Память плоти. Психологический детектив

– Вы вообще представляете, чем мы тут занимаемся?

– Расследованием преступлений.

– Совершенно верно. Вы будете частью этого процесса. Наша задача – собрать факты, сопоставить эти факты, выявить злоумышленника и подготовить дело к суду. Вопросы есть?

Вадима затошнило. Подработка, которую ему сосватал друг друга его друга и которая казалась интересным приключением, в руках неприятной женщины превратилась в зону повышенной опасности. Главная опасность, на которую среагировал Вадим, была не в том, что Воронкина, сто процентов, «прожует его и выплюнет», лишив необходимых денежных средств, а в том, что он облажается и не сможет выполнить возложенные на него обязанности, потому что никто не снизойдет к нему для того, чтобы объяснить, в чем же эти обязанности заключаются. Он вздохнул, кивнул и, как собака показывает брюхо в знак признания другого пса своим командиром, послушно присел боком к столу, чтобы «пойти неизвестно куда и принести незнамо что».

Воронкина заценила демонстрацию слабости и подчинения:

– Вам поставят стол где-нибудь. Поаккуратнее здесь.

– Извините, а я могу присутствовать на допросах? Посмотреть документы по делу?

– Если я сочту это целесообразным.

Хлопнула дверь из кабинета. «Ну надо же, как будто судьба сталкивает меня с этой неприятной женщиной… и теперь не извинишься, что фашисткой назвал. Ну, люди везде люди… как-нибудь разберемся». Вадим ткнул пальцем в начало записи и услышал четкий голос Воронкиной: «Шестое июня две тысячи восемнадцатого года, одиннадцать десять. Предварительный допрос свидетеля Терлецкого Давида Иосифовича по делу о похищении Терлецкой Лауры Михайловны ведет старший следователь Воронкина…»

                                         * * *

«Ах, Одесса, жемчужина у моря! Ах, Одесса, ты знала много горя!» Люблю море, любила море. Мама и папа живы, каждый день пахнут пивом и креветками или вином и фруктами и смеются, смеются. Мы в Одессе, вот такое я люблю: чернющие, пахнущие солью пацаны, мужички с преферансом: заигрались, тень ушла, а они и не поняли, жирные, в складках женщины, в черных трусах и телесных лифчиках вместо купальников. Сижу – жую черешню размером с абрикос (я не преувеличиваю!) и абрикосы размером с персик, а персики… Эх!

Ну его, Хозяина с его вылощенными гольф-клубами: мужчины как сутенеры, вечно прикидывают твою цену; женщины с идеальной жизнью и тайными страстишками. Инструкторы, водители, тренеры с накачанными телами, готовые завалить любую, если у нее есть деньги, черноокие сладкие «бои», готовые встать на колени и взять в рот у любого. Ненавижу! Глупо, знаю, я и не понимала, как я это все ненавижу. Когда у тебя все отбирают, тут-то и понимаешь, что было важным, а что лишним.

А мужик-то справился, подкорректировал мои «коктейли», больше не глючит. Кто ж ты, мой принц на черном коне? Врач, конечно, врач. Если поддерживает мою жизнь… Вот только руки у тебя дрожат: хотелось бы знать: это дрожь ненависти или любви? Любви, наверное. Почему у всех мужиков дрожат, когда они трогают меня? Чего они боятся? Вот у всех: у первых потных подростков, у Куликова, у Жоржика… Ну, этот понятно: на отцовскую женщину посягнул: еще неизвестно, страх это был или страсть. Как же он был удивлен, что не дала. Он-то был уверен, что я с Хозяином из-за денег, а может, и сам Терлецкий подослал, проверочка, честная ли… Вот дурак! Зачем мне был кто-то еще, если был он?

Нет, честно, было больно. Правду говорят: что не растет, то умирает. Может, и стоило идти с ребенком до конца, если вся эта швейцарская фигня не помогала. Вот только зачем мне ребенок? Чтобы сиськи обвисли, живот растянулся, токсикозы, варикозы… Нет, ребенком бы я его не удержала. Да ничем не удержала бы… Пресытился, семь лет гореть… а может, просто испугался. А что? Хозяин тоже человек, мужское ссыкло: а вдруг бы он меня полюбил?

Почему люди раньше не боялись любить, делать детей? Мама перед смертью жалела, что у нее трое было, не четверо. И любил ведь ее отец, а сиськи-то были страшные, и шрам на животе. Знаю, почему: нечего терять им было. А этим, Хозяевам, есть чего. Все боятся просрать свое богачество, а жизнь-то просирают…

Господи, как же я хочу жить. Этот… черный принц… ты не уволок меня куда-то, ты меня из смерти вернул. Спасибо тебе. Снова жить хочу… А что? Вставали люди и из комы. В операции я уверена: Терлеций лучшего подогнал. Значит, будем жить! Спасибо тебе, похититель. Но только, б…, даже я чувствую, как под спиной складка на простыне врезается мне в кожу, царапает, как пилой режет! Что ж ты, сука, украсть – украл, а теперь до пролежней меня доведешь? Караул! Убивают!

                                         * * *

На что и кого нажал СоложЕницын, Лидии было все равно, но во вторник состоялись допросы и Галины, и Георгия Терлецких. Диктофон писал, а Воронкиной что-то мешало внимательно слушать, в принципе, она догадывалась: и что, и кто. Вадим уговорил-таки ее, упросил присутствовать на допросах, и ей пришлось посадить его в допросную рядом с собой, в кабинете его присутствие убивало бы сам смысл воздействия пустотой. После пары ее неудачных манипуляций с пультом он захватил этот предмет, и Лидия по этому поводу испытала неприятное сочетание признательности и зависимости. Голос Галины Терлецкой тоже не добавлял ничего хорошего: она отвечала на вопросы, вколачивая гвозди снобизма в каждую фразу.

– Я не собираюсь обсуждать личную жизнь моего отца.

– Понятия не имею, кто где был в ночь похищения. Я спала.

– Я сплю одна. Мой муж, лорд Вордсворт, остался в Англии. Парламентские дела.

– К потерпевшей отношусь нейтрально: я с ней встречалась всего несколько раз. Я живу и работаю за границей.

– В Москве? Я в отпуске, привезла детей на родину.

– Нет, я понятия не имею, что с ней произошло.

В допрос внезапно вклинился Вадим.

– Галина Давыдовна, Галина, позволите? Вы ведь давно живете в Англии? Вам нравится?

Дочь Терлецкого снисходительно изрекла:

– Конечно. Что там может не нравиться?

– Вы когда переехали, вам сколько лет было?

– Двенадцать. А какое отношение это имеет?

Вадим улыбнулся, и каким-то образом прозвучало непроизнесенное: «Вам пришлось нелегко, в двенадцать-то лет, но вы справились». Галина неожиданно для себя легко улыбнулась в ответ.

– Понимаете, вы как женщина, конечно, замечали, чувствовали то, что происходит «за кадром», то, что не на поверхности.

– Да, разумеется. Имеете в виду папиных женщин?

– И это тоже. Ваш отъезд в Англию был как-то связан с разводом родителей? Извините мою бестактность.

– Вы правы. Отец развелся с мамой: студенческий брак, он уже… встречался, я думаю, с матерью Жоржа.

– Вам тяжело было?

– Они спокойно развелись. Папа ее обеспечил и, если можно так сказать, удачно пристроил: она замужем за немцем. Между прочим, в отличие от второй жены (вы слышали, что она покончила с собой?), моя мать процветает. Она приезжала ко мне каждый семестр. Мне нравилось учиться… потом Оксфорд… и Алан… это были хорошие времена.

– А правду говорят, что в Оксфорде студентам мужского пола запрещается общаться с девушками?

– Нет, что вы. Это девятнадцатый век. Мы там и познакомились с мужем: ораторский клуб, соревнования по гребле. Вордсворты там учатся с основания. С одиннадцатого века. Представляете?

Лидия Воронкина с недоумением слушала светски-задушевную болтовню и уже собиралась прервать ее, как неожиданно услышала:

– Знаете, я ее даже уважала, Лауру, хорошее гуманитарное образование и потом… она, кажется, действительно любила отца.

– А он?

– Думаю, любил. Он ее у первого мужа увел, просто штурмом брал. За нее всегда мужчины бились, первый тоже у кого-то увел. Такая, знаете ли, femme fatale. Настоящая, не поиграться, они все на ней жениться хотели. Думаю… если бы она родила… хотя… отец, наверное, всех своих женщин любил, а потом разлюбил. Слишком много возможностей. Вы и представить не можете, как на выдающегося мужчину вешаются женщины, просто проходу не дают.

Галина Терлецкая замолчала о чем-то своем. Вадим деликатно смотрел в пол.

– Знаете, что странно… Почему ее не убили там, в палате? Зачем ее тащить куда-то?

– А вы считаете, цель похищения – убийство?

– Конечно, это, скорее всего, его новая, ее семья… не терпится до денег добраться. Я здесь не была, но…

Она замолчала. Подумала. И решительно добавила:

– Горничная детей, Катя, у нее амуры с папиным водителем. Он клялся, что Ларина машина была в полном порядке, они накануне проверяли: механики, безопасность. Как тормоза могли испортиться в запертом гараже? В мерседесе последней модели?

Лидия Воронкина ревниво молчала. Не могла не отдать должное тому, как легко Вадим разговорил неприступную леди. И как легко, без выпендрежа она открыла рот для взятия образца ДНК: без постановления, без ордера, без адвоката, без лишнего шума.

Галина ушла. Вадим вопросительно посмотрел на следователя, та одобрительно кивнула. «Посмотрим, сможешь ли ты так же легко договориться с мужиком, как с дамочкой?»

                                         * * *

Нина Молодых проторчала в клинике «Гиппократ» два дня: «Вот засада: медперсонал работал посменно». Всего в клинике числилось шестнадцать мужчин, включая семидесятилетнего профессора. Нина решила ни для кого не делать исключения, и у профессора, как и у всех остальных по списку, включая и директора, она взяла буккальный мазок.

Ей казалось, что это пустая трата времени, что нужно поскорее переходить к исследованию материалов родственников. Но Иннокентий Араелян сказал, и его лучшая ученица сделала. На экспресс-анализ нужно было затратить всего пару дней.

Нина предчувствовала, что по делу Терлецкой будет еще много интересных поручений от ее шефа, а значит, поводов пообщаться с ним. Поэтому она особенно тщательно выбрала и купила новую нежно-лиловую блузку и скромные аксессуары. Нина не верила в слухи о нетрадиционной ориентации своего босса, зато верила, что лучшие отношения складываются у людей, с увлечением занимающихся общим делом. Занятая своим виртуальным романом, она тем не менее тщательно сделала анализ и получила пятнадцать негативных результатов: ничья из сотрудников сперма не была найдена на матрасе потерпевшей.

Араелян получил отчет Нины по электронке, он внимательно, строчка за строчкой, прочитал его и отметил странную вещь: в нумерации за номером тринадцать сразу стоял номер пятнадцать, а значит, в списке не было какой-то фамилии, кто-то вручную удалил строку так, что нарушился порядок. Он сравнил список с присланным ранее из клиники: отсутствовала фамилия Лобкова Валерия, санитара. Араелян, довольный собственным маленьким успехом, попытался созвониться с Воронкиной, но у той был отключен телефон.

                                         * * *

Прошло десять минут с начала допроса Терлецкого Георгия Давидовича. Уязвленная успехом новичка, Лидия вела допрос особенно профессионально: в меру твердо, в меру душевно. Терлецкий-младший не молчал:

– А что? Что вы мне можете предъявить? Зачем таскаете? Я ничего не знаю. Я вообще не понимаю, зачем весь этот кипеж? От нее вообще одни неприятности были. Это ее наказание. Она в семью влезла, разрушила семейное счастье моей матери и отца. Конечно, она была красивая, а кто сейчас некрасивый? Сейчас только некрасивые работают, у остальных своя цена есть, все пытаются пристроиться получше.

А Вадим молчал и думал, как Лидии казалось, о своем.

– Где вы были в ночь на шестое июня?

– Где я был? Не помню… В клубе, дома, у подружки… А что? По-вашему, я что, прокрался ночью, чтобы спереть любовницу отца? Зачем она мне… Она мне и живая была не нужна, что мне с ней делать?

Вадим перелистывал страницы дела. Лидия поднажала.

– Георгий Давидович, жену, не любовницу. Вам придется вспомнить, где вы были, что делали и кто это может подтвердить.

– Что вы привязались? Вообще вы хоть понимаете, какая у нас семья, кто мой отец? Он не в правительстве только потому, что ему это не нужно. Он и премьером мог бы стать. Вы не имеете права нас беспокоить.

– Конечно, Следственный комитет знает о положении вашего отца и благодарен вашей семье за сотрудничество. Формально потерпевшая тоже член вашей семьи. Вы же понимаете, мы опрашиваем всех, кто близко знал Терлецкую. И все же постарайтесь вспомнить, где вы были в ночь с пятого…

Лидия не успела закончить фразу. Она вязла в пустой болтовне Жоржа. Внезапно оживился Вадим.

– Вы сказали, что Терлецкая разрушила брак ваших отца и матери?

– Да, разрушила, отец повелся на ее штучки.

– Здесь сказано, что брак между вашим отцом и Терлецкой был заключен в одиннадцатом году. Так?

– Ну так, раз вы говорите. Я не помню.

– А развод с вашей матерью состоялся в девятом.

– И что? И что?

– Так как Лаура могла разрушить брак ваших родителей, если ваш отец познакомился с ней позже? Или они уже встречались?

– Как вы смеете! Моя мама… я скажу отцу… Вас уволят. Ларка – настоящая отрава. Может, папа бы передумал, если бы не она, не ее сучья натура, она и ко мне подкатывала. Я отцу не говорил, но она и на меня лезла. Конечно, зачем ей старый Терлецкий, когда есть молодой?

«Молодой» задыхался от гнева, глаза его повлажнели, а голос звенел детской обидой. Зато гнев Воронкиной был сухим и драл ей горло, как наждак: «Как он посмел перебить меня, влезть в допрос. Довольно!» А Вадим как ни в чем не бывало продолжал:

– Смотрите, Георгий, пятого была пятница, возможно, вы отдыхали после работы.

– Да, я был в «Триесте». Там камеры. Там сто людей меня видели. Часов до трех-четырех, ушел не один. Ну, вы-то как мужчина меня понимаете… она замужем… не хочу компрометировать.

– Да, понимаю. Понимаю, как вам тяжело пришлось… после трагедии с вашей мамой.

Георгий посмотрел на Вадима круглыми глазами и неожиданно заплакал. Даже Воронкину передернуло.

– Он… он не позволил мне… он билет мне не купил… тьютору запретил говорить… Я узнал уже, когда ее… в общем, ее уже закопали. По высшему раз… разряду. Как же! Какая честь для бывшей!

Голос Жоржа звучал как точка-тире: всхлип – обрывок фразы, всхлип – новый обрывок.

В конце допроса Георгий Терлеций сдал тест на ДНК, пожал руку Вадиму и удалился. Воронкина встала:

– Пойдемте!

Вадим поплелся за ней, он чувствовал ее гнев, но не понимал, что не так. Ему даже в голову не приходило, что он подписал себе «смертный приговор»: нет страшнее греха в любой конторе, чем быть умнее начальства. «Начальство» по имени Лидия Воронкина возненавидела Вадима Ялова окончательно и бесповоротно. План мести созрел. Она привела Вадима в подсобку без окна, техник притащил и установил старенький ноут с западавшими «т» и «в». Он поставил рядом коробку, полную разнокалиберными юэсбишками, и удалился. Вадим получил задание просмотреть записи с двух камер с января по июнь текущего года в поисках «чего-нибудь подозрительного». Сизиф бы порадовался такому «труду».

                                         * * *

Лидия Воронкина пребывала в отличном настроении. Она пока исключила из числа подозреваемых сестру и брата Терлецких: у первой не было хорошего алиби, но и мотива не просматривалось, у второго ненависти к похищенной было предостаточно, но было алиби: уж она дожмет его с фамилией дамы, которую тот увел из клуба. СоложЕницын клятвенно заверил, что Терлецкий готов с ней встретиться, но он убедительно просит провести допрос завтра у него дома, в неформальной обстановке: очень-очень занят, помощник не смог даже организовать встречу в офисе. СоложЕницын на зря ел свой хлеб: Лидия понимала, что только чудеса дипломатии помогли организовать этот визит, и не стала выпендриваться: дома так дома.

Еще одно симпатичное событие. Араелян заглянул к ней за пять минут перед обедом. Мелочь, а приятно: Иннокентий мог позвонить, но он пришел сам, чтобы сообщить, что в списке тестируемых на ДНК по неизвестным причинам отсутствует один сотрудник клиники: санитар Валерий Лобков. Лидия подписала постановление на получение ДНК и вообще на задержание Лобкова. Она хорошо запомнила санитара: объяснение могло быть только одно: он стремительно бежал, поэтому его имя исчезло из списков. А это делало его ключевым подозреваемым.

Кеша явно не хотел уходить, и, поскольку из всего мужского рода именно он для Лидии был минимально неприятным, она позвала его на обед в служебную столовку. Правда, разговор их во время обеда крутился исключительно вокруг служебных дел, но именно поэтому этот разговор делал их обоих настолько счастливыми, что Ниночка Молодых, которая наблюдала за ними исподтишка из угла столовой, серьезно задумалась: не только у нее были столь сближающие отношения с боссом, «эта старуха» тоже явно претендовала на внимание ее обожаемого Араеляна.

Наконец, самым ценным, самым счастливым, самым обнадеживающим в событиях последних дней жизни Лидии Воронкиной было грамотное устранение Неприятного типа, который посмел критиковать ее перед друзьями, выставить дурой перед подозреваемыми и… больше ничего не приходило в голову Лидии, но она улыбалась больше обычного, представляя Вадима в тесной служебке во время многочасового, да что там! – многодневного просмотра записей с камер. «Пять месяцев – это сто пятьдесят суток, три тысячи шестьсот часов». Воронкина радовалась, что больше не увидит Вадима Ялова никогда: или он будет просматривать пленки до скончания века, или уволится. «Отличное решение!»

Тем сильнее было потрясение, которое она испытала, когда на следующий день спустилась в служебный гараж. Дядя Петя, классный водитель, за которого «дрались» все следователи, выкатил новенький «Форд», Лидия села на переднее сиденье в надежде подремать по дороге до подмосковной резиденции Терлецких, как вдруг на заднем сиденье уселся Неприятный тип с вечно виноватым и одновременно наглым выражением лица. На возмущенный взгляд Лидии он пробормотал:

– Согласовано. Поехали.

Дядя Петя стартовал, пока слегка обалдевшая от подобной наглости, Воронкина пыталась восстановить перехваченное гневом дыхание. Вадим достал откуда-то из кармана полусмятый листок бумаги с каракулями:

– Я тут набросал вопросики. У вас не было возможности расспросить о важном в прошлый раз. Я предлагаю сосредоточиться на том, кому выгодно. И еще, я не очень понимаю ваши процедурные правила, но можем ли мы как-нибудь задержаться у Терлецкого, понаблюдать?

– И что же вы хотите понаблюдать?

Лидия поразилась своему терпению.

– Я бы хотел понаблюдать за ними в естественной среде обитания, дома, где они все чувствуют себя в безопасности, расслабленно, что ли. Может, даже получится остаться на ланч, или как там у них это называется.

– На ланч?

Воронкина не верила своим ушам.

– Понимаете, о людях больше всего понимаешь, если посмотреть, когда они едят или как сексом занимаются… уборка тоже хороша… но вряд ли эти олигархи убираются сами.

– Подумать только… И секс мы, скорее всего, не увидим.

– Да, согласен. Поэтому и предлагаю ланч.

Лидия помолчала. И спросила, как ей казалось, с иронией:

– А если человек вообще сексом не занимается?

– Тоже о многом говорит… если, конечно, у него нормальное либидо, конечно. В смысле занимался-занимался и перестал.