Человек, который открывал окна

В соседнем кабинете № 920 восседает начальник отдела Вакуленко Осип Евдокимович. Это взрослый мужчина пятидесяти двух лет, но выглядит он на все шестьдесят, а то и больше. Работал раньше в отделе продаж, а затем захотел получить руководящую должность и выторговал себе местечко в отделе по работе с персоналом. Во всей его внешности примечательными являются разве что дорогие часы с кожаным ремешком на левой руке, подаренные кем-то из руководства на полувековой юбилей. Осип Евдокимович испытывает проблемы с лишним весом, о чем наглядно говорит его выпирающий живот, свисающие бока, круглые щеки, жирные ноги и руки. Вероятно, это как-то связано с тем, что при каждом удобном случае Вакуленко просит кого-нибудь из подчиненных сбегать в буфет за кофе с пирожными. Из всех сладостей, которые он поедает в несметных количествах, особенную любовь Осип Евдокимович питает к круассанам. Об этом знают все его коллеги, в том числе подчиненные, нещадно пользующиеся этой слабостью начальника.

Вскоре после прихода Разладина дверь кабинета отворил Власов. Илья оставил на вешалке верхнюю одежду и прошел к рабочему месту. Он молча пожал руку Марку, улыбнулся ему поджатыми губами и сел напротив. Оба утонули в бесчисленных кипах бумаг, не произнося ни слова. Через несколько минут в кабинет с шумом ввалилась Яна, шурша пышным желто-зеленым пуховиком.

– Марк! – воскликнула девушка, не успев раздеться. – Закрой окно! На улице ужас как холодно. Ты всю комнату выстудишь. Я не хочу из-за тебя заболеть!

Разладин чуть приподнялся с места, прикрыл окно, но оставил форточку.

– Так сойдет? – тихо спросил он.

– Ты издеваешься?! – громко воскликнула Яна и, всплеснув руками, пробренчала браслетами.

– Здесь было душно, когда я пришел. Пусть хоть немного проветрится.

– Было душно, а теперь холодно!

– Я не закрою окно, Яна. Можешь возмущаться сколько угодно.

– Что за человек?! – не прекращала ворчать Нелюбова. – Каждый день одно и то же… И какой упрямый! Вот попросишь ты меня о чем-нибудь.

Марк ничего не ответил. Яна не стала вешать пуховик на вешалку. Она укутала им плечи, села за стол, раскрыла пачку печений и с недовольным видом принялась за работу. В минуту затишья после пререканий между коллегами с места поднялся Власов и прикрыл оставленную Разладиным форточку.

– Нехорошо, Марк Андреевич. Надо уступать девушкам, – медленно проговорил он басовитым голосом.

– Спасибо, Илья Николаевич. Вы у нас настоящий рыцарь, – поблагодарила его Нелюбова, прожевав откусанное печенье. Она сняла пуховик, оголяя неприкрытые платьем плечи.

– Все ради вас, дорогая Яночка, – поджав губы, улыбнулся в ответ Власов.

Марк не стал спорить или ругаться, он просто исподлобья посмотрел на Илью.

Буквально в следующее мгновение в кабинет зайцем впрыгнул Гривасов в легком пальто.

– У вас тут холоднее, чем на улице! – весело воскликнул он.

– Это все Марк. Опять окно настежь открыл, – нажаловалась Яна.

– А что у тебя там, Филя? – спросил Илья, пока Гривасов скидывал пальто на вешалку. – Я уже чувствую аппетитный аромат!

– Первосортные круассаны для нашего шефа, – бойко ответил Филипп.

– Эх, а я как раз не успела позавтракать! – Нелюбова убрала в сторону пачку печенья и подвинулась ближе к Гривасову.

– Дай-ка кусочек попробовать, Филя. Не будь жадиной, – Власов с намеком облизнул пальцы.

Гривасов достал два ароматных круассана для Яны и Ильи. Марку угощения даже не предложили.

– По какому такому поводу ты решил побаловать нашего Осипа? – с набитым ртом спросила Нелюбова.

– Бумажечку интересную надо подписать.

– Какую? – осведомился Власов.

– Да вот, запрет для Разладина на открывание окон в рабочих кабинетах! – отшутился Филя, щелкнув пальцем в сторону Марка.

Разладин сделал вид, что не заметил издевки. Гривасова это слегка расстроило – удачная острота не достигла цели. Филя взял в одну руку папку документов, в другую – коробку круассанов и спешно выпрыгнул из кабинета.

Так начинался почти каждый рабочий день Марка. После субботней беседы с психологом о доверии, после всех мыслей, что навеял тот сеанс, подобное начало недели выступило отрезвляющим ударом под дых. Только что Елена убеждающим тоном говорила, что он слишком строго и слишком скоро судит людей, и тут же перед ним все эти люди, среди которых он не может расслабиться и которых не может не осуждать. Одна – неряшливая девчонка, трясущая своими дешевыми браслетами. Другой – подлиза и льстец. Даже Власов, этот туговатый господин, пускал слюни не то на круассан, не то на открытые плечи «дорогой Яночки». Марк чувствовал, что ему не к кому обратить уставший взгляд в разгар рабочего дня и найти другой, ответный и понимающий, а потому еще больше зарывался в стопках бумаг. Вплоть до полудня он не отрывался от документов.

В одном из павильонов на первом этаже офисного центра недавно открылась столовая. Теперь каждый будний день с двенадцати до часу дня там было не протолкнуться – все отделы разом стекались на обед.

Разладин покинул кабинет последним. Ему хотелось задержаться в пустом офисе хоть на минуту и поймать это редкое, но столь приятное ощущение тишины и спокойствия на рабочем месте. Он пошел к пожарной лестнице и по ней спустился вниз, движимый не столько чувством голода, сколько желанием размяться после четырех часов сидения на неудобном стуле.

Марк догнал свой отдел в очереди за подносами. Его коллеги задержались, потому что застряли в очереди к лифту. Теперь Гривасов тормозил всех, копаясь в подносах из общей стопки.

– Чего ты там возишься, Филя? – поторопил его Разладин, смущенный собравшейся за его спиной шумной группой студентов-стажеров.

– Для тебя – Филипп Сергеевич, – едко процедил сквозь зубы Гривасов и достал из стопки красный поднос. – Тут серые, синие – уродские они. Красный самый лучший! И под цвет бабочки подходит, – быстрым движением он поправил узел на воротнике.

– Ты слишком зациклен на мелочах.

– Это не мелочи, а детали, – Гривасов прищелкнул пальцами и презрительно взглянул на Разладина, когда тот взял из стопки обычный серый поднос. – Я в твоем выборе не сомневался.

– О чем ты? – Марк нахмурил брови и бросил тяжелый взгляд на коллегу.

– Сделанный тобою выбор наипрямейшим образом позволяет понять особенности характера твоей личности, – с ядовитой тонкогубой улыбкой ответил Гривасов и горделиво вздернул нос.

– Ты хоть сам понимаешь, какую чушь несешь? – У Разладина вконец пропал аппетит.

– Не обижайся на нашего Филю, Марк. Без настроения он сегодня, – отозвался Власов, который чуть поодаль выбирал себе салат. – Утренний заход с круассанами прошел не очень удачно, верно? – Он вяло посмотрел на Филиппа и чуть усмехнулся. – Не удалось подписать запрет для Марка на открывание окон.

– Ничего. Я еще отыграюсь, – с задором добавил Гривасов. – Ублажить Вакуленко мне удалось. Правда, как оказалось, пути решения этого вопроса находятся вне его власти.

– Ублажить… Не могу поверить, что ты и этим умудряешься гордиться, – пробормотал себе под нос Марк.

Филипп занял место Власова перед стойкой с салатами.

– Скажите, а какой сыр вы добавляете сюда? – ткнул пальцем Гривасов на «Цезарь» в маленькой круглой тарелке.

– Обычный сыр. – Юноша в белом халате и поварской шапочке тупо смотрел то на салат, то на Гривасова.

– Просто я предпочитаю гауду или пармезан, – как бы вскользь сказал Филя, брезгливо сморщив нос.

– Я могу сходить на кухню и уточнить, если для вас это так важно, – замялся юноша за стойкой.

– Ой, нет, не нужно, – махнул рукой Гривасов. – Тогда положите мне рис с овощами и два ломтика рыбы… А это лосось или форель? – снова решил докопаться Филя.

– Форель, – неуверенно ответил юноша.

– Ох, лосось, конечно, лучше, но можно и форель. Просто лосось, понимаете…

Марка уже подталкивали в спину нетерпеливые студенты, а Гривасов, словно ничего не замечая, продолжал разглагольствовать о разнице между лососем и форелью.

– Твоя изысканность, Филя, такая же искусственная, как изумруд в твоем кольце, – не удержался Разладин.

Гривасов сквозь очки-нулевки прошил Разладина удивленно-злобным взглядом. Марк попал в цель. Филипп презрительно хмыкнул, поставил на поднос тарелки с едой и отошел в сторону. Марк взял себе только салат, отказавшись от основного блюда.

Пока все стояли в очереди, Нелюбова заняла коллегам столик в середине зала. Первым рядом с ней сел Власов, держа одной рукой две чашки кофе. Одну он поставил рядом с собой, а другую протянул Яне.

– Это вам, – он улыбнулся, мельком облизнув губы.

– Ох, спасибо, Илья Николаевич. Вы как всегда такой внимательный, – кокетливо повела плечом Нелюбова.

Гривасов и Разладин подошли следом.

– Яна, ты у нас девушка, обладающая определенным вкусом, – начал Филя и, повернувшись в пол-оборота, указал рукой на Марка. – Серый костюм, серый поднос… Какую характеристику можно дать нашему невзрачному коллеге?

– Не знаю, – Яна пожала плечами, довольно улыбаясь. – Мышь?

– Мышь! – подхватил Гривасов и щелкнул пальцами в сторону Разладина. – Ты серая мышка, Марк, – Филя ядовито улыбнулся, слыша задорный смех Яны у себя за спиной. – Попробуй что-то более яркое. Тебе подойдет голубой или розовый… Никогда не думал купить себе розовый пиджак? А, Марк?

Яна продолжала язвительно хихикать. Власов разрезал отбивную и украдкой поглядывал на натянутые в улыбке губы коллеги. Филипп впился взглядом в Разладина, довольный своей местью.

– Это ты так самоутверждаешься? – Марк стоял перед ним, одной рукой держа поднос, а другую опустив в карман. – Или пытаешься компенсировать утреннюю промашку с Вакуленко? Лучше бы ты свое остроумие припас для планерки после обеда.

– Про планерку, Марк, я тоже не забыл. А ты? Приготовился к схватке в кабинете Осипа? – с вызовом шагнул в его сторону Гривасов.

– Да не нужны мне схватки с тобой, Филя.

– Филипп Сергеевич для тебя, не забывай.

Марк закатил глаза и прошагал мимо стола коллег.

– Куда же ты? – все еще посмеиваясь, бросила ему в спину Яна. – Тебе пойдет розовый пиджак, Марк! – Очередной звонкий смешок. – А то, правда, ходишь тут, как нелепая мышка.

– Замолчи, дура. На себя посмотри, – раздраженно выпалил Разладин.

– Да пошел ты! – Улыбка исчезла с лица Нелюбовой.

Марк ничего ей не ответил и прошел к только что освободившемуся столу у окна. Прислонив лоб к прохладному стеклу, он просидел так почти до конца обеда, не съев и половины порции. Когда столовая почти опустела, Марк потянулся к пластиковой оконной ручке, повернул ее и приоткрыл окно. Ощущение ядовитой гнилости, остававшееся после перебранки с коллегами, вмиг испарилось. Разладин с закрытыми глазами вдыхал влажный октябрьский воздух. Из приоткрытой створки доносились запахи мокрой травы, опавших листьев, редких капель дождя, стекавших на подоконник. За весь день ни разу Марк не чувствовал себя настолько спокойным и свободным. Он подвинул поднос ближе к окну и доел остатки салата. Да, ему все-таки понадобятся силы для выступления на планерке.

Через час после обеда четверка сотрудников отдела собралась в кабинете Осипа Евдокимовича. Они знали, что зимой, после новогодних праздников, руководство компании планирует новую волну сокращений. Отдел Вакуленко последние дни занимался анализом трудовых ресурсов вверенного производственного участка, чтобы составить список работников для увольнения. Осип ожидал получить единодушно утвержденный список, передать его начальству и благополучно закрыть задачу, но мнения подчиненных неожиданно разделились. На стол ему положили два списка, которых не объединяло ни одно имя. Осип устало вздохнул: ему придется потратить время на выслушивание объяснений, а потом еще и самому принимать решение. Он не хотел и не стремился шевелить мозгами, а потому надеялся, что кто-то из подчиненных будет достаточно убедителен и сможет его уговорить.

– Я считаю, что, в первую очередь, нам необходимо полагаться на показатели производительности труда. – Гривасов пытался защищать свою выборку. – То есть, если работник производит больше продукции за смену, следовательно, компания получает большую выручку – это базовая логика построения экономического анализа на любом производстве, с которой, я думаю, никто спорить не станет, – он бросил взгляд на Марка, стоявшего в стороне и ждавшего своей очереди. – Но если уровень производительности труда некоторых работников примерно одинаковый, то на что нам тогда обращать внимание? Думаю, ответ здесь тоже очевиден – на заработную плату. Если производительность труда приблизительно равна, то стоит отказываться от тех сотрудников, которые получают больше относительно своих коллег. Все согласны?

– Нет, я не согласен, – Марк не вытерпел и перебил Гривасова.

– Тогда я закончу доклад, а после вы скажете свои замечания, – с наигранной обходительностью ответил Филипп.

– Пусть сразу говорит, – нетерпеливо отозвался Вакуленко, утомленный нудной речью Гривасова.

– Благодарю, – коротко ответил начальнику Разладин. Недовольному Филиппу пришлось отступить в сторону. – В базе данных на каждого работника заведены досье, в которых есть информация помимо производительности труда и зарплаты. Если не полениться и хорошенько в них разобраться, то можно узнать много любопытных фактов. Я хочу сказать, что в нашей компании трудятся люди, а не роботы. Уровень организации и бесперебойности производства зависит во многом от того, насколько налажены взаимоотношения в коллективе, насколько персонал умеет работать в команде и так далее. Люди бывают разные. Цифры говорят одно, а личные характеристики и отзывы коллег – другое. Я видел список Филиппа. Он предлагает сократить только людей с наихудшим соотношением результатов труда с зарплатой. Но среди них есть работники с большим опытом, работники, которые давно трудятся в нашей компании, хорошо знают ее и наших партнеров, знают коллектив. О них положительно отзываются коллеги и руководители, это те, на ком строится работа целых производственных цехов! Я считаю, что их зарплата соответствует их квалификации и той роли, которую они играют в компании. Взгляните на мой список. Я выделил в нем тех сотрудников, которые оказывают негативное воздействие на коллектив, о которых неприглядно отзываются другие работники. В базе данных есть сведениях о неоднократных жалобах, выговорах и даже штрафах, которые они получали. Да, их производительность не отличается от остальных, но это не те люди, с которыми можно добиться успеха. Филипп предлагает простой путь, позволяющий сэкономить большие деньги здесь и сейчас. Я же предлагаю более надежный вариант в долгосрочной перспективе. Мы должны поощрять не низкие требования к зарплате, а высокую корпоративную и трудовую культуру, дисциплинированность и ответственность. На мой взгляд, главная задача сокращений не в том, чтобы сэкономить средства, а в том, чтобы избавиться от балласта, который мешает расти всей компании.

Вакуленко выпрямился, выпучив вперед округлый живот, и важно посмотрел на Разладина.

– Любопытный подход, Марк Андреевич. Стоит отдать вам должное за нестандартный взгляд на проблему. Да уж, в мою молодость такому не учили. – Осип Евдокимович ностальгически отвел взгляд и снова устало вздохнул: ясности в вопросе по-прежнему не было. – Я бы хотел услышать мнение остальных сотрудников. Яна Мироновна, что скажете?

– Я согласна с Филиппом и его подходом, – быстро и емко ответила Нелюбова. Она согласилась бы с чем угодно, лишь бы пойти наперекор Марку.

– Хорошо, – вновь взял слово Вакуленко, не дождавшись от девушки более развернутого комментария. – Илья Николаевич, ваше мнение.

– Мы досконально изучили данный вопрос, – размеренно и флегматично начал Власов. Его вдумчивая неторопливость всегда импонировала Вакуленко. – Хотелось бы отметить, что подходов к анализу существует несколько. Поэтому нельзя сказать, что один из моих коллег прав, а другой – нет. Они просто смотрят на проблему с разных точек зрения, и это их право как специалистов в своей области. Я же, полагаясь на собственный опыт, могу добавить, что в подобных ситуациях обычно стоит опираться на указания высшего руководства, просчитывать, какой подход будет более предпочтительным для компании в целом. Принимая во внимание этот нюанс, соглашусь все же с мнением Филиппа. Экономически оно является более обоснованным. В то же время подход Марка также имеет право на жизнь, но в нынешних обстоятельствах я не считаю его подходящим.

Гривасов не удержался и метнул торжествующий взгляд в сторону Разладина. Трое против одного.

– Что ж, – пробормотал Вакуленко, сделав паузу после слов Власова, – Марк Андреевич, еще раз хвалю вас за всестороннее изучение проблемы и оригинальный подход, но сам я тоже склоняюсь к мнению Филиппа Сергеевича. Хвалю весь отдел за проделанную работу. Считаю совещание наше завершенным. Можете вернуться к исполнению своих обязанностей.

Разладин изумленно посмотрел на Осипа Евдокимовича. На лице Марка читалось недоумение. Его коллеги один за другим покидали кабинет, а Разладин все пытался понять, что такого сказали Илья и Филипп, какие аргументы привели, чем его победили. Они наговорили море неопределенной чуши, а Вакуленко, даже не пытаясь пораскинуть мозгами, просто примкнул к большинству. Марк почувствовал, как съеденный на обеде салат тошнотой подступает к горлу.

– Марк Андреевич, в чем дело? – Вакуленко удивился, что Разладин все еще стоит в его кабинете, причем стоит с таким перекошенным лицом, что самому Осипу стало не по себе. – Вы здоровы?

– Здоров ли я? – Марк пару раз усмехнулся, резко подернув плечами.

– Знаете что, – Вакуленко заметно растерялся. Его обвислые пухлые щеки вздрагивали вслед за плечами Разладина, – возьмите-ка себе отгул на сегодня. Вы хорошо поработали, но вам явно нездоровится. Ага?

Марк еще раз усмехнулся этому «ага».

– Ладно, – медленно кивнул он и вышел из кабинета, не глядя на начальника.

Разладин прошел мимо остановки. От трясучки в трамвае могло и стошнить, поэтому он решил идти пешком. Дорога до дома заняла два часа. Зайдя в квартиру, Марк снова погрузился в апатию. Он ненавидел свободное время, но сегодня еще больше он ненавидел свою работу и коллег. Разладин вспоминал разговор на планерке, все пытался понять, о чем же говорили Осип, Филипп, Власов… С Яной все ясно – та действовала назло Разладину. Но эти-то трое чем победили? Благодаря каким аргументам? Из-за чего теперь несколько отличных опытных специалистов выбросят на обочину?

Хуже всего то, что в глубине души Марк знал ответы на эти вопросы. Но ответы были настолько ужасными, что он боялся их признать, боялся о них думать. Но даже неназванные они щемили сердце – настолько сильно, что Разладин уже поздно вечером, лежа в темноте, безнадежно и беззвучно заплакал. Лишь редкие соленые капли стекали по его лицу, а прерывистое дыхание рассекало темноту комнаты.

– Почему вы плакали? – удивленно спросила Елена, когда пациент начал рассказывать, как началась его рабочая неделя.

– Честно говоря, в тот момент я плохо понимал свои эмоции. Мне просто было очень… грустно. Так грустно, что невозможно было сдержать слез. – Произнеся последнюю фразу Марк буквально размяк в кресле. Лукьяненко с жалостью оглядела его обессиленную фигуру. – Наверное, все-таки скоро уволюсь, – внезапно передернул он разговор на другую мысль. – Может быть, и месяца не доработаю.

– Что происходило в следующие дни: во вторник и сегодня? Была ли какая-нибудь реакция на произошедшую ссору с вашим коллегой?

– Ничего особенного. Только Гривасов ходил, задрав нос, петушился. Гордился тем, что именно его список одобрили, а не мой.

– Вы злитесь на него, Марк?

– Злюсь? Нет. Плевал я на него. Пусть говорит и делает, что хочет. Меня не волнует.

– И тем не менее вы плакали вечером в понедельник.

– Да, но… Поймите, не от обиды на Филю плакал, не от неудачи в споре на совещании и уж конечно не от того, что окна не дали открыть, – разве это поводы? Мне… не знаю… Мне просто было больно на душе. Не знаю, как еще вам объяснить. Наверное, все навалилось.

– Раньше с вами такое бывало? Перепады настроения, слезы…

– Давно не было. Очень давно. С подросткового возраста, наверное. Может быть, это от лекарств?

– Сомневаюсь, Марк. Мне все-таки кажется, что причины вашего стресса не в препаратах, а в эмоциях, которые вы испытываете.

Разладин слегка наклонился вперед и задумался, запустив пальцы в волосы.

– Может быть, открыть окно? – предложила Лукьяненко, заметив на лице пациента признаки головной боли. – Сегодня на удивление приятная погода. Тепло, солнце выглянуло.

– Да, можно, если вас не затруднит.

Елена приоткрыла фрамугу, и Марк посмотрел на нее просветлевшим взглядом.

– Вы сказали, что не испытывали подобных эмоциональных всплесков с подросткового возраста. Не помните, что тогда выводило вас из равновесия?

– Да все как у всех: расставание с подружкой, ссоры с родителями, проблемы в школе…

– Вы часто ссорились с родителями?

– Не чаще остальных подростков, как мне кажется.

– А вы настолько хорошо знаете, что было у остальных?

– Я же общался со сверстниками. Имею представление.

– Что ж, это правда. Ни одно взросление не проходит без ссор и конфликтов с родными. Но, поверьте мне как практикующему психологу, даже среди очень похожих случаев находятся отличия. История каждого пациента уникальна. Поэтому расскажите подробнее, что вы думаете о своем детстве.

Марк на полминуты задумался, прежде чем ответить.

– У меня было счастливое детство, – уныло протянул Разладин.

– Почему вы так думаете?

– Сравниваю со сверстниками опять же… Меня хорошо кормили, не били, дома всегда были какие-то сладости, фрукты, были игрушки. – По удрученному взгляду пациента было ясно, что эти воспоминания его не радуют. – Мы не переезжали каждый год на новое место, а жили в частном доме, хорошем доме без мышей и дыр в крыше. Родители много работали и хорошо обеспечивали всю семью.

– Сколько детей в семье?

– Трое: я, старший брат и младшая сестра. С нами еще какое-то время жила бабушка, пока не умерла. – На этих словах взгляд Марка словно потух. – Дом был большой, всего хватало, так что детство было счастливое.

– А как же ссоры с родителями?

– У всех они были. Это нормально.

– Да, но я спрашиваю не обо всех, а конкретно о вас.

– А что обо мне… Ругали, когда получал плохие отметки в школе, наказывали, если набедокурю дома или опять же в школе.

– Как наказывали?

– Когда был совсем маленьким, в угол ставили. Как стал постарше, отправляли на чердак без телефона и компьютера. Своеобразный арест. Отец сам по молодости полгода в заключении провел и меня тоже наказывал такой домашней тюрьмой. «Подумай над своим поведением», – любил он приговаривать. На чердаке одна комнатка была, что-то вроде чулана. Потолок низкий, никаких окон, только узкая дверь и одинокая тусклая лампочка. Там было хуже всего. Ни одного просвета, ни одной даже маленькой щелочки. Только запертая дверь. Меня держали там по два – три часа за какую-нибудь пустяковую провинность.

Елена заметила, как Марк стал прерывисто дышать во время рассказа, как его глаза забегали из угла в угол, как чуть подрагивала нижняя губа.

– А как вас награждали за достижения? – Лукьяненко попыталась подвести пациента к более приятным воспоминаниям.

– Обычно сладостями какими-нибудь или игрушками. Баловала больше бабушка. Она очень меня любила. Никогда не ругала, даже если я действительно напортачил. Когда я родился, у бабушки несчастье случилось – дом сгорел. Вот она и переехала к нам. Старший брат уже в школу ходил, после школы – на секцию, так что весь день занят. Мама с папой с утра до вечера на работе. Вот бабушка со мной и нянчилась. Я ей как родной сын был. А она для меня была, пожалуй, даже ближе, чем мать с отцом. В чем бы я ни провинился, во что бы ни вляпался, она всегда была на моей стороне, всегда защищала.

– Сколько вам было лет, Марк, когда она умерла?

– Пятнадцать… Хотя нет, полных лет только четырнадцать.

– Это был первый раз, когда вы столкнулись со смертью?

– Да, – тихо ответил Разладин.

– Что вы почувствовали? – с участием спросила Елена.

– Что я почувствовал… Хм, – Марк поджал губы. – Знаете, а ведь именно тогда я, наверное, последний раз по-настоящему плакал. Прямо рыдал. Еще и родители подливали масла в огонь. Последние годы отношения у них с бабушкой были не самыми теплыми. Тесно стало в доме. Бабушка была им явной обузой. Когда она скончалась, казалось, кроме меня о ней никто и не горевал. Открытого пренебрежения, конечно, тоже никто не выказывал, но я уже был в том возрасте, когда мог замечать в людях равнодушие. Похоронили ее тихо и скромно, без церемоний, без поминок. Я даже не знаю, где ее могила. Будто бы был человек – и просто исчез.