Мир пустых Горизонтов

Сомов замолчал, стал вырываться из кресла, забыв про ремни безопасности, наконец, отстегнулся и убежал вглубь салона. В районе санузла и кухни послышался плеск воды, потом «эх, ма!», и Сомов вернулся с мокрыми волосами, тряся мизинцем в правом ухе.

– А хороший сегодня день, – сказал он.– Надо бы его как-то отметить.

– Предлагаю сделать памятную надпись на скале.

– Можно, хотя я имел в виду несколько иное. Пиши.

Дрон-паучок подбежал к ближайшему валуну, лазерной горелкой сгладил и отполировал одну из сторон. Затем он красивым почерком Джонни вывел: «Заповедник Фаррета. Частная территория охраняется законом. Дата». Немного подумав, дрон добавил кривую надпись: «Джон и Серж были тут. Дата».

6

– С дроном-разведчиком визуальный контакт потерян, радиосвязь на всех частотах купирована. Он находится за…

Кроссовер-кар стоял перед отчётливо видимым серо-коричневым барьером, высотой не более полуметра, непрерывной широкой дугой уходящим направо и налево, на сколько хватало оптических возможностей старательной Элизы, выводящей изображение для изумлённых людей. За барьером пейзаж как будто не менялся, разве что на дисплее картинка была чуть размыта.

– Это ещё что за хула-хуп? Элиза, состав?

Компьютер задумался и совсем по-человечески ответил:

– Да как сказать? Есть следы иридия.

– И всё?

– Остальное не определяется… По курсу появился дрон-разведчик.

Действительно, часть «паучка» показалась над странной преградой, прямо из кучи крупных камней. Манипуляторы неробкого дрона угловато двигались, словно приглашали следовать за ним.

Джонни нетерпеливо-выжидающе смотрел на Сомова.

– Ну, а что? Рискнём! – ответил тот на взгляд товарища.

– С Богом! – облегчённо выдохнул Фаррет.

– Или к нему в гости.

Машина поползла вперёд. Она легко преодолела барьер сначала обтекаемым передком, потом кабиной. Потом очередь дошла до рельефной энергосекции, постепенно всем корпусом… растворяясь в груде встречных камней.

Возможно, другие позже назовут это героическим поступком, порывом пламенных душ, легендарным научным подвигом или как-то иначе, совсем не зная, какое именно безрассудство лежало в его основе, на что надеялись эти двое безумцев, кроме надежды вернутся. Но люди бесстрашно и совершенно опрометчиво сделали этот шаг, влекомые неистребимой потребностью к познанию и авантюрной тягой к приключениям, обыкновенным любопытством и холодным расчётом – безнадёжно назвать всю гамму причин, от самых высоких до вполне приземлённых. Они были готовы встретиться с неизвестностью лицом к лицу, ощутить боль, принять смерть. От напряжения ломило в висках, вздувались жилы на красных шеях, у каждого в огромных зрачках отражались застывшие лица друг друга. Секунды падали в оглушающую тишину. И только мысли бились в невообразимом хаосе, готовые в любое мгновение исчезнуть навсегда…

– Мистер Сомов! Мистер Фаррет! Напоминаю вам, что настало время ланча.

Тишина.

– Мистер Сомов! Мистер Фаррет!

Джонни словно током ударило:

– Лизка! Фу-у, чёрт тебя побрал!

Разрядка вылилась в хохот, похлопывания по спинам, танца в честь какого-то яблочка и прилива жгучего интереса: «Собственно, а куда мы попали?»

– Ну-ка, девочка, покажи, расскажи нам, что да как там за бортом?

Однако компьютер гнул свою линию:

– Я настаиваю. Время ланча, вы оба должны подкрепиться.

– Детка, мы следим за своими фигурами. Пару часов назад мы уже приняли необходимые килокалории. – Джонни продолжал веселиться, но Сомов стал серьёзным.

«Компьютер шутить не умеет, хотя зачаткам распознавания эмоционального состояния пользователя обучен. С чего вдруг такая забота? И провалами в памяти Элиза раньше не страдала».

Он посмотрел на собственные часы, часы на руке Фаррета, на бортовые системные часы.

– Она права. Сейчас время ланча. Но куда тогда девались полтора часа, пока мы с бутербродами в зубах тащились к барьеру? Да и на Луне ли мы? Прошу взглянуть. Панорамный максимум! – скомандовал Сомов.

Складывалось впечатление, что вокруг бескрайний бильярдный стол, с идеально ровной поверхностью («группа резистивных полимеров, спасибо Элиза») и одинокий шар-биток, в роли которого выступал кроссовер-кар, не считая приутихшего дрона. Мягкий свет шёл ни сверху, ни снизу, ни с одной из сторон. Он был повсюду и всё. Стерильная чистота, безраздельная пустота.

– Да, с цветами нас никто не встречает, впрочем, по морда́м тоже никто не бьёт. Интересно, это рай или это ад? Для ада всё-таки светловато. Как думаешь, Серж?

– Я думаю… Ну, говори, Элиза.

Компьютер, получив разрешение, сказал вроде как невпопад:

– Мистер Сомов, я знаю, вы предпринимали попытку подъёма на Эверест.

– Да, в прошлом отпуске мы добрались до третьего лагеря. Но из-за отвратительной погоды группу с маршрута сняли. А что?

– Вы снова в отпуске, мистер Сомов. Сила тяжести единица. Параметры температуры, влажности, давления воздуха, газовый состав соответствует земным горным условиям на высотах порядка семи километров.

– Это ж как нас занесло на такую высоту? – язвительно молвил Джонни.

Элиза проигнорировала вопрос, но объявила следующее:

– Скорее глубину… Это точно Луна. Координаты легко вычисляются, но есть нюанс: точка соответствует Морю Мечты и ста восьмидесяти пяти километрам под поверхностью.

Оба молодых человека одновременно воскликнули:

– Что?! Ты ошиблась! Перегрелась! Бред!

Компьютер терпеливо переждал поток субъективно-негативных определений своей работы и обратился к Сержу Сомову, выбранному машиной как наиболее адекватному в сложившихся обстоятельствах:

– Мистер Сомов! Вам не к лицу скоропалительные выводы. Здравый смысл не отвергает факты, он ищет им объяснение. Придётся напрячься. В этом месте куда как интереснее даже того, о чём я уже сообщила вам. Информации поступает много. Спрашивайте, думайте, вспоминайте…

Джонни Фаррет был само воплощение скепсиса: трюк с часами, с картинкой на экране, голословные рассуждения компьютера – это точно проделки взбесившейся электоробабы. Где же такое видано, чтобы железяка так говорила с человеком? Аномалия в его владениях существует, это бесспорный факт, и она повлияла на электронный мозг. Что же, не ахти что, но деньжат на этом аттракционе срубить можно.

Сержа Сомова не убедили простые объяснения Фаррета происходящего внутри кроссовер-кара и вне его. Компьютер безусловно исправен и объективен. Форма обращения Элизы также не удивила: пара-тройка новых веток в алгоритме интерактивного взаимодействия, расширенный уровень когнитома, моток припоя и паяльник… Зацепил лишь совет «вспоминайте». Что-то за ним серьёзное стояло.

Не успел Серж об этом подумать, как память вернула ему все тактильные ощущения, звуки, эмоции, мысли – всего его недавнего в напряжённый момент перехода сюда, искусственную (да!) пустыню внутренней Луны. В тот миг крайней опасности перед его глазами промелькнула, нет!, он словно заново, в мельчайших подробностях, прожил всю свою жизнь. Мгновение за мгновением, не забывая ничего и точно зная, что будет дальше.

Собственно, он не удивился. На краю возможной смерти, как говорят, так и происходит. Однако кризис миновал, а память…

– Серж, давай убираться отсюда. Скучно. Мне ещё дедушку высыпать надо, а тебе чёртов компьютер чинить. Кроме того…

Сомов перебил:

– Джонни, скажи: ты помнишь узор на своей пелёнке?

Джон Фаррет шарахнулся в сторону.

– Нет? А я помню.

7

«Друзья! По случаю двухлетнего юбилея пансионат «Островок на горизонте» предлагает двадцатипроцентную скидку на базовый трёхдневный тур. Спешите!

Пансионат расположен на невидимой стороне спутника Земли в районе Моря Мечты, в экологически неизменённой местности первозданной Луны, вдали от промышленной деятельности человека. Однако комфортабельный и безопасный трансфер-барк быстро доставит гостей пансионата от Межпланетного Спейс-терминала «Селена – Стоп /005» до места лучшего отдыха на Луне.

Как всегда к вашим услугам искусственный сафари-парк площадью триста гектар под куполом рассеянного света, наполненный чистейшим морозным воздухом земного высокогорья. Вы найдёте здесь идеальные условия для индивидуальной или коллективной охоты на реалистичные фантомы дикой фауны обитаемых планетных систем, созданных на основе персонажей масс-поп-культуры. Также – это наше эксклюзивное преимущество – особая среда бескрайней пустынной равнины позволит всем желающим погрузиться в мир собственных воспоминаний, с удивительной достоверностью заново пережить лучшие события своего детства, юности, зрелости. Ваша память вернёт самые сокровенные моменты – первую любовь, свадьбу, рождение детей; подарит встречу с ушедшими друзьями, близкими – всё то, что происходило с вами и только с вами.

Уютные номера класса А «фулл анлим», прислуга топ-сервис-инет, национальная кухня на выбор, симотека с модной коллекцией перугена – о, безусловно! – вы станете нашим постоянным клиентом.

Прайс.

Контакты.

Мы счастливы видеть вас!»

Лукаш покрутил в руках цветастый буклет, прочитал ещё раз и сунул его под тарелку с сушёными кальмарами.

– Что за ерунда! – сказал он. – Джон, вы не боитесь Закона о недобросовестной рекламе?

Фаррет допил своё пиво, ладонью вытер пенные усы.

– Нет, не боюсь. Кто его сейчас вообще соблюдает? А кроме того… Келлер!

Подбежал инет с подносом:

– Что господину угодно?

– Господину угодно не сидеть в окружении пустых кружек. Убрать! И принеси ещё пару. Стой! На вот, прочитай!

Инет просканировал рекламу пансионата.

– Ну, ты бы поехал?

– У меня нет воспоминаний, господин. У меня есть инструкция.

– Ясно… Пшёл! Нет у него воспоминаний…

Фаррет замолчал, оглядывая пёструю толпу посетителей бара, окруживших его с Раховски столик-дабл на высокой ножке. Затем появился келлер, и Джонни потянулся к принесённому пиву.

– А у людей они есть, – сказал он. – Больше двух тысяч рабочих и инженеров с лунных горных разработок уже притащили свои трудовые задницы… Нет-нет, Лукаш, я не в смысле… У нас не притон… Короче, все они за свои мятые купюры хотели покопаться в собственном прошлом. И их не интересовал фокус, как это сделано. Меня, кстати, тоже не интересует. Я был учёным, теперь бизнесмен. Это раньше я стал бы с лупой ползать и выяснять, что да как, да почему. Сейчас просто делаю деньги, но даю, даю людям то, что они желают. Без подвоха.

– А как же Люберц? – Раховски смотрел как бы мимо собеседника. – После посещения вашего «лучшего места отдыха» он совершил самоубийство.

Желвак дёрнулся на лице Фаррета, но голос остался ровным:

– Самоубийство? Вот как… Я думал, болезнь какая или несчастный случай. А он значит так…

Лукаш впился глазами в Джона Фаррета.

– Именно так. Как назвать этот казус, если персональный информатор в меднадзор фиксирует у человека гипертонический криз, но не успевает его купировать по причине сознательного удаления человеком подкожного медикаментозного имплантата? Старик хотел умереть.

Фаррет выдержал взгляд и задумчиво предположил:

– Или кто-то очень хотел, чтобы все так и думали. Мог же он кому-то перейти дорогу. Доброжелателей в науке не меньше, чем где-либо… Испытано на себе.

И без того шумную атмосферу питейного заведения разорвали джембе. Их зажигательный ритм тут же подхватили каблуки и подошвы сотен посетителей. В этом грохоте утонули последние фразы Джона.

Фаррет через столик перегнулся к собеседнику и не заметил, что окунул в пиво смоляные букли – новинку на рынке гено-модифицирующего перугена:

– Лукаш, дружище, вы же читали договор. Намерения профессора предельно ясны. Старый учёный хотел провести в Море Мечты масштабный физический эксперимент! Даже я понимаю, какие перспективы открываются в случае успеха. С какого… с какой стати добровольно умирать?

– Да, неясно… Послушайте, как вам больше нравится следующая сентенция: эксперимент сорван, но главное, что Людвиг Люберц мёртв. Или так: главное, что эксперимент сорван, а Людвиг Люберц просто мёртв.

Раховски на этот раз не следил за реакцией нового знакомого. Это было уже не нужным.

– А мне никак не нравится, точнее, по барабану! – сказал Джонни развязано, отстраняясь от «дружище Лукаша». – Для меня главное – это исполнение вашим Центром обязательств по договору.

И он похлопал ладонью по пиджаку.

– Вас там греет эта филькина грамота? – Лукаш усмехнулся. – Она лишь ваша индульгенция, Джон, и ничего более. Расслабьтесь, пейте пиво, вы вне моих подозрений.

– Ну, спасибо! Поясной поклон вам, мистер Раховски!

Фаррет резко схватил и обнял проходящую мимо разбитную девицу. Та понимающе прильнула к мужчине.

– Я уже было об алиби начал задумываться. Какой такой Люберц? От проституток не вылезаю… Иди, дорогуша, припудри носик.

А если по-взрослому, так слушайте. Рентабельность пансионата низкая. За два года работы я смог погасить едва ли десятую часть кредита на строительство и обустройство. Признаюсь, уже готов был отказаться от затеи и всё чохом продать. Но место, место, Лукаш! Ты просто не представляешь, я не представляю и никто, кроме, возможно одного единственного человека, не представляет какие великие тайны хранит этот реликтовый мир… Понимаю Людвига. Как он ухватился за идею сотрудничества! А для меня этот договор – спасательный круг, а не филькина грамота… Обидные слова. Разъясни.

– Эх, Джон Фаррет, ты уже перешёл со мной на ты. Рано. Ладно, деловой человек… В договоре нет подписи второго совладельца фирмы. Уваля!

– Но… – начал Фаррет, но Лукаш перебил:

– Вопрос: почему?

– Потому, что он…

– Не надо. Я сам постараюсь ответить на этот вопрос… Вы были правы, Джон, нам по пути. И чтобы этот путь не слишком облегчал ваш кошелёк, я сейчас оплачиваю выпитое вами пиво и бронирую весь пансионат «Островок на горизонте», скажем, на три дня. Всех постояльцев – вон; все неустойки за мой счёт. По рукам?

«Такому пройдохе того и гляди надо успеть вовремя дать по рукам!» – подумалось Джонни, но в целом он остался довольным своим визитом на Землю.

– Договорились, пан Раховски! Оказывается, вы очень состоятельный пан, и вас не пугают цены.

– Какие цены?

– На здешнее пиво.

8

Инет неспешно подошёл к большому напольному зеркалу в прихожей. Придирчиво осмотрев себя с ног до головы, он что-то там сдул с безупречно сидящего на нём фрака, а потом (сбой в программе?) почистил ботинок о штанину брюк. Безразличное выражение лица сменилось приветливой улыбкой.

– Добрый вечер, хозяин, – произнёс он хорошо поставленным голосом.

Затем улыбка сменилась… улыбкой, но уже с оттенком лёгкой усталости.

– Добрый вечер, хозяин, – повторил инет.

Одна улыбка сменяла другую, всё шло по заложенной в позитронный мозг программе: психологи считали, что человеку при встрече будет приятнее видеть на лице инета ежедневную смену положительных эмоций, чем застывшую в каменной гримасе рожу.

Инет сходил на кухню, принёс мусорное ведро.

– Добрый вечер, хозяин. Простите, забыл вынести мусор, – с виноватой улыбкой проговорила машина. Она осталась довольна выбранным вариантом.

Впрочем, инет старался напрасно, потому что профессору Люберцу было наплевать, кто и как ему улыбается: инет, человек или гужевая лошадь – или совсем не улыбается. Улыбки даже скорее раздражали. Его вообще раздражало всё, кроме работы; его не интересовало ничего, кроме работы; он ничего не ценил, кроме работы. Загадка, зачем он вообще приходил из Центра в свою пустую квартиру: выпить чашку кофе, полюбоваться фотоснимком и подвести итоги дня он мог бы и там. То ли привычка, то ли ещё что-то, но в этом отношении профессор мало отличался от запрограммированного инета.

Ключи забрякали во входной двери, она открылась.

– Добрый вечер, хозяин. Простите, забыл вынести мусор.

– Кофе…

Инет кинулся на кухню, опрокинув мусорное ведро. Содержимое, в виде какого-то непотребства, вывалилось под ноги Люберцу. Он перешагнул и по обыкновению направился к креслу на террасе, не заметив прилипший к подошве ботинка рекламный буклет.

Прошло два часа. Вечер превратился в ночь, стало прохладно, а профессор всё сидел на террасе, привычно держа в руках голографический снимок, привычно повторяя одни и те же слова:

«Странно… Странный я… Странная надпись на обороте…. Ничего не помню».

На террасу, залитую серебряным светом – сегодня было полнолуние —инет вынес плед, заботливо укутал им профессорские ноги, неожиданно заметил прилипшее к ним непотребство. Хотел снять незаметно, но хозяин спросил:

– Что там?

– Ничего особенного, рекламный мусор. Я сейчас…

– Дай. Иди, свари ещё кофе.

– Слушаюсь, хозяин.

А хозяин убрал снимок в нагрудный карман, взял рекламку, и ему, Людвигу Люберцу – сухарю-профессору и лауреату чего-то там разного, бесчувственному автомату для штамповки гениальных идей – вдруг нестерпимо захотелось соорудить бумажный самолётик и запустить его в ночь со своей террасы, с семьдесят девятого этажа здания в жилом квартале Сайенс-Сити. Он лихорадочно вспоминал, как это делается, отчаянно матерился и удовлетворённо мычал, почти закончил и… остановился. Потом быстро развернул буклет, разгладил, направил в сторону лунного диска.

Два контура идеально совместились: настоящая Луна рельефно обозначила изображение на бумаге своей обратной стороны, и впервые в ночном небе Земли повернулась к планете спиной. Мало того, сюрреализма добавил и нарисованный знак геолокации рядом с Морем Мечты. Пугающе знакомая картинка заворожила Людвига. Почему знакомая? Насколько он себя знает, в космосе он никогда не был и мог только слышать The Dark Side of the Moon, а не любоваться зрелищем вживую.

Надо сделать последнее усилие. Ещё совсем немного и память перескочит запретный барьер, он вспомнит, сейчас точно вспомнит… Нет, ощущение дежа-вю потускнело и пропало.

Но осталась реклама. Строчки прыгали перед глазами, слёзы мешали, но Люберц стал читать, повышая и повышая голос:

– Пансионат… Охота… Память… Память… Память… Ко мне, срочно! – зарычал профессор.

Инет вбежал с дымящимся кофе:

– Готово, хозяин, готово!

– Цыц! Позвони Фаррету!

– А кто это?

– Цыц! Не знаю, вот здесь контакты. И ещё…

– Да, хозяин?

– Собери меня. Я уезжаю.

9

– Так, внимание всем! «Танцор – первый», «Танцор – второй», «Танцор – третий»! Если кто забыл моё лицо и голос, напоминаю: я – руководитель вашего художественного кружка Людвиг Люберц. Особо приближённым к моей бронзовой персоне благосклонно позволено называть меня Людви. Среди вас таковые имеются? Обозначьтесь, господа!

Эфир наполнило многоголосие ответов:

– Хай, Людви! Здесь Мартин. Я – «Танцор – первый».

– Бонжур, Людви! Я Пьер Омон и по совместительству «Танцор – второй».

– Гу даг, Людви! Ингджолдр Сигурдфлордбра…

– Ин, я понял: ты – «Танцор – третий»… – Людвиг помолчал, затем продолжил в полушутливом тоне. – Парни, окей! Надеюсь, что вы не в одиночестве потеете в связь-отсеках своих крейсеров, а в окружении трудовых коллективов. Более того: тверёзые пилоты не смотрят порно, технари-спецы не режутся в карты, научные ассистенты погружены в зубрёж всех запланированных па сегодняшнего танца. Никто не опоздал, не проспал, жив и здоров. Полный сбор… Я – «Танго Зеро» с обсерватории «Сескуальта» объявляю трёхчасовую готовность.

Шутка про крейсера и связь-отсеки относилась к камешкам, которыми необходимо закидать кое-чей огород. В данном случае подразумевалось незримое, но постоянно ощущаемое административное давление на исследовательскую группу «Лунное танго». Нет, не со стороны официальной верхушки айсберга в виде «Института космопланирования», в котором числилась вся группа, а от его ледяной подводной глыбы – Альянса. О сей организации говорили много и противоречиво, что означало только полное незнание правды, поэтому гордиться своей причастностью к этой структуре или сгорать от стыда, получая при этом от неё зарплату, каждый решал для себя сам.

Конструкторское решение специалистов группы Людвига Люберца по контрольным космоботам у руководства поддержки не нашло. В результате космобот получился тесным летательным аппаратом с одним пилотом, двумя специалистами технического обеспечения, научным ассистентом и главным научным руководителем этого коллектива. Все вместе ютились в единственной рубке круглой формы, разделённой на функциональные сектора. Также имелся гигиенический закуток, тамбур стыковочной камеры для причаливания небольшого спейс-катера, энергоустановка для маневрирования и гексагональный технологический коридор. Последний соединял крохотный обитаемый отсек с вращающимся модулем, столь огромным по отношению к нему, что всё в космических пропорциях напоминало муравьиную голову и опистосому. В этой махине сосредоточилась вся суть контрольного бота, его рабочий орган – мощнейший кольцевой лазер для циркулирующего фотонного потока, этакая гигантская ложка для перемешивания пространства. Точнее, возможного перемешивания.

В эксперименте по чувствительности пространственной метрики, задуманном и обоснованном группой «Лунное танго», участвовали три космобота, синхронизируя свои лазеры в окололунном пространстве. Общую координацию и фиксацию результатов вёл сам профессор Люберц с базы-обсерватории «Сескуальта» в районе кратера Менделеев.

– Я – «Танго Зеро», два часа до начала… «Танцор – второй», внимательнее, ты наклоняешь плоскость системы. Угол критический, и растёт. Пьеро, ты меня слышишь? Автоматика не держит координаты. Что за молчание, «Танцор – второй»? Что у вас вообще происходит?

На основном глаувизоре сектор связи со вторым космоботом оставался пустым ещё некоторое время, затем появился Пьер Омон, Пьеро, как все его звали. Вида он был растерянного. Глаза смотрели то прямо на руководителя экспериментом, то косили куда-то в сторону, откуда доносились пыхтящие звуки физической борьбы.

– «Танго Зеро», «Танго Зеро»… Людви, прости за задержку. Тут такое дело… Автоматика синхронизации повреждена, ею сейчас занимается сервис-инженер.

– Переходи на ручное. Что пилот разучился руль крутить?

– Понимаешь, Людви, он… ему сейчас мой ассистент со вторым инженером руки вяжут.

Произошло труднообъяснимое. Пилот, доселе мирно дремавший в своём кресле, вдруг вырвал из-под него тяжёлый бокс и запустил им в центральную часть кокпита, прямиком в автопилот. С криком: «Я – лучший, я – лучший!», – водила привёл в полный раздрай оборудование автоматического драйва и стал посягать на научную аппаратуру. Какой-то бес протеста вселился в опытного межпланетника. Прорвался, судя по всему, давно зреющий нарыв.

– Я, конечно, не доктор, и не мне ставить диагноз, – проговорил Пьеро, – но положение серьёзное. Эксперимент…

– Эксперимент будет проведён. Что касается рулёжки, пусть пилот любого «Танцора» перейдёт к вам, используя заплечный тральщик. Пока всё.

Люберц был раздосадован. Изначально всё шло со скрипом. После мучительно-сладких поисков решения, внезапной вспышки озарения и эйфории от дальнейших перспектив творчество как таковое кончилось. Сколько усилий (и чем их можно измерить?) потребовалось, чтобы убедить «на кончике пера» коллег-учёных в более глубокой взаимосвязи понятий «свет», «гравитация», «пространство», «время», чем предполагалось раньше. Убедил – не убедил, но профессор приобрёл себе горячих сторонников, а заодно и ярых противников. И те, и другие, вооружённые научной мыслью, как холодным оружием, жёстко сошлись в битве теоретических выкладок, и обе стороны с нетерпением ждали начала «полевых работ».

И на бумаге-то было нелегко, а уж когда столкнулись с оврагами… Проект контрольного космобота лишь маленький пример несоответствия желаемого и полученного. Чем только ни приходилось заниматься учёному и его команде, чтобы невиданный физический опыт приобрёл реальные очертания. Люберц мотался по научным учреждениям и производствам, уговаривал директоров и вахтёров, хитрил, дарил подарки, давил авторитетом, соблазнял масштабом будущих преференций, грозил, уступал в мелочах, выгрызал главное, ел и пил на ходу, получил предынфарктное состояние и почётное членство в Академии химико-биологических наук – всё ради этого дня.

Казалось, сбывается… Так нет: странный инцидент на «Танцоре – втором» поставил ещё не начавшийся эксперимент на грань срыва. Ещё этот метеороидный поток…

– Пьеро, надо успокоиться. Прими сам и вколи пилоту что-либо седативное из медикаментозного имплантата.

– Не получится, Людви. Доступ к имплантату невозможен без подтверждения глобального или местного меднадзора, а сеть…

– Да, да, вылетело из головы: я сам настоял об отключении всех источников потенциальных помех. А-а, так есть же инет-диагност с правом неотложной помощи!