Роковая наследственность

Затем она подошла к столу, налила в бокал вина и выпив его залпом ушла в свою комнату. А утром, перед уходом заявила следующее.

– Пока я живу с вами, вы обязаны меня содержать и обеспечивать деньгами.

– Я молча достал из кошелька единственную лежащую там купюру достоинством в 25 рублей, всё что оставалось до зарплаты, и отдал ей. Даже не сказав спасибо, она взяла деньги и ушла.

Таким манером мы продолжаем жить и общаться вот уже несколько месяцев. Ожидая возвращения дочери, когда до полуночи, а когда и до утра, мы наблюдаем в окно одну и ту же картину, как из подъехавшей к нашему подъезду машины, в сопровождении мужчины выходит наша Катя. При том, что этих самых мужчин она меняет как перчатки. А на утро, сонные и измученные мы едем на работу. Силы на исходе. Танюша постоянно в слезах, а я седею, успокаивая её.

После всего сказанного Волжанов почувствовал облегчение. Выговорился, вот и полегчало. Теперь он пристально смотрел на друга, ожидая от него дельного совета.

– М-да-а-а… Вышла девочка погулять – да и заблудилась, – сказал Анатолий, постукивая пальцами по столу. – Катя прежняя и эта, «новая» – две абсолютные противоположности. Но что именно послужило причиной её перевоплощения, пока мне не понятно. Хотя… Думаю, что без влияния новоиспечённых институтских подруг здесь не обошлось. А тебе не приходила мысль поговорить с её парнем, ну с этим…

– С Иваном?

– Ну да, с ним.

– Так они же расстались.

– Так вот найди его и выясни, что стало причиной разрыва их отношений? И потом, наверняка у них существовал круг общих знакомых, которые…, – Волжанов тут же подхватил его мысль, не дав возможности высказаться до конца.

– Да, да, точно! Надо встретиться с Иваном! Наверняка он всех её подруг знает.

– Ну вот. Глядишь, что-то да прояснится. Послушай, а что по поводу этой проблемы говорят твоя мама и бабка? Они в курсе?

– Что ты! Матушка даже не подозревает, что в нашей семье идёт «война». Скрываем как можем, оберегая её здоровье. При встрече делаем вид, что существуют некие разногласия во взаимоотношениях с дочерью, но ничего серьёзного. Девочка мол выросла, ну выпендривается малость, так это пройдёт. Она верит, пока верит, но чувствую долго нам не продержаться. А у нашей Маши мы не были очень давно, вот это плохо. Боюсь ей на глаза показываться. Знаю, что сильно изменился, и она сразу поймёт о наличии у меня некой проблемы. А волновать старушку не хотелось бы. Она уже неоднократно звонила матушке спрашивая, где мол Дима? Почему у меня давно не был? Как Танюша и Катюша? А мне нечего ей сказать, нечем порадовать нашу родоначальницу. Ну даже если и расскажу, то наверняка в ответ услышу, что мы мол сами во всём виноваты, избаловали девчонку и так далее. Хотя сейчас мне вспомнилось вот что. При всей своей любви к правнучке, последние года два Маша стала как-то странно на неё поглядывать. Я замечал это неоднократно, при том не я один. Сядет бабуля где-нибудь в сторонке, съёжится, прищурится и разглядывает Катеньку, словно пытается в ней что-то найти, словно в чём-то её подозревает. Мои попытки получить от неё разъяснение по этому поводу оказались безуспешны. Она умело уходила от ответа, переводя разговор на другую тему. Согласись, это странно, а главное не понятно?

– Так поезжай к бабке и поговори с ней, только откровенно поговори. Мне почему-то кажется, что она сможет вам помочь. Твой отец, мой учитель, всегда восхищался своей матерью, считая её очень мудрой и проницательной женщиной. Он говорил, что она обладает способностью видеть в людях то, что другим не ведано. А ещё я заметил, что человек она немногословный, пустых разговоров не выносит. Но уж если что когда скажет, то в самую точку, и не поспоришь с ней, так как чаще всего она оказывается права.

– Согласен, мы тоже так считаем, за это её и любим.

– Ну вот видишь, поезжай, пока дело не зашло куда дальше. Кто знает, что вашей Катеньке в голову придёт.

– Решено! Сегодня же вечером и поеду, провожу Танюшу и сразу к бабуле в Серебряный бор. Матушка собиралась к ней ещё в начале недели, да приболела, простудилась, и машина у неё в ремонте. Поеду вместо неё. Спасибо тебе Толя за совет. Я боялся Маше на глаза показаться, оттягивал этот момент как мог, а сейчас хочется с ней поскорей увидеться и поговорить. И если б не ты, я бы до этого не додумался. Как говорится «одна голова хорошо, а две лучше». Спасибо тебе.

– Ты поедешь без Танюши?

– Да, поеду один. Она сегодня уезжает на несколько дней в Ленинград. Её подруга по хореографическому училищу работает в «Мариинке», и Танюша получила от неё приглашение на премьеру нового балета. Наконец-то за последние несколько лет у них появилась возможность повидаться. Но если бы ты знал, чего мне стоило уговаривать жену согласиться на это приглашение.

– Премьера, подруга, почему бы и нет?

– Да из-за этой «войны» она боится оставлять меня одного наедине с Катей. А ей просто необходима эта поездка. Общение с любимой подругой, премьера балета, обожаемые Невские набережные, всё это поможет ей отвлечься и отдохнуть. Эта огромная порция положительных эмоций сработает лучше всякого лекарства.

– Никаких сомнений! Так она согласилась?

– Согласилась, но как-то так… Нет уверенности, что не вернётся с полпути, я её знаю… Но если скажу, что поеду к бабуле и меня в выходной вообще не будет дома, то уедет со спокойной душой, а для меня это очень важно.

– Ну и отлично! – с облегчением сказал директор, шлёпнув руками по коленкам.

– А теперь послушай меня уже как директора, – продолжил он официальным тоном, каким всегда разговаривал с подчинёнными. – В жизни всякое может случиться, но впредь постарайся, что бы семейные проблемы не влияли на работу. Ибо для хирурга твоей квалификации это не позволительно. Есть операции, которые могут быть успешно проведены только твоими руками. И не дай Бог, если из-за твоей хандры пострадает хоть один пациент. Этого себе ты простить никогда не сможешь. Ну а как друг, скажу следующее. Проблема, возникшая в вашей семье, тебя здорово подкосила, ты выбит из колеи, чему я удивлён. Прости, но я помню, как тяжело было пережить тебе преждевременный уход из жизни сначала деда, а потом отца. Ты держался, не позволяя эмоциям взять над тобой верх. А твоя дочь, и это главное – жива и здорова. Да, на сегодняшний день существует некая проблема в ваших взаимоотношениях, так решай её! Ищи причину, проси помощи у кого угодно, верни спокойствие и счастье, которое теперь грубо нарушено. А прямо сейчас, будь добр, соберись и выйди из этого кабинета таким, каким ты был несколько месяцев назад. Тебя любят, в тебя верят, за тебя переживают. Надеюсь, ты меня понял.

Если от имени директора Анатолий говорил довольно жёстко, то поменяв тон на дружеский он говорил так искренне, так проникновенно и убедительно, что у Волжанова по спине пробежали мурашки.

– А ведь он прав! Абсолютно прав! Прав на все сто! – подумал Волжанов, и в тот же миг, на его лице появилась улыбка. Он встал и отвесив низкий до земли поклон сказал.

– Спасибо тебе, свет наш Анатолий Сергеевич!

И протянув к нему руки продолжил.

– Спаситель! Дозволь облобызать тебя, мой друг сердечный!

После чего они обнялись и долго от души смеялись.

– Ну вот, другое дело. Смеёшься, шутишь – значит пошёл на поправку, значит будешь жить, – не унимаясь от смеха сказал директор.

Неожиданно дверь открылась и в кабинет вошла секретарша.

– Извините, я стучалась, но вы так громко смеётесь.

– А-а-а, Валентина Петровна! Как дела в нашем Склифосовском царстве-государстве, всё спокойно? – спросил директор, удивляя секретаршу своим приподнятым настроением.

– Да Анатолий Сергеевич, всё в порядке. Я должна напомнить, что через час вас ждут на совещание в министерстве.

– Спасибо, спасибо, я помню. Вот сейчас избавлюсь от этого клиента, пообедаю и поеду. Вы свободны, – и секретарша ушла.

– Ну что, пойдёшь со мной обедать друг сердечный? – похлопав Волжанова по плечу спросил директор.

– Нет, спасибо, иди-ка ты сам – обедать, а я пойду в отделение. Поди обыскались уж меня, – всё в той же шутливой форме ответил хирург.

И договорившись поддерживать связь как можно чаще, друзья распрощались.

Волжанов вышел из кабинета действительно другим человеком. Нет, не прежним, не таким каким он был несколько месяцев назад, до того состояния ему было ещё далеко. Но по нему было видно, что он встал на путь возрождения. Он шёл по отделению и улыбаясь здоровался со всеми подряд. Коллеги – врачи и весь персонал хирургического отделения был приятно удивлён, заметив разницу в облике любимого начальника. На приём к директору ушёл один Димыч, а вернулся совсем другой. И не важно, что именно там произошло, важно, что это сработало и пошло на пользу их любимцу.

Из своего кабинета Волжанов позвонил матушке, обрадовав известием о желании навестить бабулю прямо сегодня. Эта идея ей очень понравилась, но больше всего она была рада слышать весёлый голос сына.

– Дима, сыночек, у тебя правда всё хорошо? – спросила она в надежде услышать подтверждение.

– Конечно всё хорошо! А будет ещё лучше!

Он говорил эти слова ощущая необыкновенную уверенность в том, что так оно и будет.

– Пожалуйста не забудь купить, что-нибудь сладкого. Ты же знаешь – наша Маша большая сластёна.

– Да – да, я помню и обязательно что-нибудь куплю.

После работы Волжанов поехал за женой в театр, откуда он должен был отвезти её на Ленинградский вокзал. Рассказав о сегодняшнем разговоре с Анатолием и о его совете поговорить с Машей, ему удалось убедить Танюшу ехать в Ленинград без всяких опасений. Они долго стояли на перроне около вагона. Обнимая жену, Волжанов убеждал её, что скоро, как и прежде всё будет хорошо.

Глава III

БАБУЛЯ ИЛИ ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР

Проводив жену, Димыч сел в свой «жигулёнок» и помчался в Серебряный бор на дачу к бабуле. Всю дорогу он думал, с чего стоит начать этот не простой разговор? И только подъехав к дому вспомнил, что забыл заехать в магазин.

– Стыдно внучок, ой как стыдно приехать к любимой бабулечке с пустыми руками, – стыдил он себя покидая машину.

В доме горел свет, слышались звуки музыки, а из трубы валил дым. Это означало, что внутри горит камин, трещат дрова и сидя за столом около патефона, бабуля слушает любимого Шаляпина. Димыч не стал ни звонить, ни стучать, помня о привычке хозяйки закрывать дом только на ночь. Не слышно открыв дверь, он увидел предугаданную им картину.

– Дорогая моя! Ты не боишься, что тебя могут украсть?

– Ой, Димка! Напугал меня! – сказала Маша, и сняв иглу с пластинки направилась навстречу внуку. – Давно уж тебя жду, а тут заслушалась, задумалась и-и-и улетела куда-то в прошлое.

Поцеловав бабулю, Волжанов обнял её за плечи и виновато произнёс.

– Ты извини меня пожалуйста, что приехал с пустыми руками. Я по дороге задумался и забыл заехать в магазин. Если тебе что надо, так я прямо сейчас съезжу, ты только скажи. И вообще, как у тебя с продуктами, пайки ещё получаешь?

– Не волнуйся, продукты у меня есть, а вот пайков больше не будет.

– Почему?

– Вчера я позвонила и спросила о причине задержки доставки мне моего пайка. На что женский голос в хамской форме ответил, цитирую дословно – «Закончилась бабуся ваша коммунистическая халява», – и повесила трубку.

– Ну да, перестройка… Говорят коммунистической партии скоро не будет. Тебе жаль?

– Нет, ни сколько. Это должно в конце концов когда-то произойти. Я знаю одно, если бы все коммунисты были такими как мой муж и сын, то поверь, мы бы сейчас жили не хуже американцев. А эти «слуги народа» только и делали, что обворовывали да обманывали этот самый народ, прикрываясь высокими словами о патриотизме. Ведь я почти ровесница века, а значит, являюсь свидетелем всех их так называемых «свершений, достижений и деяний». И кто бы после них не пришёл к власти, исправить их ошибки за короткий срок не удастся. Это большая работа для нескольких поколений. Чего это мы с тобой в политику ударились, ты же после работы. Иди мой руки, ужинать будем, – перейдя на весёлый командный тон сказала Маша.

Только сейчас Волжанов заметил, что под белой оренбургской шалью, накинутой на плечи, на бабуле одет тёмно-синий спортивный костюм с белыми лампасами. Новым образом Маши, Волжанов был «убит на повал» и рассмеявшись спросил.

– Бабуль! Что-то я запамятовал. Ты за какую сборную выступала, по какому виду спорта?

– А-а-а, костюм тебе мой понравился? Это деда твоего, чистая шерсть, в нём тепло и удобно. Ну хватит болтать! Иди мой руки и садись, а я на секунду на кухню.

У окна на круглом столе стоял ещё тёплый самовар, хрустальная конфетница, доверху наполненная соответствующим содержимым, несколько розеток с вареньем, миска с пирогами, всевозможные соления, и накрытая полотенцем кастрюлька с варёной картошкой. Вернувшись с кухни, Маша принесла прозрачную стеклянную кастрюлю с горячим мясным гуляшом.

– Бабуль! Ты опять без посторонней помощи самовар на стол ставила? – обеспокоенно спросил Дима.

– Да, а что? Я как видишь в прекрасной спортивной форме. И жить буду до тех пор, пока в состоянии поднять этот замечательный самовар. Он у меня вместо штанги.

После этой фразы они громко рассмеялись и обняв бабулю, Дима крепко поцеловал её в щёку. А Маша, глядя на развеселившегося внука, даже вида не подала, что нашла в его облике большие изменения…

За ужином они говорили о снеге, коего этой зимой выпало огромное количество и о том, что его следует поскорей сбросить с крыши, пока он не превратился в корку льда. Так же говорили о новых соседях, о планах на лето и многое ещё о чём. Странным для Волжанова было то, что, Маша не спрашивала ни про Танюшу, ни про Катюшу, тем самым, не давая возможности перевести разговор на интересующую его тему. А ему самому не хватало духа признаться в истинной причине своего визита. Где-то через полчаса, положив на пустую тарелку нож и вилку, он сказал.

– Бабуль, спасибо большое, я сыт.

– А пироги, твои любимые с яблоками? – заботливо спросила она.

– Давай чуть позже, с чаем.

– Хорошо, будь, по-твоему. Тогда к камину, по коньячку и поговорить, – предложила Маша.

– По коньячку? Нет, я же за рулём.

– Но ты ведь можешь остаться ночевать у меня, и тогда за руль сядешь только завтра. Договорились? А сейчас, давай рассказывай, что у вас там за война?

Волжанов был настолько удивлён проницательностью Маши, что даже покраснел, и заметив блеск в её глазах, у него вырвалось.

– Ну ты бабуля и ведьма.

– Ведьма внучек, ведьма, можешь даже не извиняться. Только ведьма я безвредная, пользу приносящая, и тебе помочь постараюсь, – ответила она лукаво улыбаясь.

– Скажи, почему ты сказала – война?

– Догадалась. Это не трудно. Ещё несколько месяцев назад на твоей голове не было ни единого седого волоса. А сейчас? Спрашивается, вследствие чего мой внук, вдруг резко начал седеть? А возможно такое только в следствии не запланированных военных действий, в кавычках конечно. Скажу больше. На работе, как и прежде, у тебя всё хорошо. В противном случае я бы об этом уже знала, значит – проблема в семье. Или может я ошибаюсь?

– Да нет, ты в самую точку попала, – ответил Волжанов, вспомнив слова Анатолия о Маше, как о человеке мудром и проницательном.

– Тогда давай начнём, – предложила она.

Поставив на переносной столик графинчик с коньяком, две пузатые рюмки, блюдце с дольками лимона и шоколадные конфеты, они пересели в кресла у камина.

– Ты коньячок то наливай, чувствую не лёгким разговор будет. Так кто из твоих домашних войну затеял? – спросила Маша, хотя по её выражению лица было понятно, что она и сама может безошибочно ответить на этот вопрос.

Не торопливо разлив коньяк, Дима взял рюмку и вдохнув исходящий из неё аромат, сделал маленький глоток, после чего, сдавливая рюмку ладонями, с сожалением ответил.

– Это бабуля – наша Катя.

Никакой другой реакции, кроме ухмылки, от Маши не последовало.

– Хм… Ну, чего остановился? – спросила она, абсолютно спокойно. – Рассказывай, рассказывай, я слушаю.

– Но поняла ли ты кого я имею в виду? – спросил Волжанов.

– Если ты думаешь, что у меня проблема с головой, то глубоко ошибаешься. Твоя бабка пока ещё не выжила из ума и поняла, что «войну» затеяла ваша дочь, то есть моя правнучка. Продолжай, и постарайся не упускать подробностей.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто твоя реакция показалась мне странной. Ты будто знала, чьё имя я назову.

– Послушай Дима. Мою реакцию ты увидишь потом, когда наконец расскажешь всё, что хотел. Ну же!

Его рассказ начался с того памятного дня, когда здесь на даче праздновалось поступление Кати в Университет. То сидя в кресле, то расхаживая по комнате он говорил очень эмоционально. Маша слушала внука, неотрывно наблюдая за ним, и лишь иногда, прикрыв рот рукою причитала.

– Боже мой! Боже мой! Я так этого боялась…

Закончив свой рассказ, Волжанов плюхнулся в кресло, и резко выдохнув, сложил на груди руки.

– Ну что ж…, – после короткой паузы задумчиво произнесла Маша, и встав, куда-то медленно пошла.

– Бабуля, ты куда? – окликнул её Дима.

Обернувшись, она язвительно произнесла.

– Так говоришь мужчин меняет как перчатки, и серёг моих не снимает? Подожди минуточку, я сейчас, – и вышла из комнаты.

Через несколько минут она вернулась, держа в руках плоский свёрток, и положив его на стол попросила внука подойти к ней. Не понимая, что происходит, Волжанов следил, как медленно и аккуратно разворачивалось что-то, по-видимому, очень ценное. Наконец из вороха бумаги показалась не больших размеров картина, приблизительно 30 на 40 см. Взяв картину обеими руками она передала её внуку и сказала.

– Смотри. Кто это?

С картины в позолоченной раме на него смотрела дочь, правда выглядела она немного старше своих лет. Сидя вполоборота со скрещенными на коленях руками, Катя улыбалась сдержанной завораживающей улыбкой. Такой ракурс был выбран художником неспроста, ибо он, подчёркивал все прелести её поистине невероятной красоты. Длинная шея, слегка покатые плечи, прямая спина, изящный изгиб тончайшей тальи, и конечно же лицо. Её огромные зелёные глаза с длинными пушистыми ресницами, правильный прямой носик и пухленькие губки, были великолепны. А салатовое платье с глубоким декольте, большая белая шляпа с диковинными перьями, из-под которой на голые плечи падало несколько локонов её светло-русых волос и огромные каплевидные изумруды на брильянтовых бантиках в ушах, делали Катю похожей на великосветскую красавицу из девятнадцатого века. Единственно что показалось Дмитрию чрезмерным и даже неуместным, так это большое количество колец на её пальцах и колье из крупных каменьев на груди. По его мнению, здесь было достаточно бабулиных серёг, идеально подходивших к её глазам и цвету платья.

– Но откуда у Кати такой наряд? – подумал Волжанов, и продолжая рассматривать картину уверенно ответил.

– Это наша Катя. Красавица, что и говорить!

Заранее зная, чьё имя произнесёт внук, положив руку ему на плечо, Маша сказала:

– А теперь слушай. Ты прав лишь в одном. Имя девушки, изображённой на картине, действительно Катя. Только это не твоя дочь, а моя мать – Екатерина Степановна Вострякова, самая высокооплачиваемая проститутка Петербурга.

– Что-о-о? Это – твоя мать?

Часть 2

Глава I

Тайна, или ложь во благо.

– Да Дима. Эта женщина на картине – моя мать, твоя прабабка и прапрабабка твоей дочери. И поверь, я имею неопровержимые доказательства тому, что говорю.

– Странное чувство – видеть одно, а верить другому… – его мысли путались. – Как возможно такое внешнее сходство через несколько поколений?

Он нервно смотрел то на бабулю, то на картину, пытаясь найти нечто подтверждающее её слова. Читая мысли внука, Маша сказала.

– Переверни картину.

На её обратной стороне, в правом нижнем углу, Волжанов увидел автограф художника в виде неразборчивой подписи, а также без труда читающуюся надпись – ПЕТЕРБУРГ 1898 год.

– А вот и доказательство, причём неоспоримое. А серьги? Это же те самые…– подумал он, от удивления, чуть не сев мимо стула.

– Значит серьги, подаренные тобой Кате, принадлежали твоей матери?

– Ты правильно заметил – это они. И это ещё одно доказательство правдивости моих слов. Любой хороший ювелир подтвердит, что это работа мастера конца девятнадцатого века, а также то, что они уникальны и существуют в единственном экземпляре. Их стоимость необычайно велика.

В его голове возникло масса вопросов, ответ на которые он хотел получить как можно скорее. Это было не простое любопытство. Чувство существования какой-то тайны и мысль о том, что её разгадка может оказаться ключом к решению его собственной проблемы не давала ему покоя и он закидал Машу вопросами.

– Но откуда взялась эта картина, да ещё в таком великолепном состоянии? И почему ты её нам не показывала? Ты же говорила, что не помнишь своей матери, так как она скончалась вскоре после твоего рождения. И зачем надо было скрывать что эти серьги её? Откуда вдруг взялись такие подробности? Что за тайны?

– Ты абсолютно прав. До сегодняшнего дня это было тайной, которую я вынужденно скрывала, в течении шестидесяти шести лет. А картина в хорошем состоянии потому, что хранилась надлежащим образом, – спокойно ответила Маша, не торопливо усаживаясь на большой кожаный диван. Грустная загадочная улыбка, появившаяся на её лице, говорила о том, что ей есть о чём рассказать, и она готова сделать это прямо сейчас, чем наконец-то избавит себя от груза, тяготившего её всю жизнь. Ошеломлённый таким признанием, Волжанов не смог удержаться от новых вопросов. Но понимая, что бабуле сейчас предстоит многое не только рассказать, но и пережить, заговорил сочувственно нежно.

– Бабуля, милая! Но почему это надо было скрывать от семьи столько лет? Полагаю, на это у тебя была очень серьёзная причина?

– Причина проста до банальности – время такое было, вернее такой была власть. Её идеология заставляла людей отречься от родителей и забыть предков, если они не были выходцами из рабоче-крестьянского класса. Внушить людям страх и заставить любить только их – власть имущих, дарующих свободу покорным. Это было их задачей на протяжении многих десятилетий. Но теперь, слава Богу их власть заканчивается. И попомни моё слово – если удастся всплыть настоящей правде, то многим в неё будет очень трудно поверить… Сколько судеб исковеркано и загублено… Трудно даже представить каков на самом деле масштаб этой трагедии, а это действительно трагедия. Революции, войны, всё это претит человеческой сущности. Человек создан для счастья и любви. Порой люди вынуждены приспосабливаться к обстоятельствам, которые им преподносит жизнь в виде правил. Отказываясь жить по этим правилам, ты обрекаешь себя и своих близких на гибель. Встаёт выбор – правда или жизнь? Моя тайна касалась только меня. Скрывая правду о своём происхождении и факты в виде этой картины и серёг, я спасала себя и свою семью от неминуемой гибели. Это была по истине – ложь во благо!

– Ты говоришь загадками. Обычно своё происхождение скрывали выходцы из высших сословий, существующих до прихода этой самой власти. Так причём здесь ты?

– В том то и дело мой дорогой внук, что мой отец, мой настоящий отец – Александр Васильевич Дементьев, потомственный дворянин, граф, владелец крупного петербургского банка, и очень богатый человек. А эти самые серьги были изготовлены по его заказу и подарены им своей любовнице – Екатерине Востряковой, ставшей позже его женой и моей матерью.

Мой муж, будучи талантливым инженером, а сын, выдающимся военным хирургом, большую часть своей жизни, находились на руководящих должностях. И если бы кто узнал о их прямом родстве с потомственной дворянкой, то они не смогли бы достичь в жизни тех результатов, которых добились благодаря своему таланту и трудолюбию.

У Волжанова от напряжения заболела голова. Облокотившись о стол и массируя виски, он снова заговорил после небольшой паузы.

– Бесспорно, при той власти это был приговор. И всё же, почему именно сегодня ты решила всё рассказать?

– Почему? Потому, что всему своё время. Потому, что все эти долгие годы я жила мечтой и надеждой о дне, когда станет возможным рассказать то, что была вынуждена скрывать. Я смотрю телевизор, читаю газеты и у меня нет ни капли сомнения, что той власти, которая вынуждала меня молчать, совсем скоро не станет. Да и я не девочка, 86 уже. А главное, что сегодня приехал ты, со своей проблемой и не рассказав тебе правды о предках, вряд ли будет возможно установить причину перевоплощения нашей Кати из хорошей девочки в плохую. Зная причину, мы сможем понять, как ей помочь.