Русское тысячелетие

4 апреля степняки выслали вперёд сторожевой отряд хана Алтунопы, славившегося своим мужеством. Вероятно, он должен был притворным отступлением заманить русские дружины под удар главных сил половцев. Но на этот раз тактический приём степняков не сработал: русские сами окружили отряд Алтунопы и истребили его до последнего человека.

Затем конная и пешая русская рать всей мощью обрушилась на врага. Половцы поскакали навстречу, но их отощавшие за зиму лошади двигались вяло. «И конем их не бе спеха в ногах», – замечает летописец, тогда как «наши же с весельем на конех и пеши поидоша к ним». Не выдержав натиска, степняки обратились в бегство. Разгром был полный. По словам летописи, русские «скруши главы змиевыя», уничтожив целый выводок половецких ханов – самого Урусобу и с ним ещё 19 человек. Одного хана по имени Бельдюз дружинники Мономаха захватили в плен. Приведённый в русский лагерь, он предлагал за себя богатый выкуп – золото, серебро, коней и скот. Но Владимир Мономах отказался вступать с ним в торг и велел разрубить Бельдюза на куски за то зло, которое он причинял Русской земле, «преступая роту» (нарушая клятвы) и «проливая кровь християньску яко воду».

Добычей победителей стали «скоты и овце, и коне, и вельблуды, и веже с добытком и с челядью». На обратном пути русские также пограбили половецких данников – печенегов и торков с вежами, и «придоша в Русь с полоном великим, и с славою, и с победою великою».

В том же году Святополк залатал брешь в оборонительной линии Поросья, заново отстроив сожжённый половцами Юрьев.

Разметав днепровскую орду, русские князья взялись за донских половцев, возглавляемых двумя ханами, злейшими врагами Руси – «старым» Шаруканом и Боняком, в адрес которого летопись не жалеет бранных эпитетов: он и «окаянный», и «безбожный», и «треклятый», и «шелудивый». Донская группировка половцев, кочевавшая в бассейнах Северского Донца и Нижнего Подонья, была самой многочисленной и агрессивной, поэтому борьба с ней приобрела затяжной характер.

После поражения своих днепровских соплеменников донские половцы попытались перехватить инициативу. Однако их набеги на Русскую землю уже не были такими опустошительными, как в конце XI в., а русские отвечали ударом на удар. Зимой 1105 г. Боняк напал на Заруб (город в Поросье) и сильно потрепал торков и берендеев. В следующем году половцы воевали у Заречска. Святополк послал на них своих воевод, которые отогнали степняков и отбили полон.

Весной 1107 г. Боняк объявился в окрестностях Переяславля, но только и смог что угнать конские табуны. Летом он вернулся, ведя с собой орды Шарукана и многих других ханов, и стал у города Лубны на Суле. Подошедшие 12 августа дружины Святополка, Владимира и Олега с ходу переправились через реку и с кличем ударили на врага. Половцы пришли в такое смятение, что, по свидетельству летописца, не могли и «стяга поставить», то есть построиться в боевой порядок. Не оказав никакого сопротивления, они обратились в повальное бегство. Русские преследовали их до реки Хорол, убили Таза, Бонякова брата, захватили хана Сугра и его брата, а Шарукан едва «утече», оставив в руках победителей свой обоз.

Военные успехи закрепила дипломатия. Чтобы ещё больше ослабить Боняка и Шарукана, Владимир и Олег заключили мир с двумя половецкими ханами (обоих звали Аепами), скреплённый брачными союзами. Мономах женил своего сына Юрия на дочери одного Аепы, «Осеневой внуке» (внучке хана Осеня), а дочь другого Аепы, «Гиргенева внука», была выдана за сына Олега, не названного по имени.

Затем Русь перешла в наступление. В декабре 1109 г. воевода Мономаха Дмитр Иворович ходил на Донец, где взял тысячу половецких веж. Очевидно, это была разведка боем, ибо весной 1110 г. на половцев выступила объединённая рать Святополка, Владимира и Давыда (вероятно, Святославича). Однако у города Воиня поход пришлось прервать по причине великой стужи и конского падежа.

Сокращение поголовья лошадей подорвало боеспособность княжеских дружин, и Святополк начал подумывать о том, чтобы отложить поход на неопределённое время. Но Мономах торопил с выступлением. На новой встрече со Святополком зимой 1111 г., состоявшейся, как и восемь лет назад, у Долобского озера, он предложил восполнить потери в кавалерии за счёт мобилизации лошадей у смердов – зависимого населения княжеских сел. «Дружина Святополча» не одобрила это начинание: «не веремя ныне погубити [отрывать] смерды от рольи [пашни]». Выдвинутое возражение казалось вполне резонным: набор коней в смердьих хозяйствах мог обернуться срывом весенней пахоты и, как следствие, неминуемым разорением смердов, а значит, и самого князя. Тогда слово взял Владимир Мономах. «Дивно ми, дружино, – сказал он, – оже [когда] лошадий жалуете [жалеете], ею же то орет [на которых смерд пашет]! А сего чему [почему] не промыслите [сообразите], оже то начнёт орати [пахать] смерд, и, приехав, половчин ударит и [его, т. е. смерда] стрелою, и лошадь его поиметь, а в село его ехав, иметь жену его, и дети его, и все его именье? То лошади жаль, а самого [смерда] не жаль ли?» На это у осторожных скептиков не нашлось, что ответить: «И не могоша отвещати дружина Святополча».

Так, «думою и похотением» Мономаха в 1111 г. был объявлен новый, третий по счёту общерусский поход в степь. Навестить половцев на Дону собралась многочисленная княжеская «братья»: Святополк с сыном Ярославом, Владимир с сыновьями Мстиславом и Ярополком, Давыд Святославич с сыном Ростиславом, два Ольговича – Всеволод и Святослав и Давыд Игоревич. Княжеские дружины и пешее ополчение «воев» выступили в последних числах февраля, ещё по санному пути, и, совершив 20-дневный переход через «многи реки» – Супой, Сулу, Хорол, Псёл, Голтву, Ворсклу, во вторник на пятой (по Воскресенской летописи) или шестой (по Ипатьевской летописи) неделе Великого поста вышли к Северскому Донцу. Русские князья, очевидно, намеревались застать половцев на местах их зимних кочевий, до того, как они успеют перейти с Донца на южные летовища в широких приазовских степях.

В верховьях Северского Донца существовала тогда россыпь городков, возникших на базе поселений аланских (ясских) племён – хозяев здешних мест в VII—VIII вв. В них проживало смешанное, славяно-тюрко-аланское население (с преобладанием аланского элемента), в значительной степени подвергшегося христианизации. Половцы, по всей видимости, превратили эти городки в свои военно-административные центры, один из которых даже носил имя вождя местной орды – Шарукань.

Подойдя к Шаруканю, Владимир Мономах велел священникам, идущим пред полками, петь тропари, кондаки и канон «Кресту и Богородице». Очевидно, русские знали, что Шарукань был населён христианами, на которых торжественное богослужение должно было произвести, и действительно произвело, сильное впечатление. Горожане вышли с поклоном навстречу русским князьям, неся дары и угощенье – рыбу и медовуху, – характерная черта, показывающая, что жители Шаруканя отлично разбирались в диетических тонкостях христианского поста. Не исключено, что в Шарукане проживало достаточно многочисленное славянское население, так как по сообщению французского путешественника Вильгельма де Рубрука (середина XIII в.), крещёные аланы, с которыми он встречался, не имели точных сведений о времени постов и приносили ему мясо в постные дни. Он же сообщает о встреченных им на Дону «русских сёлах».

Переночевав в Шарукане, русская рать наутро двинулась к другому городу – Сугрову. Здесь русских уже не ждали с распростёртыми объятьями. Город был взят приступом и сожжён.

24 марта, в пятницу, у речки Дегея русское войско встретилось с передовыми частями половцев. В жестокой сече степняки были разбиты, а русские на следующий день отпраздновали воскресение Лазаря и Благовещение и тронулись дальше.

В страстной понедельник (27 марта) показалась вся половецкая орда. Половцы пришли в невиданном множестве («тьмы тьмами», по выражению летописи) и обступили русские полки на реке Сальнице (правый приток Северского Донца). Русским пришлось тяжко, и не случайно летописец рассказывает об ангеле, который во главе небесных сил пришёл на помощь христианскому воинству. Впрочем, судя по тому, что ангел сражался впереди полков Владимира Мономаха и Давыда Святославича, именно их усилиями половцы в конце концов и были опрокинуты. Князья прославили Бога, давшего им такую великую победу, и повернули домой, прихватив уже привычную степную добычу: «полона много, и скоты, и кони, и овце».

Разгром донской орды был довершён в 1116 г., причём уже силами одного Переяславского княжества. Сын Мономаха Ярополк отправился на Северский Донец по следам своего отца, снова взял города Шарукань, Сугров, да ещё какой-то Балин и вернулся с большим полоном.

Половецкое господство в бассейне Верхнего Дона было сломлено навсегда. Местные аланские князьки перешли на русскую службу; дочь одного из них стала женой Ярополка Владимировича. Под тем же 1116 г. летопись сообщает, что торки и печенеги бились два дня и две ночи с половцами, после чего пришли на Русь к Мономаху. Правда, здесь они по каким-то причинам тоже не ужились, и спустя пять лет Владимир «прогна берендичи из Руси, а торци и печенези сами бежаша».

По византийским источникам известно, что в 1122 г. печенеги в большом количестве перешли Дунай и стали опустошать Фракию и Македонию. В битве у города Верой император Иоанн II Комнин (1118—1143) нанёс им жестокое поражение и в память этой победы установил специальный «печенежский праздник». В этой связи Д. А. Расовский высказывал правдоподобную догадку, что на Византию напали изгнанные Мономахом кочевники, ибо «трудно себе представить, чтобы осколки печенегов всё ещё могли свободно кочевать на левой стороне Дуная, где в это время уже владычествовали половцы»27.

Впрочем, русское Поросье и после этого не оскудело печенегами. Арабский путешественник и дипломат Абу Хамид аль-Гарнати засвидетельствовал, что, направляясь в 1150 г. из Волжской Болгарии в Венгрию через земли «чёрных клобуков», посетил некий «город страны славян» (вероятно, Торческ) и видел там тысячи кочевников, «по виду тюрков, говорящих на тюркском языке и стрелы мечущих, как тюрки. И известны они в этой стране под именем беджнак [печенеги]».

В 1117 г. к границам Русской земли переселились жители Белой Вежи (Саркела), среди которых было много славян.

Для самих половцев русские походы в степь обернулись полувековым периодом политического упадка. Военное могущество их было подорвано, родоплеменная знать большей частью истреблена. Владимир Мономах в «Поучении» насчитал до сотни «князей» (ханов) и «лепших» (лучших) мужей половецких, побывавших в разное время у него «в оковах», и ещё около 220 «избьеных» только его дружиною. Боняк с Шаруканом погибли позднее. Первый нашёл свою смерть в один из набегов на Русь, на что указывают слова хана Кончака, который в 1185 г. говорил хану Гзаку: «Поидем на Киевьскую сторону, где суть избита братия наша и великий князь наш Боняк». Вероятно, это случилось около 1030 г., когда «Боняк шелудивый» упоминается летописью в последний раз. Гибель Шарукана от русского оружия засвидетельствована «Словом о полку Игореве».

Днепровское и донское объединения половцев распались, большинство входивших в них орд откочевали далеко от прежних мест обитания. Когда сын Мономаха Ярополк Владимирович в 1120 г. повторно «ходи на половци за Дон [Донец]», то уже «не обрете их» и без боя вернулся домой. Правда, в 1125 г., прослышав о смерти Мономаха, какая-то половецкая орда вторглась в Переяславское княжество, «хотяще полонити торкы и с ними хотяще повоевати Русскую землю», но была рассеяна решительным ударом переяславских дружин Ярополка. А в 1129 г. другой Мономашич, Мстислав Владимирович, отбросил степняков ещё дальше на восток – «загна половци за Дон и за Волгу, за Яик».

Происшедшие в степи перемены почувствовали не только на Руси, но и в соседних странах. Волны половецкой миграции разошлись во все стороны. Венгерские хроники сообщают, что в 1124 г. король Стефан II принял к себе половецкую орду хана Татара. Поселившись на отведённой им земле, половцы несколько столетий играли заметную роль в жизни Венгрии, окончательно омадьярившись только в XVIII в.28

По данным грузинской летописи, сын Шарукана, хан Атерак («Повесть временных лет» знает его под именем Отрок), чья дочь, красавица Гурандухт, в начале 10-х гг. XII в. стала женой грузинского царя Давида IV Строителя, получил от своего тестя приглашение переселиться в Грузию и в 1118 г. увёл туда свою орду, насчитывавшую будто бы до 40 000 человек. Давид обеспечил половцам свободный проход через страну осетин и предоставил им в Грузии плодородные земли для поселения. Орда Атерака сделалась ядром армии Давида, а отборный пятитысячный отряд половецких всадников составил гвардию грузинского царя. Половцы сопутствовали Давиду в его походах в Персию, Ширван, Великую Армению; в 1121 г. воевали против турок-сельджуков и вернули царю его столицу – Тбилиси. Лишь после смерти Владимира Мономаха в 1125 г. Атерак осмелился вернуться в родные степи.

Меньше повезло орде хана Аепы (неизвестно, которого из двух), ушедшей к границам Волжской Булгарии. «Повесть временных лет» передаёт, что в 1117 г. «приидоша половци к болгаром, и высла им князь болгарьский питие с отравою; и пив Аепа и прочии князи вси помроша».

В киевской летописи сохранилась поэтическая легенда о возвращении Атерака, очевидно взятая из половецкого эпоса. По смерти Владимира Мономаха брат Атерака, Сырчан отправил в Грузию гонца, велев передать Атераку такие слова: «Володимер умер, воротися, брате, поиди в землю свою». «Молви же ему моя словеса, пой же ему песни половецкия, – напутствовал Сырчан своего посланника, – если же не восхочет [вернуться], дай ему понюхать зелья [траву], именем емшан [полынь]». Выслушав братнего посланника, Атерак поначалу заупрямился, но, поднеся к лицу пучок полыни, заплакал и сказал: «Да лучше в своей земли костью лечи, нежли в чужой славну быти». И приде во свою землю».

Остатки же половецких орд, прижатые к побережью Азовского моря, влачили жалкое существование, подобно брату Атерака, хану Сырчану, который вместе со своими соплеменниками бедствовал в низовьях Дона, добывая скудное пропитание рыбной ловлей.

Вокруг южных и юго-восточных границ Русской земли на несколько десятилетий возник безлюдный «санитарный пояс», шириной от 100 до 200 и более километров. Только во второй половине 30-х гг. XII в. в этих местах стали вновь разбивать свои вежи кочевники, называемые в летописи «дикими половцами». По-видимому, это были разрозненные племенные группировки, оторвавшиеся от старых, хорошо известных на Руси орд. Они крайне редко отваживались тревожить своими набегами древнерусское пограничье, зато охотно нанимались на службу к русским князьям, роднились с ними и перенимали христианскую веру.

Такое положение в южнорусских степях сохранялось вплоть до 50-х гг. XII столетия.

Закат этноса

С середины 1130-х гг., когда Русская земля начала погружаться в пучину междоусобиц, половцы появляются на Руси исключительно как наёмники или союзники того или иного князя. Особенно часто их услугами пользовались черниговские Ольговичи и Юрий Долгорукий. В количественном отношении половецкая подмога оценивается по-разному. В летописях встречаются цифры от 300 до 7000 половецких всадников, принимавших участие в княжеских междоусобицах. Но случалось, что половцы приходили в гораздо более значительных силах. Например, в 1152 г., по свидетельству летописца, половцы явились к Юрию Долгорукому «всею Половецкою землёю, что же их [есть] межи Волгою и Днепром».

В XII веке «дикие половцы» были прочно встроены в систему междукняжеских отношений при помощи династических браков. Древнерусские летописи сохранили свидетельства примерно о полутора десятке браков, заключённых между южнорусскими князьями и дочерями половецких ханов. Первый такой брак датируется 1094 г., когда внук Ярослава Мудрого киевский князь Святополк Изяславич женился на дочери хана Тугоркана. Из известных исторических деятелей на половчанках были женаты Владимир Мономах и его сыновья Андрей Волынский и Юрий Долгорукий, а также Владимир Галицкий, Мстислав Удалой, Рюрик Киевский, Ярослав Всеволодович (сын Всеволода Большое Гнездо). Главный герой «Слова о полку Игореве» Игорь Святославович и его брат Всеволод были на три четверти половцами по крови, поскольку половчанками были их мать и бабка по отцу.

Что касается случаев женитьбы половецких ханов на русских княжнах, – то летописи сообщают только об одном таком случае. По сообщению Ипатьевской летописи, в 1151 г. не названная по имени вдова черниговского князя Владимира Давидовича (дочь городненского князя Всеволодка Давидовича) вышла замуж за половецкого хана Башкорда.

Несомненно, что половецкие княжны, выданные замуж за русских князей, приводили с собой какое-то количество своих родственников и прислуги. На русских землях селился также многочисленный половецкий полон, взятый во время походов в степь. Характерны слова черниговского князя Святослава Ольговича, который в 1158 г. сетовал, что у него в семи городах жили лишь «псари да половцы». Археологические данные свидетельствуют о компактном проживании половцев на территории Поросья29. Половцы Поросья, по всей видимости, входили в состав чёрных клобуков.

Ипатьевская летопись с 1055 г. по 1236 г. сообщает о 30 походах половцев на Русь и Поросье, 27 походах Руси и чёрных клобуков против половцев и 38 совместных действий русских и половцев в русских междоусобицах и против внешних врагов. В большинстве случаев русские князья расплачивались со степняками разрешением грабить волости князей-противников.

Например, в 1155 г. в битве на реке Белоусе Юрий Долгорукий вместе с союзными половцами разбил войско своих противников во главе со смоленским князем Ростиславом Мстиславичем. Среди доставшихся половцам рядовых и знатных пленников находился Святослав Всеволодович – первый русский князь, позволивший врагу захватить себя живым.

Тогда Южная Русь впервые за свою историю очутилась в полной власти «поганых». И половцы постарались сделать так, чтобы этот их приход был не скоро забыт. Особенно пострадала Переяславская волость, где, по сведениям Воскресенской летописи, степняки «села все пожгоша и жита вся потравиша». Страшному разгрому подверглись местные святыни – основанная Владимиром Мономахом церковь святых Бориса и Глеба на Альте, монастыри Рождества Пресвятой Богородицы и Святого Саввы: всех их «разграбиша, и пожгоша, а люди в плен поведоша».

Несколько лет спустя Андрей Боголюбский, объясняя своё нежелание жить на русском юге, говорил, что здешние княжества запустели от постоянных междоусобиц, «а от поля (со стороны степи) половцы выплениша и пусто сотвориша».

Во второй половине XII в. в низовьях Днепра и Дона вновь окрепли половецкие группировки, возглавляемые молодыми ханами, которые уже не помнили трепета своих отцов и дедов перед русским мечом. Регулярное участие половцев в междоусобицах 50—70-х гг. XII в. на стороне того или иного князя воочию убедило их в разобщённости русских сил и общем упадке военной мощи киевско-переяславских земель. Осмелев, половецкие вожди возобновили самостоятельные набеги на южнорусские земли.

Усмирять их пришлось уже Юрию Долгорукому (в качестве киевского князя), который прежде (в качестве князя суздальского) охотно пользовался их услугами. Весной 1154 г., вскоре после вокняжения Юрия в Киеве, многочисленная половецкая орда вторглась в Поросье. Но сидевший здесь князь Василько Юрьевич не растерялся и сумел дать степнякам достойный отпор. Встав во главе сильной рати из берендеев, он настиг половцев в степи, когда они, уже ничего не опасаясь, возвращались в свои становища. По сообщению Никоновской летописи, Василько «приидоша» на половцев «на ранней заре, спящим им, и нападше на них на сонных, многих избиша, а иных руками яша». Берендеи не только вернули своё добро, но и сами нахватали половецкого полона.

Спустя некоторое время половецкие ханы, явившись к Юрию, попросили отпустить их сородичей. Но этому решительно воспротивились берендеи, считавшие живую добычу законной наградой за свою верную службу великому князю. «Мы умираем за Русскую землю с твоим сыном и головы своя сокладаем за твою честь», – приводит киевский летописец их слова. Юрий не мог позволить себе ссориться со своими новыми подданными, однако он не хотел обижать и половцев, своих бывших союзников. Поэтому вместо пленников великий князь дал половцам богатые дары, надеясь, что они удовлетворятся этим. Но те, приняв подарки, на обратном пути пограбили окрестности Переяславля и «много пакости створиша», по выражению летописца.

Конец этой истории наступил на исходе лета того же года, когда половцы вновь появились у русской границы, объявив великому князю, что пришли за миром. Юрий поехал навстречу им в Канев, как обыкновенно ходили на добрую войну, в сопровождении дружин почти всех подручных князей. Его предосторожность оказалась не напрасной, так как половецкие послы, по свидетельству летописца, приехали, собственно, для того чтобы разведать силу княжеского войска. Будь Юрий в меньшей силе, неизвестно, чем обернулось бы дело. Но, увидев многочисленную русскую рать, половцы сами пришли в трепет. Пообещав Юрию прийти наутро в его стан всей ордой для заключения мира, степняки в ту же ночь скрытно ушли назад в степь и больше не тревожили киевско-переяславские земли до самой смерти Юрия.

Сменивший его на киевском столе смоленский князь Ростислав Мстиславич старался по возможности поддерживать с половцами мирные отношения. В 1163 г. он женил своего сына Рюрика на дочери половецкого хана Белука. Однако добиться общего мира на границе со Степью ему не удалось, нападения других половецких орд на южнорусские земли происходили с удручающей регулярностью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Потребность соотнесения частного со всеобщим была органично присуща христианскому религиозному сознанию, которое «было сориентировано на комплексное освоение действительности… Средневековый мыслитель частную конкретику переводил в глобальный масштаб обобщающих мировоззренческих характеристик. Так события современности осмысливались в контексте мировой истории, а оценки поступкам (в категориях абсолютного добра или зла) давались в соотнесении с вечностью» (Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. Спб., 2000. С. 6).

2

В книге пророка Даниила рассказывается, что Навуходоносор, царь вавилонский, увидел однажды странный сон, который смутил его дух. Ему приснился огромный и страшный истукан, голова которого «была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные». Вдруг с вершины горы «без содействия рук» оторвался камень и раздробил истукана в прах, а сам «сделался великою горою и наполнил всю землю». Тайный смысл этого видения Бог открыл Даниилу, который явился к недоумевавшему царю и объяснил, что его царство – «это золотая голова. После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и ещё третье царство, медное, которое будет владычествовать над всею землёю. А четвёртое царство будет крепко, как железо… А что ты видел ноги и пальцы на ногах частью из глины горшечной, а частью из железа, то будет царство разделённое… частью крепкое, частью хрупкое… И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно, так как ты видел, что камень отторгнут был от горы не руками и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото» (Дан., 2:1, 27—45).

3

Флоровский Георгий, протоиерей. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 6.

4

Аналогичные редакторские правки библейских фрагментов встречаются в «Слове» и дальше. Например, обращение Господа к евреям из книги пророка Исайи: «Послушайте Меня, народ мой, племя моё» (Ис., 51:4) – Иларион переделывает на: «Послушайте Мене, людие мои, глаголеть Господь» и т. д. Это свидетельствует о последовательной позиции автора «Слова».

5

Попутно заметим, что пресловутый прыжок человечества «из царства необходимости в царство свободы», который основатели марксизма чаяли от коммунистического будущего, был для Илариона свершившимся фактом.

6

Здесь Иларион словно предвосхищает исторический метод С. М. Соловьёва: «Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии…».