но на всякий случай толкнул дверь, и она оказалась заперта. Может они еще внутри? Убираются? Нажал "вызов" на экране. Ему сразу ответили:

– Ну что еще? – голос наглой торговки с рынка – жены хозяина.

– Ха! Что еще? Где ключи?

– Какие ключи?

– Те самые, мать вашу!.. – почти кричал он. – Под кирпичом их нет!

– Такого быть не может! Я сама сегодня утром там мыла полы! И положила ключи под кирпич!

– Но их тут нету! – уже не сдерживаясь, заорал он.

В двери щелкнул замок. Он в испуге отступил на шаг. Из приоткрывшейся щели выглянуло испуганно напряженное личико. На которое, как туча на небо, набежала злость:

– У нас за все заплачено! – сварливо выдала дамочка.

– У кого это "у вас"?! – нахлынувшая на хозяев ярость еще не сошла. – У меня тоже заплачено!