Соскучились, диабетики?

– Теперь сюда, – последовал спуск в лифте.

В лаборатории, которую Костя узнал опять же по фильмам, Андрей подвел парня к массивной стальной двери, возле которой скучали на стульях двое богатырского сложения ребят с автоматами.

– Оружие? – удивился Костя.

– Технология же секретная…

– А, ну да.

Андрей набрал код на замке, приложил ладонь к сканеру. Дверь открылась – за ней была небольшая, не больше лифта, комнатка с серыми стенами. На полу стоял большой глиняный кувшин.

– Ничего себе, – Костя оценил толщину двери.

– Выдержит прямое попадание снаряда, – гордо сказал Андрей и кивнул охраннику. – Саша.

Саша вытащил кувшин, по виду тяжелый.

– Прошу, – Андрей жестом указал внутрь комнатки.

– Туда?

– Да.

– Но где оборудование?

– Это наше ноу-хау. Несколько минут и узнаете.

Костя вошел в комнатку. Дверь закрылась, отрезав от мира. В темноте прошло несколько минут, затем дверь приоткрылась. Костя, не чувствуя в себе никаких изменений, вышел и обомлел. Лаборатории не было. Зато были несколько изможденных людей в старинной одежде и с оружием.

– Что происходит?

Копье вошло под ребро и, умирая, Костя успел увидеть, как под струю крови подставили какую-то глиняную посудину.

Андрей высыпал из кувшина на электронные весы золотые украшения, драгоценные камни и древние монеты.

– Саша, Игорь, рассортируйте, – кивнул на весы и, поправив галстук, пошел к лифту – наверху его ждал очередной простак.

Бизнес шел на ура: обмен никому не нужных толстяков, забрасываемых машиной времени в осажденные крепости прошлого на ценности. Сколько их, осажденных крепостей, жители которых уже готовы есть человечину, в прошлом? Полным полно – ни одна эпоха без них не обходилась. А сколько людей с избыточным весом, страдающих от этого? Не меньше. Дело за малым: свести их и получить свой профит. И приятный бонус: квартиры и движимое имущество «консервов». Разомлевшие от кофе с наркотиком клиенты беззаботно подписывали в куче бумаг и генеральную доверенность.

На дальней станции сойду

Рассказ написан на конкурс фантастики «БС-12» сайта «Бумажный слон»

Все это началось как бред. Я трясся в тамбуре электрички, глядя на торжествующий зеленью позднемайский лес за окном. Они вошли в тамбур сразу из двух вагонов: трое в строгих костюмах, не более здесь уместных чем балетные пачки и парочка приблатненного вида. Переглянулись, кивнули друг другу. Первый ход сделали приблатненные.

– Мужик, закурить не найдется? – спросил мордоворот в кожаной кепке.

Я промолчал.

– Погоди, Васек, не так надо, – тощий как глист, с лицом, изрядно помеченным жизненными пороками, остановил кореша. – Гражданин, не угостите сигаретой?

Я снова промолчал.

– Гражданин, вы плохо слышите?

– Не курю, – я твердо посмотрел в наглые глаза, в глубине которых плавал страх, – и вам не советую.

– Борзый, да, Васек? – глиста посмотрел на кепку.

– Учить надо, Гентос.

– Друзья, нельзя же так, – подал голос один из костюмоносцев, для полного антуража напяливший еще и солнцезащитные очки. – Мир, труд, май, птички поют, а вы ссоритесь.

– Да он у меня сам сейчас птичкой запоет, – Васек шагнул ко мне, – закукарекает, – и широко замахнулся правой.

Я врезал левой по приглашающе открывшейся печени и добавил падающему громиле лбом в лицо. Васек распростерся под кепкой. Гентос неверяще смотрел на меня.

– Ну что за люди? – брезгливо спросил спикер костюмов. – Не могут ничего решить без шума и пыли. Третий, делай, – шагнул вбок.

Стоящий сзади Третий хладнокровно выстрелил в меня из тазера. Пока я корчился на полу, дорогой кожаный ботинок с наверняка металлическим носком врезался мне в челюсть. Сознание, выбитое ударом, вылетело, словно пробка из бутылки с забродившим квасом.

Что-то укололо в щеку. Открыл глаза, с трудом сфокусировал взгляд. Наглая птица посмотрела желтым глазом, снова тюкнула клювом в щеку и взлетела с лица. На лету птичка оказалась не такой большой, как казалась вначале. Я привстал и огляделся: заросшая молодой травой-муравой лесная дорога. В ногах стояла моя сумка, по виду не выпотрошенная. Челюсть болит: пошевелил, вставил в рот палец и укусил – нет, не сломана. И то благо. Встал: земля хоть и теплая, но лежать и сидеть на ней чревато кучей проблем, начиная от почек и заканчивая простатой.

Проверил карманы – все на месте. Ни денег, ни документов не взяли. Ребра болят, левая почка колет острой болью и одежда землей испачкана, а так вполне терпимо, бывало и хуже. Странно, что им было надо? явно же не на ровном месте наезд возник. Да и строгие костюмы с тазером смотрелись в сюжете пьяной драки более нелепо, чем инопланетяне. Вжикнул молнией сумки, бегло просмотрел: все на месте, хотя там и брать особо нечего было. Огляделся по сторонам. Как-то же я тут очутился? Если выкинули из электрички, то мог выйти в бессознательном состоянии? Да еще и сумку прихватить? Маловероятно. Может, где-то поблизости станция и оттуда меня приволокли? Непонятно, но примем за рабочую гипотезу.

Достал из кармана старенькую «Нокию» Е-66 – без пятнадцати одиннадцать. Где было солнышко, когда я смотрел в окно? А где теперь? Значит, север у нас там, юг там. Идти надо в сторону запада. Подхватил сумку, закинул на плечо и зашагал по дороге. Судя по виду, пользовались ею не часто и последний раз достаточно давно. но куда-то же она должна привести?

Дорога не спешила, время шло и постепенно приближалось к обеду, о чем, пока что деликатно, но все настойчивее напоминал желудок, привыкший что, «война войной, а обед по расписанию». Заставив меня замереть, дорогу перебежал зверек и уселся на другой стороне. Я протер глаза: не то, что бы я давно не был в лесу, но кошку лилового цвета случилось увидеть впервые. Кошка презрительно сверкнула на меня желто-зелеными глазами и, потеряв всякий интерес, принялась вылизываться. Осторожно достал телефон и сфотографировал необычную животину: мало ли, вдруг открою неизвестный науке вид? Будто прочитав мои мысли, кошка презрительно фыркнула и лиловой молнией порскнула в кусты.

Я посмотрел вперед и понял, что лесная дорога закончилась. Во всяком случае, невдалеке среди расступившихся деревьев проглядывал высокий деревянный забор. Из-за забора выглядывал большой двухэтажный бревенчатый дом, напоминавший крепкий боровик под коричневой металло-черепичной крышей. Калитка слева от железных ворот, крашенных коричневой краской. Постучал в калитку. Подождал, постучал в ворота – вышло гораздо громче. Спят они что ли? Сиеста? Или никого нет дома?

– Ну что, панове?

Я вздрогнул и повернулся. Оказывается, калитка распахнулась совершенно бесшумно, и за мной внимательно наблюдал одетый в брезентовый плащ защитного цвета желтоглазый молодой мужик с вислыми усами и чубом соломенного цвета.

– Долго еще будешь в ворота долбиться? – мужик зевнул.

– Чего? – растерялся я.

– Гляди, краска облупится – будешь заново красить.

– Не подскажете, как к станции пройти?

– Не подскажу, – удрученно покачал головой, – ибо не знаю, к какой станции пройти желаешь, человече.

– Ближайшей.

– Ближайшей? – задумчиво намотал на палец левый ус, покусал кончик. – Километров с полтораста будет, – честно посмотрел на меня и показал в сторону востока, – в ту сторону. А ежели, допустим, туда, – ладонь указала на север, – то все триста с гаком. А зачем тебе станция, коли не секрет?

– Меня из электрички выбросили и вот…

– Контролеры что ли? Так ты заяц? Тю, – осуждающе покачал головой, – а с виду такой гарный хлопчик. Нехорошо за проезд не платить – подрыв экономических основ существования пассажирского железнодорожного транспорта.

Честно говоря, на этой тираде я слегка «подвис».

– Чего глазами хлопаешь, пассажир? Можа еще чего надо?

– Водички попить не найдется? – спросил первое, что пришло в голову.

– Почему бы и нет? Pourquoi pas – как говорят французы. Ты проходи, не стесняйся, будь как дома, – отошел, пропуская меня в калитку.

Я прошел, покосившись на распахнувшийся плащ: если глаза меня не обманывали, то под плащом прятался пистолет-пулемет Судаева. Однако…

– Туда не ходи, – мужик обвел двор широким жестом, – снег башка попадет, совсем мертвый станешь. Сюда ходи, – показал на вымощенную булыжником дорожку, тянущуюся вдоль залитой бетоном подъездной дороги к дому.

Задвинул широкий засов, дополнительно замкнув его навесным кодовым замком. Я пошел по дорожке, обогнул какой-то ветхий сарай и остановился. Растрепанный длинноволосый подросток в очках, похожий на опухшего с жестокого похмелья Гарри Поттера, ожесточенно втыкал в землю штыковую лопату.

– Михась, поймал я ее, кажись! – прокричал паренек, покосившись на моего провожатого. – Поймал!

– Держись, Авдей. Мы сейчас. Помоги, – Михась сорвал плащ и швырнул мне. – Лови в него, но рукой коснуться не моги.

– Кого ловить?

– Ужицу. Вон она! – показал на что-то белесое, длинно-извивающееся, выковырнутое Авдеем из земли.

Я, удивляясь сам себе, бросил сумку и, подхватив плащ, начал ловить извивающееся нечто. Паренек с хеканьем продолжал рубить землю, пытаясь отсечь непонятную ужицу. По виду она походила то ли ветвистое щупальце-водоросль, то ли сошедший с ума буйный корень, то ли мутировавшую медведку.

– Под нее подводи! – Михась схватил плащ за другой край. – Руками не трогай, сожрет. Авдей, руби, уйдет!

– Не уйдет, – Авдей подпрыгнул и с размаху вонзив лопату в землю, ухнул на нее всем телом.

Ужица, чем бы она не была, истошно запищала. Лопата провалилась в землю почти целиком, Авдей растянулся сверху. Мы с Михасем заматывали бешено бьющуюся ужицу. Признаться, силы в белесой твари оказалось прилично. Я никогда не боролся с крупной анакондой (да и с мелкой тоже), но думаю, сладить с анакондой было бы легче. Пока скрутили, и я и Михась запыхались и вспотели, как мыши.

Вскочивший Авдей пару раз вполне себе по кик-боксерски приложился ногой в извивающийся длинный сверток, заставив его затихнуть.

– Крупная какая попалась, матерая, – снял испачканные грязью очки, вытер стекла о рубашку, одел, – хороший улов.

– Повезло, – Михась пожевал левый ус, – хороший улов, не ежица какая и не ежовка. Точная ужица.

– А что это? – осторожно спросил я.

– Тебе же сказали, – очки Авдея хитро блеснули, – ужица комлевая.

– Они еще и разные бывают?

– Бывают еще подколодные, но я их в здешних местах не встречал. А ты, Михась?

– Никак нет, – перехватил мой взгляд на ППС. – Для защиты, а то чкаются тут всякие…

– А ты тут чего? – Авдей достал мятый носовой платок в крупную красную клетку и вытер вспотевший лоб. – По делу лыткаешь аль на опохмелку стреляешь?

– Я водички хотел попить…

– А чего водички? Может, того? – щелкнул себя по кадыку. – Отметим это дело? Чай, событие не рядовое.

– Не рядовое, – покивал Михась.

– Какое?

– Вот же чудак человек, – улыбнулся, блеснув одновременно очками и белоснежными зубами. – Мы же ужицу поймали. Такое хорошо, если в сто лет раз бывает.

– Прошлый раз еще при пане Окулине, дружиннике князя Миндовга ловили, – меланхолично сказал Михась и почесал затылок. – Это же лет семьсот прошло, а то и все восемьсот.

Без плаща стало видно, что он одет в старую советскую военную форму, знакомую большинству из фильмов про ВОВ. Из стройбата что ли сбежал? Или ролевик местный.

– Году этак в 1238 примерно…

Скорее всего, свихнувшийся ролевик-реконструктор. Интересно, ствол заряжен?

– Так что сам бог велел отметить, – подмигнул Авдей. – Ты как, водку пить будешь?

– Я водку не пью.

– Тю, Михась, ты видал? Он водку не пьет! Кажись, к нам язвенника занесло. Али трезвенника?

– На халяву пьют даже язвенники и трезвенники, – пробурчал Михась.

– Мил человек, ты вообще не пьешь? По здоровью или просто сволочь?

– Недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы! – выдал цитату Михась.

– Вино пью, – я решил пропустить сволочь и удивительного подлеца мимо ушей.

Пока пропустить, пока не разобрался в ситуации, а там видно будет. Возможно, придет и на мою улицу праздник.

– Вино какой страны предпочитаете в это время дня? – снова блеснул Михась.

– Какое есть? – устало спросил я.

– Может, лучше по пивку? – предложил Авдей. – Больно ты квелый какой-то. с похмелья маешься?

– Его из электрички выбросили.

– Ничего себе, – присвистнул Авдей. – Это что, ты полтораста километров пешком чесал?

– Всего часа два по лесу шел.

– От же оно как, – изумленно переглянулись.

– Ну ты скороход, – сделал вывод Михась.

– Его хорошо за добавкой посылать, – кивнул Авдей и напоследок пнув ужицу, свернул сверток в скатку и закинул на плечо, став похожим на товарища Сухова. – Только сапоги чугунные отлить надо.

– Или ногу к уху привязать, что бы всю Землю в три шага не перешагнул, ха-ха-ха, – от души засмеялся Михась и, подхватив меня под локоть, потащил следом за смеющимся Авдеем.

За углом дощатого замшелого сараюшки обнаружилась стоящая на дне большая деревянная бочка, окруженная тремя стоящими бочонками поменьше.

– В аккурат, – Авдей снял с бочки крышку, закинул сверток с ужицей, засунул внутрь бочки правую руку, пошарил. Достал одну за другой холодные поллитровые бутылки с «Балтикой 4», протянул нам. – Бонус еще, дети мои, – вытащил и всучил по большому вяленому лещу. – Холодное пиво – мировое диво, – достал бутылку и леща для себя. Накрыл бочку крышкой, поставил на нее пиво и положил леща, взгромоздился на бочонок. – Ну, вздрогнули, – сорвал ногтем крышку и положил на бочку.

– Будем, – Михась открыл бутылку зубами, тоже положил крышку на бочку.

Я достал из кармана старый складной нож, подаренный еще на десять лет и открыл бутылку. Крышку тоже положил на бочку – вдруг, у них тут так принято? Зачем нарушать местные обычаи? Хлебнул пива – хорошо.

– Она не сбежит из бочки?

– Ты что, совсем того? – улыбнулся Авдей. – Из этой бочки ни одна ужица ни в жизнь не сбежит.

– Эт точно, – кивнул Михась и надолго приложился к бутылке.

– Ужица – это что?

– Ужица – это ужица, – Авдей укоризненно покачал головой. – Стыдно не знать, молодой человек.

– Нонешняя молодежь даже латыни не знает, – поддакнул Михась, – где уж ей за ужицей угнаться? Да ты не боись, земляк, – хлопнул меня по плечу, – мы не жадные, ты за помощь свою долю получишь.

– Их покупают?

– Бери выше, – показал вверх, в голубое майское небо, – почитай, на вес золота берут.

– Да? – я снова отхлебнул. Странно, ощущение, что пиво в бутылке не кончалось. – Круто. А зачем их покупают?

– Сие тайна великая есть, – поскучнел Авдей, – доступная немногим, да и то, полорогим. Не грузись, пей пиво, да радуйся жизни. Кстати, пиво в счет награды. Почитай, авансец небольшой.

– Спасибо.

Какое-то время пили молча, закусывая лещами.

– Оно что, не кончается? – не выдержал я.

– Догадливый, – Авдей щелкнул моего леща по морде, – почти как кот Матроскин.

– Как такое возможно?

– Про бутылку Клейна слышал?

– Слышал.

– Вот это она и есть, только с пивом.

– Там же поверхность одностороння, и при чем тут объем? И я видел их, форма совсем другая.

– Ты же видел в трехмерном пространстве, а в руках держишь ту, что построена в четырехмерном. Она пиво напрямую с завода тебе подает.

Я смотрел на него, не зная, как реагировать на этот бред:

– И как такое возможно?

– Я откуда знаю? – он пожал плечами. – Я те что, физик?

– Капица, ха-ха-ха, – жизнерадостно засмеялся Михась, – академик Сахаров, профессор кислых щей.

– Не вижу повода для смеха, – отрезал я.

– А ты что же? – Авдей подозрительно прищурился и, сморщив нос, принюхался. – Небось думаешь, что мы тут плюшками развлекаемся?

– Он думает, – поддержал Михась, – мы тут пиво пьем.

– Разве нет?

– Нет, человече. Мы тут важными делами занимаемся. Михась, покажи ему.

– Сейчас, – встал, ушел в сарай. Выволок оттуда старинный осциллограф с натянувшимся следом толстым, с руку толщиной, черным кабелем в резиновой изоляции. Плюхнул прибор на загудевшую бочку. – Вот, видишь?

– Что я должен видеть?

– Смотри внимательно, Фома неверующий, – пощелкал галетными переключателями. – На экран смотри.

Сначала на экране, как и положено, бежала зеленая кривая, но вскоре проявилось изображение. На трибуне стоял смутно-знакомый мордатый мужик и яростно жестикулируя беззвучно в чем-то убеждал толпу.

– Видишь?

– Телевизор винтажный из осциллографа сделали?

– Вот же деревня, – покачал грязным пальцем у меня перед носом, – на мужика смотри. Над головой у него видишь?

Над головой мужика словно большая пиявка присосалась к макушке и волнообразно колыхалась длинным жирным мерзким телом, будто водоросль в водном потоке.

– Что это за дрянь?

– Лярва обнакнавенная. Вишь, как радуется, толпой управляет, паскуда. А мы ее сейчас раз, – покрутил ручки настройки, приближая изображение, а потом спокойно засунул руку в экран, сжал тварь в кулак.

Брызнуло красно-фиолетовой кровью, выступавший захрапел, как загнанная лошадь, затрясся и упал. Люди, словно освободившись от гипноза, недоумевающе переглядывались.

– На, лицо вытри, – Авдей протянул мне платок.

Я послушно вытер капли, попавшие на лицо из экрана и отдал платок требовательно протянувшему вынутую из экрана перепачканную руку Михасю.

– Спасибо, – Михась взял чистой рукой свою бутылку, полил на руку пивом, вытер платком, брезгливо понюхал его и небрежно швырнул назад через левое плечо.

– С тебя батистовый платок, – покачал головой Авдей.

– Не вопрос, будет. Убедился? – лучась глазами, посмотрел на меня. – Веришь глазам своим?

– Но как такое возможно?

– Говорю же, не физики мы, объяснить не можем. Эта штукенция, – ухватившись обеими руками, потряс осциллограф, – еще от немцев осталась, с войны.

– При чем тут немцы? – я чувствовал, что голова того и гляди взорвется.

– Занесла их нелегкая в наши места, – виновато сказал Михась, – будто они тут нужны? – развел руками.

Осциллограф так и остался висеть в воздухе. Я опасливо протянул руку и тронул экран пальцем. Палец прошел насквозь, совершенно не почувствовав толщины стекла.

– Оно что, на кабеле висит?

– Получается, что висит. Получается, что на кабеле. Скажешь, что тоже невозможно?

– Если это не кабель, а силовой привод по типу искусственной мышцы или как у моделистов, с тросиком внутри, то допустимо, но откуда ему туту взяться?

Друзья-приятели молча отхлебнули пива.

– Зато удобно, – Михась пощелкал выключателями, сменив изображение на апельсиновую рощу. Еще что-то подкрутил, приблизив дерево, засунул руку по локоть и сорвал апельсин. Вытащил, протянул мне. – Угощайся на здоровье, гость дорогой.

Я осторожно разрезал апельсин пополам: настоящий, сочный и свежий.

– Вы так что угодно достать можете?

– Только то, что в экран пролезет. Ну, еще можем сами что-то небольшое туда бросить.

– Только мы еще с настройками до конца не определились, – признался Авдей. – Толком не знаем, что и куда. Но яблок натаскали – целых три мешка насушили и бочонок с мочеными сделали.

– А я раз соли две пачки вытащил, – похвастался Михась, – и хлеба буханку.

– А я огурцы целый месяц доставал.

– А я…

– Хватит! – перебил я. – Ребят, кто вы?

Они переглянулись, а затем пристально уставились на меня.

– Сам как думаешь? – спросил Авдей.

– Я умер после драки в электричке и попал в загробный мир?

– Версия интересная, – Авдей почесал затылок. Удивленно посмотрел на ладонь. – Ого, перхоть.

– Не выдумывай, – Михась зевнул, – откуда у тебя может быть перхоть?

– Оттуда же, откуда и у всех. Сам глянь, – протянул над бочкой ладонь к приятелю.

– Кажись, есть чуток, – Михась внезапно дунул на ладонь.

***

– Михась внезапно дунул на ладонь. Белая пыль метнулась мне в лицо. Перед глазами поплыло и я потерял сознание. Остальное вы знаете…

– Допустим, – следователь или кто он там был на самом деле, перевернул исписанные листы протокола. – Значит, Владимир Викторович, вы уверяете, что не знаете, как оказались в Торжке, хотя ехали в Калугу?

– Я уже говорил, – я устало поерзал головой по подушке, – и коллеге вашему, что до вас тут был, и вам уже не раз. Что вам еще надо?

– Неужели вы, Владимир Викторович, сами верите во всю эту чушь? – следователь по крысиному осклабился. – Экран, через который можно просовывать руку, какие-то, – брезгливо скривился, – ужицы. Самый натуральный бред.

– Может и бред, – спорить совершенно не хотелось. Интересно, чем меня накачивают через капельницу? – но вы же бутылку видели?

– Видел. Забавный фокус, но ничего не доказывающий.

– Фокус? – теперь уже я позволил себе усмехнуться. – Врачи целый вечер из нее пиво пытались вылить – чуть вся больница до белочки не допилась, а по вашему, это фокус?

– Бутылку мы изучим, – мелко покивал каким-то своим мыслям, – изучим, не сомневайтесь. Но даже если свойства подтвердятся, – поднял ладонь, останавливая мои возможные возражения, – это нисколько не прояснит всей истории.

Я молчал. Возражать было лень.

– Вы уверяете, что не знаете напавших?

– Нет, – я отвернулся к окну. За забранным решеткой окном привольно раскинула ветки береза. Ее никто не доставал, – мне нечего добавить к ранее сказанному.

– Хорошо, – следователь собрал бумажки в кожаную папочку, встал. – Отдыхайте, выздоравливайте.

– Долго мне еще тут?

– Вы куда-то спешите?

– Надоело валяться в больнице.

– Это для вашей же безопасности. Сами понимаете, с таким грузом не очень погуляешь, – подмигнул. – Набирайтесь сил, отдыхайте, – улыбнулся фальшиво. – Все оплачено – из бюджета. До свидания, – вышел.

Я задумчиво смотрел на березу: понятно, что просто так из роскошной охраняемой палаты мне не выбраться. Если бы дело было только в бездонной бутылке, изъятой у меня для изучения, то шанс имелся, но с не с левой почкой, превратившейся в странный сиреневый алмаз. Такой загадочный объект спецслужбы не упустят ни за что. Вот уж привалила доля за поимку загадочной ужицы, так привалила.

Погрызень

Рассказ написан на Четвёртый прозаический блиц Литкульта – 2020 «Лучший час» (500 слов). Занял второе место.

– Мам, ты дошлая, досужая, с понятием, мальца убережешь, – выходя из дома, сказал отец.

Мы с бабушкой вышли проводить его.

– Ты уже взрослый, Саша, – отец проверил обойму и положил карабин в «ниву», – должен помогать нам. С бабушкой Валей побудешь, – сел в машину, – мы с мамой потом приедем, когда все наладится.

– А оно наладится?

– Должно. Ты бабушке помогай всяко, Саша, слушайся ее, она плохому не научит.

Машина осторожно тронулась, а я остался, с тяжелой бабушкиной рукой на правом плече.

– Все хорошо будет, Саша, – бабушка смотрела вслед «ниве», – все будет хорошо.

– Возможно, – существовать в глухой деревне, а как иначе прикажете назвать жизнь без интернета и компьютера, по другому язык не поворачивался, – все будет хорошо.

И все было хорошо. Я помогал бабушке управляться с коровой, курами и свиньями, варил месиво и картошку (картоху, как ее называла бабушка), чистил навоз. Управляться по хозяйству оказалось довольно интересно, в каждом деле имелись свои тонкости, до которых городской житель сам бы не додумался. Например, что корову надо поить теплым пойлом, а свиней нельзя кормить горячим. Или что куры, оказывается, могут есть вареную картошку – откуда мне в городе было про такое узнать?

Сам откармливался после города яичницей с зеленым луком, который еще рос в поликарбонатной теплице.

– Кушай, – бабушка подкидывала поближе ко мне большой пук зеленых луковых перьев, – хачапури у нас нема, – гладила меня по голове, – но и ты не Малкин, гол не забьешь.

– Не гол, а шайбу, – я макал лук в соль, а потом в желток.

Утром, ломая первый ледок на лужицах во дворе, смотрел на улетающий на юг клин журавлей.

– Саша, у нас под журавлями в резиновых сапогах не ходят, – бабушка, чопорно поджав губы, стояла на крыльце, неодобрительно глядя на меня. – Не принято это у нас.

– Почему? – удивился я.

– Резиновый погрызень может прийти.

– Это что такое?

– Не дай Бог узнать, – перекрестившись, бабушка повернулась и ушла в дом.

Проснулся среди ночи от боли. Тускло светились синим часы на подоконнике, в ушах шумело, будто за окном проезжал бесконечный поезд. Я лежал, в ужасе глядя на ноги. Тварь, похожая на уродливую птицу, хотя как я помнил из школьного курса биологии, у птиц зубов нет, да и морд, похожих на тощего шарпея, тоже, молча жевала мое левое колено, время от времени поглядывая на меня лиловым взглядом, будто рыжий конь из песни Боярского. Воспоминание о Боярском почему-то помогло встряхнуться: с трудом согнув правую ногу, от души зарядил в клюв твари. Тварь взмахнула головой, надула щеки и недовольно заклекотала.