Полная версия
О Китае
Генри Киссинджер
О Китае
Henry Kissinger
ON CHINA
Печатается с разрешения автора и литературного агентства Wylie Agency (UK) Ltd.
Научный редактор д. полит. н., PhD профессор А. Д. Воскресенский
Серия «Геополитика»
© Henry A. Kissinger, 2011
© Перевод. В. Н. Верченко, 2012
© Издание на русском языке AST Publishers, 2017
* * *Посвящается Аннет и Оскару де ла Рента
Предисловие
Почти ровно 40 лет назад президент Ричард Никсон оказал мне честь, послав в Пекин для восстановления отношений со страной, расположенной в самом сердце азиатской истории. У Америки же на то время контакты с Китаем на высоком уровне отсутствовали в течение более чем 20 лет. Такое положение дел следовало изменить, ведь наши граждане заслужили передышку после кошмаров вьетнамской войны и вереницы зловещих событий времен «холодной войны». Китай, формально являясь союзником Советского Союза, находился в поисках пространства для маневра, стремясь противостоять угрозе нападения со стороны Москвы.
За эти годы мне приходилось бывать в Китае более 50 раз. Как и многие приезжавшие за все века в Китай люди, я полюбил китайский народ за его стойкость, утонченность, его чувство семьи и за ту культуру, которую они представляют. В то же самое время всю свою жизнь я работал на благо мира, разумеется, в основном с американских позиций. Мне как одному из высших официальных лиц, как посланцу своего руководства и просто как обычному гражданину крупно повезло в возможности сочетать и любовь к Китаю, и свою официальную работу.
Тогда я неоднократно беседовал с китайскими руководителями. В своей книге я сделал попытку объяснить, как и что китайцы думают о проблемах мира и войны, международного порядка. Естественно, я при этом исходил из отличающегося большим прагматизмом американского подхода к проблемам и принципам поэтапности их решения.
Различные истории и мировые культуры подчас приводят к различным выводам. Я не всегда соглашаюсь с китайскими оценками перспектив развития, думаю, и не каждый читатель с ними согласится. Важно, однако, понимать их, поскольку Китай будет играть весьма заметную роль в мире, формирующемся в XXI веке.
Со времени моего первого визита в Китай эта страна стала экономической сверхдержавой и крупнейшим фактором формирования глобального политического порядка. Соединенные Штаты вышли победителем из «холодной войны». Отношения между Китаем и Соединенными Штатами стали центральным элементом в деле поддержания мира во всем мире и всеобщего процветания.
Восемь американских президентов и четыре поколения китайских руководителей занимались этими тонкими отношениями в удивительно последовательном порядке, учитывая различия в отправных точках. Обе стороны отказались от того, чтобы историческое наследие прошлого и различные взгляды на внутреннее развитие оказывали воздействие на их практические отношения сотрудничества.
История их отношений складывалась непросто, поскольку оба наши общества верят, и всегда верили, в то, что они представляют уникальные ценности. Американская исключительность носит миссионерский характер. Считается, что Соединенные Штаты руководствуются долгом распространения своих ценностей во все части планеты. Исключительность Китая – в его культуре. Китай не занимается обращением других в свою веру, он не считает, что его современные установки могут иметь силу за пределами Китая. Но он является преемником традиций Срединного государства, составлявшего свои собственные представления о других странах как находящихся на различных уровнях вассальной зависимости от него. А эта самая зависимость, в свою очередь, определялась различным уровнем их близости к китайским культурным и политическим нормам, другими словами, общностью культурных ценностей.
Главная задача моей книги – рассказать о взаимодействии между китайскими и американскими руководителями за период со времени образования Китайской Народной Республики в 1949 году. Будучи на правительственной службе и вне ее, я всегда делал записи моих бесед с представителями четырех поколений китайских руководителей. Они давали свои оценки событий в мире, китайской внешней политики, американо-китайских отношений и хода экономических реформ в Китае. При написании книги я обращался к этим своим записям и постоянно использовал их как свой основной источник.
Эта книга не вышла бы без преданной и умелой помощи моих соратников и друзей, любезно позволивших мне эксплуатировать их.
Незаменимую поддержку оказал мне Шуйлер Шутен. Я обратил на него свое внимание 8 лет назад, когда профессор Джон Гэддис из Йельского университета рекомендовал его как одного из способнейших студентов. Когда я начал работать над этим проектом, я попросил его взять отпуск на 2 месяца в юридической фирме, где он тогда работал. Он согласился и вскоре так втянулся в работу, что решил проработать целый год до ее завершения. Шуйлер проделал большую часть основных исследований. Он помог с переводом китайских текстов и, более того, вникал в смысл и подтекст наиболее замысловатых. Он демонстрировал чудеса неутомимости в период редакторской и корректорской работы. Впервые в жизни мне довелось работать с таким на редкость хорошим научным ассистентом.
Мне очень повезло привлечь к работе Стефани Джангер-Моут, сопровождавшую меня на протяжении 10 лет во всех ипостасях и при всех перипетиях моей деятельности. В бейсболе ее назвали бы мастером на все руки. Она занималась и исследованиями, и редактурой, а также была главной на связи с издателем. Она выверила все сноски. Она помогла координировать печатание и всегда смело бралась за дело в ситуации цейтнота. Большой вклад Стефани подкреплялся ее очарованием и дипломатическим опытом.
Гарри Эванс издал 30 лет назад мои «Годы в Белом доме». Он позволил мне использовать дружеские с ним отношения в работе над рукописью и дал множество весьма важных советов по вопросам редакционного характера и по структуре книги.
Тереза Аманти и Джоди Уильямс много раз перепечатывали работу, и, когда время поджимало, они печатали и вечерами, и по выходным. Их хороший настрой, опытность, острый глаз в отношении малейших деталей оказались поистине бесценными.
Стэплтон Рой, бывший посол в Китае и выдающийся китаист; Уинстон Лорд, мой помощник в период открытия Китая и позднее тоже посол в Китае; Дик Вьетс, мой литературный агент, – все они читали отдельные главы и делали точные замечания. Джон Ванден Хювел обеспечил меня нужными материалами по нескольким главам.
С удовольствием вспоминаю работу с издательством «Пинг вин пресс». Всегда безотказная Энн Годофф высказывала четкие комментарии, никогда не создавала проблем, и я всегда с огромным удовольствием с ней общался. Брюс Гиффордс, Нойрин Лукас и Тори Клоуз опытной рукой направляли процесс подготовки выхода книги. Фред Чейз заботливо и умело копировал работу после каждой редакции. Лора Стикни, главный редактор книги, будучи довольно молодой, годясь мне почти во внучки, отнюдь не трепетала перед автором. Она не испытывала благоговения перед моими политическими взглядами, так что я постоянно искал ее подчас едкие, но всегда уместные замечания на полях рукописи. Неутомимая и восприимчивая, она оказала большую помощь в работе.
Всем этим людям я премного благодарен.
Правительственные документы, на которые я ссылаюсь в работе, уже в течение какого-то времени не являются секретными. Хочу, в частности, поблагодарить Международный научный центр имени Вудро Вильсона и его международный проект по изучению истории периода «холодной войны» за разрешение использовать большие отрывки из их архивов рассекреченных документов по России и Китаю. Библиотека имени Картера помогла тем, что предоставила расшифровки записей бесед с китайскими руководителями во время президентства Картера, а Библиотека имени Рейгана предоставила ряд полезных документов из своих архивов.
И конечно же, все недостатки этой книги на моей совести.
Вот уже более полувека рядом со мной моя супруга Нэнси. Не знаю, как бы я обошелся без ее твердой моральной и интеллектуальной поддержки, какие достаются немногим авторам (во всяком случае, мне повезло) при написании книги. Она перечитала почти все главы и внесла множество важных предложений.
Я посвятил свою книгу «О Китае» Аннет и Оскару де ла Рента. Я начал писать ее в их доме в Пунта-Кана и закончил ее там же. Их гостеприимство явилось лишь одной гранью дружбы, которая привнесла радость и глубокие чувства в мою жизнь.
Генри Киссинджер Нью-Йорк, январь 2011 годаПравила транскрибирования китайских иероглифов
В моей книге будут часто упоминаться различные китайские имена и термины. Китайским словам соответствует фонетическое письмо, которое транскрибируется латинским алфавитом двумя способами: по системе Уэйда – Джайлса, использовавшейся преимущественно до 1980-х годов, и по официально принятой в Китайской Народной Республике в 1979 году системе транскрипции «пинъинь», все чаще используемой в публикациях на Западе и в других азиатских странах.
В большинстве случаев в книге применяется транскрипция «пинъинь». Например, чаще используется написание имени «Дэн Сяопин» в транскрипции «пинъинь», чем «Тэн Сяо-пин» в транскрипции Уэйда – Джайлса.
Однако в ряде случаев для удобства читателя сохраняются известные ему транскрипции некоторых имен и названий, которые отличаются по написанию от транскрипции «пинъинь». К примеру, в книге на английском языке для написания имени древнего военного теоретика используется старая транскрипция «Сунь Тзу», а не «Сунь-цзы» в соответствии с азбукой «пинъинь»[1]. В некоторых случаях, чтобы сохранить однообразие текста по всей книге, цитируемые имена, в написании которых в оригинале использовалась азбука Уэйда – Джайлса, пишутся в транскрипции «пинъинь». Эти изменения отмечены в сносках в конце книги. В каждом случае суть транскрибируемого китайского слова остается неизменной; отличие только в написании слова в латинском алфавите.
Вступление
В октябре 1962 года революционный лидер Китая Мао Цзэдун собрал высших военных и политических руководителей на встречу в Пекине. В 2 тысячах миль к западу, в малодоступной и слабонаселенной местности в Гималаях китайские и индийские войска оказались на грани столкновения из-за участка границы, на который претендовали оба государства. Спор возник по поводу разных трактовок истории: Индия настаивала на границе, демаркированной во время британского владычества, Китай хотел получить границы в пределах рубежей императорского Китая. Индия разместила свои заставы на самых дальних подступах границы, считая ее своей, китайские войска окружили индийские позиции. Попытки урегулировать территориальный спор окончились провалом.
Мао решил найти выход из тупиковой ситуации. Он обратился к старой китайской классической традиции, с которой он вообще-то собирался покончить. Мао Цзэдун поведал на совещании своим соратникам, что за всю историю отношений Китай и Индия провели в общей сложности «полторы» войны. Каждая из них преподнесла свои уроки. Первая война произошла более 1300 лет назад во время правления династии Тан (618–907 годы), когда Китай направил войска, чтобы поддержать одно из индийских княжеств против незаконного и агрессивного врага. После вмешательства Китая обе страны к обоюдному удовлетворению несколько веков поддерживали процветающие отношения религиозного и экономического сотрудничества. Урок древнего похода, как описал его Мао, явно свидетельствовал: у Китая и Индии нет причин для вечной вражды. Наоборот, между ними вновь может воцарить долгий и крепкий мир, Китаю следует лишь применить силу и «подтолкнуть» Индию снова сесть за стол переговоров. «Полвойны», по мнению Мао, произошло 700 лет назад, когда монгольский правитель Тамерлан разграбил Дели. (Мао Цзэдун пояснил, что, поскольку Монголия и Китай в то время были частью одной политической общности, это была «половинка» китайско-индийской войны.) Тамерлан добился выдающейся победы, но, находясь в Индии, его армия уничтожила более 100 тысяч пленников. На сей раз Мао Цзэдун потребовал от китайских войск проявить «сдержанность и принципиальность»[2].
Никто из окружения Мао Цзэдуна, по-видимому, не ставил под сомнение связь прецедентов прошлого с текущими стратегическими задачами Китая, хотя руководство коммунистической партии революционного «нового Китая» заявляло о своем намерении изменить мировой порядок и отказаться от феодального прошлого своей страны. Нападение планировалось с применением сформулированных Мао Цзэдуном принципов. Наступление произошло неделями позднее точно так, как он описывал: Китай нанес внезапный сокрушительный удар по индийским позициям, а затем отступил на прежнюю линию контроля, пойдя при этом даже на то, чтобы вернуть захваченное индийское тяжелое вооружение.
Ни в одной другой стране никогда современный лидер не предпринял бы какое-то крупное действие в масштабах страны, опираясь на стратегические принципы и события тысячелетней давности, и ведь он вряд ли мог рассчитывать на понимание со стороны своих коллег смысла проделанных им аналогий. Но Китай – уникальная страна. Ни одна страна не может похвастать такой долгой историей цивилизации или такой тесной связью с древней историей и классическими принципами стратегии и искусства управления государством.
В других обществах, включая Соединенные Штаты, утверждают о всеобщей применимости их ценностей и институтов. Тем не менее никто не может сравниться с Китаем в убеждении и понуждении своих соседей к уступкам. При этом Китай на протяжении длительного периода времени придерживался концепции собственного превосходства в мире, несмотря на множество различных исторических пертурбаций, которые ему пришлось пережить. С появления Китая как единого государства в III веке до нашей эры вплоть до падения Цинской династии в 1912 году[3] Китай, как это ни удивительно, в течение длительного времени оставался в центре международной системы Восточной Азии. Китайского императора представляли (а многие соседние государства признавали) как вершину всемирной политической иерархии, при этом правители других государств теоретически являлись его вассалами. Китайский язык, культура и политические учреждения служили критерием цивилизации, так что даже региональные противники и иностранные завоеватели принимали их в той или иной степени как знак их собственной легитимности (зачастую в качестве первого шага к ассимиляции внутри Китая).
Традиционная космология выдержала испытание временем, несмотря на различные катаклизмы и длившиеся столетиями периоды политического упадка. Но даже когда Китай являлся слабым или расколотым, краеугольным камнем оставался и не подвергался сомнению принцип его центрального положения в регионе. Претенденты, как китайские, так и иностранные, соперничали в стремлении объединить или завоевать его, но в итоге правили из китайской столицы, не ставя под сомнение главный тезис о том, что Китай является центром Вселенной. В то время как другие страны называли себя по имени этнических групп или в соответствии с географическими понятиями, Китай назвал себя «Чжунго» – «Срединное царство», или «Срединное государство»[4]. Любая попытка понять дипломатию Китая в XX веке или его роль в XXI веке должна базироваться, даже если это покажется слишком примитивным, на понимании и в контексте традиций этой страны.
Глава 1
Уникальность Китая
Общества и нации склонны рассматривать себя как существующие вечно. Они также с повышенным пиететом относятся к легендам о своем происхождении. Специфической чертой китайской цивилизации является тот факт, что она, как представляется, не имеет своего начала. Она появляется в истории совсем не как традиционная нация-государство, а как постоянно существующий естественный феномен. В легенде о Желтом императоре, о котором многие китайцы говорят как о легендарном первом правителе, Китай как будто бы уже существует. Когда Желтый император появляется в мифе, китайская цивилизация находилась в состоянии хаоса. Соперничающие князья враждовали друг с другом и третировали народ, а слабый правитель не мог поддерживать порядок. Новый же герой, собрав армию, приносит мир в свое царство, тем самым заслужив право именоваться императором[5].
Желтый император вошел в историю как герой-основатель нации, тем не менее в мифе об основании нации он восстанавливает, а не создает империю. Китай существовал и до него, в историческое сознание он проник как уже существующее государство, нуждавшееся только в восстановлении, а не в изначальном создании. Этот парадокс в китайской истории ассоциируется с мудрецом Конфуцием: о нем также говорят как об «основателе» культуры, хотя сам он подчеркивал, что не придумал ничего нового, а только пытался придать новую силу принципам гармонии, существовавшим когда-то в «золотом веке», но утерянным в эпоху политического хаоса, в которую, собственно, и жил сам Конфуций.
Размышляя о своеобразном происхождении Китая, миссионер и путешественник XIX века аббат Регис-Эварист Гюк отмечал:
«Китайская цивилизация имеет такое древнее происхождение, что мы тщетно пытаемся обнаружить ее начало. Не найдено никаких следов начальной стадии становления этого народа. Эта странность характерна только для Китая. Нам привычно находить в истории стран некоторые четко обозначенные отправные точки, исторические документы, традиции, памятники прошлого, дающие нам возможность отслеживать почти шаг за шагом прогресс цивилизации, присутствовать при ее зарождении, наблюдать за ее развитием и продвижением вперед и – во многих случаях – последующим разложением и падением. Но такой подход нельзя применить к китайцам. Они, как представляется, существовали всегда в одной и той же стадии развития, что и в наши дни, и факты из древности как раз подтверждают это мнение»[6].
Когда китайская иероглифическая письменность была впервые обнаружена во втором тысячелетии до новой эры в период династии Шан, Древний Египет переживал пик своей славы. Великие полисы (города-государства) Древней Греции еще не существовали, а до возникновения Рима оставалась тысяча лет. Шанская система письменности прямиком дошла до наших дней и используется сейчас миллиардом людей. Сегодня китайцы могут понимать надписи, сделанные во времена Конфуция; современные китайские книги и разговоры обогащаются насчитывающими сотни лет афоризмами, где упоминаются древние битвы и дворцовые интриги.
В то же самое время китайская история отражает множество периодов гражданских войн, междуцарствий и хаоса. После каждого крушения китайское государство восстанавливается как будто по непреложному закону природы. В нужное для страны время появлялась новая фигура объединителя, по сути, повторяющего Желтого императора для подавления врагов и объединения Китая (а иногда и расширения его границы). Эпический роман XIV века «Троецарствие», весьма высоко оцениваемый китайцами на протяжении веков (включая Мао Цзэдуна, как говорят, внимательно и тщательно изучавшего роман в молодые годы), начинается повторяющимся рефреном: «Говорят, великие силы Поднебесной после длительного разобщения непременно воссоединяются, а после длительного воссоединения опять разобщаются»[7]. Любой период раздробленности воспринимался как нонсенс. Каждая новая династия прибегала к принципам правления, использовавшимся предыдущей династией, стремясь сохранять преемственность. Фундаментальные принципы китайской культуры охранялись, периодически проходя через испытания в пору бедствий.
До ключевого события – объединения Китая в 221 году до нашей эры – на протяжении тысячи лет сохранялось правление разных династий, постепенно распадавшихся на феодальные образования, варьируясь от автономии до независимого государства. Кульминацией стала длившаяся два с половиной века сумятица, которую в истории назвали эпохой Воюющих государств (475–221 годы до н. э.). Подобное междуцарствие в Европе относится к периоду между Вестфальским договором 1648 года и концом Второй мировой войны, когда множество европейских государств боролось за превосходство, пытаясь сохранить баланс сил. Китай после 221 года до нашей эры сохранял идеальную империю и свое единство, но затем наступил период раскола, потом снова объединения – и все это в циклах, длившихся подчас сотни лет.
Когда государство распадалось, между различными его частями велись жестокие войны. Мао Цзэдун однажды привел в качестве примера тот факт, что во время периода так называемого Троецарствия (220–80 годы до н. э.)[8] население Китая сократилось с 50 миллионов до 10 миллионов. Однако и конфликты между соперничавшими в XX веке группами стран в период Первой и Второй мировых войн также были очень кровопролитными.
Ареал распространения китайской культуры в своих самых больших пределах превышал размеры любого самого крупного европейского государства, а на деле равнялся размерам всей континентальной Европы. Китайский язык и культура, а также политическая власть и юрисдикция императора распространялись по всей известной территории: от степей и сосновых боров на севере, переходящих далее в Сибирь, до тропических джунглей и террасированных рисовых полей на юге, от восточного побережья с его каналами, портами и рыболовецкими деревнями до безжизненных пустынь Центральной Азии и границ на заснеженных горных пиках Гималаев. Размеры и разнообразие территории подтверждали понимание того, что Китай фактически являлся миром в себе. Так подкреплялась идея об императоре как о личности вселенского масштаба, восседающем в «Тянься» – в Поднебесной.
Эра китайского превосходства
За тысячелетия существования китайской цивилизации Китаю никогда не приходилось иметь дела с другими странами или цивилизациями, сравнимыми с ним по своим масштабам и совершенству. Китайцам было известно об Индии, как позже отмечал Мао Цзэдун, но на протяжении большей части истории последняя была разделена на отдельные княжества. Обе цивилизации обменивались товарами и испытали влияние буддизма, чему помогал «шелковый путь», но в других сферах они не общались, их как бы разделяла неприступная стена Гималаев и Тибетского плато. Огромные и труднопроходимые пустыни Центральной Азии таким же образом отделяли Китай от расположенных на Ближнем Востоке культур Персии и Вавилона и уж тем более от Римской империи. Торговые караваны предпринимали периодические походы, но Китай как общество не вступал во взаимодействие с другими сопоставимыми с ним по размерам и достижениям обществами. Хотя между Китаем и Японией имелся ряд по сути похожих культурных и политических институтов, ни одна их этих стран не собиралась признавать превосходство другой; однажды они даже решили прервать контакты на несколько веков. Европа располагалась еще дальше и находилась, по воззрениям китайцев, в районе Западных океанов, оставаясь недоступной по своим понятиям для китайской культуры. Кроме того, ею, как сказал китайский император британскому посланнику в 1793 году, к сожалению, нельзя было обладать.
Территориальные притязания китайской империи ограничивались краями водных пространств. Еще во времена династии Сун (960–1279 годы) Китаю принадлежало мировое первенство в навигационном деле: его корабли могли бы привести империю в эру завоеваний и исследований[9]. Однако Китай не владел заморскими колониями и проявлял сравнительно мало внимания к странам, находящимся за пределами его берегов. Он не придумывал поводов для каких-то операций за рубежом, например, чтобы превратить варваров в адептов конфуцианства или сделать их настоящими буддистами. Когда монголы завоевали Китай и захватили сунскую флотилию с ее опытными капитанами, они сделали две попытки вторгнуться в Японию. Но обе оказались неудачными из-за плохой погоды: дул камикадзе, или «Божественный ветер», по японским верованиям[10]. Когда же монгольская династия рухнула, подобные экспедиции, хотя технически и возможные, никогда больше не повторялись. Ни один из китайских руководителей никогда не рассуждал о том, нужно ли Китаю устанавливать контроль над японским архипелагом.
Однако в первые годы правления Минской династии, в период между 1405 и 1433 годами, Китай предпринял один из наиболее значимых в его истории и таинственных морских походов: адмирал Чжэн Хэ снарядил экспедицию для того времени хорошо оснащенных с технической точки зрения «судов для сокровищ» и взял курс в направлении Явы, Индии, Африканского Рога и Ормузского пролива. Во времена путешествий Чжэн Хэ европейский век исследований еще не начинался. Китайская флотилия обладала техническими преимуществами, немыслимыми тогда ни для кого другого: по размерам судов, их совершенству, по количеству весел они превосходили испанскую армаду (до ее формирования оставалось еще 150 лет).
Историки продолжают спорить по поводу истинных целей этих миссий. Чжэн Хэ – единственный человек, проявивший себя в эпоху исследований: евнух из числа китайских мусульман, он был призван на императорскую службу еще ребенком, но у него не было никаких предшественников в истории страны. На каждой остановке во время своего путешествия он официально превозносил величие нового китайского императора, делал щедрые подарки правителям, с которыми встречался, и приглашал их лично посетить Китай или направить туда своего посланника. Там им следовало признать свое зависимое положение в мире, где Китай являлся центром земли, согласившись выполнить ритуал «коутоу»[11] в знак признания превосходства императора. Тем не менее Чжэн Хэ не проявлял никаких территориальных притязаний, а лишь объявлял о величии Китая и раздавал приглашения, совершая при этом поразительные церемонии. Он привез на родину только подарки, или «дань»; он не объявлял о приобретенных колониях или ресурсах для Китая, которые расширяли бы пределы Поднебесной хотя бы чисто умозрительно. Его можно рассматривать всего лишь как человека, создававшего благоприятные условия для китайских торговцев таким способом, какой сегодня мы бы назвали ранним проявлением «мягкой силы»[12].
