Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»

А все попытки развести что-то живое, хоть какие-то комнатные цветы, неизменно завершались провалом: ничто не желало расти в этой суровой земле. Так и пришло со временем понимание: воистину живее всего на свете только слово.

Сайн-Шанд или Сайншанда?

Из нашего института в Монголию приехали вместе со мной ещё два новых специалиста. Елена Рафаиловна отправилась в Кобдоский аймак, город Кобдо. Римма Алексеевна – в Хубсугульский аймак, город Мурэн.

Аймак, как я уже пояснила, самая крупная административная единица Монголии, по величине сравнимая с областью. Сомон равнозначен району. Советские учителя русского языка работали исключительно в столице, во всех аймаках и отдельных крупных сомонах, то есть не в глухих местах, а считающихся достаточно комфортными для проживания.

Я заранее знала, что попаду в Сайн-Шанд. А куда отправились девчонки? Любопытства ради, я вооружилась картой Монголии и, к своему удивлению, не отыскала ничего. Как это прикажете понимать? Это такая глушь? Бедные, куда же вас занесло? «Центра аймака нет на карте? Да быть того не может!» – решила я и оказалась права.

Так впервые произошло моё знакомство с особенностью топонимики монгольского языка, которую можно охарактеризовать на английский манер. Написано « Манчестер» – читается «Ливерпуль». Оказывается, Кобдо – это Ховд, а Хубсугул – это Ховсгол, где вдобавок вместо привычной для нас буквы «о» – монгольская «о» с волнистой черточкой посередине, обозначающая звук, промежуточный между «у» и «о». Так через топонимы, названия населённых пунктов, произошло моё первое открытие отличий в алфавите и фонетике языков.

Оказывается, на протяжении веков у монголов существовало целых пять различных алфавитов и письменностей. Последние изменения произошли в сороковые годы прошлого века при замене монгольского письма на письмо, основанное на русском алфавите. Однако для передачи двух специфических звуков переднего ряда к буквам русского алфавита были добавлены ещё две наши дореформенные: фита (та самая «о» с чёрточкой посередине) и ижица (похожа на «у»).

Из-за сходства алфавитов возникает иллюзия простоты прочтения. Однако вот что об этом пишет известный топонимист, доктор географических наук, профессор Эдуард Мурзаев: «Читателю, незнакомому с географией Монголии или не знающему монгольского языка, бывает трудно произнести сложные географические названия. Фонетика монгольской речи настолько своеобразна, что записать без искажения русскими буквами отдельные географические имена порою не представляется возможным».

Дело в том, что язык монголов обладает рядом звуков, не свойственных русскому языку. В нём весьма распространены так называемые долгие гласные, сходные по звучанию с нашими ударными гласными. Монгольскому «Улан-Баатар» соответствует наше «Улан-Батор». Есть звуки, как я уже сказала, промежуточные между «у» и «о». Даже в различных районах самой Монголии они могут произноситься по-разному.

Монголы часто произносят звуки «в» и «б» так, что их невозможно отличить: «б» звучит почти как «в». Отсюда русский вариант названия пустыни – Гоби – и монгольское название – Говь.

Монгольскому языку, как и тюркским, свойственны сложные согласные – аффрикаты. В русском языке они передаются на письме двумя буквами, а в монгольском – одной. Пишется «ж», а читаться будет как единое «дж», соответственно, «з» – как «дз». Чистые русские звуки «ж» и «з» чрезвычайно редки.

Не зная этих общих фонетических особенностей, я произносила имя школьного директора Жанлава на русский манер. Меня, понимающе улыбаясь, поправляли, ведь, с точки зрения любого монгола, я коверкала слово. А звучать оно должно было как «Джянлав», причём аффиката достаточно мягко. Непривычно для любого русского, не правда ли?

В Монголии вы не встретите слово «чай», зато услышите «цай». Всё потому, что монгольский «ч» может произноситься и как наше «ч», и как «ц». Это зависит от последующего гласного. «Ш» звучит мягче, «г» больше похоже на южнорусское, то есть фрикативное.

Оказывается, монгольскому языку отнюдь не свойственны привычные для нас звуки: «п», «к», «ф». Употребляются они лишь в иностранных словах.

Нечто подобное было когда-то и в русском языке: любое употребление «ф» в слове указывало на заимствование. Имя Фёдор поначалу было привычнее произносить как Хвёдор. Также в монгольской фонетике звук «х» заменяется звуком «к», реже «г».

Вновь о монгольской топонимике

Топонимы по-своему позволяют понять особенности мировосприятия монгола. На протяжении всей своей истории он вёл кочевой образ жизни на огромной территории. Как ориентироваться на местности и не потеряться среди просторов, которым нет конца и края? В этом, в частности, помогали и топонимы, имевшие ориентировки по сторонам света.

Передней стороной у монголов, в отличие от европейцев, считается не северная сторона и не восточная, как у многих тюркских народов, а южная. Поэтому южное направление – переднее («убур»), отсюда и название аймака – Убурхангайский. Северная сторона – задняя («ар», то есть «спина»), отсюда название другого аймака – Архангайский. Первая территория находится южнее Хангайского хребта, а вторая, соответственно, севернее.

Восток – «дорно», отсюда и « Дорноговь» – Восточно-Гобийский аймак, в котором я работаю. Запад – «барун», отсюда – Барунурт. Средний – «дунд», поэтому Дундговь – это Средне-Гобийский аймак.

Название Сайн-Шанд, ранее я уже сказала, переводится как «хороший источник». Это показательный по двум моментам пример. Во-первых, подавляющее большинство монгольских топонимов – сложные слова, состоящие из двух и более компонентов. Во-вторых, как огромное количество названий, содержит восхваляющий эпитет – «сайн», что является пережитком древних верований монголов, стремящихся успокоить злых духов. Слово «шанд» («шанда») может иметь и несколько иное, более конкретное значение – «мелкий колодец, вода в котором близка к поверхности земли, копань». В условиях суровой Гоби это более соответствует действительности. Но всё равно «сайн»!

Приведу несколько примеров наиболее встречающихся восхваляющих эпитетов: «сайхан» («прекрасный»), «баян» («богатый»), «мунх» («вечный»), «дулан» («тёплый»), «нарын» («солнечный»), «эрдэнэ» («драгоценный), «алтан» («золотой»).

И вспоминаются мне наши хрестоматийные «счастливые» названия: «Горелово, Неелово, Неурожайка тож». А ещё теперешние, настоящие селения: Блудово, Недомерки, Лохово, Сучкино, Дно, Язвищи. Какие больше нравятся? Как вам перспектива стать блудовцем или (ещё лучше) блудовчанкой? Как девушки, имея такую прописку в паспорте, в глаза мужу или своей свекрови смотреть станут? Тут даже Салтыков-Щедрин со своим городом Глуповом и глуповцами отдыхает.

А как вам реки Гнилая, Гнилушка, Бухловка, Моча? В какую из них тебе, читатель, захотелось окунуться, уже не спрашиваю: от купания в водоёмах с такими говорящими названиями любой воздержится. Это уже не названия, а настоящее предостережение: «Не влезай – убьёт!»

Поэтому название «Сайн-Шанд» – это просто песня! Это помощь, это обещание жизни в далёких пустынных краях. Воистину всё хорошее начинается с «сайн»!

Русский язык в Монголии

Ничего этого, приехав в Монголию я, конечно, не знала. Никого особенно не удивлял сам факт поездки: наверное, от военкомата в советскую школу. В те годы это было достаточно распространено. Глаза собеседников начинали округляться, когда я называла монгольскую школу: «Ты знаешь монгольский?» «Нет, – отвечала я, – это необязательно. Я преподаю русский язык как иностранный». «Не зная монгольского? – не унимались любопытные. – Как ты их понимаешь?»

Но немного истории. Статус русского языка в Монголии на тот момент был особым. Это единственный изучаемый иностранный язык с ежегодными переводными и выпускным экзаменами в школе и государственным в вузе. Владение им рассматривалось как трамплин для карьерного взлёта, как залог политического и профессионального успеха.

Так, благодаря знанию русского, в далёком 1952 году МНРП возглавил именно Ю.Цэдэндал, с руководством которого совпала моя командировка. Он же связал и кровными узами два народа. Его жена, А.И.Цеденбал-Филатова, женщина энергичная, с напористым характером, особенно на фоне по-монгольски уравновешенного, спокойного супруга, была русской и принимала весьма активное участие в делах мужа, главным образом в укреплении статуса русского языка. Причём ещё до появления на политическом горизонте Раисы Максимовны Горбачёвой. Русским женщинам, нравится это кому-то или нет, свойственно желание подставить плечо мужу во всём, даже в делах государственных.

Все руководители высокого ранга получили высшее образование в СССР и свободно владели русским языком. Монголия опередила все страны соцлагеря по масштабам его изучения и импорту печатной продукции на русском. Объяснения не требуются: активно учат язык сильных и авторитетных!

Однако распад Советского Союза приведёт к вполне закономерному изменению политического курса и, как следствие, ослаблению интереса к изучению языка. А это, как известно, один из основных индикаторов интереса к стране в целом.

К счастью, я эту ситуацию не застала: моя командировка совпала с пиковым интересом к овладению русским. И если наши европейские братья по соцлагерю, ещё вчера охотно говорившие по-русски (я это наблюдала во время поездок), в девяностые стремительно, даже демонстративно, «забыли» наш язык (это я, к сожалению, тоже отмечала), то в Монголии искренне переживали происходящее.

Даже в наши дни, заслышав русскую речь, здесь вам улыбнутся, охотно воспользуются возможностью поговорить по-русски и с ностальгической грустью вспомнят старые добрые времена. Но этим монголам уже хорошо за сорок.

Однако не забудем, что к началу девяностых, согласно исследованиям МАПРЯЛ (Международной ассоциации преподавателей русского языка и литературы), 67,5% жителей Монголии читали и понимали по-русски, 45% писали, 44,8 понимали, 33,7 говорили на русском. На вопрос: «Используете ли Вы русский?» – утвердительно ответило 74% населения. Из них ежедневно использовало 20%, 22% – несколько раз в неделю, 17,2% – несколько раз в месяц.

И это в стране, которая несколько десятилетий назад ещё только боролась с безграмотностью! Цифры впечатляют! И в этом немалая заслуга моих коллег, советских учителей русского языка, скромных, самоотверженных тружеников, укреплявших международный авторитет своей страны за рубежом. И действительно, тогда был повод для ликования:

Сбылись мечтанья Гоголя:

Везде дана дорога нам!

Над всеми странами, над океанами

Звучит свободный наш язык!

Перезагрузка словесника

К работе словесника меня готовили в институте четыре года. Это слишком мало, чтобы освоить премудрости одного из богатейших языков мира и постичь глубину и масштаб русской литературы. К преподаванию же русского языка как иностранного подготовили всего лишь за один день. Фантастика, не правда ли? Считалось, что этого вполне достаточно? Или, может быть, советские словесники той поры обладали невероятными способностями?

Каким бы ни был ответ, в любом случае оставались в стороне античные Менандр и Эврипид. Притихли доселе не умолкающие трубадуры, отважные борцы на поле брани и в сражениях за женские сердца – Бертран де Борн и Джауфре Рюдель. «Вот имечки у ребят! Не выговорить!» – усмехнётся неосведомлённый читатель. «Погодите, то ли ещё будет», – отвечу им я.

Оскорбившись, отвернулся с язвительной усмешкой Эразм Роттердамский: «Знать, не зря пропел своё «Похвальное слово Глупости»!»

Умолк, чувствуя свою невостребованность, Бодуэн де Куртенэ. Между прочим, Иван Александрович! Как вам такое сочетаньице? Почувствовал себя одиноким и ненужным лингвист Фердинанд де Соссюр. «Тоже из наших?» – вновь встревожится читатель и с облегчением выдохнет, услышав моё «нет».

Затаил глубокую обиду Щерба. За измену себе и ещё более за свою «глокую куздру», которая, как известно любому студенту-троечнику, «штеко бодланула бокра» и (негодяйка такая!) без зазрения совести «кудрячит бокрёнка»!

Многим всё это может показаться абсолютным бредом и бессмыслицей. Любому, но не окончившему литфак! Это я обязана была знать, ибо всё перечисленное не что иное, как вопросы, на которые я давала обстоятельные ответы на экзаменах, обучаясь на первом курсе.

А великие русские классики? Да! И те остались в тени. Лучше сказать: исчезли из поля зрения! Наши пути надолго разошлись! Этому не рады ни они, ни я.

– С милого Севера, стало быть, в сторону южную? – кидает едко и не без сарказма Михаил Юрьевич. – Прощай, значит, немытая Россия?

– Оставьте, сударь, Ваши штучки!– слышу я чей-то примиряющий голос. – Пред Вами, однако ж, дама, любезный!

И сам Александр Сергеевич, обращаясь ко мне:

– Сударыня, куда изволите путь держать? Уж не во глубину ли сибирских руд? Не сочтёте ли за труд передать весточку моему другу – Ивану Пущину? Вы, надеюсь, с ним знакомы?

– Знакома, однако ж, мне не по пути. Самую малость не доезжаю, а потом уж мне надобно свернуть направо. В дикие, пустынные края…

– Тоже на каторгу?! – не скрывая восторга, вопрошает Фёдор Михайлович. – Вот это по-русски!

– Не декабристка, часом? – хором интересуются Николай Алексеевич и Лев Николаевич.

– Вынуждена разочаровать Вас, господа! Не совсем…

И им ничего не остаётся, как дружно разочароваться и разом помрачнеть:

– Какой же тогда в этом странствии смысл?

А у любопытного от природы, хитровато улыбающегося Николая Васильевича свой интерес. Руки от удовольствия потирает, рад до смерти, что такую же бродягу повстречал:

– На бричке али на тройке изволите?

– По железной дороге, милостивый государь!

Бледно-жёлтый Николай Алексеевич, иссохший из солидарности с русским мужиком и, по причине всё той же солидарности, успевший изрядно принять на грудь, не без значительности воздевает кверху свой тощий перст и вещает заунывно и глухо, как осенний ветер за окном:

Ещё народу русскому пределы не поставлены.

Пред ним широкий…

Но на слове «путь» прерывается потемневшим мрачнее тучи Фёдором Михайловичем:

– Ах, перестаньте! Очень уж широк русский человек! – и так хрустнул крепко сжатыми пальцами, что Антон Павлович, не спавший всю ночь по причине сложных родов у крестьянки из соседней деревни, от неожиданности роняет пенсне.

Оно болтается у него на шнурке. Подслеповато прищуриваясь, доктор удивлённо восклицает:

– Ба! Да это же одна из трёх сестёр! Узнаю, узнаю! А как же Москва? Не Вы ли твердили про неё, словно заведённая? Похвально, что избавились от своей навязчивой идеи столичной жизни. Однако, сударыня, осмелюсь заметить: тот край, куда изволите свой путь держать, отнюдь не вишнёвый сад. И даже не остров Сахалин! Там хоть каторжный народ, однако ж свой! Оспа, чума и опять же сифилис, знаете ли… Не страшно, голубушка?

И насухо вытирает тщательно вымытые руки. При слове «сифилис» Лев Николаевич брезгливо морщится. А Фёдору Михайловичу, видно, житейская грязь нипочём. Глаза словно бесовским светом чужих грехов озаряются:

– Осмелюсь спросить Вас, сударыня, за духовным подвигом? Али по зову любящего сердца? Чтоб, так сказать, воскресить любовью? Али чужие муки на свою душу грешную принять и грехи какие искупить собственным страданием-с?

И уже он шарит, чёрт эдакий, записную книжку в кармане сюртука. Сюжет для нового романа у него мигом вырисовывается!

– Трудиться надобно! Вот что! – вскричал Лев Николаевич, утирая пот с морщинистого лба. – Косить, за плугом ходить, как я! Уж сколько мастер-классов было! А вы все, господа, всё в толк никак не возьмёте!

– Так и я ж тоже на ниве… Народного просвещения…

– Учительша, стало быть? Весьма похвально! – и, подобрев лицом, приветливо, как добрый дедушка, спрашивает: – Сказочки-то мои ребятишкам будешь читать?

– Вот это вряд ли.

– И про Филипка не станешь?!

Старик багровеет лицом и вновь мрачнеет. Теперь я вижу перед собой не седого старца, преданного анафеме, однако по-прежнему непреклонного, а раненного в грудь свирепого медведя. Но и под страхом страшного проклятия (уже в свой адрес) я продолжаю говорить лишь правду:

– Нет, Лев Николаевич. Рада бы, но боюсь, что не поймут меня!

Тот хмурится пуще прежнего и в припадке гнева что есть силы топает ногой так, что крепкая дратва трещит и отваливается подошва у собственноручно пошитого сапога. Выходит, зря обулся перед приходом гостей? Швырнул что есть силы в сторону. Прошёлся. А что? Босиком-то, пожалуй, и гораздо сподручнее будет! И опять же к народу ближе!

– Не поймут? Так кого же ты учить собралась, заблудшая душа? Не быть воскресению! Вот весь мой сказ!

И чей-то голос друга, душевный и взволнованный:

Погибнешь, милая! Но прежде

Ты в ослепительной надежде…

Стоп! Где-то я уже это слышала! Где же? Ведь прежде я, помнится, ещё и не такое знавала! Но в голове пусто, как в огромном котле, из которого вылили без остатка всё содержимое. Меня обдаёт холодом отчаянья. Напрягаюсь изо всех сил. Но что-то мешает собраться с мыслями.

Это … звенит будильник. Его противный, пронзительный звук возвращает меня в реальность, такую же безотрадную и непонятную. Зовёт меня в бой. На уроки! В школу!

Заходя, не бойся – выходя, не плачь! На сегодня у меня такая внутренняя установка.

Орос хэлний багш

Итак, начала я свой трудовой путь как учитель иностранного языка.

И вновь позволю себе заметить как бы невзначай для не особенно понятливых: преподавание родного языка и иностранного – это не одно и то же. А, напротив, практически ничего общего! К этому на разных факультетах готовят.

Как сказали бы в подобной ситуации остроумные, за словом в карман не лезущие одесситы, это две большие разницы. И ещё бы поинтересовались: «И как это Вас угораздило, деточка?»

Дорогие институтские подруги! У вас директор Мария Ивановна? А у меня Жанлав! Зато мужчина! У вас завуч Людмила Петровна? А у меня … Опять мужчина! Но имя вслух при русских лучше не произносить. У вас коллеги Галина Ивановна, Нина Петровна и ещё несколько изрядно уставших человек? А у меня только Хухнэ и Данцэцэг! Ещё более многострадальные женщины. Продолжить?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.