Когда солнце уходит за горизонт…

Организатором оказался хорошим. К горячим котлетам прибавились три банки дефицитного лосося.

– Рыбка от меня лично, – заявил особист. – Так сказать, для душевной компании.

Для душевности выставил виски, «сделавшее» беседу товарищеской, без чинов и званий. Все стали обращаться друг к другу по имени: «молодые» Володя Егоров и Серёжа Мельников, или по имени-отчеству: «старые» подполковник Валентин Иванович Дугин и капитан Андрей Павлович Самойлов. Настроение в компании задавали подполковник и особист. Они, видно, вступили в соревнование за звание лучшего знатока анекдотов. У каждого своё «поле»: анекдоты подполковника житейские – от роли тёщи в семейной жизни до Вовочки и Чапаева, а у особиста юмор «солдатский» – грубый, матерный и смешной.

Закончившееся виски стали сигналом к окончанию банкета. Первым встал из-за стола подполковник.

– Товарищи офицеры, – нетвёрдым голосом проговорил он, – пришла пора вспомнить зачем мы здесь. Я, будучи старшим по званию, приказываю всем срочно рассредоточиться по спальным местам. Ответственным назначаю капитана Самойлова, самого стойкого из присутствующих. Возражения? Нет! По койкам.

Все встали и пошли исполнять приказ. Но Мельникову, невзирая на позднее время и съедено-выпитое, не спалось. Настроение приподнятое – нашёл прибор, который может повлиять на решение ЦК по корейскому самолёту. Промолчать или завопить на весь мир о происках американского империализма решают только в ЦК. И даже в самом Политбюро. «Интересно, – подумал он, – им доложат, кто нашёл прибор, или себе присвоят?»

«Стрельнув» папироску у особиста, Мельников вышел на улицу. Воздух прозрачен и холоден. Рассыпанные по тёмному небу яркие звезды казались близкими и Мельникову захотелось их потрогать. Красота отбила желание курить: стоял, держа папиросу в руке и глядя на ошеломившее его небо.

Созерцательное настроение прервал подошедший подполковник.

– Не спится, Серёжа? – спросил он.

– Не спится, Валентин Иванович, – грустно ответил Мельников.

– Откуда грусть?

– Не знаю, настроение вроде отличное, а тут вышел на эту красоту и стало грустно: почему среди людей зверья полно?

– Серёжа, уместнее к ветеринару обратиться, а не к бывшему штурману морской авиации. В людях зверьё всегда сидит. Просто за долгие годы эволюции человек больше и больше стал приближаться к Человеку – я имею ввиду человека с большой буквы, – но ведь эволюция продолжается.

– Разве может такое произойти? – Мельников с удивлением посмотрел на подполковника. – Человек с большой буквы. Идеальный человек?

– Ну, может и не идеальный, но без звериного в душе. Хватит о грустном. Угощайтесь, – подполковник вынул из кармана пачку «Мальборо» и протянул Мельникову.

– Откуда у вас американские сигареты? – Мельников аккуратно вынул сигарету из пачки и закурил.

– Из самолётных запасов, особист подарил.

– Интересно, когда я «стрельнул» у него покурить, «беломорину» дал.

– Забыли, Серёжа, эволюция продолжается? – шутливо-укоризненно произнёс подполковник. – Зачем ему инженер из военного института? А я старше вас по званию и служу в Центральной инспекции безопасности полётов авиации Вооружённых сил Советского Союза. И, наконец, наверняка видел мой спор с самим маршалом Пстыго. Организация новая, но служат у нас люди опытные и проверенные. И маршал позволяет не каждому с собой спорить. Особист не знает, что мы с Иваном Ивановичем Пстыго давно знакомы, но вывод сделал – со мной ему корешаться полезнее. Разъяснил я вам, Серёжа, логику гостеприимного хозяина?

– Да, Валентин Иванович, – рассмеялся Мельников. – С вашей логикой не штурманом быть, а в разведке работать. Или в контрразведке.

– Ска́жите, – возразил подполковник, но было видно, ему понравились слова Мельниковым. – Вы тоже хорошо соображаете.

– Почему думаете?

– И думать не надо. Москва ведь вас вызывала к телефону. Наверняка хотели посоветоваться.

– Наблюдательный вы! Про успехи узнали и попросили совет.

– Большие успехи у вас? Нашли интересное? – шутливо спросил подполковник.

– Нашёл, – гордо ответил Мельников. – Может и орден дадут.

Времени после выпитого прошло немало, а лёгкое ощущение «нетрезвости» не покидало. Он вообще редко пил крепкие напитки. Предпочитая пиво или сухие вина. Но в компании выглядеть слабаком не хотелось. И «перебрал» заморский напиток. Результат: в настроении «приобрёл», а в контроле за словами «потерял». Прямо по Ломоносову – что если к чему-либо нечто прибавилось, то это отнимается у чего-то другого. Но у Мельникова отнялось больше, чем прибавилось.

– Орден? – недоверчиво переспросил подполковник.

– Орден, – подтвердил Мельников. – Особист с сотоварищами искал? Искал. Маршал Савицкий искал? Искал. А я нашёл!

– Вы нашли, а другие не смогли? Поделитесь, коль не секрет.

– Секрет! Враги прогрессивного человечества не должны знать о находке, – хмель из Мельникова выходила медленно.

– То ж враги, – рассмеялся подполковник. – А мы с вами одно дело делаем.

– Логично, – согласился Мельников. – Один приборчик нештатный обнаружился. Покорёжен осколками, пока не определить. Ничего, разберёмся, и доложим нашему руководству. Оно считает мы зря хлеб едим. Ладно, я спать пойду. Голова кружится и подташнивает. Наверное, союз виски с «Мальборо» не самый удачный коктейль в моей жизни. Извините, Валентин Иванович, исчезаю.

Следующий день Мельников и Егоров провели в «Боинге». Опять, шаг за шагом, «проползли» по самолёту, но ничего нового не нашли. Из штатного оборудования Мельникова заинтересовала аварийная радиостанция, которую захватил в Москву. Вечером того же дня Мельников с Егоровым улетели в Африканду и оттуда домой.

В некоторой суматохе «рассредоточения» по вертолётам, Мельников потерял из вида особиста. Расстались, не попрощавшись.

30 апреля газета «Правда» опубликовала сообщение ТАСС:

«Как уже сообщалось, 20 апреля с.г. имело место нарушение воздушного пространства СССР самолётом «Боинг-707» южнокорейской авиакомпании.

В результате действий сил ПВО самолёт совершил посадку в труднодоступной местности на территории Карельской АССР. Все пассажиры и экипаж были эвакуированы в близлежащий населённый пункт и 23 апреля в Мурманском аэропорту переданы представителям генерального консульства США в Ленинграде и авиакомпании Пан-америкэн. В этот же день они покинули пределы Советского Союза, за исключением командира корабля Ким Чанг Кью и штурмана Ли Чын Сина, которые были задержаны в связи с проводимым расследованием.

В ходе расследования было выяснено, что инцидент с южнокорейским самолётом произошёл в результате невыполнения экипажем международных правил полётов и неподчинения требованиям советских истребителей ПВО следовать за ними для посадки на аэродром.

Командир экипажа и штурман признали свою вину в нарушении воздушного пространства и границ СССР, а также международных правил полёта. Они подтвердили, что понимали команды советских самолётов, однако этим командам не подчинились. Признавая свою вину перед советским законом, командир корабля и штурман письменно обратились в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о помиловании.

Учитывая признание Ким Чанг Кью и Ли Чын Сином своей виновности и их раскаяние, а также руководствуясь принципом гуманности, Президиум Верховного Совета СССР принял решение не привлекать Ким Чанг Кью и Ли Чын Сина к уголовной ответственности и ограничиться выдворением их за пределы Советского Союза».

Весь прогрессивный мир с воодушевлением воспринял гуманность Советского Союза.

ЭЛИЗАБЕТ ГРИН

Но позвонить домой в понедельник Мики не успела – мама опередила:

– Мики, привет. Извини, но приехать не получиться. Попросили провести тренинг в одной приличной компании. Но мы ждём тебя в воскресенье дома. Приедешь?

– Конечно приеду. Проверю расписание автобуса и постараюсь быть у вас к обеду. Накормите, родители?

– Накормим и ещё с собой дадим. А то, пока ты готовить научишься, совсем пропадёшь.

Положив телефонную трубку, Мики облегчённо вздохнула. Когда мама предложила приехать и пройтись по магазинам, то, не желая обидеть, согласилась. Обычно мамины «пройтись» заканчивались очередными разговорами о необходимости иметь у ребёнка, то есть Мики, нормальной одежды, а не ходить вроде эмансипированных – мамино выражение – дамочек. По маме, «дамочки» ходили в одних брюках и свитерах, пренебрегая платьями и юбками. Мики не относила себя к эмансипированным, но предпочитала в повседневной одежде джинсы или брючные костюмы. Выбор зависел от конкретной ситуации или мероприятия, в которых участвовала – редакция, библиотека, презентация или пресс-конференция. Мики уверена, при фигуре 87-65-87 и росте 168 сантиметров хорошо выглядит в любой одежде: юбках, платьях, брюках, шортах, купальниках. А мужчины разных возрастов неоднократно намекали – вообще не обременённой тканью. В последнем убедилась на нудистском пляже на французской стороне острова Сен-Мартен. Казалось, привычные к наготе нудисты, не должны обращать внимание на Мики, но обнажённые фигуры обоего пола – мужчины с интересом, женщины с завистью – смотрели, когда она всё-таки осмелилась снять с себя лишние по местным понятиям части купальника. Мама всегда удивлялась, как дочь держит форму.

– Я, – с возмущением обращалась каждый раз к мужу, когда речь заходила о питании, – должна держать себя на жестокой диете, отказывать во всём, а эта девочка плюёт на все калории и может работать дегустатором в «Макдоналдс» или «Пицца Хат».

– Милая Джейн, – для Патрика жена всегда милая, – не забывай, пока ты сидишь за рабочим столом, Мики бегает в парке или занимается в спортзале. И ты не полная. У тебя идеальная фигура для твоего возраста.

– При чём тут мой возраст? – упоминание возраста усиливало возмущение мамы. – Возраст – не причина и тем более не повод оправдываться. Но ты же знаешь, Патрик, я не любитель физических упражнений.

– Знаю, потому и молчу. Джейн, я думаю, у Мики просто хороший наследственный метаболизм по отцовской линии, – и папа заразительно смеялся.

Подобные диалоги в семье возникали с регулярностью приездов Мики к родителям.

Воскресным вечером, 30 апреля, семья собралась за праздничным столом. Первый тост произнёс папа:

– Дорогие соотечественники, – с пафосом начал он, – сегодня у нас большой праздник! И не один, а целых три.

Мама и Мики с удивлением посмотрели на «выступающего». Тот не смутился.

– Да, именно три! Во-первых, завтра по всему миру будут отмечать Первое мая – День солидарности трудящихся. Раз все сидящие за этим замечательным столом с аппетитными закусками трудятся, то и наш праздник. Второе, не менее замечательное событие, – наша дочь, Мишель Конвелл, нашла время в своей наполненной творческим поиском жизни и посетила уставших от ожидания родителей. Замечу, первое посещение за полгода. И в-третьих, ровно десять дней назад произошло эпохальное событие – впервые ей исполнилось 25 лет!

– Бывает и не впервые? – ухмыльнувшись, спросила Мики.

Мама слегка коснулась руки дочери – мол, не мешай. Папа проигнорировал реплику дочери вовсе.

– Мики! Торжественно заявляю – мы тебя любим крепко и бескорыстно!

– Папа, спасибо большое за всё. Я вас люблю.

– Патрик, – мама нежно посмотрела на мужа, – если ты так и лекции читаешь, то я начинаю беспокоиться о наших будущих политологах. Давай лучше приступим к «физической» части торжества.

Весь вечер Мики с напряжением ожидала момента, когда родители вспомнят о «несложившейся» жизни дочери и продолжат «воспитание». Обычно, в роли великого педагога-гуманиста Иоганна Песталоцци выступала мама, называвшая себя «психологом с материнским сердцем». Папа всякий раз добавлял: «с любящим». Мама не спорила, Мики не возражала. Иногда роль педагога играл папа. Про своё сердце не говорил, но вся семья и близкие родственники прекрасно знали – для него Мики самая, самая, самая! «Интересно, – думала Мики, – кто сегодня начнёт направлять на путь истинный?» Оказалось, папа! Мама встала на трудовую вахту: засунула грязную посуду в моечную машину, «недоеденное» отправила в холодильник и усталая, присев на любимое кресло, задремала. И момент наступил.

– Мики, пойдём поговорим на улицу. Пусть мама отдохнёт.

Они вышли. На террасе – папа соорудил своими руками и тем гордился – стояли ажурный металлической стол и четыре стула. Для мягкости на стульях лежали специальные подушечки, прикреплённые к ножкам длинными завязками.

– Мики, какие планы на оставшиеся 75 лет жизни?

– Они не изменились – стать настоящим журналистом.

– Но позволь сказать прямо.

– Тебе нужно моё согласие?

– Да. Не собираюсь отцовским авторитетом навязывать советы.

– Тогда давай! – улыбнулась Мики.

– Дочь, – папа всегда так обращался, подчёркивая тем сверхважность своих слов, – я внимательно читаю твои статьи. Признаюсь, темы и стиль изложения нельзя назвать несерьёзными. Они какие-то «воздушные».

– Ты хотел сказать – лёгкие?

– Нет, именно «воздушные» – слов много, а содержания мало. Смысла тоже. Вроде разряженного пространства. Кислород в количествах мало пригодных для жизни, – папа сделал паузу и продолжил: – Или я плохо разбираюсь в задачах твоей газеты.

Мики грустно посмотрела на отца – хотелось резко возразить. Обидеться, наконец. Но может он и прав. Сама чувствовала детско-наивный стиль статей, но считала его оригинальным журналистским почерком, необходимым для полного попадания в развлеченческий дух газеты. Но папины слова почти повторили оценку двух начальников: главреда и Аллена Брауна. В детективах пишут – уже серия.

– Думаешь, пора уйти в другую профессию? – спокойно и чуть отрешённо спросила Мики.

– Решать тебе. Но совет дать могу. Готова?

Мики в ожидании посмотрела на отца.

– Тогда слушай, дочь. Проверить готовность на звание «журналист» можно только реальным делом. Серьёзным, общественно значимым и полезным. Бесспорно, в жизни есть место и для развлекательной журналистики. Иначе люди завянут от скуки. Но я не считаю «жёлтую» прессу реальной журналистикой. Перемывать косточки знаменитостям и рыться в грязном белье – занятие, по мне, постыдное.

– Ну, папа… – протянула Мики.

– Извини, я из прошлого поколения. Возьми настоящую тему, разберись и напиши сто́ящий материал. Помогающий людям!

– Такие темы на дороге валяются?

– На дороге – нет, в дороге – да! Страна большая, проблем острых хватает. Возьми, например, Боба Вудворда. Всего через два года работы в «Вашингтон пост» начал с коллегой журналистское расследование шпионажа республиканских активистов против Демократической партии. Чем оно закончилось? Отставкой президента Никсона! И Бобу всего 31 год! Настоящая журналистика. Ты же знаешь, я всю жизнь республиканец, но полностью поддержал Боба. Никто не имеет право нарушать этические и правовые нормы демократического общества.

– Ты знаком с Вудвордом?

– Пару раз общались. А что?

Мики, подумав: «Мог бы и познакомить», буркнула в ответ:

– Ничего.

Готовая обидеться на папу, но передумала:

– Есть тема начинающему журналисту?

– Конечно! Я всю жизнь ею занимаюсь. Тема, к сожалению, вечная!

– А попроще, папочка?

– Куда уж проще: права Человека. В газетах обычно пишут слово «права» с большой буквы, а «человека» с маленькой. Большущая ошибка. «Права» пишите с любой буквы, но «Человека» – всегда с большой!

– Слишком общо, – пожала плечами Мики. – И ничего нового.

– Зря так думаешь! – возбуждённо возразил папа. – Про возраст согласен – ровесница Homo sapiens – Человека разумного. И с каждым периодом «взросления» расширялись его права.

– Не понятен твой тезис.

– Смотри, на самой стадии развития человека его задача – выжить, для чего нужно добыть пищу. И она решалась силой. Других вариантов не знали. Развитие человека – изменение структуры мозга, появление речи, возникновение религии, искусства, ремёсел и многое другое – потребовало усовершенствования социальной формы организации. Так человек и прошёл длинный и сложный путь от первобытнообщинной жизни к современному социуму.

– Папа, тебя студенты понимают?

– Понимают, любят и спорят! – с гордостью ответил отец.

Мики вздохнула:

– Из перечисленного ко мне относятся «любят и спорят».

– Ты же университет закончила! – воскликнул отец.

– Папа, не волнуйся, я шучу. Ты самый понимаемый профессор в США!

– Ладно, упрощу специально для тебя. Во «Всеобщей декларации прав человека», принятой ООН сорок лет назад, целых 30 статей. Каждая из них содержит права человека на все случаи жизни. Все правильные и нужные. Но основное право человека – право на жизнь. Нарушено, то остальные глазурь на праздничном торте.

– Получается, рабский труд или запрет заниматься любимым делом не нарушают прав человека?

– Нарушают!

– Недоступность образования в престижных университетах бедным, неравная оплата труда мужчин и женщин за одинаковую работу и подобное? – тихо спросила Мики и непроизвольно зевнула.

– Нарушают! Нет спору. Могу добавить из «Декларации» ещё десяток. Но я вижу, ты пока не готова к обсуждению темы. Да и поздно – не до серьёзных разговоров. Ты ложись, а завтра подброшу одну замечательную тему.

– Спасибо, папочка. Ты прав, засыпаю на ходу.

Мики обняла отца и поцеловала.

На следующий день мама ушла на работу и они остались одни. Мики вопросительно посмотрела на отца.

– Помню, всё помню, – улыбнулся тот.

– Давай делись своей замечательной темой. Но покороче, на автобус нужно успеть.

– Включаю телеграф! Через два года исполнится пятнадцать лет со дня марша «Движения за избирательные права» чернокожих американцев. Компанию за их регистрацию начал Мартин Лютер Кинг-младший. Событие в нашей стране не рядовое. Наверняка СМИ не пройдут мимо: газеты, радио, телевидение напишут, расскажут и покажут. У тебя полно времени подготовить материал или, лучше, серию статей о Марше. За два года «влезешь» в тему, поговоришь с участниками, узнаешь разные суждения… Чем не тема?

Мики смотрела на отца и не знала ответа. Самое простое – «да, спасибо» – не смогло бы выразить отношение – нет, не к теме – к человеку, которого знала всю жизнь, кто чувствовал с полувзгляда, кто всегда находил самое нужное слово когда плохо, больно, обидно… Или просто молча улыбался.

– Папа, – нежно начала Мики, но внезапно замолчала и через мгновение заплакала.

Отец растерялся. Плачущей видел дочь лет пятнадцать назад – желая продемонстрировать мастерство катания без рук, свалилась с велосипеда и сильно ободрала коленки.

– Мики, хватить реветь! – прикрикнул он. – Опоздаешь на автобус.

Папа и в этот раз нашёл правильные слова.

ххх

Через неделю Мики, отложив все дела, отправилась в библиотеку. О событиях 1965 года в далёком городе Сельма, в Алабаме, учила в школе и подробнее в университете. Потратив два часа в чтении газет того времени и увидев длинный список статей и книг о Марше, его значении для борьбы с расовым неравенством и принятия Закона об избирательных правах, Мики расстроилась: «Зачем папа посоветовал подробно изученную тему? Ничего нового и оригинального в жизни не напишу. Полный бред! Не поеду. Он не вспомнит о своём совете». Но тот не забыл: через неделю позвонил и спросил собирается ли она отправиться – не «поехать» или «полететь», а именно «отправиться» – в Сельму. Мики поразилась его настойчивости, но признаться в навеянных посещением библиотеки мыслях не смогла. Выдержав паузу – я человек самостоятельный! – обещала отпроситься на работе и в тот же день. Или на следующий.

Так и сделала.

ххх

Оставив вещи в гостинице, Мики пошла бродить по городу. Небольшой – меньше двух десятков тысяч населения – городок в центре штата Алабама напомнил декорации к старым голливудским фильмам. И не удивилась бы, встретив идущих навстречу Грегори Пека, Джека Лемона, Марлон Брандо. По одному или все вместе! Мики представила: на ходу скромно кивает «звёздам» и продолжает путь к цели путешествия – темы, достойной Пулитцеровской премии. Как у папы! Вся семья гордится, а противный бывший – она не останется – главный редактор пожалеет, раз не разглядел талант. Интересно, красавчик Аллен Браун будет страдать или забудет о ней в объятиях молоденькой стажёрки? Наверняка страдать и… завидовать успеху. Ну и чёрт с ним! Не ценил.

Так, с мечтами о счастливом будущем Мики подошла к церкви – Brown Chapel A.M.E. Church, – где во время акций протеста расположилась штаб-квартира Марша. Красивое, в неороманском стиле большое каменное в форме греческого креста здание из красного кирпича с отделкой из белого камня. Входы утоплены за аркадой из трех закруглённых арок. Верхняя часть фасада – пара квадратных башен, увенчанных восьмиугольными куполами. Мики слабо разбиралась в архитектурных стилях, но, согласно путеводителю, для неороманского стиля в отличие от романского характерна более простая форма арок и окон. Сделав дюжину фото на память, Мики собиралась войти внутрь, но навстречу, чуть не сбив с ног, выскочил чернокожий мальчишка лет двенадцати.

– Ой, извините, мэм. Я жутко тороплюсь. Куча дел! Если не буду бегать, то никогда ничего не успею, – затараторил он со специфическим южным акцентом.

Мики с недоумением уставилась на него:

– Подожди! Я не улавливаю. Скажи медленнее.

Но и повторенная в два раза медленнее фраза дошла до Мики с большим трудом. Мальчишка напомнил ей героя О. Генри «Вождь краснокожих» – шустрый озорник, готовый к приключениям. «Быть ему героем моего рассказа», – мелькнула мысль. Мики захотелось поближе познакомиться.

– Далеко бежишь?

– Да нет, мили три.

– Далеко!

– Ничего, я привычный, – проговорил парень по-взрослому спокойно и уверенно. И добавил: – Я на велосипеде! Наградили за хорошую работу. Сам преподобный Сесил Уильямсон вручил в школе.

Мики не искала долго повод для продолжения знакомства.

– Интересно, и я ищу его, – соврала она. – Он сейчас в церкви?

– Да, но он пастор в другой церкви. Я к нему и тороплюсь. Извините, мэм, заболтался с вами.

– Успеешь, я возьму такси. Мне всё равно он нужен и ты не опоздаешь. Согласен?

Мальчишка кивнул и решительно поднял руку перед проходящей машиной.

Через десять минут Мики и мальчишка, назвавшийся Джонни, входили в Crescent Hill Presbyterian Church.

Пастор, проводив мальчика, с интересом посмотрел на Мики.

– Добрый день, Отец, – поздоровалась Мики.

– Добрый, – улыбнулся пастор. – Что привело вас к нам?

– Я – Мишель Конвелл. Журналист. Меня интересуют события Марша за избирательные права, – неуверенно произнесла она.

– Вас что-то смущает?

– Да, – вздохнула Мики.

И откровенно призналась в своих сомнениях. Пастор задумался. Понимающе посмотрел и сказал:

– Знакомо. Папа дал отличный совет, но не работает. Мне нужно уходить по делам и сегодня не вернусь. Подходите завтра, например, к часам десяти и мы обсудим, как не обидеть папу и найти интересную тему. Согласны?

– Конечно, – воскликнула Мики. – Но я не глупая девчонка, полный профан в профессии.

– Я и не думаю, – серьёзно произнёс пастор. – Иначе посоветовал бы возвращаться домой. Итак, до завтра!

Ровно в десять часов утра Мики сидела в небольшом кабинете пастора. Тот задумчиво смотрел на большой конверт, лежащий на столе, и не обращал на неё внимание. Мики кашлянула.

– Извините, – тихо проговорил он. – Джонни привёз вчера конверт, а я лишь сейчас посмотрел присланные документы. У меня всего два дня и я не успею перевести их, даже в общих чертах, на английский. Да и словаря нет!

– Важные документы? – участливо спросила Мики.

– Очень, – вздохнул пастор. – Они могут помочь спасти людей.

– На каком языке?

– На русском.

– На русском? – переспросила Мики. – Тогда не вижу проблем с переводом.

– Вы уверены? – не поверил пастор.

– Абсолютно! Я знаю русский.

– Невероятно! – воскликнул пастор. – Вы – моё спасение.

Пастор вышел, чтобы не мешать. Документы из конверта – анкеты, вырезки из московских газет, выписки из советского Уголовного кодекса – оказались не простыми для перевода, но Мики за два часа работы справилась. Когда пастор вернулся, его ждала стопка исписанных аккуратным почерком листков.

– Спасибо большое! Вы теперь поняли, почему была важна ваша помощь?

– Не совсем. Я вижу речь идёт о семьях верующих из России, которых преследуют и не дают уехать из страны. Извините, я больше думала о правильном переводе, чем о сути документов.

– Нормально. В начале шестидесятых одна семья пятидесятников с труднопроизносимой фамилией Ващенко хотела уехать из России. Но им не дали. Главу семьи посадили в тюрьму. Я случайно узнал их грустную истории в Толстовском фонде. Решил помочь. Отправил полгода назад приглашение на приезд в США. Получили ли документы или нет – не знаю. В наше посольство за визой не обращались.