Сын Ра. Волшебный эпос

– Авось пламя и поуляжется, – говорит братанам Яван. – Тогда, может статься, по мосту и удастся нам пробраться… Только вот чего: надо нам сторожа возле него поставить, а то неровён час – вдруг да с той стороны на нашу сторонку неприятель поедет да на спящих на нас и наедет! Не к лицу богатырям себя подставлять, так что часового по очереди будем выставлять.

Гордяй тут сторожить мост и взялся. Первым, говорит, отстою и потом спать завалюсь. Прихватил он меч вострый и отправился, зевая, на часах стоять, а Яван со Смиряем в хатке на ночлег остались.

Стал царевич от моста подале на горке, постоял-постоял и вдруг наблюдает, что пламя и впрямь затихает. Ага! Затихает-затихает, а тут и совсем затихло. Потекла в реке водица на вид обыкновенная, только тёмная в ночной мгле. И мост потемнел, остывать быстро стал. А тут и месяц полный из-за тучи показался. «Как мост остынет совсем, то братьёв разбужу, да и поедем!» – думает Гордяй радостно.

Присел он покамест на камешек переждать, а тут вдруг ворона невдалеке как каркнет. Оборотился туда Гордяй, смотрит удивлённо – старушка перед ним стоит сгорбленная. Сама старая-престарая, волосы у неё седые, глазки маленькие, колючие, а нос-то огромный да загнутый вниз крючком. Гордяя от страха аж передёрнуло.

– Чур меня, чур! – от старухи он отшатнулся. – Изыди, страшилина, с глаз моих! Уйди!

– Здравствуй, сокол ясный, Гордяй-царевич! – говорит ему ведьма весьма приветливо. – Небось притомился в дороге, молодец удалой?

Гордяй на это сглотнул, но ни слова выдавить из себя был не в силах.

– Ну да ничего, это дело поправимое. – ведьма ему говорит. – Не желаешь ли, красавец, силушку восстановить – моей чудо-бурды испробовать-испить?

– Это что ещё за диво такое? – царевича удивление тут взяло. – У нас дома квас да отвар потребляют, а никакой бурды отродясь не пивали – и слыхом о ней не слыхивали, и в глаза не видали!

– Эх-хе-хе, темнота! А ещё царевичем называется! – карга старая над Гордяем издевается. – На-ка вон, выпей! Отведаешь, не пожалеешь, враз поумнеешь: так заберёт, что не отпустит, горе-нужду в твою голову не пустит!

И протягивает ему бутыль немалую.

Тот её взял, вытащил затычку зубами да и хлебанул с горла́ бурды этой самой. И – у-у-у! – понравилась она сразу ему, вот он всю бутыль с устатку и вылакал. А как опорожнил посудину до дна, так в головушке у него зашумело, на душе зазверело, дурным голосом он заревел и позабыл обо всём на свете: напился, зараза, пьян, завалился, подлец, в бурьян, да и заснул себе точно мертвяк – только храп на всю округу раскатился.

А Явану отчего-то не спится. Смиряй, тот сразу заснул, а Ванюха и так и эдак с боку на бок поворачивается – ну ни в какую! Порешил он тогда встать, прогуляться малость по окрестностям да к реке сходить посмотреть, а то чегой-то вдруг стало тихо – не случилося б какого лиха. Взял палицу – и вон. Наружу выходит, глядь – а река-то погасла, можно вроде ехать…

Только Гордяй-то где? Поискал его везде Ваня и нашёл-таки, а тот, паразит, спит, и дрянью от него разит. Попробовал его Ванька разбудить, да куда там – легче, наверное, чурбан деревянный оживить было бы, чем истукана этого ужратого в чувство привести.

Плюнул Яваха в сердцах, смотрит – а мост-то остыл уже вовсе, путь на тот берег готовый. И вдруг слышит он – не то грохот, не то гром – с той сторонушки лязг какой-то странный раздаётся, и топот тяжёлый приближается, да пылища в придачу вздымается. Что там, смекает, за ерунда грядёт такая?.. И видит тут Ваня – подъезжает к мосту через реку страшный человек: едет на огромном чёрном коне чудо-великан! Детина был он рослый, сажени в полторы высотою, весь сплошь в броню сверкающую закованный, а рядом с его конём пёс, тоже чёрный, трусцою бежал, да чёрный же коршун над главою круги наматывал.

Ступил конь огромный на мост да и споткнулся, так что всадник в седле покачнулся. Коршун же хищный над ним встрепенулся, а пёс косматый чуть с ума не сошёл – лаем грозным весь изошёл.

– Ты чего, фарш колбасный, спотыкаешься? – взгремел великан, коня плетью охаживая. – Может, противничка мне учуял, волчья ты сыть? Так где ж ему здесь быть! Один лишь Явашка Коровяшка мог бы со мной потягаться, да не место ему тут шляться! Пускай ещё подрастёт да молочка пососёт, а то озлюсь, наеду и дале поеду!

Яваха таких речей не стерпел. Палицу живо он – хвать, к реке – шасть, на мост вылазит да дорожку прямоезжую чуде-юде и перегораживает.

– А ну-ка стой, стервец! – вскричал он голосом молодецким. – На эту сторону́ переезду нету! Ты почто через мост прёшь, чёрт-те что врёшь да ещё разрешения не спрашиваешь?!

Осадил великанище коня, поглядел на Явана презрительно и рассмеялся язвительно. И от смеха его противного по округе прямо гул раскатился. Пригляделся к нему Ваня – ну, думает, ты и безобразный! Голова у громадины была как бочка, носяра как кочка, во лбище единственный глазище лютым пламенем аж шкворчит, да в придачу над ним рожище торчмя торчит. Пасть, гад, раззявил – вуй! – зубья, что частокол, щерятся! И как с таким будешь силушкой меряться?..

– Да как ты смеешь, козявка двуногая, – заорал циклопище прегромко, – мне, Грубово́ру, сыну Чёрного Царя, дорогу тут ещё загораживать?! Я сейчас тебя как червяка раздавлю, да псине своей и скормлю!

– Хэ! Давилка у тебя ещё не отросла, чучело пучеглазое! – взъярился Ваня, хуления услыхавши. – Сделавши дело хвались, а не сделавши крепись, да отсюдова катись! Понял, не?

Оторопело чудище-юдище от такой наглости, лобище нахмурило, глазищем заморгало – слова молвить не может даже.

А Яваха ему далее на психику жмёт да дорогу кажет:

– Оглох что ли, лупоглазый? Тебе говорю!.. Вороти давай конягу да давай отсюда тягу, а то как двину – враз копыта откинешь! Ну-у! Улепётывай!!!

И за палицу решительно берётся. По всему было видать, что не терпелось ему в драку встрять.

– А ты кто ещё такой, чтобы меня стращать, да через мост не пущать? – насилу великан оклемался и оком недовольным на Явана уставился. – Ты, видно, неуч дикий и того не ведаешь, что я воин великий, и что мне досель людишки дерзить не решалися, а уважали меня и боялися. А ну-ка, изволь отвечать, как тебя звать-то да величать!

Что ж, Явану назваться не тяжко.

– А я, – он отвечает, – и есть тот самый Явашка Коровяшка, на которого ты, чёрт рогатый, наехать-то хотел. Чё, ещё не расхотел?

После слов сих Явановых чёрный пёс хвост поджал, заскулил и прочь убежал, а чёрный коршун вскрикнул, в небо взвился и с глаз долой скрылся.

Видит вояка-чертяка – дело серьёзное – перспектива для него открылася грозная. Почесал он себе задумчиво ряху да и пытает посля́ Яваху:

– Ну что, Яван Коровий сын – биться с тобою будем, али, может, замиримся?

А Ваня ему:

– Не для того я здесь оказался, чтобы с вами, с чертями, мировую заключать. Знаться да лобызаться нам не ко времени – биться-сражаться будем до смерти!

Заёрзал циклоп в седле – вроде как неудобно ему стало сидеть. А потом и говорит, чуть ли даже не вежливо:

– Ага, понятно… Слушай, Яван: а ты на нашу сторону переходи давай! Ты, я гляжу, наш парень: и силён, и как чёрт нахален. А за твою сознательность мы тебе и тут дадим власть, и в посмертии не оставим: как ровня в аду с нами жить будешь и великие блага добудешь! Власть, Яван, власть – вот где истая сласть! Ну!..

Тут Яваха на мостовую с чувством сплюнул да твёрдым голосом властолюбцу сему и отвечает:

– Слышь ты, гад – звать меня Яван Говяда, и мне власти вашей поганой не надо!

– Тю! – развеселился громила злой радостью. – Да ты, я гляжу, паря – дурак! Ха-ха-ха-ха!

– А это мы щас и проверим, кто из нас бо́льший дурак! – в ответки Ванята ему восклицает и палицу не спеша подымает. – Пущай Бог нас в том рассудит!..

Взревел циклопище голосом грубым, посвистом разбойничьим засвистал, булаву огромную поднял, да на Явана и напал, словно ураган. А Яваха-то, не будь в самом деле дурачиною, в сторонку возьми и отскочи, а затем ка-а-к блызнет коню вражины по бочине! Греманулся коняга громадный об землю и на месте околел, а великан рогатый через голову с коня сверзился да вперёд кувырком полетел.

Однако для своего размера и веса оказался он весьма шустр да резв. Вмиг на ноги он подхватился да врукопашную с Яваном схватился.

Ох и потеха тут молодецкая началася! Палица-то Яванова с булавою великановой со страшной силой сшибаются, искры от их соударения целыми снопами разлетаются, а лица супротивничков гримасами напряжения искажаются. Ужасные шум да гром по округе далеко раздаются, но оба врага с каждой минутой ещё лютее сражаются. Ни в чём друг другу не поддаются – насмерть бьются!

Долго они там мутузились, ногами даже рытвины на поле вспахали, а всё один другого не одолевали. Уже ночка кончалася, ясный месяц за тучку зашёл, словно интереса в этом бою для себя не нашел, а у них ничья да ничья…

Наконец изловчился ловкий Ваня, по булаве врага что есть моченьки вдарил, а она тресь – и переломилась. Яван тогда палицей крутанул да башчищу потную с плечищ циклоповых и рубанул. Грохнулся убиённый чёрт оземь, и дух с него вон! Да такой-то тяжёлый и вонючий энтот духан оказался, что у Ванюхи от его вдыхания слёзы горючие полилися, да чуть ли корчи не началися… Подул тут из-за реки ветерок, и эту вонищу на белый свет отнесло. «Дело худое, – подумал витязь. – Как бы люди Земли духом этого паразита не заразилися!»

Ну да делать-то нечего – что срублено, то сроблено, как есть, так и есть, по нахалу и честь. Вытер Яваха пот горячий с чела, по сторонам огляделся и видит, что негодяй Гордяй по-прежнему в стороне дрыхнет; ничё ему не помешало: ни шум, ни лязг, ни гром… Это надо ж быть таким чурбаном!

Стал его Ваня тормошить и насилу-то добудился. Опамятовался чуток брательничек, буркалы продрал, место битвы увидал – оправдываться начал: это на меня, мол, морок волшебный нашёл, а то бы я тебе, Ванюша, на подмогу непременно пришёл…

Ну, Яван ему о случившемся в двух словах поведал, всё как есть изложил и выговор за головотяпство влепил. Хорошо, что хоть не побил… А уж утро зарделось. Начала Смородина сызнова пламенеть, и от жару несусветного раскалился опять мост железный. Ни проехать тебе, ни пройти – и другого нету пути.

Вертаются братовья в хатку, глядят, а там Смиряй от страха забился под лавку, ни жив ни мёртв лежит да словно заяц дрожит. Яваха ему отрубленную чертячью башку кажет; чего, мол, тот на это скажет, а Смиряйка врёт:

– Занемог я, Ванюша, ох и занемог! Это, наверное, морок на меня нашёл, обуял меня, стиснул, а то бы я на выручку тебе пришёл, пособил бы тебе, вызволил…

– М-да, вояки, – усмехается на это Яваха. – Могучи лишь бить баклуши. С вами навоюешь…

Позавтракали они харчами припасёнными, поспали чуток, потом опять поели, затем на реку огненну поглядели, разных песен попели – а тут и вечер.

– Ну, теперь иди ты что ли… – Яван Смиряю велит. – Мосток посторожи, а как пламя поутихнет, нас кликни. Да не тяни волыну, тетёха, а то всем будет плохо!

Вздохнул Смиряй тяжко, мечом опоясался и в дозор поплёлся, а Яваха с Гордяхой парой слов перемолвились да на полу спать завалились. Гордяй-то сразу отрубился и захрапел, а Явану отчего-то не спится, всяка мура ему мнится. Вот помаялся он, в забытьи пометался да вдруг на ножки резвые как подскочит – и к мосту идти хочет…

Смиря же, как на место заявился, так на камешке поодаль моста угнездился и пить захотел, поскольку от жары, а больше от страху, ажник он упрел. Посидел толстяк там истукан истуканом, глядь – а пламя на реке стало стихать.

И тут невдалеке ворона вдруг как каркнет! Смиряха даже подскочил от неожиданности. Обернулся он стремительно, смотрит, а возле него старушонка горбоносая стоит.

– А-а-а! – заорал Смиряй, на задницу падая. А ведьма ему улыбается.

– Здравствуй, – говорит, – Смиряй, кухаркин сын!

– З-д-д-равствуй, б-бабушка!

– Жарковато тута, не правда ли? А зато я тебе гостинца притаранила. Не желаешь ли отведать бурды моей славной?

– А это что ещё за штуковина? – любопытство Смиряя взяло. – Кажись, я такого питья отродясь не пивал…

– Ну а ты попробуй, не пожалеешь, – старуха ему лапшу на уши навешивает. – Цари с князьями, да бояре с друзьями чудо-бурду пьют да весело живут. И ты, Смиряй, с ними сравняешься, коли к бутылочке сей припиявишься!

И протягивает ему пребольшую в руке бутыль.

Смиряха как хлебанул с горла́ бурды сей отравленной, так мгновенно, дурак-невежа, и ожадовел, после чего в бутылищу ущерепился и выхлебал её до самого дна, прям не оторвать, ёж его в дребадане рать! В один момент он захмелел, об землю рылом шмяк да и захрапел, что твой хряк.

Как раз в это времечко и Яваха туда подгребает. Смотрит – дозорный его мертвецким сном спит, почивает, и ничто его более не колупает. Попытался Яван его разбудить, только легче колоду придорожную было бы оживить. Да уж, нету пуще, видно, изъяну, коли дозорный лежит в стельку пьяный!

А тут с той стороны неожиданно шум да гром ужасные раздалися, и клубищи пылищи вдалеке поднялися. Смотрит Яван и видит: на сером конище огромный змеище к мосту мчится, а рядом с ним страшенная серая псина семенит, да над головою серая ворона кружит.

Подъехало чудище к мосту и только на него ступило, а конь-то его возьми и споткнись. Да и собачища воем вдруг завыла, а ворона встрепенулася и закаркала, будто её кто давит.

Остановился змей, обернулся, туда да сюда посмотрел, озлел да и зашипел:

– Это ты почему, колбасный фарш, спотыкаешься? Нешто чуешь запрет? Так противников у меня нет. Может, только Явашка Коровяшка потягаться со мною мог бы, да его-то сюда не просят – невесть где его ангелы носят…

Тут Яваха с горочки – шасть! – и захлопнул змеищу пасть.

– Приехали! – орёт он властно. – Далее ходу нету!.. Ишь повадилась всякая нечисть на наш свет хаживать да людей не уваживать. Ты кто такой есть, чтобы через мост переть? А ну отвечай – не немой ведь чай!

Опешил змей вначале от Явановой отчаянной наглости, надулся весь, зашипел. А потом вдруг как захохочет!

Пригляделся к нему Ванюха – ну, думает, и урод! Голов-то у змея, словно опят на пне: двенадцать где-то, не менее. Одна другой, значит, больше и жутче, и никакая прочих не лучше. Да в придачу ещё какие-то несуразные, а морды на каждой разные и красками цветастыми обмазанные. И опять же – что ни харя, то своё у неё выражение: эта вот зла, а та, как у козла, третья благостная, четвёртая сладостная, тута хитрющая, а тама смеющая… А лап-то у змея числом шесть, и в каждой лапище то кинжалище зажат, то булавище, то склянка с ядом, то в чёрном переплёте книга, ну а на последней лапе – из пальцев свёрнута фига. И хвостов у чудовища аж целых три было, да на конце каждого хвостищи – острое жало торчит.

Оглядел пресмыкающего Ваня, и на хохот его – ноль внимания. Помалкивает… А змей тем временем смеяться перестал, посмотрел жадно на богатыря двадцатью четырьмя жёлтыми глазами и, очевидно главная его морда, толстая такая да самодовольная, превесьма напыщенно к Явану обратилася:

– О, доблестный витязь! Мы, мудрый Хитровол, прямо сказать, поражены храбростью, с каковой вы нам, сыну Чёрного Царя, перечите и всяки грубости нам речете. Видимо, обладаете вы истою силою, чтобы этак хаметь, а не то придётся вам пожалеть… Не соизволите ли вы своё имя-прозвище нам назвать, а?

– Хм! Яван я, Говяда, не боящийся змеиного яда!

После этих слов Ваниных змеев пёс заскулил и наутёк пустился, а ворона закаркала гадко – и тоже оттуда пропала. У змея же на мгновение аж глаза от страха остекленели.

Однако он быстро опамятовался и с такими словами к Явану обратился:

– Ба-а! Какая удача! Давно я вынашивал планы познакомиться с сыном Небесной Коровы! Рад! Рад очень!.. Нам, дорогой Яван, теперь непременно нужно подружиться!

Смешно Ване стало.

– За предложение благодарствую, – змею он скаазл, – да только грязью играть – руки марать. Так что, ваше змеиное преосвященство, извините и назад валите! Ага – вон туда!

И он указал змею направление за реку.

– Напрасно вы так, Яван Говяда, напрасно, – скривился змеина главной орясиной, – я ж как лучше хочу, ага! А высшая благодать – это власть. Вла-а-сть!!! Заживём мы с тобою всласть – и богу угодим, и себя не обидим. Благо же, Яван, три вещи дарят: ум, сила и злато!

– Слышь ты, властолюбец поганый, и запомни-ка навсегда: звать меня Яван Говяда – и мне злата не надо!

– Ну, злато, не злато – но образы божьи ведь людям надобны. Маливаться-то без них как?!

– А у нас они уже имеются – и делать ничё не надь!

– Ах, вот оно что! И каковы они, позвольте спросить?

– А вот какие: солнце… месяц… вода… огонь… земля… и воздух. Неплохие образы, а? Сама природа!

– Экий же вы болван, Говяда Яван! – воскликнул змей в досаде.

Но он тут же лицемерно улыбнулся во весь рот. Зато другие головы смотрели на Ваню весьма сурово.

– Ой, извините – сорвалось! Погорячился!.. Но, при всём к вам уважении, Яван – вы дурак. Недоумок, ага!

Яваха же весело рассмеялся.

– Верно, – он сказал, – я дурак и есть. А ты зато шибко умный… Только ум без разума – беда. Али не слыхал?

– Вы плохой раб божий, Яван – вольнодумец!

– Э-э, не могут дети Ра быть его рабами! Фигня это! Мы так и зовёмся – Ра сыны, а страна наша – Расияньем прозывается. Мы издревле православные – на том стоим, стояли и будем стоять!

– Чуш-ш-шь…

– А ежели мы лиху не даёмся, поём да смеёмся, то мы Ра душой отдаёмся – радуемся, значит. Вот это и есть наша ему жертва, когда мы добро чаем, а от зла отбываем. А славословие Богу мы такое любим орать…

– Это, интересно, какое?

– А вот какое: Ура! Ур-ра! Ур-р-а-а-а-а!!!

– Да ты опасен, друг мой, оч-чень опасен! – прошипела еле слышно самая малая гадова голова.

И вдруг – сверк! – словно молнии, выбросил змей сразу две свои длинные лапы с зажатыми в них кинжалами, да вдобавок ещё маханул хвостовыми жалами! Чиркнули лезвия острые и жала смертоносные по белому Яванову телу, но никакого вреда, противу змеева ожидания, ему не сделали – спасибо броне небесной, материнскому дару! – неуязвим Яван оказался для подлого удару.

– Ах такая у тебя, значит, вера! – взъярился Ваня явно да, подскочивши, змеюке коварному по тулову – хрясь!.. И коню рикошетом досталося. Хитровол с коня-то долой, да об землю – бряк! Здорово эдак упал, а коняга его на месте пал.

Но хитёр оказался змей – тот ещё оказался прохиндей. Не успел Ваня в другой раз своё оружие поднять, как этот гад по макухе ему толстенной книгой – шарах!.. Побери его прах! У Ваньки аж зубы лязгнули, да искры из глаз сыпанули. Оголоушило его чертячьим писанием да так, что наш герой дар ориентации слегонца потерял. Зато змеище даром времени не терял. Главная его голова щёки шаром надула и пустила на врага своего огненную струю. Ежели б опять не броня небесная, то сгорел бы Яван непременно, а так только рубаха на нём погорела, и всё.

Да Ваня-то скоро опомнился, не растерялся, освирепел он и не сказать чтобы тихо палицей помахивать принялся. Змеина такого явно не ожидал, а Яваха тут изловчился удачно, и поплатился Хитровол ближайшей своей головой: покатилась она с тулова долой.

И пошла тут для Вани потеха – для вражины его не утеха! Змей-то, словно угорь на сковородке, вертится, шипит, орёт, обезоруженными лапами Явана дерёт, вооружёнными его яро шугает да в придачу хвостовыми стилетами богатыря стегает… Только не на того, ящер, напал – ни разу Ванька не упал да под удар более не подставился. Бегает он вокруг гада, ловко пред ним скачет, – смеётся, а не плачет: через себя оборачивается, туда-сюда поворачивается, змеевой подлости не прощает да палицей его угощает…

Много ли времени минуло али мало, только осталась у чёрта на плечах одна-единственная голова – главная. Захрипел ею гад, запыхал, запросил чуток передыху.

Только Яваха не соглашается:

– Да где ж здесь было умаяться! – он сказал – Я ведь почти не устал, а ты чего середь боя встал? Давай-ка окончим дело – тогда и отдыхать будем смело!

Тут змеюка совсем в отчаянье пришёл и чёрным дымом весь изошёл. Под сей дымной завесой успел он назад повернуть, хотел было с места сражения драпануть, да только трюк сей у него не удался – Ванька-то на уловку не поддался. Змея удиравшего он тут же догнал и вконец его доконал: последнюю башку ему срубил.

Вот и второго чертяку вслед за первым Яван погубил!

И вышел из гада убитого дух – такой тяжёлый да приторный, что у Ванюхи аж дыхание в груди перехватило да по голове точно обухом хватило. Покачнулся он, ослаб, зашатался и так бы, наверное, там и остался – на землю бы пал да смертью пропал. А тут ветер с адской стороны потянул, и это Явана спасло: смертоносный дух на белый свет отнесло.

«Худо дело! – подумал Ваня, отрезвившись. – Как бы этим духом лживым честной народ на родине не заразился!» Ну да делать-то уже нечего – назад ведь змеев дух не вернёшь и башчищи к плечам ему не пришьёшь. А и не надо – правильно сделал Говяда!

Оглядел себя Ванюха, ощупал, и к Смиряю направился походочкой упругой.

А тот в травке невдалеке валялся. Его счастье, что не наступил на него гадище в пылу схватки – раздавил бы, к чертям собачьим, как куропатку. Принялся его Ваня будить да за холку тормошишь, и насилу-то разбудил. А этот байбак глаза продрал, поле битвы увидал и чуть было опять в обморок не брякнулся. Да вдобавок и от Ваньки шарахнулся, в опалённом вояке брата не признавши.

Яваха змееву голову прихватил, и они в домик вместе пошли. Приходят, стучат – закрыто. А это, оказывается, Гордяй изнутри затворился, а сам под лавку забился и как осиновый лист дрожит. Решил Яван над ним подшутить, плечом на дверь надавил, засов сломал, дверь приоткрыл и голову змеиную в проём суёт, а оттуда Гордяй перепуганный прям благим матом орёт. Дюже, сердешный, он перепужался, даже обкакался, – подумал, грешный, что настал его последний час. Думал он, это змей Явана съел, его самого нашёл и за его душою пришёл.

– Ну, вот чё, вояки, – сурово сказал спутникам своим Яваха, – помощнички из вас, я гляжу, аховые. Даром что с виду здоровы́, а на вас понадейся, не снесёшь и головы. Н-да-а… Я вечор сам мост сторожить иду. А вы не спите! В полной готовности тут сидите! Чую я, битва у меня будет страшная… Как услышите свист, так тут же на помощь мне поспешайте – да не шибко-то мешкайте! Не успеете – мне мат, а вы врага тем более не одолеете. Факт!

Ладно. Сказал Яван и спать завалился, потому как уже утро настало, и Смородина вновь пламенною стала.

Проснулся он не сразу. Чует, в теле ломота какая-то, усталость… Ещё бы, две ночи кряду с чертями биться – не мудрено тут и умориться. Ну а чё ты будешь делать – тело оно и есть тело: роздыху ему бы дать, да где ж время взять?

Перекусили братья припасами остатними, на огненну реку поглазели, песен опять попели, а тут и вечер подходит, очередь Явана идти выходит.

– Дай рубаху что ли… – приказывает он Гордяю. – А то как-то неуважительно голяком встречать дорогих ворогов.

Гордяй снял рубаху с себя нехотя и протянул Явану; тот напялил её кое-как, повёл плечами, и раздался треск – рубаха разошлась по швам на могучем Явановом теле.

Яван улыбнулся, взглянул весело на Гордяя, а у того на лице недовольное выражение сквасилось.

– И шелом тоже давай!

Гордяй потопал в дом и вынес оттуда шлём. Яван надел его на голову и удалился.

– Мог бы и так идти… – пробурчал Гордяха себе под нос. – А то мёрзни тут…

– А ты к речке сходи, погрейся, – Смиряйка ему советует.

– Да пошёл ты!.. – замахнулся на него Гордяй. – Глаза бы мои эту Смородину не видали!

– Ну, тогда спать давай завалимся!

– Вот это другое дело… Идём, братень!

И они вошли в домик и захлопнули за собой дверь.

А Яван, как к мосту притопал, так поднялся сразу на горку, чтобы улучшить обзор, и присел на камень. И сидит себе, отдыхает… Через часик-другой глядит – речка уже остывать стала, пламенем полыхать перестала.

Тут вдруг невдалеке ворона каркнула. Яван туда посмотрел – что за хрень! – никого вроде нету. Назад поворотился, с удивлением глядит, а откуда ни возьмись, – прям из воздуха, кажись, – старушка странная пред его очами и появись.

– Здраствуй, Яван-богатырь, Коровий сын! – прошамкала скрипуче она.

– Здорово живёшь, старая кочерыжка! Кого здесь пасёшь? Часом не меня ли?

– Может тебя, может не тебя, а может так само тута гуляю…

– А-а! Ну и гуляй себе мимо. Ты мне тут без надобности…

Яван тут с хрустом потянулся и принялся разминать себе правую руку.

А старуха ему:

– Чай устал небось биться да драться? Хе-хе!.. Ну, да я тебе помогу, силы твои подкрепить смогу. Накося, болезный, испей чудо-бурды моей славной, чтоб усталость-то поунять. Дюже она полезно для людей. Ей-ей – пей, не робей!

И бутыль ему большую протягивает, а сама пристально так в глаза его заглядывает. Посмотрел и Яванушка в старухины очи, а они почему-то темнее ночи – чёрная в них пустота в жутком мраке одна разлита. Не по себе вдруг Явану стало, аж поёжился он и плечами зябко передёрнул.