Пятьдесят оттенков хаки

– Ваше право, – направилась к выходу подчиненная.

– Стоять!

– А то будете стрелять? – уточнила она, обернувшись.

– Сгною в части, – шипя, пригрозил вдогонку шеф.

– Кто б сомневался!

Придя на рабочее место, Маша стала лихорадочно листать подшивку газет. Не то, чтобы искала что-то, просто сдерживала эмоции, переводя дух. Любовь Евгеньевна поставила перед ней стакан чая. Маша машинально сделала глоток и закашлялась.

– Пойду, прогуляюсь, – дипломатично предложила машинистка, давая коллеге возможность собраться с мыслями.

На столе Маши зазвонил телефон. Она долго сомневалась, снимать ли трубку, но, поразмыслив, с вызовом произнесла:

– Отдел по борьбе с личным составом слушает!

– Какой, какой отдел? – смеясь, уточнил приятный баритон и представился: – Генерал Щеглов, управление командующего.

– Прапорщик Пилипенко. Слушаю вас, товарищ генерал.

– Ваш начальник до такой степени занят, что не могу до него дозвониться. Пожалуйста, срочно пригласите его к телефону.

Генералу повезло, что в этот момент он не видел выражения лица женщины: служить бы ей в лучшем случае на самой дальней из площадок. В худшем пришлось бы немедленно паковать вещи и отправляться в самый глухой из гарнизонов бескрайнего Отечества. Но делать нечего, указание московского генерала не обсуждается. Маша нехотя встала и поплелась в кабинет Онищенко. На свое счастье прямо в дверях она столкнулась с Тищуком.

– Щеглов ищет вашего шефа, – сухо сообщила журналистка.

– А у вас что, другой начальник? – растерялся Леонид.

– Уже да. Общаться с генералом будете?

– А где он? – испуганно оглянулся офицер.

– На проводе, – кивнула на аппарат Маша.

Капитан ястребом метнулся к телефону:

– Товарищ генерал! Полковник Онищенко убыл на итоговую проверку. Что ему передать? Есть! Кого? – он удивленно посмотрел на Машу. – Марьей Андреевной зовут. Сейчас дам. Вас, – в недоумении протянул трубку он.

– Слушаю вас, товарищ генерал.

– Говорите, отдел по борьбе с личным составом? – чувствовалось, что комментарий пришелся Щеглову по душе. – Надо признать, весьма остроумно подмечено.

– Вы ослышались, това…

– Господь с вами, Марья Андреевна. Чудная игра слов. Хотел по случаю уточнить, не вы ли писали стихи к юбилею командующего?

– И я тоже.

– Достойно, – оценил признание генерал. – Скромничать, право, ни к чему – стилистика не армейская, не спутаешь. А нельзя ли попросить вас дописать парочку абзацев о размахе сегодняшних дел Владимира Николаевича, чтобы было эпохально и брало за душу. Мои орлы готовы сбросить по факсу материалы хоть сейчас. Идет?

– А сроки?

– Как обычно, еще вчера…

– Ясно, – разочаровалась Маша. – Сбрасывайте, но за качество не ручаюсь – я срочно убываю в командировку, времени в обрез.

– Даю команду. Премного благодарен.

– Пока что не за что, – она положила трубку и демонстративно стала извлекать из стола папки и бумаги. – Леня, чем вы так удивлены? Как я понимаю, вы собираетесь работать парламентером?

Тищук выразительно промолчал.

– Так вот, мой ответ «нет».

– Можно вопрос? Камень преткновения снова в форме?

– На сей раз в содержании.

– Я серьезно.

– Я тоже. Шеф показал мне красную карточку, а я не выбросила белый флаг. Как видите, пакую вещи.

– А вы зря шутите, – капитан оглянулся и, убедившись, что они одни, добавил: – На кой вам надо конфликтовать? Подумаешь, читают, не читают Булгакова. Кому это важно? Хотят они, – он ткнул пальцем в потолок, – считать, что мы кого-то не читаем – на здоровье. Уступите. Лично вас шеф тут же простит. Здесь все же спокойнее, чем в части.

– Вы находите?

Леонид торопливо кивнул в ответ: «Убежден».

– А я вот, знаете ли, не уверена. У меня такое впечатление, что я на линии огня, под снайперским прицелом. Всегда на передовой.

– Да, ну бросьте вы преувеличивать! Скорее это вы ведете необъявленную партизанскую войну. Осуществляете идеологическую диверсию, так сказать.

– Леня, вы сейчас свои мысли выражаете или как?

– Да бросьте вы эти изыскания! Признайте ошибку и не дурите, – миролюбиво посоветовал он. – Здесь комфортнее, и город совсем рядом.

– Завтра? – уточнила Маша.

– Что – завтра?

– Убыть? – она продолжила паковаться. – И в какую часть?

– Это ультиматум? – занервничал Тищук.

– Я по минному полю ходить отказываюсь. Мне не двадцать лет, и я не позволю собой манипулировать! Неужели я не вправе иметь свое собственное мнение и вынуждена всю жизнь угодливо кланяться в ответ на любой каприз руководства? Армия армией, а статистику еще никто не отменял! Булгакова читают! И делают это охотно!

– Вижу, от переговоров вы отказываетесь. Тогда получите предписание в соседнюю часть. Здесь неподалеку. На ваше счастье, им срочно требуется оформить Ленинскую комнату.

– Может, на их счастье? – иронично уточнила Маша.

– На ваше, на ваше, – заверил начальник. – А то мотаться бы вам снова по мотовозам. Смотрю и удивляюсь, как легко вы ко всему относитесь, – усмехнулся он. – Себя не жаль, так сына поберегите! Думаете, ваше везение вечное? Это пока вас ссылают ненадолго и участок работы дают бросовый. А я вот отъездил на мотовозе три года – теперь обратно в часть никаким калачом не заманишь. Знаете, каково там? Два раза в неделю наряд оттруби, начальству возразить не моги, а результаты – вынь и положь. Причем строго в указанный срок. А личный состав при этом шалит: то сбежит в самоволку, то напьется, то бац: драку учинит. А у тебя – персональная ответственность. После такой «школы» служба в штабе космодрома раем кажется. И это теплое местечко я ни на какие звездочки и должности не променяю. Меня армия кормит.

– Меня, кстати, тоже. Потому и призвалась.

– Вот и цените. Кто вы без армии?

– Человек. Женщина!

– Без квартиры и без зарплаты. Вспомните, какие гроши платят на «гражданке» и дают ли там жилье! А в армии, заметьте, полагается паек и проездные документы. Не бог весть что, но без денег существовать можно. А сколько дней вы на «гражданке» продержитесь? А начальство – оно везде имеет большие минусы. Это закон жизни. Возражать командирам – себе дороже! Так что усмирите гордыню и дождитесь шефа.

– Не убедили. Надоело унижаться. В часть, так в часть.

– Думаете, Тополевский снова походатайствует за вас?

Машу словно током пронзило.

– Вы с шефом словно сговорились! Причем тут Тополевский?!

– Притом, что именно он всегда добивался амнистии для вас. Вам и сейчас повезло: скоро отчетный концерт. Онищенко все равно вас хватится. Не глядя на ваш строптивый характер, только нам с вами он доверяет подготовку новых номеров.

– Придется поискать кого-то другого. Все. До свидания.

– Ох, уж эти женщины! – взорвался Тищук. – Моя б воля…

– Спасибо за совместную работу, – не дослушала его фантазии Маша. – Принесут данные на Петрова…

– Лично доставлю. Думаю, разлука все же будет недолгой.

Со стуком в кабинет вошел посыльный:

– Товарищ капитан. Факс для полковника Онищенко.

Маша взяла материалы и пробежалась по ним взглядом:

– Леня, я набросаю, а вы уж передайте текст в Москву.

– Не вопрос. Докладывать об исполнении всегда приятно.

Зарифмовав несколько абзацев, Маша оставила их на видном месте. На выходе из кабинета ее сердце пронзила острая боль. Журналистка прислонилась к стене, отдышалась, немного постояла и спустилась вниз. У ворот части с парковки отъезжала машина. Маша, держась за грудь, остановилась передохнуть. В глазах потемнело.

– Вас подвезти? – окликнул знакомый майор и, видя ее состояние, помог сесть в машину. – Может, сразу в госпиталь?

– Нет, нет. Домой. Сын приболел.

Держась за перила, Маша с трудом поднялась на свой этаж. Миша на радостях бросился ей на шею и едва не сбил с ног. Видя состояние матери, он помог ей раздеться. «Я немножко полежу, что-то чувствую себя неважно», – виновато улыбнулась она. Ноги подкосились, боль в затылке и области сердца не позволяла двигаться. Маша в бессилии сделала несколько шагов, но не дошла до дивана и провалилась в небытие.

В себя она пришла уже под капельницей в палате интенсивной терапии. Бледная, без движений, с устремленным в потолок взглядом, с трудом осознавая, что происходит вокруг. В это время Яна и Карина в холле госпиталя успокаивали плачущего Мишу. Когда появился врач, все трое буквально сорвались с мест.

– Микроинфаркт, – пояснил он. – Жаль, поздно вызвали скорую.

– Соседей долго не было, а что мог сделать ребенок?

– Мне бы с ее мужем побеседовать.

– Он …в длительной командировке, – нашлась Яна. – Очень далеко. Вызвать не сумеем, – и предложила: – Я могу забрать ее к себе.

– Об этом пока говорить рано! А вот режим сменить не мешает.

Через неделю состояние Маши стабилизировалось. Лечащий врач уступил ее настоятельным просьбам и согласился на выписку. Маша сложила вещи и заглянула в его кабинет. Перед доктором лежала внушительная стопка историй болезни.

– По-моему, вы там целый роман сочинили.

– Не сочинил – констатировал факты. Состояние у вас стабильное, давление возвращается в исходное положение, последняя кардиограмма практически в норме. Даю время на домашнюю реабилитацию и направление на санаторно-курортное лечение. Тяжестей не носить, не волноваться, соблюдать постельный режим, диету и не забывать о прогулках. Что ваш муж? Не вернулся еще?

– В пути, – уклончиво ответила женщина.

– Марья Андреевна, причина вашей болезни кроется не столько в переутомлении, сколько в излишней эмоциональности. Дама вы у нас впечатлительная, слишком многое принимаете близко к сердцу. Настоятельно рекомендую изменить отношение к работе и ее ритм. Беру на себя смелость поговорить с вашим руководством. Кто у нас начальник?

– Не стоит звонить! – перехватила его руку пациентка.

– Вот так-так. И кто же это нами так доблестно руководит? Кто в состоянии обеспечить нам обширный инфаркт?

Журналистка опустила глаза.

– Извольте-ка назвать мне фамилию вашего шефа! Играем в молчанку? Хорошо, тогда я звоню генералу Митрофанову!

– Только не ему! Обширный инфаркт мне обеспечит именно этот звонок. Доктор, звонить вообще никуда не стоит. Я переведена в другую часть, теперь все будет иначе.

– Простите, а кто же нам будет вещать?

– А кто это делает сейчас?

– Кто его знает.

– Тот и будет, – печально улыбнулась Маша. – Без передач город не останется, а к новому голосу и лицу привыкнет быстро. Если честно, моя болезнь – это особая форма аллергии на начальство. Можно сказать, вечный токсикоз, поскольку творческий материал рождается в муках.

– Вижу с юмором у нас все в порядке. Но все же сгораю от нетерпения, кому же посчастливилось иметь в подчинении такую …с позволения сказать …язву. И ведь узнаю, – смеясь, пообещал медик.

– Не утруждайте себя. Это полковник Онищенко.

– Батюшки! – всплеснул раками доктор. – И вы его припечатали! Тут недавно пара полковников в его адрес такие перлы отпускала… – понимая, что сказал лишнее, он замолчал и откашлялся. – Вы эту фамилию здесь лучше не упоминайте. У нас его жена работает. Скажу вам по секрету – милейшая дама. Зачем ее огорчать?

– А я и не собираюсь. Вы сами поинтересовались, – напомнила Маша. – По сути, мой начальник – трудяга и профессионал, дело свое знает и любит, а главное – он бескорыстен, но… Впрочем, не стоит: это уже личное. Я могу собирать вещи?

– С вещами на выход? Увы, не сегодня. Снимем еще одну кардиограмму, посмотрим динамику, – но, видя Машин настрой, заверил: – Завтра «скорая» доставит вас прямиком к подъезду, чтобы у вас не развилась аллергия уже на меня…

Глава двадцать первая

Утром Андрей по привычке встал ни свет, ни заря и сразу же сел за компьютер. Маша появилась из спальни внезапно и без настроения. Просыпаться рано в последние годы стало для нее мукой. Андрей знал это и старался не тревожить жену как можно дольше. Придя в себя, она села рядом. Тополевский заварил ей чай.

– Андрюша, нам с Никитой надо отъехать на пару часиков.

– Нет возражений, но меня тревожит то, что ты слишком много работаешь и совершенно не щадишь себя.

– А ты поступаешь иначе?

Андрею было нечего возразить – работу он любил и относился к ней в высшей степени ответственно.

– Для меня нет ничего дороже твоего здоровья. Никакой сериал не может оправдать бешеных нагрузок, – вздохнул Тополевский. – Ты перестала думать о здоровье. А в сумочке уже закончился валидол…

– Откуда ты знаешь?

– В ведре с мусором валяется очередная пустая упаковка. Может, снизишь обороты? Дай мне слово, что побережешь себя.

– Работа такая интересная…

– Когда я так говорю, ты не считаешь это аргументом.

– Прости, – Маша обняла его и хитро улыбнулась. – Пока мы катаемся, было бы здорово, если бы ты вспомнил кое-что из жизни Митрофанова. Парочку бытовых историй, например, чтобы немного оживить материал. Народ как-то неохотно говорит об Илье Федоровиче. Все больше о решительности и врожденной смекалке. И ни полслова про то, каким он был человеком.

– Оно и понятно: о покойном или хорошо, или ничего…

– Помоги мне раскрыть человеческий облик командира.

– Да ты же сама столько лет служила с ним рядом!

– Рядом, но не вместе. И наши отношения были не такими уж безоблачными, – напомнила супруга. – Боюсь показаться необъективной: меня он недолюбливал и вечно ссылал.

– Недолюбливал?! Ты действительно так считаешь? Он тебе более чем симпатизировал, но не имел права показывать это.

– Стало быть, напишешь? – чмокнула она мужа. – Спасибо!

Тополевский, улыбнулся и сокрушенно вздохнул: «Не умею тебе отказывать». В дверях Маша послала ему воздушный поцелуй и подмигнула. Андрей вернулся за компьютер.

…В кабинет командира части ворвался встревоженный дежурный: «Товарищ полковник, диверсант на старте!» Полковник Зубов, на ходу схватив шинель, отдал распоряжение найти командира роты охраны. Капитан Кашин встретил его на подходе к старту. «Кто говорил, что мышь не проскочит?» – грозно поинтересовался командир. «Так оно и есть! Я лично проверял!» – с готовностью подтвердил подчиненный. «А что, диверсант меньше мыши? Или летать научился?» Возразить было нечего, капитан опустил глаза.

На старте, в кругу солдат стоял парнишка лет десяти в латаном пальтишке на вырост, огромной медвежьей шапке и валенках с чужой ноги. В огрубевших от мороза руках он держал холщевую сумку со школьными учебниками. Широко раскрыв от удивления рот, мужичок-с-ноготок во все глаза восхищенно рассматривал доселе невиданные металлические конструкции.

– Красотища! Скажу, в школе не поверят!

– Я тебе расскажу! – Кашин схватил паренька за ухо.

– Отставить! – скомандовал Зубов. – Кто здесь диверсант?

– Вот этот, – капитан сорвал с мальчишки шапку.

– Шапку-то надень – холодно, – полковник потрепал мальца по голове и по-отечески пробасил: – Ты, брат, откуда взялся?

– Из деревни, – буркнул пришелец.

– А имя у тебя, диверсант, есть?

– А то как же… – смачно шмыгнул носом тот. – Илюха.

– Илья, стало быть. А фамилия имеется?

– Митрофанов его фамилия. Сын Федора Ильича. Батя-то у него на все руки мастер, – напомнил Кашин. – Чего только нам не чинил.

– Так у него, вроде, одни девки. Да и те на выданье.

– Последыш я, – парень смял ушанку и утер ею нос.

– Вот оно как. Пойдем-ка, покажешь, как к нам пробрался.

Илья повел делегацию к линии заграждения. Вдоль плотной колючей проволоки в несколько рядов то там, то здесь висели погибшие птицы и зайцы. Парень жалостно охал и замирал у каждой из находок. Кашин нетерпеливо подгонял его. Вскоре они добрались до лощинки. Снег в ней просел, и под ограждением образовалась небольшая ямка – через это углубление «диверсант» и проник на старт. Зубов поискал глазами Кашина, но тот опередил его и уже давал распоряжения солдатам.

– И что б муха не того… – пригрозил командир. – Ни-ни!

– Обижаете, товарищ полковник, – облегченно вздохнул офицер.

– Еще не начинал. Уж коли обижу, так не до смеха будет, – и обернулся к мальчишке. – Пойдем, диверсант, чаем угощу.

– Не пойду! – отрезал тот.

– Что так? Аль боишься?

– Не-а. Не велено.

– Кто же не велел?

– Батя.

– А к нам идти, стало быть, велел?

Илья тяжело вздохнул и опустил глаза.

– Пора тебе погреться, браток. Так что пошли пить чай.

– Нельзя, батя уши надерет, – попытался улизнуть парень.

– А коли я надеру? – строго уточнил Зубов.

– Тебе нельзя. Ты – командир, – бесстрашно выпалил гость.

Все расхохотались.

– Кашин! Привези-ка мне его отца! – приказал полковник.

Парень сник и чуть слышно добавил: «Вот теперь точно выпорет».

– Что-то не больно ты этого боялся, когда на секретный объект пролезал. Так что пошли лучше греться.

– Не велено. Шибко стращали в школе, – не сдавался мальчишка.

– А чего ж полез, если не велено?

– Интересно, – нараспев, по-северному протянул Илья.

– И не побоялся, – упрекнул Кашин.

– А я не боязливый. Я дюже любопытный.

– Тогда пошли обедать, – легонько подтолкнул его вперед Зубов.

Вскоре доставили Илюхиного отца. Он, не раздумывая, влепил пацану подзатыльник и для острастки потряс за плечи.

– Погодь, отец, душу всю вытрясешь, – заступился полковник.

Крестьянин оставил сына в покое и с горечью произнес:

– Нету с ним, окаянным, сладу. На Аляску сбегал, да с поезда сняли. В Москву в зоопарк уходил, да харчей не хватило. На пятые сутки ваши же вертолетчики подобрали. К Белому морю плыл, да весла выронил. Мастерил какой-то самолет…

– Завистники сожгли, – выкрикнул мальчишка и выбежал из комнаты, растирая слезы. – Все равно убегу. Скучно в деревне!

– Ты уж, служивый, не серчай на маво пацаненка, – попросил старик. – Поскребыш он у меня. До него шесть девок народилось. Вот, думал, бог дал мне помощника на старости лет. А оно вон как обернулось.

– Хороший, отец, у тебя парень. Будет с него толк. Помянешь ты мое слово! – полковник протянул старику руку. – Федор Ильич, ты не тревожься, довезут вас прямиком до дому, я распорядился. Только уж проведи с пацаном разъяснительную беседу. Другой раз не спущу!

– Выйдет из вашего парня толк, – копируя интонацию командира, повторил Кашин возле машины. – У командира глаз наметанный.

Они оказались правы. Вышел из Ильи толк. Через пятнадцать лет он, став лейтенантом, попросил направить его служить на космодром. И первым делом приехал на старт, где впервые увидел диковинную ракетную технику. К сожалению, его «крестный» – Зубов – не дожил до этих времен, сказалось фронтовое ранение. Но командиром части стал его ученик – полковник Надеждин, а начальником штаба – тот самый капитан Кашин, который едва не выкрутил парню ухо.

– А вы меня не помните, товарищ подполковник? – уточнил Митрофанов у спешащего Кашина.

– Нет, – напрягся тот. – А разве мы уже встречались?

– Да, на старте, пятнадцать лет назад, – напомнил Илья.

– Ну? – удивился подполковник, мучительно вспоминая, о каких событиях идет речь. Наконец, он улыбнулся. – Никак «диверсант»?

– Так точно!

– Молодец, что приехал. Служить или в гости?

– Служить. В заправочную команду.

Месячный процесс становления в должности пролетел для Ильи незаметно, и вскоре он в составе боевого расчета пуска стал перемещаться между стартами, которые примерно раз в неделю «выпускали» из своих крепких объятий по ракете.

Однажды оставшись после очередных ночных работ в казарме, офицеры были разбужены истошным голосом дневального: «Подъем. Тревога!» В спешном порядке все заняли свое место в строю. Начальник команды, закончив разговор по телефону, довел обстановку: «При вывозе ракеты на старт из-за обледенения стрелочного перевода тепловоз сошел с рельсов. В спутнике – обезьяны. Температура на борту падает. Мартышки замерзают, программа полета под угрозой срыва». По строю волною прошел и смолк вдох сожаления. «Будем исправлять ситуацию. На техзону бегом марш!» – приказал он.

По прибытии на место взору присутствующих предстала безрадостная картина. В сотне метров от МИКа без движения покоился установщик с ракетой. Тепловоз, толкавший его, сошел с рельсов и зарылся в сугроб. Железнодорожной бригаде подручными средствами поставить сцепку на рельсы никак не удавалось.

В морозную ночь приказ Надеждина прозвучал неожиданно: «Первой и второй группам расположиться по левому борту установщика, третьей и четвертой – по правому. Толкать по моей команде». – «Ни хрена себе задачка», – пробормотал Митрофанов, вставая вместе со всеми по левому борту ракеты. «Раз, два. Начали!» – распорядился командир. Люди напряглись и… сдвинули с места почти пятидесятитонную махину. Облепив ее, как мухи блюдце с вареньем, они, в буквальном смысле, на руках доставили установщик в район стартового комплекса.

«Тормози!» – отдал команду Надеждин. Но не тут-то было. Набравшую скорость громадину остановить было уже невозможно. «Установщик разнесет старт!» – испуганно выкрикнул кто-то. Митрофанов схватил за руку Тополевского, и потащил его к штабелю старых шпал, лежащих рядом. Их маневр поняли другие и побежали следом. Смешались в кучу офицеры и солдаты. Тяжеленные шпалы хватали вчетвером, впятером и, как Матросов на амбразуру, кидались с ними под колеса установщика. Неимоверными усилиями его удалось затормозить.

Люди, не скрывая радости, падали прямо в снег. От них валил пар. Пробираясь сквозь лежащих в сугробах подчиненных, Надеждин басил: «Всем объявляю благодарность, – вытирая пот со лба, он не скрывал своей радости. – Построение боевого расчета для проведения первого стартового дня через тридцать минут».

Народ понемногу пришел в себя и потянулся к своим сооружениям. Группа офицеров собралась в курилке. Митрофанов дрожащими от напряжения пальцами разминал сигарету. Андрей затянулся и похлопал товарища по плечу.

– Илюха, а ты – огурец, готовь дырочку под награду.

– Ордена дают за подвиги, а тут рядовая ситуация, – смутился он.

– Чтобы осталось от старта, не придумай ты эту «баррикаду»?

– Ох, и лихие вы ребята, – Светин пожал приятелям руки. – Молодец, Илья, что не растерялся! В представлении на награждение неплохо бы отразить тот факт, что впервые в мире установщик с ракетой был доставлен на старт тягой в пятьсот «человеческих сил», – подполковник закурил, кольцами выпуская дым. Митрофанов и Тополевский никак не могли взять в толк, как ему удалось добиться подобного совершенства: форма колец была на удивление безупречной. Когда круги плавно растворились, Светин улыбнулся и, втянув в себя воздух, выпустил новые. Делал это он так мастерски, что походил на циркового иллюзиониста. Кольца неспешно поднимались вверх и на какое-то мгновение зависали над головами курильщиков. Глядя на превращение дыма в туманное облачко, подполковник поднял глаза к небу.

– По большому счету, каждому из нас там что-нибудь да зачтется, – вздохнул он. – Десятки матерей смело могут ставить свечки «за здравие» моих офицеров, которые сберегли их пацанов, решивших испробовать на вкус некоторые компоненты ракетного топлива.

– Никак «деды» опять «коктейль» затеяли? – догадался Илья.

– Для них это «мороженое», – сплюнул Светин. – Химичат, будь они неладны! Раздобыли банку сгущенки, а за жидким азотом послали «салажонка» – самим-то лень задницу от топчана оторвать.

– А тот перепутал азотные и кислородные емкости?

– А ты, Илюха, откуда в курсе? Знал и не упредил?!

– Стандартный перепут. Анатолий Георгиевич, да не смотрите вы так: я на КАЗе сто лет как не был! У нас тут своих кулибиных и менделеевых как грязи! Что там у вас в итоге, обошлось?

– Без жертв – да, а пострадавших хоть отбавляй, – покачал головой он. – Когда новичок протянул «дедам» котелок с жидким кислородом, те мирно курили. Следующая затяжка стала для них последней. Сигареты прямо во рту этих оболтусов превратились в бенгальский огонь, а одежда моментально воспламенилась. Хорошо хоть не растерялись и сорвали ее друг с друга.

– Чем не герои? – пошутил Андрей. – Спасли боевых товарищей.

– Сначала по разгильдяйству создают экстремальную ситуацию, а затем ценой подвига ее ликвидируют, – согласился подполковник.

– Они что, и огонь сами потушили? – удивился Митрофанов.

– Если бы! Мы всем миром тушили, пока они с голыми задницами летали, изображая пробки из-под шампанского.

– Совершенно не пострадали? – не поверил Тополевский.

– Отделались легкими ожогами и небольшими обморожениями.

– Замерзли, голышом бегая? – посочувствовал он.

– Задницей в сугроб прыгая, – усмехнулся Светин. – Ни дня без приключений. Только и ждем, что там сегодня учудят наши доблестные воины! Тут уж не до наград: остаться бы без взыскания…