Босиком по асфальту

В этот момент Саша перевел взгляд на меня, и земля снова ушла из-под ног. Сколько можно вот так встречаться взглядами? Однако отвернуться я не смогла. Просто не стала. Нарочно продолжила смотреть в его глаза, топя себя во всем этом еще больше. Сильнее.

Этот момент длился от силы несколько секунд, но я ощутила, что его течение будто затянулось.

Я не различила эмоций в его взгляде. Не успела или не смогла. Не окунулась достаточно глубоко, хотя в то же время чувствовала, что неизбежно иду ко дну. Саша все еще широко улыбался, и эта улыбка касалась и его глаз.

А затем он мне подмигнул, и я не сумела себя сдержать: отвернулась, почувствовав, что заливаюсь краской смущения до самых ушей.

Я не понимала, чего ждать от нового Саши.

– Ты же не возвращался сюда? – снова спросила мама, и я против воли стала прислушиваться к тому, что же Воскресенский ответит.

Я лишь догадывалась, каким будет его ответ, но наверняка не знала.

– Нет, – сказал он. – Ни разу.

– И не хотел?

– Нет. Или да. Не знаю. – Он негромко хохотнул. Не мог разобраться в своих чувствах? Или не понимал, хочет ли говорить маме правду? Озвучивать ее при мне. – Может, хотел первое время. И не хотел одновременно. На самом деле сложный вопрос. – Он улыбнулся маме, не взглянув на меня. – И нет, и да.

– Вот как. – Мама мягко рассмеялась. – Есть какие-то планы? Кроме того, что ты проводишь время с родными.

И вот тут его взгляд скользнул ко мне. Мы смотрели друг на друга пару секунд, прежде чем он твердо ответил, улыбнувшись:

– Нет.

– Значит, каждый твой день свободен?

– Абсолютно, не считая того, что мне приходится долго находиться у родственников. По несколько часов в день, а то и больше, но это не мешает мне частенько гулять. Вспоминать город детства, так сказать.

– Много воспоминаний?

– Достаточно.

Я заставила себя отвернуться и отвлечься на аллею, редких прохожих, небо над головой, все еще светло-голубое. Вскоре оно изменит свой цвет, и распростертые на нем широкие перьевые облака впитают в себя свет заходящего солнца, окрашиваясь в поразительные оттенки.

Летом день всегда длиннее, ярче и красивее.

– Спасибо тебе большое, – поблагодарила мама, едва Саша опустил пакеты на скамью возле нашего подъезда.

– Да без проблем. Мне несложно. Может, донести их вам до этажа?

– Может, тогда мы угостим тебя чаем? Ты ведь не торопишься?

А вот этот поворот был действительно неожи-данным.

Мы тут же встретились взглядами. Опять! Я знала, что в моих сейчас целое море чистого удивления. Оказалось, точно такое же наполнило сейчас и его взгляд.

В голове мелькнула догадка.

А ведь он посмотрел на меня, чтобы понять, как я отнесусь к его согласию. Ответ, конечно же, положительный, ведь отказывать было бы невежливо. Я хотела подать Саше знаки, что он должен отказаться, но тут он ответил:

– Да я с радостью. – Он медленно перевел взгляд на маму и слегка улыбнулся. – Я не потревожу вас слишком долго.

– Да, будь добр, – внезапно вырвалось из меня. – А то у меня в семь часов запланирована встреча.

Мама и Саша повернулись ко мне почти синхронно. Ситуация снова начала казаться неловкой. Я искренне не понимала, зачем мама пригласила его на чай. Почему Саша согласился – тоже.

Ко мне снова вернулась злость. Как глупо! Будто все мое существо замкнулось на одной лишь этой эмоции. Она наслаивалась и наслаивалась, становилась гуще и плотнее, и неважно, что причины были вроде бы разными, но так или иначе касались одного и того же человека.

– Понял тебя, – серьезно сказал он и поднял большой палец вверх, а я, закусив нижнюю губу, отвернулась от него, закатила глаза и зашла в подъезд. Мама скользнула следом, за ней – Воскресенский с нашими пакетами. Прохлада полутемного подъезда быстро охватила меня и пробежала мурашками по голым ногам.

Звук наших шагов эхом разнесся по лестничным маршам, и лампы с датчиками движения зажглись, освещая дорогу.

Как вообще вышло, что мы оказались в городе в одно время? Я все думала над этим, и одни и те же мысли крутились в голове, но ответа среди них я не находила.

Все это было похоже на какой-то дешевый фарс.

Я училась по специальности «Медиакоммуникации» и приезжала домой действительно «раз в никогда» – обычно у меня была практика где-то до конца июля, а потом у мамы начинался отпуск, и мы уезжали куда-нибудь отдыхать. Сюда я возвращалась только на зимние каникулы перед сессией. Летом тут не появлялась. Этот год стал исключением из правил: мне удалось освободиться почти на месяц раньше. Я собрала все необходимые материалы, договорилась с руководством на месте практики, подготовила документацию и отчиталась в университете намного быстрее, чем в прошлые разы, чтобы в первый раз за четыре года обучения в другом городе уехать летом домой.

Почему Саша вернулся сюда именно сейчас?

Неужели он не мог приехать хотя бы в августе, когда меня бы здесь уже давно не было?

Сколько еще он собирается тут оставаться? Нужно было уезжать из клуба вместе с Гитой, а не искать себе приключений. Однако сейчас думать об этом было уже слишком поздно.

И поскольку я слишком углубилась в свои размышления, то совершенно не заметила, как Саша приблизился ко мне.

– Куда уходишь в семь? – неожиданно послышался его вкрадчивый голос прямо за моей спиной.

Я резко обернулась через плечо, все еще хмуря брови. Воскресенский шел совсем рядом со мной, отставая всего на одну ступеньку. И заглядывал мне прямо в глаза, терпеливо ожидая ответа. Никакого уважения к моему личному пространству! И когда он успел обогнать маму? Она сейчас поднималась на пролет ниже нас.

– Гулять, – скупо ответила я и снова отвернулась от него, посчитав, что на этом разговор можно было считать оконченным.

– С кем? – не отставал он.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – напомнила я.

– Но я не Варвара, – весело парировал он. Мне показалось, что ему нравилось спорить со мной, так резво он вступал во все разговоры и перепалки.

– Но без носа тоже можешь остаться, если будешь всюду его совать, поверь.

В этот раз Саша ничего не ответил. А меня вдруг осенило, пока я прислушивалась к его шагам за спиной.

Я вполне могла из этого чаепития взять для себя кое-что полезное. Например, ответы на все волнующие меня вопросы. Поинтересоваться, сколько еще он собирается оставаться здесь и когда покинет наши прекрасные северные края. А когда я буду знать наверняка, мне сразу станет легче находиться с ним в одном городе.

Идея мне так понравилась, что я едва не захлопала в ладоши, подпрыгивая на месте.

Ха! Он думал, я сломаюсь под напором обстоятельств и его уже такого привычного насмешливого взгляда? Да сейчас, бегу и падаю! Я еще двести раз переиграю этого несносного бывшего.

Глава пятая

Вторник

Чайник громко щелкнул. Из носика клубами поднимался горячий пар и рассеивался под потолком. Воздух на кухне стал слишком душным, и мне захотелось открыть окно и проветрить комнату.

Я сняла чайник с подставки и налила кипяток в маленький стеклянный чайничек, куда уже насыпала заварку и бросила несколько ломтиков имбиря и нарезанных долек грейпфрута. Просторная кухня почти сразу наполнилась насыщенным запахом моего любимого горячего напитка.

Затем я подошла к окну и распахнула его, чувствуя почти сразу же, как кожи лица и рук коснулся свежий вечерний воздух. Приглушенные крики и голоса с улицы, отдаленно слышимый шум автомобилей, отголоски уличной рекламы – городская жизнь со всеми звуками и ощущениями ворвалась в кухню стремительно и остро, ведь мой дом находился недалеко от центра. Всеобъемлющее умиротворение наполнило мою грудь, и я почувствовала непреодолимое желание прямо сейчас оказаться на улице.

Просто прекрасно!

Было бы, если бы я не чувствовала на себе пристальный изучающий взгляд, а в воздухе – режущее напряжение, плотное, как вата.

Я украдкой вздохнула и вернулась к завариванию чая, стараясь оставаться невозмутимой и спокойной. Или хотя бы казаться такой.

Саша сидел за столом и молчал, внимательно наблюдая за всеми моими действиями. Кажется, он не сказал ни слова с момента нашего разговора в подъезде. Мама отошла ответить на звонок с работы и оставила нас наедине. Мне хотелось зарычать от бессилия. Особенно сильно напряжение чувствовалось первые несколько минут. Мне было некомфорт-но в собственной кухне, и это чертовски выбивало из колеи.

Пару раз Саша театрально вздохнул, попытавшись прервать неловкое молчание, но этим только все усугубил. Я оставила его попытки без внимания и продолжила накрывать на стол, избегая его пристального взгляда.

Часы показывали десять минут седьмого. Чтобы успеть вовремя встретиться с Гитой, мне нужно выйти из дома без пятнадцати семь, а значит, играть этот спектакль под названием «гостеприимство» я должна еще как минимум полчаса.

Боже, почему мама ушла именно сейчас? У них с моим бывшим получался прекрасный диалог, вся прелесть которого была в том, что я в нем не участвую.

– А-а… – вдруг протянул он, снова нарушив тишину. Мне показалось, я услышала, как она разбилась множеством мелких осколков. От неожиданности я вздрогнула и подняла голову, впервые за десять минут глядя прямо на Сашу. – Наверное, ты пойдешь к Гите?

Я только начала раскладывать на блюдце овсяное печенье, но после его слов мои руки замерли. Саша сидел, подпирая подбородок ладонью и растянув губы в усмешке. Глаза его снова горели лукавством и блестели от теплого солнечного света, который освещал кухню через широкое окно.

– Будете болтать о том, что случилось вчера ночью?

– Нет, не будем. Мир не крутится только вокруг тебя.

Слова сорвались с языка неконтролируемо и слишком быстро. Я почти сразу осознала, что собственноручно рою себе яму, в которую совсем скоро захочу лечь и закопаться. Воскресенский заметил это и остался доволен тем, что его провокация удалась. А я нарекла саму себя идиоткой пятьдесят раз подряд.

– Ты не умеешь врать, Лиз, – произнес Саша, наклоняясь вперед. Опираясь локтями о стол и скрещивая пальцы под подбородком. – Просто признай, что это событие выбило нас обоих из колеи.

– Я не понимаю, чего ты добиваешься, – честно призналась я и склонила голову набок, разглядывая его краем глаза.

Он сидел на кухонном диване, придвинутом к стене. На столе перед ним лежал его телефон, и на секунду я опять вспомнила вчерашнее утро в номере отеля. Как подошла к тумбе, чтобы забрать сумку, и заметила оба наших телефона, лежащих рядом друг с другом.

Странное воспоминание. Оно явно было не к месту, и я нахмурилась, прогоняя его прочь.

Саша пожал плечами, будто понятия не имел, о чем я говорила.

– Я просто разговариваю с тобой.

– Не на ту тему.

– Ты не слишком разговорчивая почему-то.

«Действительно, почему?» – усмехнулась я про себя.

Неужели Саша не понимал? Меня искренне удивляло, что он вел себя совершенно спокойно, как будто произошедшее между нами вчера ночью было не из ряда вон. Или я не ошиблась, когда предположила, что для него нормально переспать с бывшей девушкой и почти сразу забыть об этом?

– Я… – начала я, но запнулась и вздохнула, глядя на Сашу. Он ждал ответа, в немом вопросе приподняв брови, и я, собравшись с силами, все-таки продолжила: – Я просто не хочу разговаривать, ладно?

«Не могу, – крутилось на языке. – Не понимаю, о чем и зачем вообще нам говорить».

– А позавчера вечером хотела, – напомнил Саша, чуть прищурив глаза и коснувшись языком уголка рта. На эту сторону его лица падал солнечный свет, и он будто пробовал солнце на вкус. Я проследила это движение взглядом и нахмурилась еще сильнее, прежде чем снова вернуться к его глазам. Они смеялись.

– Позавчера вечером я была пьяная. А еще у меня было хорошее настроение. И я была пьяная.

– Ты сказала «пьяная» дважды.

– Потому что это ключевой момент.

Саша рассмеялся. Я закончила раскладывать печенье и поставила тарелку в центр стола.

– Что ж, ладно. Не забудешь рассказать Гите все подробности нашей встречи?

– Мы не собираемся обсуждать тебя, и не надей-ся, – прошипела я, чувствуя, что все остатки самоконтроля летят в глубокую пропасть. И их будет не вернуть обратно, если Саша продолжит в том же духе.

– Да-да, конечно, – издевательски хохотнул он, всем своим видом давая понять, что не верит ни одному моему слову. – Просто вчера ты не успела рассказать ей все, верно? Нужно срочно наверстать упущенное. Дерзай, Лиза! Я в тебя верю.

И тут я вспыхнула. Ударила ладонями по столешнице и, опираясь на нее, вперила уничтожающий взгляд в Воскресенского, который, по всей видимости, только этого и ждал: сидел и смотрел на меня абсолютно невозмутимо, будто не сказал ничего особенного.

– А вот и эмоциональная Лиз, другое дело.

Так вот чего он добивался? Моих эмоций? Серьезно? Зачем?

Это смертоносное зрелище, приятель. Он должен был помнить еще со времен наших отношений, что если я взрывалась, то пиши пропало. А он зачем-то самолично шагал в это пекло. Еще и улыбался так широко, будто был уверен, что не сгорит дотла.

– Про размер моего члена тоже расскажешь?

Я поморщилась, но отвернуться себе не позволила. Затем еще раз пробежалась взглядом по его лицу, по скрещенным пальцам, широким плечам, растрепанным волосам песочного цвета, зацепилась за ямочки на щеках.

– Боже, помолчи, я тебя очень прошу.

– Только не перепутай, а то моя репутация может пострадать, – деловито произнес Воскресенский, полностью игнорируя мою реплику. – В комнате было темно, ты точно помнишь, сколько там сантиметров?

Я пытаюсь это забыть уже второй день!

– Да какая у тебя может быть репутация вообще? – буркнула я, заставив себя немного успокоиться и выбросить ненужные мысли из головы. Я все еще стояла напротив него и сверлила его взглядом.

Саша тоже сидел в прежнем положении, положив подбородок на сцепленные пальцы рук и глядя на меня хитро и самодовольно, с наглым вызовом. И я буду не я, если этот вызов не приму.

– Ты такая классная, когда злишься.

– А ты такой придурок, когда выводишь меня из себя.

Он чуть наклонил голову набок и хохотнул. Несмотря на открытое нараспашку окно, здесь все еще было жарко. Или мне просто казалось, что воздух накалился? Я неровно дышала, почти задыхалась от своей злости. И медленно осознавала, что расстояние между нами не такое большое, а вот отскакивающих искр – целое море. Горячее, пылающее, напряженное море.

Взгляд Воскресенского коснулся моих губ всего на каких-то пару мгновений и вернулся обратно к глазам. Я заметила этот жест. Успела заметить и почувствовала, как сердце подпрыгнуло в груди. Совершенно непонятная реакция. Почему она такая сильная? Передо мной лишь человек из прошлого. Нагло ухмыляющийся, издевающийся, все делающий назло. И его заинтересованный лазурный взгляд, который сводил меня с ума в шестнадцать лет.

А сейчас?

Боже. Почему он так смотрит?

Сейчас нет.

Я убрала ладони со стола и отвернулась, прикрывая веки и глубоко вдыхая прохладный вечерний воздух, который должен был отрезвить меня. Он не был жарким – мне действительно лишь показалось. Он полнился прохладой и остужающей свежестью, смешанной с имбирно-грейпфрутовым ароматом чая.

– Тебе положить сахар в чай? – спросила я, замечая, что мой голос подрагивает, но вот тон остается невозмутимым, к чему я приложила все силы.

– Да, было бы неплохо, – спокойно ответил Саша. Я шагнула к шкафам и открыла один из них в поисках сахарницы.

– Как можно есть столько сладкого?

– Не понял.

– На столе полно сладостей, а ты еще и в чай сахар кладешь.

– Почему бы и нет?

– Не понимаю, как можно запивать сладости сладким чаем. Это перебор.

Где-то на улице засмеялся ребенок, и его отдаленный смех долетел до кухни и растворился в воздухе.

– Перебор – это пить несладкий чай. Как ты вообще это делаешь?

– Как все нормальные люди. Своим сахаром ты перебиваешь весь вкус чая. Всю богатую палитру ароматов и вкусовых ноток. Ты же их просто не почувствуешь.

– Я почувствую все, что мне необходимо, Лиз.

– Перегибая палку? Думаешь, разберешь, что к чему? Хочешь и рыбку съесть, и в лодку сесть? Или… – меня вдруг осенило. Мысль искрометная, как вспышка в голове. Как взрыв салюта, такая же оглушительная. Я усмехнулась. – Конечно хочешь. Глупые вопросы я задаю.

– О чем это ты? – Саша слегка прищурил глаза, потирая пальцем губы.

Я покачала головой:

– Ни о чем.

Разве что о том, что он хотел получить все и сразу. Причем это касалось не только сахара.

Я в очередной раз наклонила чайник, придерживая другой рукой его стеклянную крышку, и горячий напиток тугой струей ударился о дно керамической чашки. Вверх потянулись завихрения пара, обжигая кожу. А Саша не стал пытаться понять ход моих мыслей. Не захотел или просто отступил. Только еще некоторое время наблюдал за мной с явным подозрением во взгляде, будто изучая, но это меня уже не слишком смущало. Ведь все было хорошо. Нам в принципе удавалось адекватно беседовать на отвлеченные темы, даже несмотря на то, что совсем недавно я хотела его чем-нибудь ударить.

Даже его ухмылка меня не волновала. Все было хорошо. Но недолго.

Когда моего запястья легко коснулась его теплая ладонь, я замерла. Сердце упало куда-то в пятки.

– Достаточно, спасибо, – раздался мягкий голос – непривычно мягкий для Воскресенского. Мне захотелось прикрыть глаза и глубже впитать в себя его. Вдохнуть и оставить внутри навсегда. Первые пару мгновений я даже не до конца понимала, что фраза принадлежит Саше. Стояла, почти оглушенная внезапным прикосновением.

Его пальцы легко обхватили мое запястье. Почти невесомо, почти нежно.

Это был всего лишь останавливающий жест, не более, но я каждой своей клеткой ощущала тепло этого прикосновения. Я взглянула на его руку. По сравнению с моим тонким запястьем она казалась очень большой. Помню, когда мы встречались, его рука всегда была шире моей. Тогда мы были подростками, и Саша не мог похвастаться крепким телосложением, а сейчас…

Сейчас все изменилось.

Мы уже пять лет как не встречаемся.

И я искренне не понимала своей реакции на все его случайные жесты, в которых зачем-то сразу бралась искать скрытый смысл.

– Пожалуйста.

Против воли я отстранилась от Воскресенского, и тепло его руки исчезло.

Я поставила чайник на деревянную подставку, села напротив Саши и придвинула к себе кружку с чаем, отрешенно наблюдая за тем, как он кладет себе сахар. Два кубика.

Он добавлял в чай два кубика сахара.

Это знание вдруг показалось мне чересчур интимным. Такие вещи знают друг о друге партнеры или друзья. Наши отношения не подходили ни под одну из категорий, но тем не менее в моей голове прочно закрепился этот факт. Саша пьет чай с сахаром. И кладет два кубика.

А сколько кубиков он клал, когда мы встречались? Всегда ли добавлял сахар в чай и добавлял ли вообще? Я попыталась вспомнить, но не смогла, ни одной мысли в голове не проскочило, ни одного несчастного воспоминания о том времени. Я в принципе мало что помнила о семнадцатилетнем Саше. Вероятно, такие вещи просто забываются со временем. В конце концов, прошло пять лет, но… может быть, дело в том, что я просто никогда его не знала?

От этого вдруг стало неуютно. Захотелось поежиться, и я прикусила губу, отводя взгляд от Сашиных рук. Длинные пальцы, аккуратные запястья, тонкая кожа, сквозь которую прорисовывались извивающимися змейками голубые ниточки вен. Его руки раньше всегда казались мне какими-то нескладными, а сейчас притягивали взгляд.

Это было странно.

Молчание опять давило.

С улицы все еще слышались крики и смех, приглушенный расстоянием шум проезжающих автомобилей, шелест листьев каждый раз, когда поднимался ветер. Благодаря открытому окну эти звуки становились объемнее, шире и будто погружали в себя. Заточали, как в пузырь. Мне это нравилось. Сразу появлялось ощущение причастности к жизни и пребывания там, тремя этажами ниже. Как будто чувствовалась вся эта реальность вокруг, настоящая, живущая, бьющая ключом, осязалась кончиками пальцев, даже несмотря на то, что я все еще находилась на кухне в своей квартире.

Но тишина – та, что была между мной и Воскресенским, – давила невероятно. Мне не хотелось думать о том, что он мог счесть мою реакцию на его прикосновение чем-то большим. Потому что на самом деле это ничего не значило. Он влез в мое личное пространство, а я такого не ожидала. Только и всего.

По крайней мере, я искренне в это верила.

Все-таки пригласить его на чай было дурацкой идеей.

В коридоре послышались шаги, и в кухню вошла мама. Облегчение накрыло с головой, пока я подносила кружку с чаем ко рту и вдыхала имбирно-грейпфрутовый аромат, насколько хватало легких. Мама улыбнулась мне, а я улыбнулась в ответ, сделав вид, что все в порядке, что между нами с Сашей совсем не было неловкой тишины, резкого разговора и почти нежного касания. Слишком много всего для десяти минут наедине.

– Простите за мое отсутствие, – весело произнесла она, усаживаясь рядом со мной и пододвигая к себе чашку.

– Да что вы, не страшно.

Саша наконец перестал размешивать сахар и положил ложку на блюдце рядом с собой. Он откинулся на спинку кухонного дивана – мне почему-то в этот момент стало легче дышать – и обхватил свою кружку ладонью, тоже поднося ее ко рту и делая глоток.

– Так что, ты учишься, работаешь? – поинтересовалась мама, глядя на него.

Мне очень захотелось сказать ей «спасибо» за начатый диалог. Еще несколько минут в тишине, и я бы сошла с ума. Или сбежала, что более вероятно.

– Работаю. У отца свой автосалон, и я пока что там.

– Ты ведь учился в колледже?

– Да, окончил два года назад.

– А как семья?

– Отлично, спасибо. Отец все не нарадуется автосалону, хотя уже столько лет прошло с переезда. Мама тоже нашла работу достаточно легко, но еще она ходит в клуб любителей кулинарии. Это ее отдушина, она приходит счастливая с каждого собрания и буквально светится. – Саша рассказывал о своих родителях с бесконечным теплом в глазах. Этого нельзя было не заметить.

Я вдруг почувствовала себя странно. Вообще всегда странно слышать о ком-то, кто больше не является частью твоей жизни, но когда-то был ею.

Отношения с его семьей у меня с самого начала сложились просто прекрасные. Его родители оказались милыми, приветливыми людьми, и я даже некоторое время общалась с его старшей сестрой, разница в возрасте с Сашей у них была всего три года, как и у Гиты с Колей. Насколько я знаю, сейчас девушка работала моделью где-то в Москве и с семьей не жила, но это, если честно, мало меня интересовало. Они все перестали меня интересовать, как только мы с Сашей расстались. Пока семья Воскресенских еще жила тут, мы могли случайно пересечься на улице, поздороваться, разговориться, и эфемерное ощущение присутствия в жизни друг друга мало-мальски сохранялось. Однако после их переезда наши пути окончательно разошлись. Единственное, что осталось, – это фотографии с Сашей, которые я убрала в самую дальнюю папку своего ноутбука.

Сейчас это все – его семья и он, в частности, – казалось мне невообразимо далеким. Будто скрытым за глухой стеной. Где-то там, по другую сторону зоны моих интересов. Как крохотное напоминание о том, что они все же были частью моей жизни много лет назад.

– Так, значит, сюда ты приехал к родным?

Я подняла взгляд на Сашу. Он расслабленно улыбался и совсем не чувствовал себя скованно или неловко. Невольно скользнула взглядом по его лицу. Голубые глаза, прямые широкие брови, чистая кожа, ямочки на щеках. Светлые волосы, открывающие лоб, стали еще светлее, чем раньше. Сначала я думала, что мне показалось, но теперь, разглядев его, точно могу сказать, что нет. Должно быть, выгорели на солнце, потому что цвет челки был немного белее. Волосы Саши всегда были скорее русыми, а сейчас больше напоминали блонд.

Новая прическа с растрепанной челкой однозначно шла ему и удачно выделяла острые черты лица. И правда, он стал куда симпатичнее. Хотя нет, даже не так. Он стал более мужественным, вот подходящее слово. Это именно та характеристика, которой Воскресенский никогда раньше не мог похвастать.

Вот пусть и уезжает теперь вместе со своей мужественностью куда подальше из города.

Очень кстати в голову вернулась мысль о моем плане, и я задумалась о том, как бы незаметнее поинтересоваться у Воскресенского, когда он собирался уехать восвояси.

– Да, моя тетя со своей семьей переезжает, и мне нужно помочь им со сборами и перевозкой вещей.

– И надолго ты тут? – опередила мама мой вопрос.

Настроение поднялось с отметки «ниже плинтуса» до самого потолка как по щелчку пальцев. Я еще не успела выстроить в своей голове ход диалога, при котором смогла бы узнать интересующие меня детали, а мама уже задала прямой вопрос, ответ на который раскроет мне все карты.