Мерцание зеркал старинных. Наташа – рождение яркой кометы

Не забыла новая царица никого из тех, кто помог ей взойти на престол, но Григорию Орлову, конечно же, перепало больше благ, чем прочим: ему были пожалованы чины генерал-майора, генерал-адъютанта и действительного камергера. Его осыпали золотом и серебром, даровали десятки тысяч душ крепостных и тысячи десятин земли, на которых впоследствии были выстроены дворцы.

Все Орловы, выходцы из не слишком знатного дворянского рода Новгородской губернии, получили графский титул и подобающий герб. Так о возникновении нового графского рода было написано в Общем гербовнике дворянских родов Российской империи: «Графы Орловы произошли от древней благородной германской фамилии из Польской Пруссии. В графское Российской Империи достоинство пожалованы 1762 года, сентября в 22 день. Сие подтверждается выданными им, графам Орловым, на сие достоинство Дипломами, с коих копии хранятся в Геральдии».

…Но всё же мы вернемся от очень важных в жизни Петербурга и всей страны событий в дом, где проживала тогда я, маленькая Наташа. Я и предположить не могла, сколько удивительных хитросплетений произойдет в моей жизни и как щедро, но в то же время жестоко одарит меня судьба…

Однажды в нашем доме началась невиданная суматоха. Я думала, бегающие по коридорам слуги разнесут всё вокруг. Как потом оказалось, особняк своего фаворита должна была посетить сама императрица. Неделю шла подготовка к ее приезду, каждый уголок мыли и чистили, для приема готовили самую большую залу.

Это случилось на святки… Царица вошла неспешно, оставив слуг за порогом, и я, наблюдавшая за ней из своего укрытия под лестницей, даже зажмурилась от ослепительного сияния. Драгоценностей на ней было столько, что мне казалось, они непременно потянут ее к земле.

Веселье не утихало до самого утра. Когда все разошлись, я прокралась на кухню выпить молока и хотела бежать на улицу, чтобы вместе со всей детворой, переодевшись в смешные костюмы животных, стучаться в дома, петь песни и требовать за это гостинцы.

Я сунула руку в вазу с конфетами, оставшуюся на столе после вчерашнего приема, и выгребла в платок все диковинные сладости, чтобы угостить своих деревенских приятелей. Вдруг до моих ушей долетели из кладовки приглушенные голоса служанок Глаши и Палаши. Глаша присматривала за мной. Это была крепкая высокая девка с уродливым шрамом на лице, которая прибыла в этот дом вместе с Гришей из его новгородского имения. Гриша доверял ей больше всех и поставил главной над всеми слугами. Отчего-то мне захотелось послушать, о чем они шепчутся.

– Слышь, Глашка, вот ты к родным наведывалась и токмо сегодня воротилася, так и представить не можешь, что за кутерьма здеся была цельную неделю. Вчерась ввечеру сама ампиратрица к нам пожаловала. Народищу собралась тьма тьмущая. Ох и ужин закатил наш хозяин – прямо царский! Государыня изволили уехать в час пополуночи. А остальных гостей унесло токмо в четыре утра. Ох, Глашка, но это еще не все новости…

Служанка стала шмыгать носом и утирать слёзы передником.

– Вон оно как дело-то оборачивается. Я вчерась подслушала, как наш Григорий с царицей разговаривал. Уединились они, а дверь до конца не закрыли, вот я и решилась: сам Бог велел узнать, об чём они там беседуют. Я такое услышала!

Она вновь зашмыгала носом.

– Глашка, забыв о предосторожностях, гаркнула:

– Да что ты тянешь, точно кота за хвост! Сказывай быстрее, а то кочергой огрею. Нету мочи смотреть на твои сопли!

– Так я и говорю… Царица отчитывала Гришку, что, дескать, не дело это – держать подле себя девочку. Чай, у него свой сын есть, и вскорости Гриша наш ампиратором станет, а ихний сын – законным наследником. Во как оно, Глашка, оборачивается… А посему повелела она найти девочке хорошую приемную семью, а сама обещала подарить за энто опекунам огромную мызу.

Глаша ахнула, прикрыв ладонью рот, и, какое-то время помолчав, вынесла свой вердикт.

– А может, оно и к лучшему: ну какой из него отец? Так, видимость одна… Давно Валерьяныч его просил отдать дочь. Так он всё упирался, видать, мать ее забыть не может. Дмитрий Валерьянович мужик справный, сама знаешь, без него пропал бы Гришка. Он всё здеся и обустроил, и наладил… Пропил да прогулял бы без него имение Григорий. А знаешь, Палаша, я даже радая тому, что услышала.

Я постояла еще немного, совершенно не понимая, о ком речь. Тут в окно ударился снежок, и я услышала громкий крик Демьяна – мальчик, который был старше, но почему-то всё время опекал меня и брал в свои игры, торопил свою подружку.

– Наташка! Ну долго тебя еще дожидать?

Тут Глаша выбежала из кладовки, помогла мне надеть шубку, валеночки и пушистую шаль, и я со всех ног кинулась на улицу.

…Мои воспоминания обрывочны и не всегда логичны. Память удержала лишь отдельные эпизоды, самые яркие и важные… Разумеется, важные для меня, для моей истории, а не для судеб мира и государства…

Гриша никогда не играл со мной… Лето шло к закату, и я, не желая понимать важности его дел, тянула за рукав, призывая пойти со мной на озеро, ловить рыбу. Ранее такое было лишь однажды и очень мне понравилось. Гриша отнекивался, ссылаясь на занятость, и, чтобы я более не докучала ему, рывком схватил меня под руки и высоко подбросил. Я завизжала… не от страха, нет – просто дух захватывало. Он откинул голову назад и заливисто засмеялся. Потом поставил меня на землю и ласково погладил по голове. Улыбка исчезла с его лица, глаза потускнели, и он с грустью сказал:

– Как же ты похожа на мать, Наташа…

Я пристала к нему с расспросами:

– Гриша, а где моя мама? Ты говорил, что она уехала. А почему она так долго не возвращается?

– Не знаю, Наташа, видать, дела у нее важные…

Он произнес еще много мудреных слов о ее делах, потом стал шутить со мной и щекотать, чтобы я забыла о своих вопросах… А после, зачем-то посулив мне много подарков, быстро удалился.

Я вздохнула: «Почему Гриша всегда говорит, что я похожа на маму, и никогда не расскажет, где она?» Это было мне непонятно.

Глаша, как только он скрылся из виду, меня пожурила:

– Пошто ты, Наташка, к Григорию Григорьевичу пристаешь? Он важный господин, недосуг ему на твои вопросы отвечать. Иди лучше, поиграй. Да посмотри: эвон какие подарки он тебе привез.

Гриша часто отсутствовал, и мы порой не виделись неделями. По возвращении он всегда усаживал меня на колени и дарил удивительные заморские вещицы. И не забывал добавить, что конфеты выбирала сама матушка государыня, а такая куколка есть только у меня и у австрийской принцессы. Да, принимая от него дары, я радовалась, но недолго. Очередная кукла или мячик скоро оказывались забыты, и я бежала играть во двор: это нравилось мне больше.

Когда я, взлохмаченная, возвращалась домой, он, завидя меня, смеялся и притворно негодовал:

– Ах ты, моя егоза, что же ты космы свои рыжие не расчесываешь? Скоро колтуны будут, как у кошки дворовой. Ты девочка, а вечно с мальчишками бегаешь да дерешься.

– Это ты зря, Гриша, – толково разъясняла я ему. – Я не дерусь, а даю сдачи, пусть первыми не лезут. А волосы кудрявятся – мочи нет, поди расчеши. Палаша как начнет их щеткой драть, я сразу убегаю. Знаешь, как больно? – жаловалась я. – Одна Катя меня не обижает, хорошая она.

При упоминании о Кате Григорий обычно тяжело вздыхал и, махнув рукой, сокрушался:

– Вот поди вас, девок, разбери… Почему ты, Наташка, парнем не уродилась? И волосенки были б стрижены, и я бы тебя военному делу обучил. Эх, как бы лихо мы с тобой маршировали!

– Так ведь я уже умею, вот, посмотри: ать-два, ать-два, – шагала я, высоко поднимая ноги, а он весело смеялся:

– Беги, егоза, мне пора.

– Гриша, – не унималась я, – а куда ты всё время спешишь?

– Эх, Наташка, твой Григорий важной птицей стать может, – и он загадочно улыбался. – Дай на ушко пошепчу: вот как я императором стану, – Гриша мечтательно поднимал глаза к небу, – эх, заживем!

– Гриш, а апи… ампиратор – это кто?

– Это тот, главнее кого во всём государстве нету.

– Ух ты-ы-ы, – удивлялась я. – А не врешь?

– Беги! – смеялся он, – ишь какая языкастая. «Не вре-е-е-шь»… Что б ты понимала.

Глава 2. Поворот судьбы

Как-то утром он присел на стул рядом с моей кроватью. Я еще нежилась в постели и пока не собиралась вставать. Гриша взял мою маленькую ручку в свои большие ладони, похлопал по ней и виновато улыбнулся:

– Ну вот и пришло время, Наташа, пора собираться. Теперь ты будешь жить в другом месте. Дом там хороший, светлый, большой, – увидев, как широко я раскрыла глаза, он улыбнулся: – Да ты не робей, там тебя никто не обидит.

– Да не робею я нисколечко, с чего ты взял? И почему это я должна кого-то бояться? Сам знаешь, я очень даже смелая! – я не понимала, почему он не видит столь очевидных вещей. – А ты что, тоже поедешь со мной в другой дом? Разве тебе этот больше не нравится? – я огляделась вокруг и пожала плечиками. – По-моему, очень даже ничего… Зачем уезжать, если и тут вовсе не плохо?

Гриша вновь виновато улыбнулся.

– Так я, Наташа, всегда недалече от тебя буду, и навещать часто стану. Рад бы я поехать с тобою, так, сама понимаешь, служба… Но видеться мы с тобой обязательно будем. И помни: я тебя никогда не оставлю. Всё сделаю, что ни попросишь!

Я поразмыслила, не зная, что ответить.

– Готова, милая? Если да, то вставай и шагом марш умываться, тебя ожидают.

Гриша хлопнул себя по коленкам и уже собирался подняться, чтобы выйти из комнаты, но я схватила его за руку и, заглядывая в глаза, прогундосила:

– Гришенька, пожалуйста, не отправляй меня никуда! Я не хочу уезжать, позволь мне остаться!

Он молча покачал головой. Я была маленькая и ничего не понимала, хваталась за него, трясла за рукав и горько-горько плакала:

– Не хочу я от тебя никуда ехать!

Была еще одна важная причина, почему я не могла покинуть этот дом: я ждала свою маму! Служанки говорили, что она была очень хорошая, я и сама помнила ее, правда, очень смутно… Не лицо даже, а те тепло и доброту, которые от нее исходили. И верила, что она уехала, но обязательно вернется за мной. Конечно, я боялась, что она не сможет меня найти, если я буду жить где-то в другом месте.

Я поведала Григорию о своих страхах, но он только вздохнул, вытащил меня из постели, крепко обнял и усадил на колени.

– Будет тебе, Наташка, убиваться… Не вернется она, не жди.

Я зарыдала.

– А будущее я тебе заготовил – лучше не придумаешь… Сама матушка-императрица мне особняк с землями, к нему прилегающими, подарила. Туда я тебя и отправлю, там жить будешь… Ну-у-у, не робей, Наташка, ты же у меня смелая! Тебе обязательно понравится: озеро там большое, и парк не чета нашему. Ты лучше поди скорее, личико свое прекрасное умой и в гостиную спускайся. Давно уже тебя люди хорошие ожидают, с самого раннего утра ждут, пока ты проснешься. Я к ним пойду, а ты не задерживайся, приводи себя в порядок да спускайся.

Услышав про большой дом, про озеро и парк, я как-то сразу перестала плакать, смирившись со своей долей. Ничего мне не оставалось, кроме как сползти с Гришиных колен, и я нехотя побрела умываться. Кое-как пригладив руками волосы, я посмотрела в зеркало и зачем-то показала язык своему отражению. Мне хотелось выглядеть грязной, неумытой замарашкой и ничем не отличаться от дворовых ребятишек, с которыми я проводила очень много времени. Делала я это намеренно: «Авось я им не понравлюсь, и не захотят они брать меня к себе».

Я изо всех сил тянула время и делала всё очень медленно, отгоняя от себя горничную девушку, которая пыталась помочь. Но тут раздался громкий окрик Гриши:

– Ната-аша-а-а! Ну сколько можно? Мочи нету ждать тебя! Скорее иди, скорее!

Я начала спускаться по лестнице, медленно перебирая маленькими ножками по ступенькам. Сойдя вниз, тихонечко подошла к Грише и спряталась за его стройными длинными ногами.

Но тут я услышала свое имя. Кто-то ласково позвал меня:

– Наташенька, ну что же ты прячешься? Ведь не съедим мы тебя… Да и не страшный я вовсе, ну же! – подбадривал меня чей-то незнакомый голос.

Тут Григорий наклонился и сказал:

– Чего оробела? Посмотри, кого я к тебе привел! Это Дмитрий Валерьянович и его жена Мария.

Я тихонько выглянула из-за ног Гриши и увидела очень приятного мужчину в мундире с орденами и в начищенных сапогах; волосы его уже начали серебриться, а густые бакенбарды и вовсе были седые. А подле сидела маленькая тихая женщина… уж больно худой она мне показалась. Бледное лицо выглядело болезненным, я бы даже сказала – безжизненным. Она протянула в мою сторону руку и позвала:

– Подойди, деточка. Плохо вижу издалека, хочу личико твое прекрасное получше разглядеть.

Григорий тихонько подтолкнул меня в спину. Но я застыла на месте, словно приросла к нему, и не решалась сделать хотя бы шаг к этим людям. Кем они были для меня, почему ждали и звали – я не понимала. Неизвестность пугала, и я не хотела шагать ей навстречу.

Женщина поднялась со стула, опираясь на тонкую тросточку, и прихрамывая пошла в мою сторону. Я ужаснулась… Странно было видеть сравнительно молодую еще даму, ковыляющую как старуха. Мария медленно дошла до меня, и это далось ей с огромным трудом. Она опустилась на колени и провела сухой маленькой рукой по моим волосам.

– Ну что же ты такая лохматая, Наташа?.. – дыхание ее было прерывистым, словно она быстро бежала. – Али никто тебя не причесывает? Трудно, наверное, без мамы? Трудно… Солнышко ты мое златокудрое… А я ведь тебя совсем крошечкой на руках держала. Ты не бойся меня, Наташа, я тебе хорошей матерью буду, на сколько хватит меня. Я всему-всему тебя научу! Истинно верю, будешь ты послушная ученица и любящая дочь для меня, ведь правда? – она улыбнулась. – Ты похожа на маленькое солнышко, на ангелочка. А глаза у тебя какие красивые, зеленые, точно малахит…

Она обернулась к господину, сидевшему напротив:

– Посмотри, Дмитрий, какая красавица нам досталась, – она подняла голову. – Что же ты раньше не отдал нам это сокровище, Григорий? Давно умоляли тебя об том. Дождался ведь, чёрт, когда мне уже и времени-то почти не осталось. Ведь только теперь осчастливил… Сколько бы я могла девочке передать! Эх, Гришка, как не было мозгов в твоей голове, так и нету!

Григорий опустил голову и, ничего ей не ответив, поспешил выйти из комнаты. Я осталась наедине с гостями. Мария оперлась на мою руку, тяжело встала и подвела меня к седовласому господину, а сама опустилась в кресло, шумно выдохнув. Что-то страшное происходило с этой женщиной: от нее веяло могильным холодом, и руки ее казались ледяными… Но она смотрела так ласково, что мне захотелось обнять ее. Как будто не она пришла, чтобы заботиться обо мне, а я должна была ее пожалеть. Я прижалась к ней и молча уткнулась носом в ее плечо, Мария тихонько заплакала, и я тоже отчего-то заревела… Приятный господин кашлянул в кулак:

– Будет вам, будет! Чего воду льете? Радоваться надо!

– Прости, Дмитрий, не буду…

Женщина поспешно вытерла платком мои слёзы и приложила его к своим глазам. Дмитрий ласково взял меня под руки и усадил рядом с собой.

– А чего худая такая? – улыбнулся он. – Али Гришка тебя голодом морит? – он тихонько засмеялся: – Ты не думай плохого! Не по злобе он, Наташа, а по забывчивости, по безалаберности по своей!

Он ласково потрепал меня, но не жалеючи, а словно ободряя, и спросил:

– Собраться тебе нужно, дочка… А может, ты уже собралась?

Он нравился мне даже сильнее, чем утирающая слёзы Мария. С самого детства я не любила, когда меня жалели, и слабых тоже не любила…

Я покачала головой и, вздохнув, развела руками. Но вдруг нашла, как мне показалось, самое правильное решение:

– А давайте вы здесь останетесь?! Уж если вы так хотите видеть меня дочкой, то и живите со мной, в этом доме. Ох, как не хочу я его покидать!

– А почему? – ласково спросила меня Мария. – Почему ты не стремишься за его порог? На твоем месте я бы бежала отсюда без оглядки.

Я удивленно посмотрела на нее, не понимая смысла сказанных слов.

– Я маму жду… Она обязательно вернется за мной. Мне все об этом говорили, да я и сама знаю. Она во сне ко мне приходила. Я жду ее, понимаете? Если я уйду, то она меня не найдет, и я не узнаю, что она приходила. Как вы не понимаете?! Мне без мамы никак нельзя! А вы… коли я вам приглянулась, оставайтесь. Ты добрый, – я погладила по руке приятного господина, и он смущенно улыбнулся. – И ты, – я указала на женщину, – вроде добрая, хоть и худая. Если вы будете жить в этом доме… – я поспешила их успокоить: – вы не сомневайтесь, тут места всем хватит. Я вам покажу моего любимого пони, мне Гриша подарил. У меня и лошадки есть, только я до них еще не подросла, и кошечки, – похвасталась я. – Гриша мне много подарков привозит, только не играет со мной никогда… Палаша не велит к нему приставать. Он теперь стал ва-а-ажный господин, во как! Зато тут ребятишек много дворовых, я с ними дружу… Вы оставайтесь, пожалуйста, вместе маму мою будем дожидаться. Вот она вернется, я ей расскажу, какие вы хорошие… и вы ей обязательно понравитесь! Мама у меня добрая, красивая, и все говорят, что я очень сильно на нее похожа. Я бы пошла с вами, только я не могу, никак не могу отсюда уйти, не заставляйте меня, пожалуйста.

Они переглянулись и тяжело вздохнули. Женщина вроде как опять заплакала, но больше не хотела показывать слёз, поэтому отвернулась, тихонечко встала и, прихрамывая, отошла к окну. Мужчина взял меня на руки и крепко обнял.

– Эх, Наташа, – погладил он меня по голове, – не можем, никак не можем мы тебя здесь оставить. А мама? Мы письмо ей напишем и объясним, где нас искать нужно. И, если хочешь, хоть каждый день будем в этот дом записки посылать и справляться о ней. Как только она появится, нам сразу же ответят. А пока… Наташенька, я тебя очень прошу, служанку позови, чтобы подсобила, и собери свои вещи. И поедем, дочка. Ты не представляешь, какой красивый дом тебя ждет!

– А правду Гриша сказал, что там парк и озеро большое?

– Правду, Наташенька, правду, дочка. Ты разрешишь себя так называть?

– Зови, коли хочешь, ты хороший…

Мужчина приложил к глазам платок.

– Ты чего тоже плачешь? Почему? Я ведь тебя не обижала…

– Нет, Наташенька, я не плачу, мне что-то в глаз попало, соринку смахнул.

– А-а-а…

– Знаешь, а ведь у тебя теперь братья есть.

– Да ну-у-у?.. – не поверила я.

– Да, Наташа, и любят они тебя, как и все мы! Ты слышишь, мы будем очень сильно любить тебя и никогда-никогда не обидим! Слово офицера даю, а оно дорогого стоит! Можешь мне поверить!

– А офицер – это кто?

– Ну-у, офицер… это солдат такой, который воевал, Наташа.

– Так раз я теперь ваша… Если ты солдат, то я кто буду – солдатка?

Они переглянулись между собой и весело засмеялись.

– Ну, Наташка, ну, солдатка! Солдатка и есть, – хохотал он, – уж больно бедовая!

Мне понравилось, что я так быстро их развеселила, и я как-то сразу доверилась ему и согласилась с каждым его словом. И родительское участие почувствовала – любовь отца, которого у меня никогда по-настоящему не было.

Поэтому я сразу, лишь кивнув, поспешила выйти из комнаты. Я затворила двери, но бежать к себе не торопилась. Они начали обсуждать нашу встречу, и мне захотелось подслушать… Многое я по малолетству не поняла. Слышала только, как женщина плачет и повторяет:

– Как же так можно с ребенком поступать и обещать ей, что никогда, Митя, никогда не сбудется?.. Разве можно маленькую обманывать? Нельзя. Девушка молодая вырастет… Как дальше в жизнь пойдет с ложными-то надеждами? Матери жизнь сломал и ребенку переломает… Эх…

– Тише-тише, прошу тебя, Машенька! Не нужно так убиваться, и плакать не стоит, ведь мы ее заберем отсюда, теперь всё хорошо будет, душа моя.

Глава 3. Прощание с родным домом

Я постояла еще немного, и мне стало неинтересно. Я пожала плечами, не понимая, о чём они говорят, а может, и не желая понимать, не допуская эти слова в свое сердце. Радостно бежала я наверх, клича девушек, чтобы помогли мне собраться.

Но пришла не служанка, а моя дорогая Катюша. Я очень любила ее, и она всегда приходила ко мне, не дожидаясь служанок, и ухаживала за мной, и волосы мои кудрявые чесала, и мыться помогала. И, когда мне было грустно, сказки красивые рассказывала – про принцев и принцесс.

С детства я боялась темноты. Мне казалось, как только свет погаснет, сразу кто-нибудь из угла вылезет. Я словно кожей чувствовала опасность и говорила об этом. Катя ласково улыбалась и отвечала:

– Пустое, Наташа. Ты посмотри, сколько в доме слуг. Разве они позволят кому-то по углам прятаться? – она весело смеялась. – Не бойся, глупышка: девки, когда прибираются, в каждый закуток заглядывают, так еще ни разу никого не застали. Вспомни-ка, какая у нас Глаша сильная: она любому мужику спуску не даст, а тому, кого ты себе напридумывала, и подавно тумаков бы надавала… Спи, девочка моя, никого не бойся.

Но свечу не задувала, приносила в мою комнату самую большую, чтобы не успела сгореть за ночь, – не боялась Катя пожаров, как все остальные. Не раз я слышала, как она, уходя, наказывала служанке:

– Ты посматривай, Глаша, укрывать ее не забывай. Сколько раз я тебя ночью спящей заставала, а Наташа раскрытая лежит, спит-то она беспокойно. Да свечу не гаси, а то ведь она темноты боится да вскакивает.

Это правда… Мне всё время казалось, что мама стоит где-то рядом, зовет меня… ждет. Я боялась этих ночных визитов и очень просила ее:

– Мамочка, ну пожалуйста, ты приходи днем, а то я очень боюсь и потом всю-всю ночь глаз сомкнуть не могу.

Катя гладила меня по голове и всегда подолгу сидела в ногах, ждала, пока я усну.

– Ты не расстраивайся, Наташа, она обязательно придет днем… – и отворачивалась, смахивала слезинки.

Но мама днем никогда не приходила. Никогда…

Я стала вытаскивать любимые игрушки, бросала их на кровать и даже что-то напевала.

– Катя!.. Я в новый дом еду, там тоже большое озеро есть, как у Гриши…

– Наташа, сядь и успокойся, я хочу сказать тебе что-то важное.

Я села и внимательно посмотрела на Катю. Она была какой-то уж очень серьезной.

– Наташа, я хочу, чтобы ты хорошенько послушала мои слова. – Она взяла мои руки в свои и села рядом. – Мария и Дмитрий Валерьянович – очень хорошие, добрые люди. Они заберут тебя и увезут подальше отсюда, – Катя вздохнула. – Отсюда, где много-много нехорошего происходило… Но, Наташа, здесь не место для юной барышни.

– А как же ты? Тебе разве место?..

– И мне не место, душа моя, но что делать: видно, так судьба распорядилась, не могу я ничего изменить, а тебе счастливый случай представился.

– Но ведь ты живешь здесь, Катя, совсем как барышня. Эвон, какие у тебя платья красивые, и служанки, и бусики яхонтовые.

– Да, Наташенька, только не это главное, – снова вздохнула она.

– А что же главное, Катя?

– Главное, чтобы тебя любили… А эти люди, я знаю, будут тебя любить.

– Это правда?

– Правда, Наташенька, я ведь тебя никогда не обманываю.

– А вот и обманываешь: говоришь, что мама вернется, а она не приходит.

– Ну-у… пока не время, наверное, дитятко, еще не время. Твоя мама не говорила, когда вернуться сможет. Я ее очень любила, Наташа… И очень не хотела, чтоб она уезжала, но, видно, так Богу угодно…

Она потупила взор и быстро заговорила:

– А там, Наташа, в новом доме, ты получишь хорошее образование, эти люди будут заботиться о тебе.

– Катя, о чём ты говоришь? Я не понимаю… решительно не понимаю.

– Смешная ты, Наташка, когда хмуришься как взрослая. Ах, мое милое дитя, ребеночек мой дорогой, как тоскливо мне расставаться с тобой. Но я буду обязательно тебя навещать, буду приезжать к тебе, и ты приезжай сюда. Ведь Гриша тебе разрешил? Насколько я знаю, запрета на это не было. Ну-ка перестань вертеться, дай причешу тебя. Я хочу, чтобы ты в свой новый дом настоящей красавицей вошла, чтобы само солнышко перед тобой померкло. Давай платье новое выберем, чтобы ты у меня была самая нарядная и чтобы мне стыдно за тебя не было.

– А тебе что, когда-то было за меня стыдно?

– Ой, Наташа… много раз.

Мы вместе захохотали, она крепко прижала меня к себе и сказала:

– Наташка! Я люблю тебя как родную, тяжело мне с тобой расставаться, очень тяжело. Мало времени у нас… Милая Наташа, как только ты чуть-чуть подрастешь и сама сможешь держаться в седле…

Я тут же захотела ее прервать и сказала с вызовом:

– Я прекрасно держусь в седле! У меня самые лучшие пони. И я всенепременно заберу их с собой!

– Конечно, заберешь, об этом уже отданы распоряжения. И графский подарок с вами поедет! Он отправится в новый дом и поможет тебе привыкнуть к новой обстановке.

– Подарок?! – глаза мои загорелись.

– Да, Наташа! – Катя лукаво улыбнулась. – Граф купил тебе двух породистых жеребят, они поедут вместе с твоими пони.