Из развитого в дикий – нелепые ШАГИ

– Действительно японский, – с интересом осмотрел кухонный комбайн директор, – Пожалуй, буду вашим первым покупателем, – заявил он.

Образцы поместили в одну из комнат приемной и уже через час мы набрали столько заказов, что их с избытком хватило на приобретение двух партий лезвий, а люди все шли и шли. И наш список потенциальных покупателей быстро пополнялся.

Когда показал его директору, тот неожиданно пошел навстречу.

– Анатолий Афанасьевич, я готов сразу отпустить вам лезвий, сколько потребуется, но за деньги, а с людьми договаривайтесь сами, – предложил он. Как хорошо, что захватил с собой все деньги, которые оставил Дудеев. Так, на всякий случай. Вот и пригодились.

Мы тут же продали наши образцы сотрудникам завода. Оказалось, вырученных от продажи и захваченных с собой денег хватит, чтобы купить около пятидесяти пачек лезвий.

– Ну, Афанасич, ты такие деньги с собой возишь? – удивился Рабкин, когда я начал вытаскивать из скромной полиэтиленовой сумки пачки ассигнаций, – Хорошо тебя Дудеев снабдил. Неплохой “Дубстар” у вас получился.

Загрузив более двухсот килограммов ценного груза, тронулись в обратный путь.

– Афанасич, а как я теперь домой попаду? У меня же нет денег на электричку, – вдруг сообразил Рабкин, – Придется тебе ехать через Подлипки. И лучше не мимо предприятия, а прямо к моему дому, – посоветовал нахальный подчиненный.

– Вот, Виктор Семенович, взял тебя на свою голову. Зачем, спрашивается. Список ты писать не смог, очки забыл. Тяжелые коробки тебе таскать почему-то нельзя. Теперь вот еще вези тебя в Подлипки, – для вида поворчал я, в душе довольный удачной поездкой.

Груз хоть и компактный, но в таком количестве ставший заметным, недели на три загромоздил нашу прихожую. Теща все это время активно демонстрировала недовольство, поскольку считала, что из-за моей “поклажи” воздуха в помещении стало гораздо меньше, дышать нечем, да и такое количество металла может запросто притянуть молнию. А она панически боялась грозы, и прихожая была тем единственным местом, где, ей казалось, можно было спрятаться во время разгула стихии. Зато тещиному коту упаковки очень понравились, и вскоре на всех коробках стали видны следы его мощных когтистых лап.

Наконец объявился Костя. Мы встретились с ним на вокзале. Когда Костя узнал, что отправляю с ним двести килограммов груза, пришел в ужас.

– Костя, груз компактный, в купе поместится. Зато никому в голову не придет перемещать сорокакилограммовые упаковки. А в Бишкеке тебя Саша встретит, – успокаивал его.

Поезд отправлялся почти в полночь, и это облегчало наши погрузочные операции. Все же в эти часы людей на вокзале гораздо меньше, чем днем. Постепенно я приспособился к отправке любых грузов. Но та первая отправка доставила столько волнений и мне, и Татьяне, неизменно участвовавшей во всех подобных операциях.

Первый бросок был совершен от стоянки машины до камеры хранения. Пока Татьяна сторожила упаковки, я постепенно перенес сюда все остальные. Вскоре подошел Костя. Он взял свои вещи из камеры хранения, и мы с ним вышли на перрон, захватив часть груза. Циркулируя между ним и Татьяной, переправил весь груз на очередную промежуточную точку.

Минут через десять состав подали на платформу, и началась последняя, самая сложная стадия, когда приходилось что-то доказывать проводникам и каким-то людям с повязками, перекрывшим выход к поезду и выборочно досматривавшим багаж пассажиров, спешащих на посадку. То была своеобразная полулегальная таможня.

Мы с Таней облегченно вздохнули, когда, наконец, последняя упаковка заняла свое место в купе. Распрощавшись с Костей, налегке поспешили на стоянку.

Через день получил слова благодарности от моего партнера. Первая фаза операции “Рапира” благополучно завершилась. На два месяцы деятельность фирмы “ДуСтар” была прекращена из-за полного отсутствия денежных средств. Все деньги были обращены в товар. Оставалось лишь ждать, когда завершится первый оборот экономического цикла по Марксу – ДЕНЬГИ-ТОВАР-ДЕНЬГИ.

– Афанасич, что там твой Дудеев думает? – чуть ли ни ежедневно донимал меж тем Рабкин, – Он собирается с нами расплачиваться, или как? – строго допрашивал он.

– Виктор Семенович, за что расплачиваться? – удивился, когда тот обратился впервые.

– Как за что? – возмутился Рабкин, – Мы тратим свое драгоценное рабочее время, ездим по заводам, выбиваем дефицитные лезвия, отправляем ему, а он даже не хочет за это заплатить. Как это понимать? – горячился он.

– И на какую сумму вы рассчитываете, Виктор Семенович? – мысленно покатываясь со смеху, спросил его.

– Ну, как минимум тысчонки на три, а там уж как его совесть подскажет. Я же не знаю, сколько он там на нас заработает, – объявил свои претензии Рабкин.

– И я не знаю. Да и сам Дудеев пока не знает. Товар еще надо реализовать. А три тысячи, между прочим, это мой месячный оклад, Виктор Семенович. Думаю, совесть Дудеева не подскажет ему заплатить вам такую сумму. За что? За то, что вы добровольно прокатились со мной на завод? – искренне возмутился я, – Вот Шацило может на что-то рассчитывать. Он договорился с заводом не только насчет покупки образцов, но и о большом заказе. А вы? Что сделали лично вы, Виктор Семенович?

– Ты меня не понял, Афанасич. Я лишь в принципе говорю. Сколько дадите, столько дадите. Но главное, чтоб оплатили. Я бесплатно на Дудеева работать не буду. К тому же я принципиально за равную оплату всем участникам, независимо от вклада. Все надо разделить по-честному, то есть поровну на всех четверых, включая Дудеева, – изложил он свое кредо.

– Я вас прекрасно понял, Виктор Семенович. Вы чудесно изложили коммунистический принцип распределения – поровну на всех, независимо от вклада каждого. А заодно и капиталистический – бесплатно работать не буду. Чудесно. Полагаю, капиталист Дудеев скажет – и не надо, не работайте, Виктор Семенович. Я вас даже не знаю.

– Надеюсь, ты так не скажешь, Афанасич? – неожиданно испугался Рабкин.

– Надейтесь, Виктор Семенович. “Надежды юношей питают, надеждою они живут”, – не удержался я.

– Не понял, Афанасич, – совсем сник он.

– Это стихи, Виктор Семенович. Их не все понимают. А по делу скажу одно. В маленьком коллективе вклад каждого виден. И оплата в нашем деле будет по вкладу, а не по окладу, – завершил тот первый разговор работодателя с наемным работником.

В дальнейшем Виктор Семенович был не столь агрессивен, и лишь мягко намекал, что пора бы уж хоть что-то заплатить. У меня же все еще не было ни копейки.

Всю свою неудовлетворенность Рабкин сорвал на моей жене, случайно встретив ее в булочной у мытищинского хлебозавода.

– Слушай, что это с Рабкиным? – озабоченно спросила как-то вечером Татьяна, – Налетел на меня, как коршун. Что там, спрашивает, ваш Дудеев думает? Он собирается нам деньги отдавать? Какие, спрашиваю, деньги? Он что, вам должен? Должен, говорит. Мы на него работаем, как проклятые, целыми днями, а денег не видим. Что, правда, он ему должен?

– Да слушай ты его, – ответил жене и рассказал ей о ценном вкладе Рабкина в операцию “Рапира”, – Прокатился разок со мной на завод. Теперь требует компенсации.

– Да-а-а? А я-то думала. Он меня так напугал. Нет, говорю, у нас денег. А как будут, мы лучше вам отдадим, сами как-нибудь перебьемся. Только этим его и успокоила. Не-е-ет. Больше постараюсь с ним не встречаться. А то забодает, – решила Татьяна и с тех пор старательно избегала встреч со странным человеком по фамилии Рабкин.

Глава 5. Тверская 10

После долгого перерыва получил, наконец, странный факс от Дудеева: “Толечка, если есть возможность, шли “Рапиру”. И не забывай про “Гермес”.

“Какая там возможность? Собрали заказы и два месяца молчим, как партизаны. Кто поверит в долг? Пока не выполним своих обязательств, никто ничего не даст”, – прикинул я и ответил партнеру предельно кратко: “Возможности нет. Помню”.

Через неделю позвонил некто Олег Филиппов, сказал, что он от Дудеева, и предложил встретиться в гостинице “Центральная” на Тверской 10.

К вечеру уже был в гостинице. Постучал в закрытую дверь номера и, не услышав ответа, собрался, было, уходить, как дверь неожиданно отворилась. На пороге стоял молодой кавказец:

– Вам кого?

– Олега Филиппова, – на всякий случай сказал ему, решив, что, скорее всего, перепутал номер.

– Проходите, – вежливо пропустил он в комнату.

Я вошел и обомлел – на всех стульях и прямо на койках сидели десятка полтора кавказцев и все, как один, смотрели на меня.

– Здравствуйте, – растеряно поприветствовал их.

– Ассаламу алейкум, – вежливо ответил один из кавказцев, сидевших за столом, судя по одежде и сверкнувшим золотым зубам, старший, – Проходите, пожалуйста, сюда, – показал он на стул рядом с собой, с которого тут же вскочил сидевший рядом с ним молодой джигит, – Магомед, – встав со стула, протянул он мне обе руки для приветствия.

– Анатолий, – обменялись мы рукопожатиями. Я сел на предложенный стул.

– Олег, подойди, твой гость, – сказал кому-то невидимому Магомед. Подошел, судя по виду, действительно Олег, молодой человек приятной наружности. Мы познакомились и он сел рядом.

– Мы с вами говорили по телефону, – обратился я к Олегу, – Вы представились, что от Дудеева.

– А-а-а! – неожиданно обрадовался Магомед, – Значит, ты друг Дудеева? Очень рад, очень рад, – проговорил он и тут же что-то сказал на незнакомом языке. Произошло какое-то движение, и комната мгновенно опустела. Кроме Магомеда и Олега остались еще двое, которые засуетились, накрывая стол, – Все разговоры потом. Чай будем пить, – объявил хозяин.

Я огляделся. Если бы не койки, подумал, что попал в офис. На столе Магомеда кроме телефона стоял факс, а в углу на небольшом столике разместился компьютер. Под столиком виднелся огромный ксерокс. Как впоследствии узнал, это было рабочим местом Олега, а рядом размещалась его койка. Поработал, поспал, снова поработал. Удобно.

Разговор не клеился. Я вообще не понимал, зачем попал сюда, в этот странный коллектив, а Олег все молчал. Говорили лишь мы с Магомедом. Мало помалу выяснилось, что все присутствующие вовсе не с Кавказа, а из Бишкека, хотя и дагестанцы. В Москве они торгуют бельгийскими коврами. Странная связь, тем более, ковры искусственные. Наконец, чаепитие завершилось, и я засобирался домой, так и не поняв, зачем меня все-таки пригласил Олег.

И лишь когда распрощался с Магомедом и его земляками, Олег, наконец, сказал:

– Минуточку, Анатолий. Тут тебе Дудеев кое-что передал, – открыв сейф, он достал три пачки денег и две из них тут же протянул мне, – Они в банковской упаковке, но, если хочешь, пересчитай.

Он распечатал третью пачку и загрузил часть денег в какую-то машинку, которая тут же, насколько понял, лихо их пересчитала. Олег подбросил еще несколько купюр:

– Пять тысяч, – показал он мне на цифровой индикатор, взял из машинки пересчитанные деньги и протянул мне. “Доллары”, – с изумлением узнал купюры, которые до сих пор видел лишь на картинках, но никогда не держал в руках.

Рассеянно поблагодарив Олега и гостеприимных хозяев, в состоянии полной прострации вышел из гостиницы. “Пять тысяч в такой маленькой пачке. Сколько же в тех двух банковских упаковках?” – мучительно пытался что-то прикинуть в уме, но разум внезапно отказался подчиняться, – “Бог с ними. Донести бы до дому. Там посчитаю”, – решил, наконец, непосильную задачу и мгновенно успокоился.

“Инструмент, вроде дубинки или арифмометра”, – припомнились вдруг слова Дудеева, и я пришел в себя окончательно, – “Что ж, теперь можно браться за “Рапиру” и “Гермес”. Возможности, наконец, появились. Оборот завершен. Колесо завертелось”, – радостно запела душа.

Вплоть до полуночи Татьяна считала доллары, разложив их ковер прямо на нашей кровати. Похоже, ей доставлял удовольствие сам процесс раскладывания этого своеобразного пасьянса. Она группировала купюры по банковским номерам, искала “счастливые” номера, – словом, развлекалась.

И хотя давным-давно было ясно, что в наличии двадцать пять тысяч долларов, и их количество теперь вряд ли изменится, жена пересчитывала их вновь и вновь.

Уже через неделю все они были обращены в упаковки “Рапиры” и в бумаги “Черного золота”. “Поклажа”, к неудовольствию тещи и радости кота, вновь надолго заняла место в прихожей, ценные бумаги затерялись в одной из папок на книжной полке, а я, как директор, вновь остался без денежных средств. Хорошо, успел рассчитаться с Рабкиным и Шацило, согласовав сумму “премии” с Дудеевым. Как же был удивлен Виктор Семенович, получив на руки доллары. Оказалось, и в его жизни то была первая валюта.

На несколько месяцев я забыл о существовании фирмы “ДуСтар”. Не беспокоил партнер, понимая, что коммерческая деятельность без оборотного капитала невозможна. Да и на основной работе дел хватало. Но, прошло время, и однажды Олег вновь пригласил на Тверскую 10.

Правда, то уже была иная Тверская 10. Как оказалось, фирма Магомеда сняла первый этаж древнего строения, размещавшегося во дворе-колодце гостиницы “Центральная”. Главный вход здания вел в полноценные офисные помещения фирмы. Отсюда, через дверь с надписью “Служебные помещения”, можно было пройти в спальные комнаты и в столовую с кухней, но туда обычно ходили через черный ход. Словом, Магомед с земляками благополучно обживались в Москве. По всему было видно, что их ковровое дело процветало.

У Олега меня ждал сюрприз. Мне снова передали деньги. Правда, в этот раз они пришли из Твери. Однокашник Саши начал, наконец, постепенно возвращать долг. Через неделю он собирался в Бишкек, а потому кроме денег меня ждали поручения партнера. Я должен был купить два принтера, а на оставшиеся деньги все ту же неизменную “Рапиру”. Приобретая ее, даже не догадывался, что то была последняя партия. Как оказалось, по этому товару мы удовлетворили потребности всех среднеазиатских республик на несколько лет вперед.

А вскоре Тверская 10 стала и моим “штабом”. Сперва я приезжал сюда лишь по приглашению Олега, когда мне передавали деньги из Твери или из Бишкека. Но постепенно моими услугами по отправке грузов в Бишкек стали пользоваться приятели Дудеева, наезжавшие в Москву за товарами, которыми зачастую были все те же бельгийские ковры Магомеда. Словом, со временем в его офисе я стал своим человеком, а мой “ Москвич” маршрутным такси “офис-вокзал”.

Незаметно для себя стал выполнять поручения не только Дудеева, но и его приятелей-бизнесменов. Я разыскивал предприятия, выпускавшие оборудование для разлива и упаковки спиртосодержащих жидкостей, заказывал и приобретал это оборудование, доставлял его в “закрома” офиса Магомеда, а затем отправлял малой скоростью в Бишкек, преодолевая внезапно возникшие таможенные барьеры. Именно в то время впервые столкнулся с таможенными “хитростями” и с нечистыми на руку таможенниками. И слово “таможенник” стало для меня таким же ругательным, как до того слово “полковник”.

В деле Магомеда Олег был мозгом предприятия, а Магомед – его гигантским кошельком, в котором концентрировались не только деньги фирмы, но и целого дагестанского аула, откуда происходили бишкекские кавказцы. Но, всему приходит конец, и однажды, навестив после месячного перерыва мой штаб, был поражен необычной обстановкой, царившей в офисе.

Было непривычно тихо. Магомед и Олег, развалившись в креслах, похоже, дремали. Не работал компьютер, молчали телефоны. В коридоре на стуле откровенно спал охранник.

– Что случилось? – спросил Олега.

– Кризис перепроизводства. Рынок насытился бельгийскими коврами. Теперь проедаем заработанное. Еще месяца три, и мы лишимся оборотного капитала. Аренда и содержание всей этой оравы сожрут все. Надо диверсифицироваться, – ввернул он умное словечко.

– Что будете делать?

– Не знаю. Ребята хотят открыть бутик. Но, мне это не интересно. Предлагают работу в бельгийском торговом представительстве. Попробую перебраться туда.

Месяца через два я побывал на новой работе Олега в районе Новокузнецкой улицы. Он представлял интересы бельгийских предприятий и выглядел как дипломат. Олег рассказал, что его как предпринимателя заинтересовало производство ювелирных изделий, которое он вознамерился создать в Киргизии, где прорва дешевой рабочей силы. Увы, тем планам не суждено было сбыться, а через год Олег получил вид на жительство и уехал в Бельгию.

Раза два-три заходил к Магомеду, но мне показалось, без Олега они тихо умирали, и заглянув однажды на Тверскую 10, обнаружил там уже других людей. Года через три позвонил Магомед, и мы встретились с ним в районе Белорусского вокзала, как старые друзья. Похоже, он так и не поднялся на былые вершины бизнеса и теперь скромно проживал в Бишкеке.

Глава 6. Камень

– Что-то ты там, Афанасич, химичишь потихоньку, а про друзей забыл, – с упреком сказал как-то Рабкин.

– С чего ты взял? – спросил его.

– Да слышу, как вы там шушукаетесь с Прозоровым. Сальдо. Бульдо, – ответил Виктор Семенович.

– Это не химия, а бухгалтерия, – рассмеялся я, – Хотя, если вдуматься, такая же химия. Отчет надо сдавать в налоговую инспекцию о финансовой деятельности фирмы.

– А ты что-нибудь в этом понимаешь? – спросил Рабкин.

– Учусь, – ответил ему. Я действительно учился. Хорошо, под рукой оказался компьютер, бухгалтерская программа и учебники Прозорова, да и сам Прозоров, мой лучший компьютерщик, а по совместительству главбух фирмы, рекламирующей собачий корм.

Нулевые отчеты я сдавал без проблем. Но, как только на счет фирмы поступили деньги, а потом пришлось их расходовать, появились финансовые операции. Бухгалтером у меня числилась дочь, но пока лишь числилась.

Как же быстро растут дочери, впрочем, сыновья, очевидно, тоже. Вроде совсем недавно пошла в первый класс. Кажется, вчера мы с женой водили ее в музыкальную школу и на концерты. И вот уже восемь лет хореографического отделения позади. Что дальше?

Дочь привыкла, что у нее заняты все дни и вечера напролет, а тут вдруг свобода. Ничего хорошего. Дети всегда должны быть чем-то заняты. Им свободное время противопоказано, особенно в переходном возрасте. И дочь вдруг сама нашла себе занятие.

– Папа, можно я пойду учиться на международные курсы юных менеджеров при Плехановском институте? – спросила она однажды.

Конечно же, разрешил, хотя курсы были платными, а занятия проходили по выходным целых два года. Но, результатом стал международный диплом, который дочь получила одновременно с аттестатом зрелости.

– Куда будешь поступать? – спросил как-то Светланку.

– Конечно, в Плешку, – ответила она.

– Светик, по-моему, ты переоцениваешь свои и наши возможности, – сказал дочери, наслышанный о нечистоплотности приемной комиссии этого учебного заведения. И еще знал анекдот все о том же:

– Гиви, какой проходной балл в твой Плэшка?

– Дэсять тисяч, кацо.

– Вах! Целый “Волга”. Нэт. Я пойду МГИМО. Там, говорят, двадцать пять всего. Сколько чэловэк можно поступит за твой дэсять тисяч.

Но дочь сдала документы и начала готовиться к вступительным экзаменам. Письменной математики она не боялась. Из десяти задач на пять баллов надо было решить восемь. Дочь решила правильно все десять. Лишь одну из них не до конца, получив правильный, но не полный ответ. Экзаменационные работы проверял компьютер.

Накануне второго экзамена – сочинение по русской литературе – Светланка заболела. На экзамен привезли ее с температурой. Каково было удивление, когда ее не допустили к экзамену из-за двойки по математике.

– Не может быть, – возмутился я и пошел в приемную комиссию.

Там мне, как и другим родителям, предъявили ее работу. Как и ожидал, объективный компьютер поставил девять плюсов, один плюс-минус и итоговую сценку “отлично”.

А далее авторучкой у каждого ответа кем-то были вписаны “замечания”, типа “Не вполне точно”, “Недостаточно подробно”, – и все плюсы компьютера изменены на минусы. Соответственно, итоговая оценка “неудовлетворительно”.

– Как это понимать? – обратился, как мне показалось, к самому важному из преподавателей-фальсификаторов, – Да я от вашей пачкотни камня на камне не оставлю. Я, дипломированный математик, такого безобразия еще не видел, – несколько погрешив истиной, обрушил на него свой праведный гнев.

– Вы вправе обратиться в суд. И я уверен, вы его выиграете, – посмотрев работу дочери, ответил он, – Но, к следующему экзамену она не допущена. Какой толк от выигранного суда? – привычно убеждал меня ученый мерзавец.

– Забирай документы, – сказал дочери, – У этих законченных негодяев ты ничему хорошему не научишься.

Чтобы не терять год, дочь окончила десятимесячные бухгалтерские курсы, и в девяносто первом году без проблем поступила на экономический факультет МИСИ.

Конечно же, Светланка посмотрела и подписала баланс фирмы, который мы сделали с Прозоровым, но честно призналась, что сама бы такого не сделала.

Как ни странно, но мой первый не нулевой баланс был принят в налоговой инспекции без замечаний.

Меж тем мы с Дудеевым вплотную подошли к тому направлению деятельности, которым в дальнейшем пришлось заниматься многие годы, и которым оба занимаемся до сих пор. А все началось с факса: “Толечка, узнай, кому у вас нужен камень? Очень красивый гранит красного цвета. Можно поставлять вагонами прямо с карьера”.

Какой гранит? По какой цене? Никакой информации. Что ж, раз с карьера, значит полуфабрикат. Какой полуфабрикат? В общем, вопросов больше, чем ответов. Ну и задание мне подбросил партнер.

В библиотеке предприятия поискал литературу по камнеобработке. Ничего. Отправился по книжным магазинам Москвы. Такая же картина. Лишь в телефонном справочнике обнаружил одно подходящее заведение – Московский камнеобрабатывающий завод. Оказалось, он размещен не в Москве, а в Долгопрудном.

Не откладывая в долгий ящик, отпросился с работы и отправился в Долгопрудный. Коридоры здания администрации были до отказа забиты народом. Во все кабинеты многолюдные очереди. А кабинет директора штурмовала огромная агрессивная толпа.

Часа через три попал, наконец, к заместителю директора Михайлову. Оглядываясь назад, думаю, мне тогда очень повезло. Спокойный уравновешенный Михайлов не выгнал с порога, что непременно сделал бы директор завода Ткач.

Михайлов, геолог по образованию, тут же определил, что красным гранитом из Киргизии может быть только каиндинский гранит.

– Другого красного гранита в Киргизии я не знаю. Вряд ли там что-то открыли, – уверенно заявил Михайлов, – Что ж, если блоки большие, мы готовы покупать. Кстати, какой они группы? – спросил он. Я, разумеется, не знал. Собственно, я ничего не знал.

– Зайдите к Фурниченко, – порекомендовал Михайлов, – Это начальник отдела снабжения. Он вас просветит по всем вопросам.

Фурниченко тоже оказался неплохим человеком. Сославшись на Михайлова, сообщил ему все, что знал о возможных поставках.

– Очень вовремя вы к нам попали. Мы уже истощили все свои запасы сырья. Последние блоки выкапываем из-под снега. Каиндинский гранит знаем. Так себе, но пойдет. Правда, больше двухсот долларов за куб не дадим. У нас пока госпредприятие. Больше мы просто не имеем права, – рассказал Фурниченко.

Но, когда случайно выяснилось, что мы с ним земляки, начальник отдела снабжения преобразился.

– Слушай, Анатолий, – тут же перешел он на “ты”, – Процентов десять я тебе прибавлю, как земляку. Но, ты поторопись. К лету это уже не пройдет. Хочешь, покажу тебе наши склады сырья. Сам увидишь, – предложил он.

Конечно же, я хотел все увидеть и вскоре впервые попал на камнеобрабатывающее предприятие. Огромная территория была отведена под склад сырья, заполненный каменными глыбами приличных размеров.

– А вы говорили, сырья нет, – показал ему на глыбы.

– Это непригодные блоки, с трещинами. Они развалятся в станке, если пилить, – разъяснил Фурниченко.

– А для чего их держать, да еще в таком количестве?

– Иногда покупают на памятники. А скоро у нас свой цех памятников будет. Правда, поговаривают, что не наш, а какое-то частное предприятие. Но, на нашей территории. Странно все это, – с грустью прокомментировал он.

От Фурниченко узнал, что бесформенные каменные глыбы называются блоками.

– Хочешь посмотреть, как пилят блоки? – спросил он, – А заодно посмотришь на наши сырьевые проблемы.

Вскоре мы подошли к большому цеху, около которого рабочие действительно лопатами выкапывали из огромного сугроба один из блоков, который собирались установить на стоявшую рядом тележку.

Зашли и в цех. Он поразил страшным грохотом, из-за которого приходилось не говорить, а кричать. Работали десятки распиловочных станков. Сумасшедшее производство.

Увидел и продукцию этого цеха – ржавые от влажной железной пыли бесформенные каменные плиты неопределенного цвета, с грубыми следами распила.