Сны за полночь

Нет! Сергею привиделось, там не могла быть Люда. Верно, солнце сыграло злую шутку со зрением молодого человека. Ну не могла там оказаться Люда, не могла! Она просто физически не успела бы туда попасть. Да и по расчётам времени, Лариса могла поклясться кому угодно, что девушка в момент несчастья была в лагере. Но куда всё-таки пропала Люда?!

Наконец, они добрались до рокового проёма Врат, ещё издалека Лариса заметила фигуру Мицкевича сидевшую средь серой массы камней, голова мужчины была низко опущена. Чуть ближе стало видно, что склонился он над чем-то буро-серым, резко контрастирующим с каменным ложем. Ещё несколько метров и у девушки ёкнуло внутри – она уже знала, не видела, но знала, что они с Сергеем опоздали.

Мицкевич не встал и не дрогнул, когда племянник и его спутница задыхаясь от жары и бега, подошли. Он лишь приподнял голову и, едва окинув невидящим взглядом пришедших, отвернулся.

– Всё кончено. Он мёртв. – Его голос высох и охрип. – Мы потеряли нашего руководителя.

Тело Удалова лежало перед ним, в том положении, в котором его запомнил Сергей. Теперь лицо погибшего было спрятано под свитером, которым, сняв с себя, его заботливо укрыл от живого мира Мицкевич. Комбинезон почти полностью пропитался кровью, лишь маленькими островками зияли неохваченные фрагменты серого комбинезона. Одного этого вида было достаточно, чтобы понять – Удалов был обречён, спасти бы его не удалось в любом случае.

– Нужно перенести его тело, – сказала Лариса, она нехотя принялась разворачивать брезент.

– Согласен, – поддержал её Сергей. – Юрий Михайлович.

– Что? – Мицкевич был растерян и не соображал до конца, случившееся оказался слишком неожиданным для него.

– Помогите нам с Ларисой переложить тело на…

– Тело? Уже так ты называешь его? – вскричал Мицкевич, вскочив с камней. – Ещё недавно он был для тебя человеком и каким?! С большой буквы человек! И вот он уже тело! Да если бы не он, ни ты, ни я не увидели этого места и не коснулись чуда!

– Успокойтесь, Юрий Михайлович, – вступилась за товарища Лариса. – Сергею и мне тоже очень тяжело осознать, что Петра Ивановича больше нет с нами. Но нужно его перенести в лагерь, не дело, если мы оставим его здесь.

– О боже! Почему он? Почему именно тогда, когда оставалось всего ничего, всего шаг до всемирного открытия? – Мицкевич закрыл ладонями лицо.

– Серёж, нам вдвоём придётся всё сделать, – тихо сказала Лариса. – Твой дядя не в состоянии сейчас.

Сергей кивнул, ещё раз Лариса поразилась, как за несколько дней он поменялся, возмужав из скромного, зажатого в общении, юнца в решительного и сильного мужчину. Эта экспедиция расставила все точки, открыв людей с лучших и худших сторон.

Вдвоём они кое-как выпрямили конечности покойника, раздавался противный хруст ломаных костей, тело было ещё тёплым и поддавалось, извергая истончавшиеся ручейки крови рваных ран. Края полотнища привязали с двух сторон к сучьям, принесённым Ларисой, чтобы удобнее было нести Удалова.

– Юрий Михайлович, идёмте, здесь делать нечего, – обратилась Лариса к Мицкевичу, он застыл и с растерянным видом смотрел на то место, где серость камней раскрасилась в алый цвет.

– Дядя Юра, пожалуйста, идёмте с нами, – позвал его племянник.

– … но я не знаю, как… как? – Голос Мицкевича хрипел и боролся со спазмами, по щекам текли слёзы, которые он тут же неуклюже утирал.

– Мы справимся, Юрий Михайлович, – мягко добавила девушка, ей самой хотелось плакать, но кто-то обязан был остаться в этой ситуации спокойным и сдержанным. – Вы нужны нам.

Мицкевич, молча поплёлся за ними, Сергей шёл первым, балансируя меж камней и придерживая на плечах ветку-ручку носилок, Лариса, спотыкаясь, помогала сзади. Голова Удалова, накрытая свитером, безвольно покачивалась перед ней. Она старалась смотреть только вперёд, боясь не совладать с собой, если взгляд упадёт вниз на носилки.

Останавливались часто, тело тяжелело, а послеполуденная жара добавляла особое отчаяние. Когда граница серых камней была преодолена, Лариса задумалась над хранением тела – до возвращения вертолёта оставалось чуть больше недели, это значило – держать труп в пределах лагеря было невозможно. Он бы не сохранился, и если в стороне заложить его сверху камнями, – как обычно поступают с павшими в горах людьми, – дальнейшее пребывание на плато сделалось бы невыносимым и тягостным. Живые не должны быть подле мёртвых. У мёртвых есть свои места.

И тут память благосклонно выудила из недр тихое место с зелёными холмиками, которое они отыскали в день приезда. Это показалось самым удачным решением.

– Серёж, – осторожно обратилась она к шедшему впереди и дышавшему тяжело парню. – Нужно повернуть в сторону.

– Зачем? До лагеря не так уж и долго идти, – в недоумении спросил Сергей, но тут же остановился и опустил свою часть носилок.

– Мы похороним его там, ненадолго. До прилёта вертолёта.

– Зачем? – Он утирал пот со лба и шеи. – На стоянке ведь можно тоже.

– В лагере с мертвецом будет невозможно жить, Сергей, – настаивала Лариса. – Потом, это ведь стародавнее кладбище вроде, или просто бугры. Неважно. К тому же, мы не оставим его здесь насовсем, завернём как следует в брезент, а перед отправкой в Петрозаводск, выкопаем. Здесь ему будет спокойнее и лучше. Да и нам тоже.

– Может ты и права. – Сергей порядком вымотался, и усталость брала верх над эмоциями. – Дядя Юра, как вы думаете? Вы согласны?

– Что? Вы о чём? – Мицкевич нехотя вырвался из своей раковины переживаний.

– Можно его на том захоронении пристроить до отлёта.

– Что? Как вам в голову такое могло прийти?!

– Но в лагере ему теперь не место, Юрий Михайлович, поймите, – попыталась вразумить мужчину девушка. – А там спокойное место, как раз для Петра Ивановича.

– Это бред! Хоронить его здесь! Его здесь! – Мицкевич схватился за голову. – Он должен был вернуться с нами в Москву. Он должен был жить! Я не могу поверить, не могу….

– Он вернётся в Москву, Юрий Михайлович, – тихо проговорила Лариса. – Он с нами вернётся. Но пока он побудет здесь.

За лопатами сходил Сергей, Ларисе показалось, что он с явным облегчением оставил обязанности носильщика, хоть и устал больше её и Мицкевича.

На заросших травами и мелкими деревцами холмиках выбрали местечко в стороне и по очереди копали. В молчании. Здесь отчего-то даже птиц не было слышно. Так и не убрав с головы покойного Удалова свитер, замотали плотнее погибшего в брезент и бережно опустили в неглубокую яму. И также молчаливо закапывали, поскорее, чтобы окончить скорбный ритуал.

Постояли в молчании около свежего холмика, теперь он был самым высоким возвышением среди слабых зелёных волн. И, если никакого захоронения здесь прежде не было, подумала Лариса, то с сегодняшнего дня это место по праву приобрело скорбный статус. Она возложила несколько вырванных неподалёку кустиков морошки. Не хотелось уходить и оставлять могилу с пустой серой поверхностью.

Когда вернулись в лагерь, Лариса первым делом проверила палатки, обе были пусты.

– Где же ты, Люда? Где пропадаешь? Что с тобой такое творится? – говорила она, как ей казалось тихо, однако ж Мицкевич её услышал.

– Её нужно найти, – встрепенулся он, голос его ожесточился нараставшим гневом, бравший верх над скорбью. – Я её видел там, у грифона, да и не только я. Серёг, подтверди!

– Я уже сказал об этом Ларисе, – устало произнёс племянник.

– Вот-вот. Что она там делала? Зачем? Она выглядела странно. Её нужно найти и допросить!

– Юрий Михайлович, не торопитесь, – спокойно и твёрдо сказала девушка. – Мы обязательно отыщем Люду и расспросим её. Но я не думаю, что она в чём-либо повинна, я же вижу, что вы ей подписали приговор. Она могла просто стоять тихо за спиной Удалова, и всё. Не делайте преждевременных выводов и тем более, не ставьте их во главе произошедшего.

– Вас там не было, Лариса! – злобно рявкнул Мицкевич, Сергей побледнел и встал между дядькой и девушкой. – Ваша так называемая коллега стояла и так плотоядно смотрела вниз! Вы бы видели её. Ещё тот видок! Да она чокнутая, разве вы не заметили? Все эти её штучки с самовольными отлучками из лагеря. Она с самого начала крупно повздорила с Петром Ивановичем, а потом вдруг стала тихоней и паинькой. Я не верю в столь внезапные перемены. Слышите, не верю! Она притворялась и, выгадав момент, отомстила нашему руководителю. С этой девкой не всё в порядке. Она сумасшедшая!

– Прекратите! – закричала теперь Лариса, Сергей стоял меж нею и Мицкевичем, вытянув руки в стороны. Он опасался – ещё искра неоправданной злобы и драки не избежать. – Как вы можете делать такие поспешные выводы? Вы стояли рядом с ней? За её спиной, чтобы всё разглядеть в деталях? Он упал, это был несчастный случай. Примите это, как факт. Его уже не вернёшь! А мы живы.

– Это она должна сейчас лежать там, а не он! – Слова жгучим ядом вылетели изо рта рассвирепевшего не на шутку мужчины.– Она! Слышите? Она!

– Да как вы можете!

Лариса пошла прочь, её трясло, голова раскалывалась, она уже не верила, что таблетки помогут, но всё же залезла в палатку. Лежать, сейчас она могла только лежать, уставившись в дрожавший от ветерка полог лагерного шатра.

Обернув голову в сторону соседского спальника, она заметила, что среди неровных скомканных складок, проступает что-то светлое. Вытянув руку, он нашарила тетрадь, которую по видимости Люда забыла, покинув так внезапно и таинственно палатку. Находка удивила Ларису, ведь соседка, как одержимая, таскалась с нею повсюду, не выпуская из рук и никому не доверяя её содержимое.

Не раздумывая ни секунды, Лариса раскрыла тетрадь на первом листе, сбоку на внутренней стороне обложки значились вписанные от руки инициалы хозяйки. Там же были добавлены телефоны редакции и начальства. К своему удивлению, имелся там и Ларисин номер телефона.

Первая страница была исписана аккуратным ровным почерком. Строки радости, волнения и предвкушения. Люда скрупулёзно описывала поэтапно каждый шаг первого дня прибытия на злосчастную поляну. Сколько надежд и света читалось меж слов! Лариса на мгновение представила подругу, писавшую эти строки.

Через три страницы, плотно усеянные пузатыми бочонками буковок, почерк потерял прямой и устойчивый курс, получив пробоины и размашистость. Буквы тоже претерпели изменения, вытянувшись и потрепав края. Лариса задумалась и охнула – это началось именно на второй день, когда Люда, психанув, убежала в лес и отсутствовала полдня, вернувшись тихая вечером. С того момента всё и началось. Но что случилось с некогда жизнерадостной, яркой и бунтующей девушкой? Что подавило её снаружи, выплеснув ярость в виде рваной и бессвязной писанины на бумагу?

Письмо по мере приближения к сердцевине записей становился всё причудливее, слова всё труднее становилось разбирать, а временами они были просто не читаемы и больше походили на группу причудливых символом, незнакомых и виденных Ларисой впервые. Но более всего поражали крупные и не менее дотошливые в своём воплощении рисунки, чьё содержание порой занимало полный разворот на обеих страницах. Мрачность этих авторских иллюстраций пугала – самыми популярными персонажами были грифоны в различных ракурсах, но ещё там было полно загадочных пентаграмм, символов и лиц с чёрными глазами, от которых Ларису всё больше бросало в дрожь.

Кое-какой смысл всё же ей удалось понять в отдельных фразах, Люда писала о Вратах и их стражниках-грифонах. Но странность состояла в том, что писала она о них в настоящем времени, как будто бы жила в те далёкие времена, когда культ неизвестным богам имел наивысший расцвет и почитание, либо он имел бы место быть сейчас, в современном мире.

«Бедняга, у неё расстройство. Она переволновалась и не смогла в одиночку справиться с навалившейся на неё ответственностью», – размышляла Лариса, дойдя до последних строк, обрывавшихся непонятной белибердой из цифр и букв.

Позже, когда страсти в лагере улеглись, Мицкевич уснул в палатке после приёма успокоительного, – Сергей тайком подсыпал ему в воду лекарство, – Лариса решила ещё раз пересмотреть свои записи с видеокамеры. Что-то не давало ей покоя, что-то она упускала вновь и вновь, и это лежало на поверхности уже давно.

Кадры мелькали один вслед за другим, вперёд и назад. Глаза слезились от напряжения и непрерывного всматривания, но то, что она искала, ускользало. Ей уже начало казаться, что у неё развивается паранойя, и всё она себе напридумывала, как внимание привлекло тёмное пятнышко слева на кадре, что был сделан на старом погосте второго дня экспедиции.

Максимально увеличив на дисплее заинтриговавшее пятно, Лариса ахнула – среди мягких линий травы явственным резким контрастом лежала свежая земляная насыпь!

Но ведь подобного быть не могло! Она отчётливо помнила ту съёмку и тогда никаких изменений не заметила, а ведь она достаточно долго кружила в том месте, едва ли не охватив каждый уголок своим вниманием.

– Что же это?! – заволновалась девушка. – Нужно успеть туда до темноты.

Возбуждение от нового открытия перемешивалось с дурным предчувствием. Что-то не сходилось, не увязывалось в стройную цепочку событий. Что-то выпало, разорвав звенья и ослабив цепь.

Сначала Лариса хотела подключить Сергея, но поразмыслив, отказалась от его помощи. Нужно было проверить самой, убедиться в том, что она не рехнулась. Камера осталась лежать в палатке, надёжно укрытая курткой в спальнике. С собой девушка прихватила одну из походных лопат, которой прихоранивали покойного Петра Ивановича. О воде она вспомнила уже на полпути до цели, но возвращаться не стала, надеясь, что на всё про всё уйдёт немного времени.

Оказавшись на месте, она внимательно осмотрелась. На глаза тут же попался тёмно-бурый холм с подвядшими стебельками морошки поверху – свежая могила на правой оконечности волнистых бугорков. Но вот цепкий взгляд выхватил в отдалении слева нечто выпадавшее из гармонии зелёного настила. Да вот же! Тот самый холм, который они не заметили ранее, поглощённые горькой заботой.

Ноги тяжелели, будто впитывали из земли её тяжесть, каждый шаг забирал прежнюю уверенность, заменяя её дрожью и острым желанием развернуться и бежать прочь. Одинокий серый холмик с подсохшей земляной корочкой казался вычурной фигурой среди пышущей жизнью растительности. Когда Лариса подошла совсем близко, мурашки от озноба прошлись по всему телу, а волосы на голове, казалось, зашевелились. От недавно вскопанного земляного вала реяло ледяным холодом, в то время как от нетронутого участка зелени вокруг исходило тепло.

– Что за чертовщина! Что это такое? – произнесла вслух дрожащим голосом девушка, изо рта вырвалась токая струйка пара. – Я точно помню, что тебя здесь не было во второй день. Я обошла здесь каждый метр. Я уверена!

Рука сжала рукоятку лопаты и вонзила её в первом неуверенном рывке посредине холмика. Земля поддавалась на удивление легко, будто сама желала скорее раскрыть тайну, которую поневоле укутала.

Снова и снова входил острый край металла, выхватывая всё новые комья земли. Очередной заход и тут лопата обо что-то запнулась, обо что-то твёрдое. Лариса отложила инструмент и принялась руками разгребать то место. Её пальцы наткнулись на нечто холодное и твёрдое. Она ухватилась и попыталась вытащить на свет. Предмет не поддавался, но вот после особо резкого рывка из серого настила выпорхнула посинелая кисть руки.

Лариса закричала. Она шарахнулась назад и, оступившись, упала. Кисть с растопыренными пальцами лежала на поверхности. Вишнёвый глянец лака на ногтях поблёскивал в пробивавшихся сквозь листву черёмухи солнечных бликах.

– Нет! Не может быть! Этого просто не может быть!!! – орала, что есть мочи, Лариса, она отмахивалась перепачканными землёй ладонями от бледного пятна на сером валу. – Я её видела сегодня, они её видели. Она была жива! Жива! Жива!

Помедлив, но затем, отбросив последние сомнения, с каким-то звериным остервенением, девушка принялась раскапывать могилу. Сначала рукав, затем плечо, вот и грудь с шеей. Наступил черёд головы. Новый поток крика взорвал лесной покой.

– Нет! Как же это могло с тобой случиться? Как же так?! Кто это сделал?! – Лариса бережно, как мать ребёнку, стирала с бледно-синего лица Люды въедливую землю, забившуюся в нос, рот и уши. Глаза были закрыты, отчего казалось, что девушка спит.

От тела исходил сильный запах, губы из синевы перешли в черноту, во рту уже хозяйничали черви. Лариса отряхнула с длинных волос подруги серую пыль.

– Тебя тоже надо положить в брезент, чтобы земля не пачкала тебя. – Слёзы стекали по лицу Ларисы и падали в сухую землю. Она их не замечала, всё удерживая в руках тяжелую и безвольную голову Люды.

Руки затекли, в голове мелькнуло полностью откопать тело и сходить в лагерь за брезентом. Но здравомыслие заставило расцепить пальцы под мёртвым затылком и позволить некогда живому и яркому лицу упасть в тёмную нишу могилы. Ни сил, ни желания, ни эмоций, ничего не осталось. Вторых похорон она не перенесла бы за этот день.

Оставалось присыпать раскуроченный холм землёй и ждать бесконечно долгую неделю до возвращения вертолёта. Люде уже ничем не помочь. А вот Ларисе до прихода темноты необходимо было не потерять тропинку в лагерь. Она легкомысленно позабыла о фонарике, а без света заблудиться проще простого. И тогда на стороне мертвецов мог оказаться перевес.

Она шла, спотыкаясь о коряги и кочки, которые так легко обходила до этого. Слёзы застилали всё видимое пространство, Лариса судорожно ревела, ей хотелось, чтобы пошёл дождь, чтоб поднялся ветер, и молнии с громом заглушили ту тоску и беспомощность, которые прочно овладели ею. Только теперь она осознала, какое место в её жизни занимала Люда. Эта задорная, упрямая девчонка давно стала ей близка по духу, незаметно, день за днём, год за годом. Верно говорят – ценить начинаешь тогда, когда уже всё потеряно.

– Но кто? Кто её убил? Кто закопал её там?

Слова камешками выпадали из уст Ларисы, сомнений нет – подругу убили. Но кто же был способен на такое злодейство? Кто посмел отнять жизнь у беззащитной девушки? Коллег по экспедиции Лариса отбросила сразу, все они были постоянно на виду, да и поводов серьёзных у них не имелось. Стычки в счёт не шли. Выходило, что неведомый убийца таился где-то неподалёку и с первого дня следил за лагерем. Кто-то из местных? Но до ближайшего села в округе, судя по карте, было не меньше пятидесяти километров. Может, кто забрёл сюда случайно, или…

Нет, она не желала сейчас ломать голову над этим, странность за странностью выводили замысловатый узор, всё больше терявший ясность и здравость. Сначала она всё расскажет Сергею и Мицкевичу, а там видно будет. Пусть мужчины решают эту задачку.

– Сергей, – окликнула она охрипшим от плача голосом, как только завидела верхушки палаток. – Серёжа!

Он услышал и побежал в её направлении.

– Лариса, у нас беда! – Её опередил его натянутый от напряжения, точно струна, голос. – Мицкевич!

– Что с ним? – Ей показалось, что её сейчас раздавит и припечатает намертво к этим камням под ногами.

– Как только ты ушла, я решил проверить, как там дядька. Захожу, а он какой-то не такой. Весь мокрый и хрипит, – Сергей говорил быстро. – У него жар, Лариса.

– Температуру мерил?

– Да. – Теперь страх и дрожь проступили в голосе парня. – Тридцать девять и семь! Я не знаю, как сбить жар! Уже и раздел его, обтирал холодной водой. Сделал укол жаропонижающего. Всё бесполезно! Чёрт! Я боюсь за него. Где ты была?!

Лариса ухватила Сергея за руку и потащила в мужскую палатку. Он смотрел на неё с надеждой, глаза готовы были вот-вот исторгнуть слёзы. Только этого не хватало теперь.

Мицкевич лежал под шерстяным пледом с влажной повязкой на лбу. Щёки его багровели от румянца. Лихорадка скрутила тело, выбивая из него крупную дрожь. Рот мужчины был широко раскрыт, из него доносились слабые хрипы.

– Плохо дело, – подытожила беглый осмотр Лариса. Она взяла в ладонь запястье правой руки больного, пульс зашкаливал. – Либо сердце не выдержит, либо лёгкие откажут.

– Что же делать?! – Сергей стоял рядом, заламывая от беспомощности руки.

– Сделай ещё одну инъекцию, хуже уже не будет. Продолжим обтирать тело по очереди, может, сможем его спасти.

– Это, наверное, потому что я ему успокоительного бахнул в воду, – винил себя юноша.

– Да брось! От него он наоборот должен был расслабиться и спать сном младенца. Это ж безобидное средство.

– Тогда почему? Почему?! – Мужской голос сорвался в надрыве.

– Наверное, удар оказался велик, Серёж, – монотонно проговорила Лариса. – Всё-таки смерть Удалова потрясла Юрия Михайловича. Вспомни, как он был подавлен и удручён.

– Да, но…

– И Люда… – наконец-то выдохнула девушка.

– А что Люда? Что с ней-то? – без интереса спросил Сергей.

– Мертва, как и Удалов. – Собственный голос показался Ларисе чужим. – И похоронена на том же кладбище. Правда, понятия не имею, кем.

– Что?! Люда умерла? Когда!

– Похоже, давно… – Голова Ларисы безвольно свесилась на грудь, глаза грозились разразиться дождём слёз.

– Я не понимаю. Она же сегодня была здесь, а потом там…, – запинался Сергей. Он побледнел ещё сильнее от такой новости. – Как?!

– Я сама пока не пойму. Но факт в том, что она мертва, – Лариса слышала свой ровный и спокойный голос со стороны. – Я нашла её. Она закопана слева. Могиле не один день. Труп уже портится. Надо завтра её выкопать и обернуть в брезент, чтобы после довезти в целости.

– Как же так?! Как же так?! – причитал Сергей, его голос походил на растянутое завывание. – Я её видел, разговаривал. Она была живой, поклясться могу в этом чем угодно!

– Не трави душу! Сейчас нужно думать о живых, мёртвые от нас уже никуда не денутся. – Лариса еле сдержалась, дабы не влепить парню пощёчину.

Истерик она терпеть не могла, а уж со стороны мужчин и вовсе не допускала подобных проявлений эмоций. Сейчас, когда их осталось двое здоровых и на ногах, все эмоции шли только во вред, необходим был трезвый и холодный рассудок, чтобы выжить и не дать уйти в мир иной больному товарищу.

– Сергей, ты в курсе, кто сфотографировал Врата? – она решила отвлечь Сергея, а заодно решить всплывший из подсознания вопрос, давно волновавший её, но всё время так некстати уходивший на дно забот. – Ну, та статья в газете, о которой много говорил Мицкевич.

– Нет, не знаю, – ответил не сразу он. – Я помню, что имя и фамилия были, но хоть убей, не припомню чьи. И простые были. Это я точно помню. Если бы фамилия была какая-то замысловатая, то я бы запомнил. У меня почему-то сложные и труднопроизносимые названия вклиниваются намертво в память. Уж не знаю почему. А имена и подавно. А вот с обычными – беда.

– Ладно, не задумывайся об этом. – Лариса устало обвела палатку взглядом, у мужчин царил бардак, вещи лежали скомканными кучами, пахло залежалостью и потом. – Надо проветрить помещение.

– Но как же дядя?

– Укутаем его до ушей, в спальнике ему тепло. А вот воздух нужен, смотри, как он надрывно дышит. Если укол твой не поможет, будем дежурить всю ночь, обтирать. Спирт есть или водка? Я знаю, что у вас что-то оставалось после первого вечера.

– Да. Есть пара бутылок водки, одна уже почата.

– Неси ту, что откупорена, будем компрессы делать.

Лекарство сбило температуру до тридцати восьми и пяти, дыхание горевшего от таинственного недуга Мицкевича выровнялось, но лихорадочный румянец не отступал. Сергей сходил за свежей порцией воды к роднику. Компрессы меняли каждые пятнадцать минут, не отходя от больного. Про ужин никто и не вспомнил, а меж тем луна выкатила своё полное тело на небесный постамент, включившись в ночную жизнь мира.

Сергей и Лариса условились менять друг друга каждые два часа, чтобы у каждого было время отдохнуть. День был невыносимо жесток и тяжел, но и ночь не сулила покоя. Ценна была каждая минута. Женская палатка была отведена для временного отдыха и ночлега. Незадолго до полуночи Лариса сменила коллегу, прощупав компрессы, а заодно измерив температуру Мицкевича, и убедилась – каких-либо сдвигов в положительную или отрицательную сторону не произошло.

Где-то на втором часу дежурства её начало клонить ко сну, она мужественно боролась с подступавшей дремотой, но зевота становилась всё более навязчивой, а глаза предательски слипались. В палатке у выхода горела керосиновая лампа, разгонявшая темноту – густую, тихую, гнетущую. Иной раз, сомкнув глаза, девушка теряла явь, мгновенно погружаясь в сон, но резкий толчок дергавшейся головы, тут же выводил Ларису из забытья в реальность.

В палатке вновь было душно от дыхания двух людей, но открыть теперь, когда снаружи роились полчища кровососущих насекомых, было просто безумием. Придётся терпеть до утра, зато воздух в первых сумерках будет особенно чист и прохладен.

Глаза вновь закрылись, она рванула голову вверх, силясь оторвать подбородок от груди. Лицо, казалось, налившимся свинцом, не поддалось сразу. Разомкнув веки, она обнаружила лампу потухшей. Брезентовый полог был распахнут настежь, впуская ночной воздух и непроницаемую тьму. За спиной кто-то был, она уловила шумное, глубокое дыхание.