Созвездие разбитых сердец

Он тоже замер, тяжело и трудно дыша, как после бега вверх по лестнице, а боль в груди нарастала, хватая за ребра, прошивая тонкими острыми иглами до самого сердца… как у персонажа Лорки, того самого… у Леонардо в сцене объяснения с Невестой… чужой невестой…

Вот она, его дрим-роль – прилюдно разорвать свое сердце!

В памяти невольно всплыли строки монолога, который давным-давно выучил наизусть:

«…От серебра булавок острых

давно уж почернела кровь

в мятежном сне. Мне плоть моя

казалась сорною травою…»

Мария вдруг вскинула голову, так что ее косы взметнулись тёмными змеями, и, по-прежнему обнимая себя руками, посмотрела ему прямо в глаза и произнесла глухим, низким, страстным голосом, отчетливо проговаривая каждое слово:

– О, что за скорбь!.. И что за пламя

В моей бушует голове!..

Что за стекло в язык вонзилось!..

Как все смешалось! Не хочу

Делить с тобой постель и пищу,

И что ж?.. – она сделала паузу, и выдохнула с такой мукой, словно вместе со словами из ее горла истекала кровь:

– Увы! Минуты нет,

Когда б к тебе я не стремилась!..

Меня влечешь ты – я иду…

Шагнула вперед, так, что они снова оказались вплотную, и продолжила – нет, не читать театральный монолог, а облекать реальную, едва переносимую душевную боль в кровь и плоть волшебных стихов Лорки:

– Ты говоришь, чтоб я вернулась,

Но я по воздуху несусь

Тебе вослед былинкой легкой…

О, я люблю тебя!.. Люблю!..

Павел смотрел на нее, как громом пораженный. Сама того не ведая, не зная, что буквально за секунду до того, он припомнил вдруг объяснение Леонардо с Невестой, Мария ответила ему на слова, что он не осмелился произнести вслух… строфами ровно из той же сцены! Как такое могло произойти?.. Откуда она знала, каким чудом почувствовала?..

Смолчать после такого или высмеять порыв женского страдания было бы самым мерзким поступком в его жизни. И Павел, шагнув к ней навстречу, сам поймал ее руки и, глядя прямо в глаза, ответил:

– Когда бы думал я, как все,

я от тебя ушел бы тотчас.

Но я не властен над собой,

и ты, ты – так же. Сделай шаг,

попробуй. Острыми гвоздями

луна мои сковала чресла

и бедра сильные твои…

Несколько секунд они стояли молча, уставившись друг на друга, как безумные, взволнованные, тяжело дышащие… между ними сейчас произошло нечто большее, чем взаимное чтение стихов во время ссоры, нечто большее, чем сцена из пьесы, разыгранная экспромтом – возможно, потому, что они не сыграли, а по-настоящему, телами и душами, прожили этот момент трагической любви Невесты и Леонардо, причудливо отразившийся в их собственной земной жизни. Гений Лорки, словно ангел-хранитель нарождающейся любви, мягко подтолкнул их навстречу и соединил, они сплелись пальцами, притянулись телами и крепко, страстно обнялись посреди полутемного коридора.

– Паша…

– Машенька моя…

– Паша, я люблю тебя…

– Любимая моя… прости меня, дурака ревнивого… прости… – он судорожно вздохнул, с облегчением ощутив, как мучительная боль гаснет, затухает, покидает виски и напряженные мышцы спины и шеи, повсюду, где нежно проводят ее руки, разглаживая старые шрамы, очищая от налипшей ядовитой паутины сомнений…

– Браво! – раздался вдруг над их головами голос Войновского. – Bravo, muchachos. Это было… Это было!.. Вы что, уже вместе репетировали? Бердянский, хитрюга, ты почему мне не сказал, что нашел свою Невесту? Все, теперь-то худрук не отвертится, постановка будет!

– Что?.. – растерянно переспросила Мария, прижимаясь к Павлу, и переводя взгляд с него на режиссера и обратно.

– Антон, ты как тут… ээмм… ты о чем вообще сейчас? – Павел непонимающе уставился на Войновского, о присутствии которого в больнице успел напрочь позабыть…

– То есть как – о чем? О Bodas de sangre, само собой, о роли твоей мечты, сеньор Бердянский! Для того, чтобы подписать все у худрука, и начать репетиции, у меня не было двух вещей: актрисы на роль Невесты и хореографа-испанца. Ну а теперь у меня все это есть… благодаря вам, сеньорита Мария.

– Мне?

– Нет, мне! Я по твоей наводке позвонил в Барселону, сеньору Морено…

– Что?!

– Да, позвонил. Он, к сожалению, не может приехать, даже теоретически, у него все расписано на два года вперед… но зато он мне назвал того, кто может и приедет. Я узнал сумму контракта, и она, представьте, вписалась в бюджет.

Поглощенные своими переживаниями, Павел и Мария продолжали смотреть на Войновского, хлопая глазами, и не особенно вникая в смысл его речей – и он, что-то разглядев на их лицах, махнул рукой:

– Ладно, поговорим подробнее завтра, после репетиции «Одесских рассказов»… заодно поставлю вас в паре… попробуем контактную импровизацию… чтоб были оба, и без опозданий! Понятно? А то выговор вкачу… и давайте-ка, пойдем уже к Андрею! Дома пообжимаетесь, грешники…

***

Полчаса спустя, вполне по-дружески завершив общение с Петренко – совместным разыгрыванием комического этюда, и кое-как отделавшись от Войновского, которому, несмотря на язву, загорелось затащить их на ужин в «Старлайт» или «Ла Кантину» (1), Павел и Мария бродили по «Эльдорадо». Держась за руки, не в силах отпустить друг друга даже на секунду, они выбирали, чем сегодня будут ужинать, а наутро – завтракать, и никак не могли определиться.

О еде им обоим, правда, совсем не думалось: в супермаркет завернули, следуя исключительно прагматизму Бердянского и «родительскому долгу» Марии перед двумя голодными котиками. Вместо того, чтобы складывать продукты в тележку, они целовались между стеллажами с бакалеей, целовались в молочном отделе, целовались среди полок с кофе, чаем и конфетами, потихоньку тискались рядом с ананасами и бананами, и, дурачась, перебрасывались пакетиками сухофруктов и орехов под неодобрительными взглядами надменных менеджеров-консультантов.

Наконец Мария кое-как выбрала: несколько пачек спагетти, итальянский соус, мягкий и твердый сыр, кофе и печенье, подумав, взяла еще сливки для взбивания, упаковку йогуртов и банку арахисового масла, а Павел закинул в тележку огромный пакет аргентинских креветок и пару бутылок белого вина.

– У меня же есть абсент… – напомнила Мария. – И еще осталась твоя водка, вот только мартини я допила за неделю, прости…

– Чудачка, кто же запивает креветки абсентом? И уж тем более – водкой? – усмехнулся с видом знатока высокой кухни Павел, потом задумался на пару мгновений и, развернув тележку, покатил ее в сторону бакалеи.

– Раз ты так настаиваешь на абсенте, нам понадобится вот это! – он взял с полки темно-коричневую пачку кускового тростникового сахара. – Ну что, можем идти на кассу?

– Подожди, мы же не взяли самое главное… Гуляш для Урфина и печенку для Проши… ну, или вырезку, если гуляша не будет…

Соболиные брови Бердянского приподнялись в насмешливом изумлении:

– А попа у него не треснет, вырезку кушать? Мммм? Если ты кота так кормишь, можно я к тебе насовсем перееду жить? А?

Мария покраснела:

– Ой… а ты, наверное, тоже хочешь какое-нибудь мясо?.. Прости, я ужасная хозяйка… Мясо почти не ем и готовлю только по настроению… Но здесь, наверное, должно быть что-то вроде стейков… Ты умеешь их жарить?

Бердянский выразительно посмотрел на ее грудь и плотоядно облизнулся:

– Жарить я умею, и не только стейки… Уж будь уверена, сегодня дам тебе мастер-класс… будет очччень горячо…. и вкуууусно. – его рука властно проехалась по ее бедру, поверх юбки, нащупав границу чулок, а потом нагло, по-кошачьи, переместилась на попу…

– Пашка!.. Не хулигань… они же сейчас охрану вызовут, и мы останемся… ааах… без покупок… Пашенька…

– Не бойся, эти жлобы тут скучают целыми днями в пустом зале, а сейчас наслаждаются «passion show» в нашем исполнении. И зарплату получают из тех самых денежек, что я тут оставлю на кассе. Так что они не дураки охрану звать…

– Тогда пойдем за мясом… – Мария попыталась отойти от него на безопасное расстояние, но ничего не получилось, потому что ее тянуло к любовнику, как магнитом, а уж после обещания Бердянского дать ей некий мастер-класс, она сомневалась, что они вообще дотерпят до квартиры… Попытаться все же стоило.

…До квартиры они все-таки дотерпели – благо, ехать было недалеко, а холодный подъезд и грязноватый лифт не способствовали взаимной страсти, да и руки у обоих были заняты пакетами… но это не мешало им целоваться всю дорогу, на каждом светофоре, и возле машины, пока Павел ее закрывал, и в ожидании лифта…

У Марии уже губы болели от поцелуев, но она не отставала, не уступала, и на каждое касание губ и языка Бердянского отвечала с не меньшей страстью и нежностью, и в коротких паузах, когда они переводили дыхание, шептала:

– Паша, Пашенька… любимый…

Целуя Марию с жадностью голодного узника, получившего вдруг вместо привычной черствой корки целый праздничный пирог, Бердянский сам себе удивлялся – как он мог заподозрить, что она любит еще кого-то, что изменяет или лжет ему? Все это дурацкое недоразумение в больнице быстро прояснилось, и Павлу стало даже как-то стыдно перед больным другом. Выходит, что он снова увел у Дрона девушку – прямо из-под венца, можно сказать…

Конечно, Машка права, она добрая и не стала Андрюху жестоко обламывать, пока он только-только начал поправляться. Ну а как они будут объясняться с ним дальше, еще успеется обсудить и придумать. Теперь же Павел желал как можно скорее загладить свою вину перед ней, очистить их союз от ревнивых подозрений и претензий, скрепить его душевно и телесно… на простынях… в жарком любовном поединке… нет – танце… Да, танце! Именно так он хотел чувствовать ее тело, в тесном соединении и мягкой, плавной гармонии.

…Кошачий дуэт они услышали еще на выходе из лифта. Два голоса – один хриплый и басовитый, второй пронзительный и протяжный, как сирена – выли в унисон и так громко, что заглушили даже стук лифтовых дверей и вновь звонящий телефон Бердянского.

– Сейчас, сейчас, мои хорошие!.. Мама уже идет! – воскликнула Мария, всунула в руки Павлу свои пакеты и принялась нервно рыться в сумочке:

– Ахххх, ну где же, где же эти проклятые ключи?!

Кошки, просканировав пространство за порогом и опознав «маму», завыли еще громче, телефон в кармане Бердянского надрывался, а он сам, нагруженный до зубов, был лишен возможности хоть что-то предпринять: помочь Маше с поисками или заткнуть настырного абонента…

– Аааа, вот! Слава Богу! Сейчас, мои зайчики, уже иду… – Мария отперла оба замка и отворила дверь. Из прихожей на площадку упал сноп света – лампочка у нее в прихожей не была погашена, и на «лунную дорожку» немедленно выпрыгнули жирный рыжий кот и миниатюрная, но тоже округлая серая кошка.

– Уаааау! Мрррааау! Миииииииу! Муууааамма! – в возмущенных кошачьих руладах звучало нечто похожее на «где ты шлялась, мама!»

– А ну-ка быстро в квартиру! Паша, заходи… – Мария дождалась, пока Бердянский с добычей протиснется мимо нее в коридор, следом загнала Урфина с Прошкой и с облегченным вздохом закрыла дверь раньше, чем из квартиры напротив высунулась скандальная и любопытная соседка.

Невольно потянув носом, Павел с удивлением не учуял характерного котовьего острого запаха, какой ему померещился в прошлый раз, и, первым делом скинув ботинки, прошел прямиком на кухню. Избавившись от груды пакетов, он вернулся в прихожую, повесил свою куртку и небрежно сброшенное пальто Машки на вешалку, пока оба питомца наперебой голосили и крутились возле банкетки, мешая хозяйке снимать полусапожки.

– А ну брысь отсюда! – прикрикнул он на хвостатых-полосатых и, присев перед Марией, взялся помогать, заодно не упустив возможность скользнуть ладонями вверх по ее ногам, подразнить чувствительную внутреннюю поверхность бедер и самое желанное местечко между бедрами… о, как же там было горячо…

– Паша, что ты делаешь!.. – задрожав от его ласки, она все же устояла перед искушением и отодвинула любовника – не очень решительно, но отодвинула:

– Я сама…

– Самааа? Ну давай… хочу на это посмотреть… – вновь поддразнил ее Бердянский, намекая вовсе не на обыденное разувание, и плавно, но настойчиво заставил ее раздвинуть бедра немного шире…

Мария вновь покраснела до ушей и, теряя дыхание, всеми силами постаралась прогнать фантазию, как прямо здесь же, в прихожей, сидя на банкетке, закидывает ноги на плечи Павлу, так удобно стоящему перед ней на коленях, и тогда он… охххх…

– Мааааааммаа! – заорал Урфин и сиганул на нее, начал топтаться на бедрах, немилосердно делая затяжки на трикотажной юбке, и укоризненно повторил:

– Маммммааааа, голодаааааюююю! – в то же время его круглые желтые глаза сверлили Бердянского, с осмысленным и весьма сердитым выражением…

Кошачья эскапада привела Марию в сознание, и она снова отстранила Бердянского – теперь, когда на коленях торжествующе топтался Урфин и своей меховой шубой прикрывал соблазнительный вид, сделать это было намного легче:

– Паш, надо их покормить… И самим хоть немного поесть… Я в семь часов из дома ушла… Не обижайся, ладно?..

Котов в прихожей поубавилось: покладистая и разумная Прошка уже с минуту как ускакала на кухню и принялась шуршать по пакетам, а вот рыжий разбойник, спрыгнув с коленок Марии, переключил все свое внимание на самого Павла. Нагло боднул головой в бедро, провел кончиком хвоста едва ли не по губам, с явным издевательским: «Подбери слюни, любовничек!», и, прогнувшись вопросительным знаком, принялся яростно драть циновку, демонстрируя Бердянскому отлично заточенные когти.

– Ладно… подумаем сперва о хлебе насущном… и об этих живоглотах! – обреченно согласился Павел и, все-таки стащив с Маши обувь, вдруг поймал ее под колени и, закинув на плечо, торжественно понес на кухню.

– Пашка! Я же тяжелая! -это уж было чистым кокетством, довольная Машка смеялась, и Павел тоже усмехнулся:

– А я сильный и стойкий оловянный солдатик.

Бережно поставив Марию возле разделочного стола, он первым делом вынул толстушку-Прошку из пакета, где она уже разнюхала мясо и сосредоточенно жевала двойную полиэтиленовую упаковку в надежде добраться до собственно гуляша.

– Эй-эй, подруга, так не пойдет! В мои планы не входит торчать потом с тобой у ветеринара… от-пус-ти… фу! я кому сказал! – за пакетик с мясом пришлось всерьез посражаться: Прошка с голодным урчанием вцепилась в свою добычу и не намеревалась так легко от нее отказываться. Но Павел все-таки реквизировал гуляш до того, как пакет окончательно порвался, и вручил его Марии:

– Переложи в тарелку, а то сейчас всю кухню кровью зальем…

– Ничего, эта кухня и не такое видела, – вздохнула она, но послушно перехватила мясо и плюхнула в эмалированную миску.

Урфин, привлеченный запахом съестного, тут же взгромоздился на стол, и уже его когтистая лапа принялась охотиться за заветным пакетом с гуляшом.

– Мммяяяаааауусссоо! Мааааааййоооо мяяяяааааауусоооо! – орал он истошно, а Прошка вторила с пола, путаясь под ногами:

– Мммяяяя! Ммяяяяя! Мяяяяя!

– Слушай, ты неделю их не кормила, что ли? Они ж у тебя одичали совершенно! Два тигра-людоеда! – Павел вытащил из шкафчика над раковиной тарелку и, шлепнув ее сверху на злосчастный гуляш, временно предотвратил покушение.

– Оооо, это ты еще креветки Урфину не показал, вот тогда он выдаст натурального морского леопарда… – пообещала Мария с видом знатока-фелинолога. – А ты… ты, наверное, собачник?.. Ты вообще животных любишь?

Последний вопрос прозвучал как-то напряженно, и Павел кожей ощутил, что это первый тест… на что? Неужели… Сердце подпрыгнуло в груди: ох, не провалить бы этот самый тест…

– Ну да, я больше по собакам. Когда мне лет десять исполнилось, у нас дома появился ротвейлер, Густав, здоровенный такой, один из первых таких бойцовых псов в Союзе, но очень добрый… Потом в цирке с какими только пёселями не приходилось дела иметь, меня даже покусала однажды одна наша артистка.

– Покусала?.. Сильно?..

– Да нет, за руку цапнула, несильно, я сам виноват был, что полез к ней, щенной. Она под вагончик строительный спряталась щениться, надо же было ее и щенков оттуда извлечь. А вот из кошачьих меня просто обожала тигрица Дуся, каждый раз так и норовила когтями за задницу пощупать… Я ее клетку обходил по большой дуге после первого же случая.

– Ммммм… я ее понимаю… – Мария скользнула к Павлу за спину и, пока он доставал нож и доску, крепко обняла за пояс и прижалась всем телом. – Мрррррррр… у тебя такая задница, что лапы к ней сами собой тянутся… на месте Дуси я бы тоже не устояла, сеньор Бердянский…

Одна рука Марии осталась на талии Павла, а вторая скользнула вниз и стиснула правую ягодицу…

– Сссссс…. сеньора Мария… – Павел втянул воздух сквозь сжатые зубы, моментально ощутив, как от дерзких действий Машки по ногам побежали щекотные мурашки, а к члену прилила горячая кровь. – Осторожно… или придется мне найти для тебя клетку… как для Дуси…. пока эти двое нас не сожрали…

– Все понимаю… но ничего не могу с собой поделать! – жарко прошептала Мария ему в шею и принялась целовать ложбинку, то касаясь губами, то жаля кончиком языка, то облизывая по-кошачьи… ладонь ее внизу продолжала тискать столь привлекательную часть мужского тела, но потихоньку смещалась к промежности, чтобы дотянуться до еще более притягательного предмета.

– Ну что же ты замер?.. Нарезай гуляш, а то они нас и вправду съедят!

– Уаааау! – свирепо подтвердил Урфин, и его поддержала Прошка, тоже запрыгнувшая на стол.

Павел шумно выпустил воздух из груди и, кинув по паре уже нарезанных кусчков обоим троглодитам, оперся руками о столешницу. В воображении уже мелькали соблазнительные сцены… Оххх, что будет, если он прямо сейчас позволит Машке пойти в своих возбуждающих заигрываниях дальше, если повернется к ней лицом, расстегнет джинсы, поможет добраться до своего бойца, уже вставшего на караул… Волнующее воспоминание о ее смелых губах и языке на его члене мгновенно отозвалось сладкой истомой в паху, а поцелуи, дразнящие шею и загривок, мятным холодком отдавались в животе.

– Оххх, Машка-Машка… с огнем ведь играешь… не боишься, что я тебя сейчас прямо тут разложу? Мммм?…

– Не боюсь, Паша… Пашенька… – Мария прижалась еще теснее – ее била дрожь, это уходили перенесенные недавно испуг и боль, и в каждую пору вливалось безудержное, страстное желание слиться с любимым в единое целое. Отдаться ему, позволить взять себя, ощутить в полной мере, что он с нею, а она – с ним…

Скользнула ладонью по его бедру, прошлась по низу живота и остановилась на твердом члене, уже сильно натянувшем ткань джинсов.

Бердянский полуобернулся к ней, властно положил поверх ее руки свою и показал, какой именно темп и напор ему нравится:

– Смелее, он не укусит… и не поломается… – когда острый коготь Урфина немилосердно вонзился в руку, держащую нож и заодно прикрывающую вожделенное мясное лакомство. – Аййй! Аххх ты гаааад!

– Урфин, нельзя! – крикнула Мария, но было уже поздно – из глубокой царапины выступила кровь, а кот прижал уши и зашипел, но со стола не слез и только хвостом сильнее задергал, выражая то ли возмущение, то ли злорадство…

– Паша, прости… это все я виновата, идиотка!.. Я сейчас найду йод. – она перехватила у него нож и рванулась к шкафчику, чтобы найти коробку с медикаментами.

– Не говори ерунды, подумаешь, царапина… Можно сказать, он меня отметил своей царёвой печатью… – сунув оцарапанную конечность в рот, он сплюнул кровь в раковину и критически осмотрел ранку. – Ничего, жить буду…

Скверным было то, что резкая боль тут же ослабила градус эротического напряжения, и Павлу пришлось приложить волевое усилие, чтобы не отплатить наглому котяре той же монетой. Но, вместо того, чтобы выкинуть кота из кухни и оставить в наказание без ужина, он поступил с точностью до наоборот:

– Так, сволочь рыжая! Пшел-ка ты со стола, вот тебе твой гуляш, жри! – и спешно сгрузил все, что успел нарубить, в большую тарелку. Поставив ее на пол, Бердянский добился желаемого эффекта: Урфин с Прошкой тут же соскочили вниз и, то и дело шипя друг на друга и утробно урча, принялись жадно уплетать угощение.

Открыв кран с холодной водой, Павел промыл кровоточащий прокол, заново осмотрел его и, убедившись, что урон не так уж велик, вытер руки полотенцем и теперь уже весь обернулся к Марии:

– Итак, на чем мы остановились? Ммм?

Она растерянно смотрела на него, как будто в самом деле забыла, чем они занимались… и вместо того, чтобы броситься в объятия любовника, на что рассчитывал Павел, спрятала руки за спину и отступила назад. Для нее это была обычная история: в разгар любовного свидания или важной встречи, когда все идет хорошо и чудесно, вдруг получить холодный душ и оказаться в дурацком, нелепом положении. Она даже глаза закрыла: настолько ей стало стыдно… и Павел, конечно, видел сейчас именно это – смешную неудачницу с завиральными идеями милосердия, романтическими завихрениями, избыточно горячим темпераментом и невоспитанными котами.

Павел заметил ее замешательство и сам шагнул к ней ближе, поймал за плечи, притянул к себе, ласково обнял:

– Ну-ну, что ты вдруг так напряглась, родная моя? Было бы из-за чего… – и поцеловал в теплую шею, пахнущую яблоком и южным морем. – Иди ко мне… Машенька… милая… любимая…

Бердянский настойчиво вернул ее ладонь на свою задницу и попросил тихо:

– Обними меня…

Мария отмерла и прижалась к нему грудью, животом, бедрами, потерлась большой ласковой кошкой, и, глядя в глаза, выдохнула:

– Паша, ты такой красивый!.. Я насмотреться на тебя не могу… ты… ты… я же с первого взгляда, тогда, в цирке…

Она не договорила, губами потянулась к его губам, обняла обеими руками, изо всех сил, сжала своими бедрами его бедро, зная, что он почувствует ее жар, готовность принадлежать… сделать для него все, все что он только захочет…

Он сжал ее в ответ, смял ягодицы, зарылся лицом в растрепавшуюся косу, жадно поймал губами горячий поцелуй – и пламя страсти вспыхнуло с новой силой, отодвигая все остальное на второй план, как ненужную декорацию.

Почуяв ее возбуждение, он сам просунул руку между ними, расстегнул ременную пряжку и пуговицу, и, потянув язычок молнии вниз, прошептал:

– Подразни его, как ты умеешь…

– Губами?.. – не сводя с Павла страстного взгляда, она обвела их кончиком языка.

– Мммм… да, дааа, черт возьми… губами… языком… как тогда, помнишь? – он не очень-то хотел вспоминать о том, что они поругались почти сразу, как Машка сделала ему улетный минет, но сам минет того стоил.

Она скользнула к его ногам, грациозно, как одалиска в гареме, обняла за бедра и, приблизив лицо к низу живота любовника, мягко и приглашающе приоткрыла рот…

– Охххх… что ты делаешь… мммм…. – Павел сглотнул от волнения, погладил ее по нежной щеке, поймал за подбородок и наклонился поцеловать, в предвкушении небывалого удовольствия. Потом спустил джинсы на бедра, полностью высвободил член и пару раз провел по ее губам плотной головкой, слегка дразня, но не давая захватить. Находчивая Маша не растерялась и, снова играя в тигрицу или кошку, высунула мягкий язык, так что ей удалось поймать движение Павла и коснуться самой чувствительной точки под навершием.

Бердянский низко застонал от острейшего удовольствия и сам двинул бедрами вперед, позволив члену пройтись по ее языку и скользнуть прямо в рот. Его пальцы зарылись в темные пряди на затылке Маши и слегка сжали, поощряя к правильным движениям, но не торопили, не дергали. У нее тоже вырвался тихий стон, и она тесно, мягко и влажно обхватила член, позволяя Павлу двигаться свободно и наслаждаться ее ртом так, как он хотел… Ни разу не сбилась с ритма, не ошиблась в его намерениях, и, лаская губами, в то же время пальцами слегка поглаживала и массировала напряженную мошонку.

Оххх, как же ему нравилось чувствовать ее губы и горячий язык, и пальцы на мошонке, готовой вот-вот опустошиться, но еще сильнее Павлу хотелось иначе завершить их кухонный экспромт. Улучив момент, он подался назад, высвободив член из восхитительного плена, побудил ее подняться и, рвано дыша, не говоря ни слова, повернул к себе спиной. Наклонив над обеденным столом, попросту задрал мягкую ткань юбки, стянул на бедра насквозь промокшие трусики и со стоном нетерпения вошел в нее сразу и до упора.

– Паша!.. – отчаянно вскрикнула она и судорожно схватилась за края стола.

– Мааашка… Мааашенька… сладкая моя… потерпи… я быстро… – зашептал ей в шею, крепко тиская за грудь прямо через трикотажную кофту, и задвигался в ней, ускоряя ритм, с каждым ударом ощущая нарастающий восторг момента.

– Пашечка, я больше не могу… я сейчас кончу… – невнятно пробормотала Мария, чувствуя, что по телу разливается волна сухого огненного жара, всегда предшествующая оргазмической вспышке…

– Паша!!! Лю-би-мый… оооо…

– Да… да… давай, моя хорошая… давай, моя девочка… вот так… вот так… оооо… даааа… дааа…. дааа… – выдыхал он ей куда-то между лопаток, и сам не сдержался от громкого экстатического стона, едва ощутил членом ее судорожное объятие. – Ааааа… дааааа…. дааа… моя…. ты вся моя…. моя любимая… моя милая…