Полная версия
Эксгумация
– Фрэнсис Пинкни мертва.
У Харпер перехватило дыхание.
– Мертва?
– Твоя мать только что нашла ее.
Детектив потянулась к телефону, но прежде чем смогла что-то сказать, гаражная дверь с грохотом ударилась о стену кухни.
Войдя в дом, Люси со стуком скинула обувь, швырнула рюкзак и пакет из-под ланча на пол, шагнула к кухонному столу и рухнула на стул.
– Помираю с голоду, – объявила она. – Что на ужин?
7
Чарльстон, Южная Каролина
Когда Харпер подъехала к дому Фрэнсис Пинкни, фургон коронеров8 был уже там. У Чарльстонского округа имелось три таких фургона, и тот, что стоял на тротуаре, был самым старым, лет на десять древнее всех остальных. Заржавевшие ниши колес и дребезжание, которое можно было услышать за целый квартал, снискали ему прозвище «Бесси»9.
То, что на тротуаре была припаркована именно «Бесси», означало, что сегодня дежурит Берл Делфорд. Он единственный из судмедэкспертов выбирал старый фургон. Как раз в этот момент дверь со стороны водителя с оглушительным скрежетом открылась, и Берл спустился с сиденья на землю – вернее, первыми спустились его ковбойские сапоги.
– Добрый вечер, детектив. – Он кивнул.
Берл был почти шести футов ростом и носил густую седую шевелюру, длинноватую по меркам Чарльстона. К шевелюре прилагались густые усы – якобы с тех самых пор, как у него на лице появилась растительность.
Судмедэкспертом Берл проработал тридцать пять лет.
Закоренелый холостяк, не имеющий детей, он проводил свободное время в мотоклубе баптистов под названием «Благочестивые байкеры». Харпер была рада, что сегодня здесь именно он. В отделе коронеров была хорошая команда, но Берл был служакой старой закалки. Как хорошо, что к Фрэнсис Пинкни прислали именно его.
– Добрый вечер, Берл.
– Тебя снова выдернули из дома? – поинтересовался он.
– Нет. Я позвонила и сказала, что возьму это на себя, так как она наша старая знакомая, – отозвалась Харпер, выросшая вместе с сыном Фрэнсис, Дэвидом.
Надо будет обязательно позвонить ему. Уведомления были самой сложной частью ее работы, а хуже всего были уведомления по телефону, когда она не могла коснуться плеч или рук, чтобы хоть как-то поддержать родных в их скорби.
– Слышал, что ее нашла твоя мать, – сказал Берл.
– Харпер! – Словно услышав, что разговор идет о ней, мать Харпер бросилась через тротуар к дочери.
Ее движения были скованные и медленные. Из-за них она казалась гораздо старше своих шестидесяти восьми.
Прижав ко рту салфетку, Кэти Лейтон крепко обняла Харпер и уткнулась лицом в ее плечо. Харпер уловила запахи лука, креветок в остром каджунском соусе, а также свежеиспеченного печенья и ванильного крема. Мать была такой мягкой, такой уязвимой, что ей стало не по себе.
– Не могу поверить, что это случилось с Фрэнсис, – сказала Кэти. – Я в воскресенье видела ее в церкви. Сидела в ряду позади нее.
Харпер пропустила церковную службу, чтобы отвезти Люси на волейбольный турнир в Миртл-Бич.
– Мне очень жаль, мама. Тебе лучше пойти домой. Папа здесь?
Миссис Лейтон отстранилась от дочери и натянула на широкие бедра хлопковую рубашку, словно собиралась взять себя в руки.
– Нет, – вздохнула она. – Я не могу связаться с ним. Он пошел в бар. Как обычно по вторникам.
– Верно. – После выхода на пенсию отец каждый вторник составлял компанию трем другим пенсионерам, чтобы поиграть в картишки и выпить виски. – Ладно. Я найду кого-нибудь, чтобы отвезти тебя за папой.
Харпер одной рукой обняла мать и погладила ей плечо так же, как когда-то та гладила плечо ей самой. Возможно, так и должно быть.
Кэти вскрикнула и содрогнулась, по ее щекам вновь потекли слезы. Харпер взяла у нее бумажный носовой платок и вытерла ей щеки.
– Расскажи мне, что случилось.
– Мне позвонила ее соседка. Кимберли Уокер. Ну, ты знаешь, та, что иногда работала в закусочной, когда ты училась в старшей школе. Всегда такая приветливая и веселая, но вечно совала нос в чужие дела. Ну, ты понимаешь, о чем я. В итоге она вышла замуж за вдовца Тедди Дэвиса, который живет сразу за домом Фрэнсис. Помнишь ее?
Харпер покачала головой.
– Она рассказала мне, что собака Фрэнсис весь вечер воет, пока они с Тедди сидят за ужином и смотрят вечерние телепрограммы. Конечно, Тедди это не беспокоит, потому что он ничего не слышит. Она так много говорила о собаке, что я попросила ее позвонить мне, как только пес снова начнет лаять.
– И она позвонила, около восьми сорока, – продолжила мать. – Сказала, что Купер – это собака – поднял ужасный лай. Я посоветовала ей позвонить в дверной звонок, и она сказала, что уже звонила, но Фрэнсис не ответила. Не понимаю, почему, ради всего святого, она просто не заглянула в окно. Она бы увидела Фрэнсис прямо там, на полу у лестницы. – Миссис Лейтон еле сдерживала слезы. – Никогда не забуду, как она лежала там на полу… Боже, это надо же так вывернуть шею!
Харпер выпустила плечи матери, погладила ее по спине и достала блокнот.
– Ты отлично держишься, мама. Еще несколько вопросов.
– Конечно.
– Ты пришла сразу после звонка Кимберли?
– Нет. Сначала я попробовала позвонить Фрэнсис. Пару раз на домашний телефон, потом на мобильный. Она его вечно держит выключенным, поэтому звонок пошел прямо на голосовую почту. Но обычно Фрэнсис отвечает, когда я звоню ей на домашний. Когда она не взяла трубку, я решила зайти и проверить, что случилось.
– И во сколько ты пришла?
– Я была здесь без десяти девять. Сразу увидела ее и позвонила в полицию. А они позвонили тебе.
Харпер быстро сделала несколько записей и помахала рукой одному из своих коллег.
– Мне нужно работать, мама. Энди отвезет тебя домой… По дороге не заглянешь в «Татуированного лося»? – спросила она патрульного офицера. – Отец там играет в карты, а я не хочу, чтобы мама была дома одна.
– Конечно, детектив. Сделаю это прямо сейчас.
– Спасибо. – Харпер крепко обняла мать. – Я чуть позже позвоню, чтобы проверить, как ты.
Кэти Лейтон вновь обернулась и посмотрела на дом Фрэнсис Пинкни.
– Не могу поверить, Харпер, что тебе нужно пойти туда и увидеть ее такой…
– Это моя работа, мама. Со мной все будет в порядке.
– Господи, я не знаю, как ты справляешься с этой работой.
Харпер поцеловала мать и направилась внутрь, к телу. По пути она изучила дверной замок с помощью фонарика, но не нашла ни свежих следов, ни царапин, ни свидетельств того, что в дом кто-то вломился.
Вдоль крыльца тянулся ряд окон. Попасть внутрь можно было самыми разными способами. Скоро сюда прибудут криминалисты. Они проведут более тщательный осмотр возможных мест, через которые можно попасть в дом.
В прихожей Берл уже опустился на колени рядом с телом Фрэнсис. Как и сказала мама Харпер, шея мертвой женщины была вывернута под неестественным углом.
Харпер пришлось набрать полную грудь воздуха, прежде чем подойти ближе, хотя это была не первая жертва, которую она знала лично. За прошедшие годы ей довелось расследовать гибель нескольких своих одноклассников и множества людей, которые частенько захаживали в закусочную ее родителей. Некоторые смерти расстраивали сильнее, некоторые меньше.
Увидеть мертвую Фрэнсис Пинкни было душераздирающе.
Миниатюрная леди с милым нравом, она лежала мертвая в своем велюровом спортивном костюме, с широко открытыми глазами, крепко сжатыми кулаками и сломанной шеей. Выражение лица Фрэнсис было одновременно отчаянным и сердитым. Маленькая собачка – подарок сына – скулила рядом.
– Что ты думаешь? – спросил Харпер.
– Она скончалась меньше двух часов назад, – доложил Берл. – Это мог быть сердечный приступ или инсульт. Будь она жива, когда упала, причиной смерти стал бы удар о перила. Нетрудно заметить, что шея сломана. Перелом мог случиться как до, так и после смерти. – Он умолк и потрогал шею миссис Пинкни. – Перелом чистый. Быстрый и безболезненный.
– Маленькое благословение, – сказала Харпер.
– Аминь, – согласился Берл. – Я сделаю вскрытие утром. Взгляну на ее сердце и мозг на предмет наличия того или иного признака. Позвоню, как только получу ответы.
Харпер снова встала.
– Спасибо, Берл. Пойду поговорю с соседкой.
Коронер протянул руку к лицу Фрэнсис, чтобы при помощи большого и указательного пальцев закрыть ей глаза. Харпер вышла через парадную дверь, стараясь не расплакаться. Но не из-за Фрэнсис. Ее расстроила собственная мать. Кэти Лейтон всегда отказывалась читать страшные книги и жутко не любила смотреть телепрограммы на криминальные темы. А теперь перед ее мысленным взором будет стоять образ мертвой подруги…
Харпер проверила, какие комнаты были видны с крыльца. Но главным образом ей просто требовался свежий воздух. «Ты человек, – сказала она себе. – Быть человеком – нормально».
Когда Харпер вернулась к передней части дома, то застала на крыльце другого патрульного, Сэма Пирсона. И заплакала.
Прекрасно.
По идее ей полагалось поддержать и утешить коллегу, потому что это был его первый труп, но вместо этого она скованно прошла мимо, ничего не сказав.
Сэм и Харпер были рядом друг с другом еще с тех пор, как выросли из подгузников. Одноклассники, друзья, а потом и школьные возлюбленные.
В старших классах Сэм был самой лакомой добычей – игрок в футбол, бейсбол и баскетбол. Харпер же была звездой легкой атлетики, но не имела того звездного ореола, которым обладал Сэм. Несмотря на частые попытки той или иной участницы группы поддержки разлучить их, они оставались вместе до окончания средней школы.
– Мне нужно поговорить с Кимберли Уокер. Не составишь компанию?
Сэм приподнял бровь, так, как он делал в старших классах, когда дразнил ее за то, что она, мол, любит командовать. Харпер невольно улыбнулась.
– Давай, Пирсон. Вот увидишь, будет весело.
Крыльцо заскрипело, и Сэм пошел за ней по переулку. Он проработал в их участке почти пять лет, в то время как она – уже шестнадцать. Большинство коллег-патрульных были на десять, а то и двенадцать лет младше его.
Формально Харпер являлась его начальником, хотя изо всех сил старалась этого не показывать. Ей казалось, что они сумели найти некую удобную неловкость в отношениях. Но как это отличалось от той раскованной искренности, когда они были старшеклассниками! Ей стоило немалых усилий не возобновлять их прежнюю веселую болтовню.
Она обошла дом и, пройдя ярдов пятнадцать по переулку, остановилась перед типичным чарльстонским особнячком: белым, с зелеными ставнями. Большая металлическая табличка в форме диска на стене дома сообщала, что тот был построен до землетрясения 1886 года.
Поскольку бо́льшая часть исторического Чарльстона была, по сути, возведена на городской свалке, землетрясение привело к тому, что дома погрузились в зыбучую грязь, на которой они и были построены. Те, что пережили землетрясение, закрепили болтами, которые можно было со временем затягивать дюйм за дюймом, чтобы дома не развалились, а диски-таблички просто создавали приятную эстетику, прикрывая эти болты.
Прежде чем подняться по лестнице, Харпер проверила свои записи, дабы убедиться, что это действительно адрес Кимберли Уокер. Сэм подошел к другой лестнице и быстро поднялся по ступенькам. Поскольку мужчинам было неприлично смотреть на женщин, когда те поднимались по лестнице, так как существовал риск случайно увидеть лодыжку или, не дай бог, икры, многие из старых домов Чарльстона имели по две лестницы. Правда, этикет требовал, чтобы мужчина ждал, когда женщина первой поднимется наверх.
Хотя Сэм больше не был похож на ее школьную любовь, в нем сохранилась какая-то часть из прошлого. Сэм всегда был там, наверху. И ждал. Даже если никогда не встречался с ней взглядом. Странные вещи делала обида. А все из-за того, что Харпер поступила в университет Северной Каролины, а он остался дома.
Харпер позвонила в дверной звонок, Сэм ждал за ее спиной, сцепив перед собой руки. Уокер была дома. По крайней мере, так она сказала матери Харпер.
Детектив вновь потянулась к звонку, но Сэм перехватил ее руку. Их взгляды встретились, и Сэм разжал пальцы.
– Она уже здесь, – сказал он, кивнув на дверь, которая как раз приоткрылась. Харпер показала свой значок.
– Миссис Уокер, я…
– Дэвис. Миссис Дэвис. И я знаю, кто вы, – сказала хозяйка дома, нахмурившись; вокруг ее губ появились морщинки. – Я почти четыре года проработала у ваших родителей.
– Насколько я понимаю, сегодня вечером вы слышали шум, доносившийся из дома миссис Пинкни. Если можно, мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
Кимберли Уокер-Дэвис сняла цепочку и пригласила их войти. Она была в ночной рубашке и халате цвета, который Харпер назвала бы лососевым. Внутри дома халат сливался с абрикосовыми стенами гостиной. Персиковый ковер и люстра, свисавшая с потолка на высоте двадцати или тридцати футов, с украшениями в виде тяжелых хрустальных листьев и плодов. Это явно была ее цветовая гамма.
– Прошу вас, пойдемте за мной в гостиную. – Миссис Дэвис развернулась в прихожей, как красавица на балу. Она явно использовала смерть Фрэнсис как возможность покрасоваться.
Харпер отогнала несколько не слишком приятных мыслей. Выросшая в Чарльстоне, она не отличалась терпимостью к богатым южанкам. Они раздражали ее, как никто другой.
Дэвис расположилась в мягком кресле абрикосового оттенка, а Харпер села на кремовую поверхность дивана, благодарная за то, что по крайней мере та не залита персиковым сиянием. Положив маленький цифровой диктофон на стол со стеклянной столешницей, она нажала кнопку «запись».
– Миссис Дэвис, я собираюсь записать этот разговор для целей нашего расследования. Вы не возражаете?
– Отнюдь, – ответила хозяйка дома, подавшись вперед из кресла; вернее, крикнула в сторону стола, как будто записывающее устройство было таким же тугоухим, как и ее муж.
– Не могли бы вы рассказать мне, что именно произошло сегодня вечером? Начните с того, как вы впервые услышали собачий вой, и продолжайте до того момента, когда вы позвонили миссис Лейтон.
Дэвис скривила губы.
– Миссис Лейтон?
– Моей матери, – сказала Харпер.
Кимберли Дэвис посмотрела мимо нее и махнула рукой.
– Прошу вас, войдите, детектив. Не стойте там один.
– Все хорошо. Спасибо, мэм, – ответил Сэм из прихожей.
– О нет, – сказала Дэвис, вставая с кресла. – Я настаиваю.
Сэм сел на дальнем краю дивана. Дэвис пару мгновений наблюдала за ним, словно желая убедиться, что ему действительно удобно. Это напомнило Харпер, что – по крайней мере, на Юге – мужчина в форме вызывает больше уважения, чем женщина. Ей хотелось обвинить в этом Дэвис, но такое случалось слишком часто.
– Миссис Дэвис, когда вы впервые услышали вой собаки? – спросила она.
– Я слышу эту псину каждый божий день. Эта тварь лает абсолютно на все…
– Я имею в виду, когда вы впервые услышали собаку сегодня вечером? – Харпер не терпелось отыскать точку отсчета и продолжить допрос.
– Мой муж, Тедди, шел наверх, а я наводила порядок в кухне. Было около семи. Обычно мы заканчиваем наши дела в районе восьми, чтобы почитать или посмотреть телевизор, если только не принимаем гостей, что бывает несколько раз в неделю.
Харпер отметила в блокноте названное время.
– А во сколько вы пошли к Фрэнсис Пинкни?
– Не сразу. Видите ли, лай то прекращался, то начинался снова.
– Это нормально?
Дэвис расправила ночную рубашку, разглаживая лососевый шелк по софе.
– И да, и нет. В течение дня так бывает по нескольку раз, но, если подумать, вечером собака лает реже. Обычно Фрэнсис удается заставить ее успокоиться.
– Не могли бы вы уточнить, когда именно пошли к мисс Пинкни?
Дэвис впилась взглядом в ночную рубашку, водя по шелковой ткани длинными ногтями с французским маникюром. Харпер постучала ногой по полу в надежде привлечь ее внимание. Хотелось бы поскорее закончить с этим делом.
– Около восьми.
– Около восьми, – повторила Харпер.
Дэвис кивнула.
– И вы позвонили в звонок?
– Несколько раз.
– Собака лаяла и тогда?
– Как ни странно, нет. – Хозяйка дома сделала большие глаза. – Так странно… Когда я позвонила, собака перестала лаять. – Она посмотрела на Харпер и Сэма. – Как вы думаете, что это значило?
– Я не уверена, – ответила Харпер, записывая. Но услышанное заставило задуматься и ее тоже. Если собака обычно лаяла, что заставило ее внезапно замолчать? – А сколько раз вы звонили в звонок?
– Два, может быть, три. Но я подождала несколько минут, пока Фрэнсис подойдет к двери. У нее неплохой слух, учитывая ее возраст. Не то что у Тедди, – громко сказала она, жестом указав наверх.
– А когда она не подошла к двери, вы заглянули внутрь?
Дэвис прижала ладонь к груди, а ее губы образовали маленькую букву «О».
– Разумеется, в нормальных обстоятельствах я никогда не позволила бы себе заглянуть в чужой дом. Но собака так настойчиво лаяла, а Фрэнсис не подходила к двери, и я забеспокоилась, все ли с ней в порядке. Это был мой гражданский долг – проверить.
– И в этот момент собака перестала лаять? Она умолкла? – уточнила Харпер.
– Да. Определенно. – Дэвис переключила внимание на свободную ниточку на рукаве халата.
Некоторые свидетели нервничали и ерзали. Дэвис, напротив, казалась просто эгоистичной, как если бы в тот момент обрывок нити беспокоил ее больше всего на свете. Дэвис сказала ее матери, что она не заглядывала в дом, но Харпер знала: это неправда. Заглянуть внутрь было бы естественным поступком – и особенно для таких сплетниц, как Дэвис.
– Насколько я понимаю, вы заглянули внутрь, чтобы убедиться, что Фрэнсис не оступилась и не упала, – сказал Харпер, глядя на нее в упор.
– Разумеется, я волновалась.
– В какие окна вы заглянули?
– В переднее окно рядом с дверью, – смущенно сказала Дэвис. – Я также обошла крыльцо, чтобы заглянуть в столовую.
Харпер представила себе дом Пинкни.
– Столовая… смежная с гостиной, не так ли?
– Да. Думаю, оттуда была видна часть гостиной, но и там я не увидела ни Фрэнсис, ни эту противную собачонку.
Это означало, что, когда Кимберли Дэвис заглянула внутрь, Фрэнсис Пинкни не лежала внизу лестницы.
– Вы уверены насчет времени? Можете вспомнить, что показывали по телевизору?
– Это точно было восемь часов, потому что Тедди любит смотреть старые черно-белые фильмы, а они начинаются в восемь. Когда я вернулась домой, фильм только начинался. «Сокровища Сьерра-Мадре».
Харпер кивнула, но ничего не сказала.
– Ну, тот, что с Хамфри Богартом, – пояснила Дэвис.
Харпер это ничего не говорило.
– Вы не заметили ничего необычного? Что-то, что могло бы указывать на то, что в доме был кто-то еще? Пальто или сумка? Что-нибудь другое?
Дэвис уставилась в потолок, Харпер терпеливо ждала. Наконец хозяйка дома покачала головой.
– Нет. Все было как всегда. Фрэнсис очень опрятна.
Харпер не сомневалась: Дэвис хорошенько посмотрела в это окно, и вообще она была из тех, кто замечает, если что-то не так. Если кто-то и посетил дом Фрэнсис Пинкни, этот человек был осторожен, что предполагало планирование. Если смерть наступила от естественных причин, то сначала что-то взбудоражило собаку, но когда к дому подошла Дэвис, собака успокоилась. Что-то в этой теории не устраивало Харпер.
– А после этого? Вы вернулись домой?
Дэвис вздернула подбородок.
– Я вернулась, чтобы быть с Тедди.
– А когда собака снова начала лаять?
– В половине девятого или сразу после того.
Если кто-то был в доме и сумел угомонить собаку, то лай возобновился бы, как только этот таинственный некто ушел. К тому времени Фрэнсис Пинкни, вероятно, уже лежала у нижней ступеньки лестницы.
– Но вы не вернулись туда?
Дэвис помахала рукой.
– К тому времени я уже была в ночной сорочке. Я определенно не собиралась выходить в ней из дома.
– И тогда вы позвонили моей матери?
– Да.
Харпер положила на стол визитную карточку и взяла диктофон.
– Пожалуйста, позвоните мне, если вспомните еще что-нибудь. Мы будем признательны за все, что вы сможете добавить.
Кимберли Уокер-Дэвис подалась вперед.
– Кто-то сказал, что Фрэнсис упала с лестницы, и я подумала, не споткнулась ли она об эту ужасную собаку.
Харпер не раз видела Фрэнсис Пинкни со своим любимцем. Та его обожала. Было приятно видеть, какую радость доставляет ей общество четвероногого друга. Если кто и был ужасен, так это Кимберли Уокер-Дэвис.
– Мы ценим вашу помощь, – сказала Харпер, вставая с дивана.
Дэвис тоже встала, почему-то напомнив детективу розово-абрикосовое облако, и проводила их до входной двери, пообещав позвонить, если вспомнит какую-нибудь мелочь, которая может быть полезной.
Харпер не сомневалась: эта женщина им еще позвонит. Она поблагодарила Дэвис и спустилась по лестнице.
– Одного не понимаю, – сказал Сэм. – Если она заглянула в дом, то почему не увидела тела?
– Значит, тела там еще не было, – ответила Харпер.
– То есть, неужели… у нее наверху случился сердечный приступ, а потом она упала с лестницы? – спросил Сэм. Это была самая длинная его фраза за весь вечер. Время и последовательность событий вызывали вопросы и у него. Отлично. Чем глубже он втянется в это расследование, тем больше шансов у них выяснить, что же случилось с Фрэнсис Пинкни.
– Да, – сказала Харпер, чувствуя, как в ее животе шевельнулся страх.
8
Сан-Франциско, Калифорния
Забравшись под одеяло, Аннабель Шварцман прижалась лицом к желтым шелковым простыням. Ветерок колыхал тонкие тюлевые занавески. Кстати, не желтые. «Цвета кукурузной муки», – сказал декоратор и для контраста сопоставил их с васильковым цветом. Кукурузная мука и василек. Смех, да и только, но она сделала вид, что ей нравится. Считалось, что женщинам очень важно, как называется цвет их штор и подушек. Успешные женщины знали разницу между кукурузной мукой, нарциссом и сеном, а также акцентные цвета тканей изголовья и декоративных подушек.
Спенсер обожал желтый цвет, но, может, выбор был ее собственным? Даже если решение было за ней, оно все равно оставалось его решением. Такова была его магия. Его обаяние.
Неким загадочным образом эти вещи стали для нее важнее учебы, хотя все три года в Дьюке она была лучшей на курсе. «Умная, совсем как ее отец, – говорили люди. – И красивая, как мать». Это было правдой. У нее был нос с горбинкой, как у отца, ярко-голубые глаза матери, стройное телосложение и длинные отцовские ноги. Она была красавицей.
В юности это было для нее важно. Лишь позже Шварцман осознала, что ее мать беспокоилась о красоте. Даже слишком. И тогда было решено: если она, Анна, достаточно красива для Спенсера Генри Макдональда, значит, она прекрасна.
Все могло быть иначе, если б отец не умер. Но после его смерти Спенсер Макдональд вселил в мать уверенность в том, что о ее дочери позаботятся. Он вернул на лицо ее матери улыбку, хотя после смерти мужа та, казалось, забыла, что такое улыбка. Какой же выбор был у самой Анны, кроме как поддаться его обаянию?
И она бросила колледж и стала идеальной женой. Даже вступила в «Ротари-клуб», чтобы принимать участие в разного рода благотворительных акциях, но старалась не слишком ими увлекаться: на первом месте стояли домашние обязанности.
В тот вечер проходил сбор средств для детской библиотеки, за которым следовало собрание женского вспомогательного совета.
В начале их брака Анна представляла себе, как войдет в совет, как будет помогать менее удачливым в этой жизни. Сама она, конечно, не построит карьеру, но наверняка сможет возглавить одну из крупных местных благотворительных организаций. Однако Спенсер не одобрял руководящих постов. Ничего такого, что потребовало бы от нее слишком многого – слишком много времени, слишком много внимания, слишком много ее самой. В конце концов, ей следовало в первую очередь думать о семье, муже и его потребностях.
В тот вечер она нарушила хрупкий баланс. Ей следовало пойти на одно из мероприятий. Не на оба. Тогда она заметила бы, что простыни не поменяли. Не чувствовала бы себя настолько измотанной и наверняка пошла бы в гардеробную, чтобы снять желтую блузку, которая теперь едва сходилась на ее животе, и яркую юбку, которую мать купила ей в каком-то непомерно дорогом магазине для беременных.
У нее было бы время умыться и наложить крем для рук, прежде чем кровь в отекших ногах превратила каждый ее шаг в неимоверное усилие, словно к ним привязали мешки с песком.
Она смутно помнила, что простыни были прохладными и приятными на ощупь, что они холодили ей ноги и спину.
Ребенок был активным, как часто бывало, когда она ложилась в постель. Как будто ей не хватало движения матери. Она. Девочка, хотя тогда они этого не знали.