До Эльдорадо и обратно

‒ Что делать будем, ресурс добывать?

‒ Да нет, дело тут похуже – о нас государство вспомнило.

У меня засосало под ложечкой. Надо сказать, что в первый год нашей работы правительство не могло решить, что же с таким чудом-юдом, как коммерческий банк, делать. В том числе и как начислять на него налоги. Мы их и не платили. Как сказал Чёрный Абдулла Верещагину: «Так нет никого в таможне!».

‒ Что, налоговая?

‒ Тише ты, труба иерихонская, услышит ещё кто. Пока нет. А вот регистрироваться в ЦБ придётся.

‒ Подожди, ведь нас уже регистрировали!?

‒ Это я под шумок в Промстройбанке по дружбе зарегистрировался. Тогда ещё не разобрались, нужно ли вообще регистрироваться и где. Печать-то всё равно гербовая, а что там мелкими буквами по краю написано – так кто это читает? Теперь вот разобрались, чтоб их балансом прибило, придётся вставать на учёт в ЦБ СССР. У них устав регистрировать.

Я стоял, не зная, что сказать: лихой вид пропал, остался придурковатый.

‒ Так, бери вот устав банка, осторожней – это первый экземпляр, а я коньяк понесу.

‒ Слушай, а где ты такой пространный устав взял – нести тяжело.

‒ Это я у одного знакомого разведчика выпросил. Он привёз из Лондона устав Московского Народного Банка. Такой наш совзагранбанк есть. Мне его слово в слово перевели. Пусть попробуют не принять устав, который в Лондоне, финансовой столице мира, уважают.

‒ А зачем разведчику устав какого-то банка?

‒ Да надоело им чужие секреты вынюхивать. А тут живое новое дело. Опять же прибыль, если повезёт. Ты погоди, наши разведчики ещё банками да бизнесом займутся – мало не покажется!

Здесь пора частично объяснить название главы. Дело в том, что весь этот разговор вёлся на бегу. Ну, ладно, не на бегу – на спортивной ходьбе, но в очень высоком темпе.

«Солнце склонялось к закату, небо окрасилось в багровые тона. Тьма, пришедшая…» Стоп, стоп куда-то я не туда. Короче, до конца рабочего дня оставалось немного, а по часам чиновников он и вообще закончился.

Подбегаем к ЦБ СССР на Неглинке. Пропуск у отца уже в кармане – кто бы сомневался. Батя мне всегда говорил: «Запомни сынок! Театр начинается с вешалки, а руководитель – с пропуска в вышестоящую организацию».

Ворвались в ЦБ, побежали искать кабинет, где уставы регистрируют. По дороге брали языков из числа зазевавшихся клерков, поэтому быстро нашли. Остановились перевести дух. Отец:

‒ Ну-ка, Сашок, загляни внутрь: сидит там белая мышь?

Я не понял, какая мышь, но приказы не обсуждают. Заглянул и понял! Сидит за столом сухонькая, седенькая старушка – вылитая белая мышка.

‒ Есть, говорю, попалась! Ты её, что ли, на коньяк ловить будешь?

‒ Потом узнаешь, я надеюсь.

Тут батя приосанивается, входит в кабинет и говорит, будто ждал этой встречи, как… ну, словами не объяснишь:

‒ Здравствуйте Н-да Н-на! Принесли вам устав, как договаривались. Два месяца с лучшими юристами составляли.

Бабуся на него так зыркнула, что стало понятно: «ждёт нас не лёгкий бой, а тяжёлая битва».

‒ Где устав?

Я сбрасываю на стол свою ношу.

‒ Что ж, давайте читать.

Склоняется над первой страницей и надолго замолкает. Я отцу шепчу:

‒ Так она больше двух страниц до конца рабочего дня не осилит.

‒ Не знаешь ты старую гвардию, племя ты молодое, с жизнью незнакомое. Главное, чтобы она за работу взялась, а там будет сидеть, пока не закончит. Так у нас, сталинских соколов и мышей, заведено.

И точно, старушка на часы даже не смотрит, только карандашиком чирк-чирк. И вдруг:

‒ Кто эту ерунду вам написал? Ничего не понимает в банковском деле.

Такого апперкота отец явно не ожидал. Бабулька решила отвергнуть устав, слово в слово повторявший устав банка, действующего практически в двух шагах от забора Букингемского дворца. Первый раз я видел его, хватавшего ртом воздух.

Тут я сообразил, что главное – не допустить перехода непосредственно к военному конфликту и, как Киссинджер на Ближнем Востоке, приступил к челночной дипломатии. (Почему челночной – вскоре станет ясно).

‒ Конечно, ошибки есть, оспаривать не будем, однако оставить Калугу без банковского обслуживания тоже, согласитесь, нельзя ни на минуту.

‒ Молодой человек, вы не Мольер, не ломайте комедию.

Тут уже я чуть не упал под ударом эрудиции.

‒ Упаси бог, ещё в детстве во дворе приучен: со старшими шутить себе дороже. Я конструктивно. Вы вот первую страничку поправили? Дайте её мне, а сами вторую читайте.

Схватив исчёрканную страницу, я выскочил в коридор. Задача была – быстро найти приёмную какого-никакого начальника. Тут опять пригодилась мудрость предка: «Хочешь найти в министерстве кабинет министра, иди по ковровой дорожке». Секунд через пятнадцать вхожу в Приёмную (с большой буквы).

‒ Девочки, вопрос жизни или прозябания: дайте воспользоваться вашей пишущей машинкой, мазилка есть? (Мазилка, кто не знает, это такая белая краска. Раньше, в каменном двадцатом веке, ей замазывали ошибку в тексте, а поверх печатали исправление).

Что-то в моих словах, по-видимому, было: секретарши усадили меня за машинку, снабдив всем необходимым.

Печатал я неплохо – спасибо диссертации, поэтому через минуту-две с исправленным текстом (под исправлениями кое-где проступали прежние ошибки: времени, дать просохнуть замазке, не было) я влетел обратно в зону конфликта.

‒ Н-да Н-на! Вот, все исправления учтены, где вторая страница? Старушка посмотрела на меня внимательно:

− Хороший у вас мальчик – шустренький.

В глазах отца застыло безмерное удивление и, как у раненого Атоса на дуэли, немая надежда. Это придало мне новые силы и повысило скорость. Так и пошло: она чёркает, я чиню, в смысле исправляю, батя сидит, процессу не мешает.

Часам к восьми вечера бабуля стала выдыхаться, в ответ я увеличил темп. Видя такое дело, она сдалась, грохнула печатью об наш устав (теперь уже точно наш, не английский же), расцеловалась с отцом: они успели подружиться, и мы откланялись.

Вот в нынешние времена модно ругать чиновников СССР, а вы попробуйте сегодня хоть что-нибудь поправить в задрипанной бумажке прямо в ЦБ – враз обратно в экспедиции окажетесь. Не говорю уже о том, что прорваться через рентгеновские аппараты на входе стало нереально. Видимо, охране приказано передавать наверх всю подноготную посетителя. А тогда мы спокойно, без сопровождающих и блокированных кодом дверей вышли на Неглинку.

Отец выглядел, как Ника Самофракийская с потерянной от счастья головой, – сейчас воспарит.

‒ Теперь понимаешь, для кого коньяк припасён, малыш? Заслужили. Пойдём на лавочку, возле ЦУМа, сядем, на заводе всегда так после аврала делают. Стакан из автомата с газировкой прихвати.

Эпизод восьмой. Царевны-лягушки

«Я торговец живым товаром, Себастьян Перейра!»

Фильм «Пятнадцатилетний капитан». (Цитата по памяти)

‒ Дай кредит – из бедности подняться! – вместо «здрасьте» приветствовал меня тот же бизнесмен, который предлагал недавно купить фальшивые доллары.

‒ Опять?

‒ Не, валюту не покупаю, теперь я её зарабатываю.

Вот это неожиданность! Я ещё ни разу не видел человека, заработавшего хотя бы доллар. Чеки для «Берёзки» – да. Сам за публикацию своих мыслей за рубежом относительно отгадок загадок плазмы, получил парочку. (Жена их спрятала на чёрный день и тратить не позволяла, пока не дождалась чёрного дня – «Берёзки» прикрыли).

‒ Так зачем тогда тебе рубли, валютчик?

‒ Лягушек купить.

‒ Зачем?!

‒ Ну, не самому же их ловить, хотя…

‒ Зачем тебе земноводные? С зоопарком договор? Но откуда у зоопарка валюта?

‒ Тёмный ты человек – учёный! – с презрением ответил валютный бизнесмен из Люберец.

Наивняк, хотел меня унизить. Я и не такое слыхал. Как-то раз рассматривали мы в Комитете по изобретениям и открытиям проект вечного двигателя. (Хорошо ими тогда хоть посёлки не отапливали, как сейчас). Так автор в жалобе в соответствующие органы на наш отказ запатентовать открытие, писал: «А какой-то пацан (это я) ходил вокруг и говорил, что он учёный. Какой он учёный – хрен мочёный!».

‒ Может, и тёмный, да только на ловлю лягушек тебе, при свете, кредит никто не даст, так что колись, как из лягушек доллары делать. Из шкурок, что ли – они ведь тоже зелёные?

‒ Шкурки мы действительно можем оставить себе, при желании, а вот мясо и ливер толкнём французам, они лягушек едят и хорошо за них платят.

‒ Постой, они специально выращенных едят, а ты, как я понял, собрался их в ближайшей луже ловить.

‒ Во-первых, не в луже, ‒ обиделся отважный траппер, ‒ а у нас в Люберцах, на пруду, а во-вторых, я этих лягушатников убедил, что, в связи с общим развалом советской промышленности, экология в СССР сильно похорошела.

Тут он был полностью прав: даже Яуза теперь воняла по-другому.

‒ Неужто и договор есть на поставку квакушек из Люберец прямо в «Максим»? – упорствовал я.

‒ А как же! Бумажку исписать дело не хитрое, вот подпись на ней получить – задача для настоящего Дуримара. Да не боись, есть подпись, зацени – французская!

Действительно, на засаленном от долгих обсуждений листочке всё было в наличии: подпись, печать. Пришлось перейти к деталям: напором Люберецкий заготовитель обладал страшным.

‒ Так, а как же ты требуемое количество наловишь, и удержишь? Как ты мясо до границы довезёшь? Тут указано приём на границе с Венгрией. А…

‒ Не частИ.

Я тут же заткнулся – условный рефлекс у меня. (В общежитии при трапезе из общей кастрюли вслед за этим заклинанием следовал удар ложкой по лбу от старшего артели).

Между тем, соискатель кредита продолжал:

‒ Всё учтено великим ураганом. Зелёную живность мне наловят местные за небольшое количество расфасованного зелёного змия. Это затраты смешные – обсуждать не будем. Теперь не очень смешные – надо рефрижератор нанять, чтобы наши попрыгуньи не волновались в дороге. Хотел я бочки с водой использовать – из соображений гуманизма и дешевизны, да это партнёров не устроило: не хотят на границе лягушек по бочкам ловить. Сколько я их не уговаривал, что, по русской традиции, лягушек в молоке или в воде (для СССР это почти синонимы) возят – не соглашаются. Ну, ладно, дай срок – Бриджид Бордо на них пожалуюсь: жестоко с животными обращаются. Да-а-а…, за морем и лягушка – полушка, да франк перевоз. А вообще-то, классно было бы у французов молоко для перевоза получить. Мы бы лягушек доставили, а освободившееся молоко продали бы на рынке в тех же Люберцах. Или масло, если лягушки правильными окажутся. Ох, что-то я размечтался, как Манилов какой. А я не помещик – я гордый сын библейского народа, то есть человек практический. Впрочем, можно затраты уменьшить, если ты войдёшь в долю.

«Ну, ‒ думаю, – началось, откат-подкат, кредиту закат». Но я ошибся.

‒ На водителе сэкономим. Я сам фуру поведу, а ты рядом посидишь – одному ехать опасно, а тебе платить не надо.

‒ С тобой ещё опаснее, видел я, как ты водишь.

‒ Не трусь, прыщ столичный, кроме платёжек иногда ещё и на накладные полезно взглянуть: хоть мир увидишь из окна рефрижератора. За Московской кольцевой-то бывал? Опять же товар под присмотром директора банка – гарантия возвратности средств.

Последний аргумент крыть было нечем, пришлось согласиться.

Примерно через неделю, утром, под моими окнами, а жил я на последнем, 12-м этаже, в доме по улице Нагатинская, раздался рёв автомобильной сирены. Играла сирена марш Мендельсона. Поцеловав спящих детей и плачущую от страха жену, я кубарем скатился во двор – толерантность соседей на музыку в пять утра не распространялась.

‒ Готов? – спросил Дуримар, салютуя мне по-пионерски.

‒ Всегда готов!

‒ Тронулись!

Понеслись километры под лысые покрышки КАМАЗа. Родина проносилась за окном под бесконечные заунывные песни приятеля о том, как он со своей бандитской крышей отбивается от других крыш. Эх, «птица-тройка», ничего, в общем-то, по сути не изменилось со времён Николая Васильевича. Ближе к ночи сбивались в кучу с другими водилами, раскладывали костерок из старых покрышек, готовили немудрёную закусь; поевши, укладывались спать. Выставляли, конечно, и дозорных с дубьём – стереглись разбойничков.

Но даже в этой обстановке, располагавшей к неспешным размышлениям о смысле жизни, природная коммерческая жилка люберецкого Афанасия Никитина не давала ему покоя.

‒ Слушай, Шурик, давай толкнём немного наших лягушек водилам на завтрак, а французам скажем: утруска при транспортировке.

‒ Ты видно решил, что мы уже в Венсеннском лесу. Так мы ещё не доехали, а кто тут будет лягушек замороженных кушать?

‒ А вон – якут с Восточно-Сибирского плоскогорья, им, говорят, мама строганину вместо соски в детстве дает. Пойду ему предложу.

После якута настала очередь молдаван и т. д., с тем же успехом. Долго ли, коротко ли, добрались мы до самого края земного диска – границы.

‒ Посиди тут, я на таможню загляну, понюхаю обстановку. Только двигатель не глуши, гляди жарень какая, как бы пассажирки не разморозились. (Холодильная установка у нас работала от двигателя).

‒ Да ничего, раньше же не размораживались!

‒ Говорю же, тёмный ты человек. Ты когда-нибудь карту годовых изотерм европейской части Союза нерушимого видел?

‒ Что?

‒ А то, что они идут не с запада на восток, а практически с севера на юг из-за влияния Гольфстрима.

Я молчал, подавленный объёмом географических познаний.

‒ При продвижении на запад (продолжал климато-географическую лекцию водитель-эколог), климат всё теплее и теплее, а мы к тому же не на Вест, а на Зюйд-Вест курс держали, так что стереги холод в холодильнике, я пошёл.

Через некоторое время Дуримар вернулся. Выражение лица его было озабоченное.

‒ Ну, Аристарх, договорился с таможней?

‒ Нерасчитос случился.

‒ То есть?

‒ Лягушки наши, оказалось, в Красную книгу занесены, теперь хорошо, если просто не растаможат, а могут и повязать. Говорил же я, в бочках надо было везти! Сейчас бы декларировали товар как воду из Люберецкого святого источника, а лягушки, ну, типа биологические индикаторы чистоты – как канарейки в шахте. Да не трясись ты, браконьер, подумаешь, отсидишь годик-другой, человеком с чистой совестью выйдешь. Жена твоя, как я понял, уже проведала, где и как передачи посылают.

‒ Почему это я браконьер?

‒ Да потому, что я тебя, как хозяина груза указал, а сам водилой представился. Ну-ну, потише с кулаками – шучу я. На случай предъявы за браконьерство, у нас классная отмазка есть. Лягушек-то мне люберецкие охотоведы в кузов живыми побросали – они там уже заморозились. А даже ты знаешь, что тварь эта без всякого вреда для здоровья разморозиться может. Значит, пришить нам убойную статью не выйдет, скажем, мы их так, как бы на экскурсию возили, обратно вернёмся – отпустим.

Я перевел дух.

‒ Но проблема с вывозом остаётся: убедить таможню, что экскурсия эта в Париж, не прокатит.

‒ А что таможня?

‒ Добро не даёт, идите, говорит, думайте.

‒ Так мы же уже думали, даже в расходах учли.

‒ Это само собой, без этого пройти таможню на КАМАЗе, что игольное ушко на том же транспортном средстве, даже если ты на самом деле святую воду в Ватикан везёшь. Тут в другом дело. Надо такое название для нашей живности придумать, чтобы в декларацию безбоязненно вписать.

‒ А…

‒ Слово «царевны» не предлагать: пойдём чалиться за организацию проституции в международном масштабе. Ты «Повесть о Ходже Насреддине» читал? Он там озеро на воробья выменял с помощью переименований, вот бы его сюда: в золото свою Гюльджан одел бы.

Наконец, после тщательного изучения Даля (по памяти) и УПК, одолженного на таможне, решили обозначить груз, как «крио-сувенир – продукт народного промысла». Таможенник, пряча в карман нашу презумпцию невиновности, сказал: «Можете ведь, когда хотите! Идите в очередь вставайте. Нет, нет, не могу, там все, такие, как вы. Для других во-о-он та очередь есть, видите?».

Мы видели. Делать было нечего, пошли номерок на руке писать. В общем-то дела были не так плохи – к завтрашнему вечеру должны были товар сдать.

Однако на безоблачном небосклоне у самого горизонта замаячила, разрастаясь и грозя поглотить весь навар, грозовая неожиданность. Погода оставалась жаркой, двигатель глушить было нельзя: холодильник требовал корма. Внезапно выяснилось, что, если мы ещё сутки-двое тут покоптим, расходы на нефтепродукт перекроют ожидаемые выгоды.

Для спасения нашей концессии, я решил тряхнуть стариной. Прикинул теплоотдачу фуры, подсчитал требуемую мощность холодильной установки и вывел оптимальный график работы двигателя нашего ковчега. Получалось, что, заводя и глуша мотор по графику, можно уложиться в смету. Увидев меня, схожего с роденовским мыслителем (из-за жары я был практически голым, только локоть не на колене, а на капоте), друг поумерил стенания и приступил к составлению графика дежурств.

Однако главное было впереди. Часа в три ночи меня разбудил жуткий грохот: кто-то колотил по железной крыше нашего рефрижератора. Вываливаюсь из кабины, гляжу – Афанасий Люберецкий приколачивает доску к крыше.

‒ Ты чего?

‒ Щель тут, надо заделать.

‒ Ночью?

‒ Немедленно, невзирая на часы. Лягушки разморозились, вылезают, зелень пузатая.

Подтверждая его слова, с крыши рефрижератора на меня спикировало что-то холодное и скользкое.

‒ Как разморозились? Я ведь считал…

‒ Ты только не обижайся, я тут решил немного соляры сэкономить.

‒ Да ты …!

‒ Сам это слово, кто же в инженерных войсках без запаса считает? Да ты орать будешь или товар ловить? Вон они по всей стоянке разбрелись, пасутся.

Стали мы с ним лягушек ловить и обратно в холодильник забрасывать. Один забрасывает, а другой на воротах стоит: желающих погулять не пускает.

‒ Ты не просто кидай, – покрикивает на меня товарищ по охоте. – Ты считай, сколько закинул, а я постараюсь – сколько выпрыгнуло, приход-расход положительный должен быть. Да в меня-то зачем? Потом славою сочтёмся, а одна штука помнишь, сколько стоит?

Я вспомнил и взял себя в руки.

‒ А французы штрафные санкции не выставят, что у нас лягушки не расфасованы?

‒ Не-е-е, такого пункта в договоре нет, а мы ещё и рефрижератор опломбируем – скажем, таможенники. Я вообще практически договорился вместе с машиной товар задвинуть.

Что тут скажешь, в любых обстоятельствах он сохранял присутствие духа и коммерческую смекалку. Мне кажется, что, если было бы нужно, он и вправду мог израильские листовки палестинским моджахедам недорого продать.

С тех пор я кредиты на замороженные продукты не выдавал: инстинктивно боялся, что «ножки Буша» тоже, невзначай, разбегутся по дороге. А лягушачий бизнес как-то сам собой угас. Дуримар говорил, что лягушки быстро закончились. Недавно был в Люберцах, подошёл к пруду: действительно, лягушек не видно, не соврал Афанасий Люберецкий.

Эпизод девятый. Отдохнём наконец,

Или свадебное путешествие на пятнадцатом году семейной жизни

Вот вам миленький рецептик,

Как привлечь вниманье мужа,

Если красоту он вашу

Перестал вдруг замечать.

Вымажьте лицо кремами,

Свёклой щёки напомадьте,

А на веки прилепите

Пару свежих огурцов.

И внимательно следите,

Чтоб при вашем появлении

Муж любимый не собрался

По карнизу улизнуть.

Вы ж держите под рукою

Две таблетки валидола,

Кислородную подушку,

Камфару и нашатырь.

А пока приводят в чувство

Оошалевшего супруга,

Быстренько с лица сотрите

Все косметики следы

И, очнувшись, муж воскликнет,

Обливаяся слезами,

Ты вернулась, дорогая!

Здравствуй, милая моя!

Подражание Г. Б. Остеру

Тем временем в семейный бюджет пришло изобилие, как я его тогда понимал. Поэтому на радостях решил через 15 лет после свадьбы свозить жену в свадебное путешествие. Дело было в начале 1992 года, и мы с ней ещё не привыкли к ощущению полного кошелька. Это я про рубли, доллары тоже уже видели, но издалека. Сказано – сделано. Купил путёвку, и в составе группы интересующихся двинули мы на родину Гюго с Оноре де Бальзаком.

Накануне, в первом часу ночи, перед отбытием, раздаётся звонок в дверь. Открываю – на пороге мой друг-кооператор, спец по нижнему белью.

‒ Привет, заходи, случилось что?

‒ Это у тебя скоро случится!

Не то что бы я испугался, а всё же, как говорил мне впоследствии следователь-важняк»: «Ты у нас банкир? Банкир. Значит, что-нибудь, да найдём!»

В прихожую выскакивает жена:

‒ Ой, Серёжа! Проходи! Принёс?

Я окончательно теряюсь:

‒ Что принёс? Кому? Что тут происходит?!

‒ Не ори! Детей разбудишь! Давай, а сам проходи, чайку попьём, на жизнь пожалуемся, – предлагает жена другу.

Тот достаёт аккуратно перетянутую резинкой от трусов пачку долларов и протягивает жене:

‒ Девяносто два.

‒ Сейчас, – отвечает жена, бросается на кухню, хватает кастрюлю с гречкой, купленной по-советски – с запасом, выкапывает из сельхозпродукта семейные сбережения и протягивает гостю. ‒ Держи!

(Тут недоверчивый читатель может задать вопрос: «Почему это у банкира деньги в гречке, а не в банке?». Да потому, что жена считала кастрюлю понадежнее моего банка и оказалась права).

‒ Спасибо!

‒ Тебе спасибо!

‒ Может, прекратите обмен комплиментами и объясните, что тут за подпольная меняльная лавка?

Жена посмотрела на меня презрительно:

‒ Как не мог ты в доме гвоздя забить, так бесполезным и остался. Что же я, без денег, с одной любознательностью и тобой в придачу в Париж направлюсь? А детям подарки? А скатерть приличная? А родителям – ничего?!

На этом месте я понимаю, что сейчас вместо свадебного вояжа получу печальную повесть о пятнадцати годах мучений с мужем-романтиком.

‒ Птичка моя! Ну, почему ты такая вредная? Я просто хотел предупредить, что валюту самим вывозить – контрабанда.

Действительно, в те годы седой старины валюту положено было везти только старшему группы под присмотром «прикреплённого» товарища офицера. Выдавалась она уже по прибытии под роспись и квантами по 20 франков в день на человека – получил и «ни в чём себе не отказывай».

‒ Не бойся, не испорчу я твоей карьеры. Я проконсультировалась. Нынче женщин личному досмотру не подвергают без серьёзных оснований, а по моему внешнему виду в жизни не догадаются, что я под грудью доллары несу.

Жена у меня – женщина крупной отчаянности. Чтобы через границу – и без нарушений, фи! Не комильфо. В период карантина по птичьему гриппу протащила через таможню перепелиные яйца, а в разгар соляного дефицита решила вывезти в ту же Швейцарию две пачки русской соли, там, в горах, оказывается соль не та. Таможенники, завидев эти пачки на просветке, чуть не поставили меня лицом к стене, ноги шире – подумали: кокаин. Разорвали упаковку, начали пробовать. Я им культурно:

‒ Вы лучше понюхайте, сразу убедитесь.

Я в шутку, а таможенник в самом деле нюхнул. Пробовали соль нюхать? Попробуйте.

‒ Это что?! Соль?!

‒ Соль, я же говорил.

‒ Проходите, у нас приказа ненормальных задерживать нет.

«Ладно, – думаю, – две рохли на семью и впрямь перебор. Пусть везёт валюту, может и обойдется». Обошлось. Добрались-таки до города – мечты советского ителлигента.

Первые два дня всем стадом достопримечательности осматривали, а потом в группе полыхнул русский бунт.

‒ Не будем табором ходить! По интересам разобьёмся! Нам теперь свободу на родине дали, так мы её до Парижа донесём! – примерно такие лозунги звучали.

‒ Ладно, спокойно! – произнес дяденька, без погон, с лицом майора. – Вижу, бежать от родных берёз по «дороге просёлочной, которой не видно конца», никто не собирается, а на счёт разнообразных интересов совет могу дать. Тут километрах в двух магазин «Тати», там все наши отовариваются. Недорого и недалеко – деньги на транспорт сэкономите.

Естественно, разные интересы тут же совпали так плотно, как сейчас, по словам первого канала, совпадают дела «Единой России» и чаяния населения. Выстроились в походный порядок и тронулись, разве что строевую не грянули. «Крутой маршрут» был проторен аккурат по Пляс Пигаль. Витрины – с соответствующими картинками. Я думал, жена смутится, мне лично стало слегка некомфортно, а ей хоть бы что, чешет вдоль секса, «походка свободная, от бедра». С ориентировкой проблем не было – навстречу нагруженная клеёнчатыми сумками с надписью «TATI», двигалась нескончаемая вереница наших. Видели когда-нибудь муравьиную тропу? Очень похоже, только ощупывают друг друга не усиками, а взглядами на поклажу.