Полная версия
Альманах «Истоки». Выпуск 13
Так – миллионы людей полегли на полях сражений, были расстреляны и сожжены, замучены в тюрьмах и концлагерях… Право вседозволенности – избранности одних народов над другими – залило кровью Россию и Европу, а потому – переступило черту, обозначенную Достоевским и Буниным.
Оттого драгоценна, ювелирна в своей тонкой красоте поэзия И. А. Бунина: как заповедная отдушина, будто прощается с ним – всё время напоминая о себе в его произведениях. Оттого страшно гнетёт чувство недооценённости и невыполнимости того сказочно-яркого восприятия жизни («Тёмные аллеи»), в котором цинизм уступает место молодому задору страсти, беспощадность обстоятельств – безоглядному доверию и нежности, но всё же отчаянию и печали?.. А красота («Чистый понедельник»), не смиряясь с греховностью мира, уходит в монастырские обители, чтоб молиться за всех – и ушедших, и убиенных… Красота смотрит в наступающую темноту ХХ века и не видит опоры в миру, где уже грядут «Окаянные дни».
Разве не эта – сверхдоступная в понимании – красота способна спасти падший мир? Не это ли непостижимое, так близкое Достоевскому, откровение нисходит с грустного лика Сикстинской мадонны?
И русский писатель, заложник своего пророческого дара, остаётся наедине с рафаэлевским шедевром в Дрезденской галерее… Неумолимо летит время! И, соизмеряя подобие и данный с рождения образ, не могу не вступить в их вопрошающее молчание:
Для мирского – желанен поступок,А в божественном – подвиг велик.Пусть наш мир и опасен, и хрупок,Пусть горяч, беспощаден и дик…Но красот его – нет благодатней,И надежды встречают в пути,Если любишь, в беде и утратеПовторяя: «В ответ не суди…»Не о том ли душа РафаэляПела в красках на ткани холста,Так «Сикстинской» святая идеяНеземным совершенством чиста.– Отчего наши души мельчают? –Что от алчущих бездн стережёт?..И мадонны глаза отвечают:«Если веришь, то чудо спасёт».P. S. Каждое поколение осмысливает бессмертные идеи Достоевского и Бунина: через весь ХХ век они шли почти рядом, принимая эстафету переходов от равнодушия к оценке, от борьбы за красоту до двусмысленной паузы перед решительным ответом. Наши великие писатели прочитаны и в России, и за границей. Их творческий натиск требует продолжения, которого боятся бесы – от которого шарахаются людские пороки, слабеют недуги и отступает смерть.
Клиника болевых точек России, предварительный диагноз революционных настроений, полярные взгляды интеллигенции, судьбы народов, государств и цивилизаций… Всё современно как никогда! И, хотя труден хлеб писателя, тяга к высшему окрыляет надеждами и открывает глаза в незримое…
Что стоит за безнаказанным преступлением и проповедью греха? Какие беды грозят обществу, если оно поглощено денежной лихорадкой – лишено веры и морали, ставит человека в рабскую зависимость? Почему опасные разделения (положение «униженных и оскорблённых») часто становятся добычей для жестоких интеллектуалов и холодных прагматиков?! И, конечно, вековые пропасти должны быть вовремя отмечены и преодолены мостами политики и культуры. Не это ли предупреждение не услышали в дореволюционной России?.. Может, этим напутствием – во все времена – отвечает нам Фёдор Михайлович Достоевский. Об этом задумывался и с негодованием писал Иван Алексеевич Бунин, потерявший Родину, но не изменивший принципам аристократа и неповторимого лирика.
Как и пушкинские строки – каждый по-своему – почувствовали Бунин и Достоевский, так же и мы недалеко ушли от их страданий, выводов и в своём времени ощущаем глубины и высоты их удивительных прозрений. Оглядываясь на тихие аллеи и ступая на свою дорогу – мы не забываем Слово писателей, подаривших нам и всему миру пограничные рубежи русского сознания.
О, век двадцатый пройден!Не вынести всего…Что, состраданью вровень,Меняет Бытиё?..Уходят в бездну тени –Рассвет сияньем чист,И годы потрясенийХранит печатный лист.А где-то – неба Царство,Далёкий путь во тьме,Течение пространстваИ церковь на холме…2 мая 2021 года
Тактично соблюдая некоторую разумную дистанцию, спешу заметить, что рисунки (портреты и заставки), оформляющие альманах «Истоки», отражают неслучившийся в земной жизни диспут Достоевского и Бунина. Их близкое соседство и художественное различие почтительно объединяет графика.
Поэзия
Андрей Ивонин
Ивонин Андрей Владимирович родился в Москве 16 июня 1959 г.
Работает в московском театре «Эрмитаж» заведующим художественно-постановочной частью. Член Союза Театральных Деятелей РФ. Почетный работник культуры г. Москвы. Член секции поэзии Московского союза литераторов. Публикации в литературных журналах и альманахах: «Эрфольг», «Новая литература», «Зарубежные задворки», «Русский Глобус», «Наброски», «Многоточие», «Страна Озарение», «Времена года», «Рифмованный мир», «Союз писателей», «Литературная Евразия». Лауреат Большой Международной Литературной Премии «Серебряный стрелец» (2011 г.). Лауреат национальной литературной премии «Поэт года» (2016). Лауреат VII Международной поэтической премии «Образ» (2019). Автор сборников стихотворений «Слово», 2008, «Начало», 2015, «Повторенье пройденного», 2018, «Говори со мной, 2019.
Черновик
Утро, похожее на черновик:слово, ещё одно слово, помарка.Комната, лестница, улица, арка,выход во двор, переулок, тупик.Годы… зачёркнуто. Счастье… зачёркнуто.Будто с ног на голову перевёрнутажизнь. Холодок от реки.Кухонных диспутов крестики-нолики,чайник на шатком обшарпанном столикепишутся с новой строки.Где я? Забор в рыжеватой окалине.Богом затерянный дом на окраине.То ли Братеево, то ли Чертаново.Всё переписано. Начато заново.Вот так и бывает
Вот так и бывает: казалось, навечно замрётприрода, и холодно станет от стыни внутри и снаружи.И ломкий, колючий, с цветными прожилками лёдпокроет коростовой коркой окрестные лужи.А где-то под снегом трава, ожидая команды «На старт!»,для подвигов будущих силу таит в настоящем.Вот тут-то, внезапно, как выстрел, случается март.И губы немеют, и сердце колотится чаще.И ты остановишься вдруг, удивлённо, почти не дыша.И это бездонное небо тебя с головой накрывает.И близкой становится чья-то чужая душа.Вот так и бывает, поверьте, вот так и бывает.«Воздух вдыхаешь жадно, не надеясь на зрение…»
Воздух вдыхаешь жадно, не надеясь на зрение.Ветер трогает лоб, но не приводит в чувство.Полдень рябит в глазах, свет чередуя с тенью.Сердце наполовину полно, наполовину пусто.Солнцем спрессованный снег, пока что имеет место.Лежит, как старое платье, вышедшее из моды,в глухих подворотнях. Машины, тормозящие резко,обдают маслянистой жижей зазевавшихся пешеходов.Чёрно-белая графика ранней весны. И влаженасфальт. На окраине города, как на краю мироздания.Так и идёшь, как будто пункт назначения уже вовсе не важен.Так и живёшь на свете, не приходя в сознание.«После долгой разлуки…»
после долгой разлукизаново привыкать к твоему именидоставать из глубин памятиразноцветных рыб воспоминанийкак на тёмной лестниценогами нащупывая ступеньку за ступенькойпроизносить давно забытые словаузнавать друг другасоприкасаясь взглядамигубамикончиками пальцев«Густое утро пробую на вкус…»
Густое утро пробую на вкус,на звук и цвет, на ощупь и на запах.Морозный воздух пахнет, как арбуз.И будущность стоит на задних лапахпередо мной, и жарким языкомладони лижет с радостью собачьей.Мне слёзы застят свет, и в горле ком.Но день пока не начался, а значит –всё впереди ещё: и Божья благодать,и горний путь, и этот мир пред нами,что можно без конца перебиратьглазами, сердцем, пальцами, губами.Август
Дело к осени. Август.Мириадами глазДревнегреческий АргусСмотрит с неба на нас.Этот месяц античныйЗнает всё наперёд,По бульварам столичным,На пева я, идёт.В колее подворотенКатит дней колесо.Словно воздух, бесплотенИ почти невесомСамолётиком таетВ голубой синеве.В косы ленту вплетаетПорыжелой листве.Дням безветренным, летним,Поубавив огня,Поцелуем последнимОсеняет меня.Воробьи
Воробьи возвращаются в город. Щебечут, галдят.Во дворах мельтешат, копошатся у талых помоек.Вот, один, как из старого фильма, заправский пират,а другой, посмотри, с жёлтым клювом, особенно боек.Среди медленных, важных, клюющих зерно голубей,они словно шпана беспризорная из подворотни.День встаёт над умытой дождями Москвой, и синейбесконечное небо над Бибирево и Капотней.Шумный город, как фокусник, прячет весну в рукаве.Светит солнце вовсю, словно летом, уже без утайки.И повсюду: на тёплом асфальте, пожухлой траве,рассыпаются шустрой гурьбой воробьиные стайки.Вон их сколько! Шумят, задираются, прут на рожон.А недавно ещё пропадали, и где непонятно.Наступает апрель. Начинается тёплый сезон.Воробьи возвращаются в город. И это приятно.«Когда-нибудь этот мир остановится…»
Когда-нибудь этот мир остановитсякак старые карманные часычей механизм износился от временипружина ослаблашестерёнки проржавелии стёрлись до основанияа стрелки застылиили бессильно повислина выцветшем циферблатеИ некомуда и не у кого будет спроситькоторый час?В музее
Метафора амфоры,древнего быта осколки –аллюзия времени.Музейная пыль сродникосмической пыли.Тени исчезнувших цивилизацийвзывают из теменипрошлого:Стойте!Мы тоже когда-то, как вылюбили, мечтали.Мы были!Воины и мореходы,простые крестьяне, строители…Мастер, корпевший над статуей,как твоё имя?Мира навеки ушедшегобезымянные жителисмотрят на нас с фаюмских портретовглазами живыми.Вечернее
Помедлив на последнем рубеже,скупое солнце прячется за крыши.О том, что дело к вечеру уже,я промолчу, но ты меня услышишь.Ты свет зажжёшь, и тьма сойдёт на нет.Прикроешь в доме окна, чтобы тыщиночных гостей, стремящихся на свет,не вторглись в наше скромное жилище,в котором только двое: ты и яживём, как две нахохленные птицы.Зачитанную книгу Бытияоткрыв на заключительной странице,мы будем молча наблюдать в окнона дольний мир от альфы до омеги,как на плывущем к вечности, давноот берега отчалившем ковчеге,и плыть, и плыть сквозь заоконный мрак,в холодное стекло уткнувшись лбами,и чувствовать всё явственнее, какночная тень сгущается над нами.«Вот тьма над чёрной бездною. Вот свет…»
Вот тьма над чёрной бездною. Вот свет.Вот прошлого подробная канва.Вот жизнь длинною в миллионы лет.А вот небес холодных синева.Вот перечень всех сущностей земныхот Homo sapiens до губок и амёб.Вот мальчик, о созвездиях иныхмечтающий, читающий взахлёбнеписанную Книгу Бытия.Вот мириады звёзд над головой.Вот Космос. Вот Вселенная. Вот я,шагающий по гулкой мостовойвнутри большого города, когдавстаёт вопрос, один средь прочих тем:откуда мы, и движемся куда?В какую даль стремимся и зачем?Но сколько о подсказке ни просии ни бросай в ночное небо клич,не хватит ни терпения, ни силрассудком Божий замысел постичь.«Жизнь продолжается и в четырёх стенах…»
Жизнь продолжается и в четырёх стенах,и в бессвязных обрывках тв-передач, и в горячечных снах;в темноте душной палаты, в тусклом свечении утренних окон;в слабом теле, дрожащем, как лист, сохраняющем боль и жар;в голове, надувшейся, как воздушный шар;в еле живой душе, внутри тебя свернувшейся в кокон.Жизнь продолжается несмотря на кривой високосный год,даже, если дела принимают такой оборот,что уже нет сил от нелепых фантазий и чаяний лживых.Но когда твой корабль получает опасный крени теряет мачты на фоне больничных стен,и тогда ты живёшь, пока кровь пульсирует в жилах.Жизнь продолжается, несмотря на то, что у страха глаза велики; с каждым новым вдохом, с понедельника, с чистой страницы, с новой строки;как бесценный подарок, дорогая награда, как чудо.А уставший за сутки санитар-сутенёр, заправляя пустую кровать,говорит: вот тебе ещё несколько лет, будешь ли продлевать?Отвечаю: чего бы это не стоило, обязательно буду.
Рисунок Светланы Ринго
Традиция и современность
Ирина Егорова-Нерли. Слово о Станиславе Сергеевиче Говорухине или Белый свет, идущий от земли
Решиться на своё слово о Станиславе Сергеевиче Говорухине – всё равно что почувствовать то потаённое, что закипало и успокаивалось в душе всенародно любимого кинорежиссёра и актёра, продюсера и сценариста, политика и вдумчивого живописца. Осуществить задуманное – значит, выйти за рамки житейских помыслов и хотя бы на короткое время стать отражением ВЕРТИКАЛИ – его человеческой истины. Почему, несмотря на грандиозный, полувековой и обширный по проникновенной глубине творческий путь и охват его деятельности, я выбрала скромное на первый взгляд «лирическое я» этого удивительного человека?.. Наверное, чтобы полнее понять и рассказать читателю о сокровенных мирах, скрытых от лукавого взора и беспощадного ХХ века. Итак – в апреле 2011 года – я познакомилась с художником, пишущим маленькие полотна и согласившемся показать свои работы в Академии художеств. «Истра. Зима» 2008 год, «Февраль» 1999 год, «Тени» 2010 год, «К реке Тверца»… Следуя в каком-то кинематографическом порядке, названия картин продолжали одну зимнюю тему – а в художественном отношении борьбу чёрного и белого, противостояние тьмы и света. Даже не останавливаясь и не читая подписи на узеньких полосках, я постепенно уходила в Россию, укутанную снежным покровом. Что же в итоге? – Зима или фильм-представление о той красоте, которую уже не часто встретишь на околицах малых городов и в пригороде столицы? Да, картина-кадр! Только холст и масляные краски прочнее съёмочной пленки. Краски спокойно и неторопливо распределяются по холсту. Может, эти пейзажи не только увидены – отпечатаны в памяти так четко, как лица родных людей и незаменимых друзей. Недосказанное витает в пустынном зале и колышется в плывущем между картинами воздухе… Река изгибается и поворачивает к чёрной полосе леса – река течёт за горизонт. Истра, так же, как и Тверца, тоже уходит в зимнюю даль.
В том краю встречаются картиныТишины блаженно неземной:В них лесов узорные сединыЗастывают в шапке ледяной.Кажется, что снежную обительПощадила времени рука,И в свои неведомые бытиУбегает узкая река.И кручина – вовсе не кручина,И душа в безмолвии замрёт,Когда в круге облачного тынаГолубое солнце промелькнёт.Там – снегов пречистые покровы,Расстилаясь в сумрачной дали,Вдруг подарят праведное слово –Белый свет, идущий от земли.А может ли человек, одержимый творчеством (это нельзя предугадать и предусмотреть!), изменить себе и потерять тот незримый свет, который время от времени заставляет любить, бороться и создавать? – создавать вопреки!
Кому же осталосьКласть долгий поклон?Нет права на слабость,Когда одарён.Нет прав на обиду,На злобу нет сил…Кто счастлив по виду –Тот мудро прожил:Душой обречённоНе шёл в суетуИ мыслил бессонноНа всю высоту.И верил, и помнил,И слышал судьбу –В небесном бездоньеПривычно ему.Что улавливает зрение, когда слова ещё не вырвались в стройном порядке повествования? Какая дорога ждёт впереди? Что-то движется около любовно написанных картин и, будто излучая свет, знает ответ на наши вопросы.
А когда –
Сумеешь покоритьсяТой Вечности – за час,То заново родитьсяУспеешь в этот раз…Случай, миг или протяжённо – новое полотно. Само рождение художника, а также и писателя, журналиста, публициста, режиссёра – в завершении и общественного деятеля – тяжёлая чаша, недоступная самонадеянной посредственности. Это необъяснимо – выстрадано и благодатно. Так, убегая от городской суеты в ближнее Подмосковье, по воспоминаниям наших детских лет (А это понятно для каждого москвича…) в дачном окне хочется видеть лес и чистое поле. Там, будто отбрасывая всё случайное и ненужное, иногда подымается вверх неяркое свечение и зовёт тишина. Луна, застывшая в ночи. Солнце, обрамлённое морозной дымкой. Дорога на снегу, которая исчезает вдали и заметается позёмкой. То февральское тёмное небо, то взрыхлённые ветром облака… И опять – та же ярко синяя река плавно изгибается и вольно пересекает долины и холмы… Как найти эту свою тропу здесь – в России? Как остаться альпинистом одиноких вершин в том краю, где нет видимых гор, но существуют почти неодолимые преграды для высокой души и доблестных замыслов – где холодно не от долгих зим и непогоды, а от стадного безразличия, порой и презрения властителей мира сего (временщиков!) к человеческой судьбе?.. И, конечно, осознавая нравственные испытания переходной эпохи, в свободные от основной работы часы Станислав Сергеевич потихоньку писал свои картины: за леденящей бесконечностью ощущал тепло, украденное временем перемен – смут, воровства, лицемерия… и всё же надежды? То шумный вихорь над рекой, то вороний гай по утрам или чёрные засохшие деревья вдоль дорог… А где-то ждёт заснеженный Кавказ – где-то спит звёздная ночь, плывущая в беззвучии: будто отложенная про запас плёнка старого кино, которое снимают для себя и забирают в те дали, где не ступает человек и присутствует Бог.
И тебе немножкоСтрашно в красоте –Белая дорожкаРеет в темноте.Даже не осознавая до конца всё происходящее в тот день, я шла по Пречистенке. И, конечно, была уверена, что эта выставка навсегда останется в моей памяти. На проводах и вблизи бульварных фонарей сидело множество голубей. Птицы, чьё присутствие делает город живым и заполненным природными звуками, замерли в защищённой от движения транспорта и толпы высоте – будто наблюдали за людьми. Птицы ждали чего-то или, как мне казалось, тоже участвовали в стремительном московском дне – тревожили пасмурное спокойное небо. А небо того дня напоминало подмалевок, заготовку для методично и аккуратно работающего художника. Словно проведённые влажной кистью – прямые горизонтальные полосы расплывались в серебристые подтёки. Сам цвет исчез, уступив место голубому воздуху, который пульсировал около лица в преддверье нового ветра.
Щель – проём между входными дверями Парадного подъезда Академии художеств – как долгожданный свет ударила в меня… и, покачнувшись, я поняла, что и небо, и Пречистенка, и особняки, меняющие из столетия в столетие своих владельцев и жителей – всё вокруг вздрогнуло от моего радостного предчувствия ВЕРТИКАЛИ. Может, так – выставка Говорухина приветствовала и провожала своих посетителей? Или – на одно мгновение – я попала в поле действия души художника? «А зачем ему это?» – ответно прозвучало в моей голове. Может, это и есть то самое, подмеченное его другом Сергеем Александровичем Соловьевым желание «что-нибудь такое выкинуть»? Так ведь и остаться художником, когда тебя никто не видит и не слышит – дорогого стоит. Это уже суть характера.
Не потому ли постоянно возникала вырвавшаяся из глубин художественного процесса потребность достучаться – что-то изменить в людях?.. Не так ли в другой – общественной – жизни за этим ударом, грамотным нападением маячил и шукшинский кулак, и солженицынский призыв о сбережении народа, как национальной идеи в России?.. Не могу не вспомнить о писательской любви Александра Исаевича к притчам – «крохам». Разве не перекликаются эти литературные формы с короткими рассказами и живописными миниатюрами Станислава Сергеевича Говорухина, который одним из первых осмелился на документальный фильм «Александр Солженицын»?
Ведь быть художником в полном, широком и свободном смысле этого слова – разве лёгкий выбор? – Не опасное для жизни путешествие, когда ты висишь над пропастью возможного непонимания, а порой и зависти людей, лишённых призвания и яркого таланта.
Для каждого стремленьяЕсть множество причин:Как бойкое прозреньеМы постигаем в жизнь.От музыки далёкойДыханию сродниКрик птицы одинокойИ шорох тишины.Предтеча пробужденьяПронзительная дрожь…Тебе дано везенье:Держись – пока живешь!Ведь снова Божия силаНас выбрала не зря –Позёмка закрутила:Здесь небо, там земля.И солнце, и рожденье,И высь, и глубина…Здесь Вечность, там – движеньеБез отдыха и сна.Из тайны – воплощенье,Из прошлого – прыжок,В огне преображеньяРасширенный зрачок:Как искра из потока,В мерцанье ледникаОтвесная дорогаУходит в облака.Не просто двигаться там, где до тебя никто не ходил, где есть вдохновение – пушкинское, историческое – и навязчивый страх летящих минут человеческой жизни. Горы и город. Кавказ и Москва. Отстранённые и щемящие звуки большого города и московские голуби, будто отгораживающие и сохраняющие для нас территорию ВЕРТИКАЛИ, которая живет в сознании и требует защиты. Так – независимо от нас происходит преображение реальности и движение в образ. А тогда – окружая меня дрожащими переливами звука, медленно таяло и струилось стойкое свечение. Мир – распростёртый и распятый мирскими страстями – восстанавливался и оживал в своей несгибаемой силе, во всём разнообразии старой застройки центра Москвы: многовековой энергией одарённых архитекторов, созидателей пространств, удобных для жизни и предвещающих полёты души, ищущей справедливости и побеждающей холод равнодушия и греховность человеческой природы.
Дым исходит от землиИ окутывает дали:Что на небе мы нашли? –Что нечаянно узнали?..Будто камушки малыВ снежном поле силуэты,И провалы, как стволы,Скрытой впадины приметы.«Такова жизнь», – часто сочувственно, но с оттенком иронии говорят о переживаниях и трудностях. «И да – и нет!» – отвечает мой внутренний голос. Что-то необъяснимое, будто оценивающее каждого прохожего и случайного зрителя, подымается из незримого далека и приобретает черты. Я вижу портрет, не тронутый временем – портрет человека ВЕРТИКАЛИ с грустным и задумчивым лицом, с офицерской осанкой, статью и прямолинейной походкой. Словно глазами Высоцкого из фильма «Вертикаль» (1967 год) Станислав Сергеевич оглядывается на свой и наш жизненный путь: сдвигая брови, смотрит на тревожное небо, обнимающие горы. По столичному привычные кепка, трубка, шарф и пальто… А внутри подтекст и заряд большого художника – напряжённый, обороняющийся взгляд. Отсюда ведь и будоражащая профессиональное сообщество склонность к провокации, к творческому эпатажу – к шокирующим прилюдным высказываниям. Что стояло за всем этим? Конечно, как метко подметил С. А. Соловьев, не только желание «посмотреть на эти вот выражения» наших лиц. Пожалуй, таким мог быть Евгений Онегин ХХ века – во многом разочарованный, но лишённый пошлости и банальности псевдоэлиты в культуре и политике: Онегин, безошибочно цитирующий пушкинские строчки, как мне кажется, встретивший свою «Татьяну» – будущую супругу Галину Борисовну и всё же осуществивший право быть любимым! Без ВЕРТИКАЛИ нет жизни – нет выдержки и борьбы – нет и цельности. Ставить вопрос – значит, обретать своё лицо, противостоять и ждать ответ. Так высокая фигура Станислава Сергеевича ассоциировалась с колонной, обелиском целому поколению тех шестидесятников, которые, как и мои родители шли в горы, чтоб доказать прежде всего себе, что всё мелкое и слабое можно преодолеть и красота вершин доступна человеку.
Горы, камни, человек.Пропасть, щель, упорный ветер…А цепочка лезет вверхЗа всё лучшее на свете,Чтоб, минуя перевал,Как возможно исполину,Обогнув трезубцы скал –Покорить свою вершину.Они шли крепкой цепью дружбы и, как я теперь понимаю, круговой порукой людей, не сломленных своей эпохой – не раздавленных ХХ веком! Конечно, счастливых молодостью и ясностью ответственности друг за друга. У них – не могло быть иначе… А если с собой удалось разобраться, то, как быть с миром – живущим на грани веков и на гребне очередных драм? Актёр уступил место всесторонней личности, режиссёр стал провидцем и целителем, писатель и публицист – политиком:
Не молчите о том, что скрывают:Равнодушный опасен и глух!Как нас в жизни легко убивают –Говорите безжалостно вслух!Оттого ли в 90-е, как с далёких и всё-таки увиденных вершин, раздавались призывные сигналы – острые по своей позиции названия его фильмов: «Так жить нельзя» 1990, «Вторжение» 1992, «Россия, которую мы потеряли» 1992, «Великая криминальная революция» 1994… Для такого популярного в стране режиссёра честность по отношению к обычным людям и печаль по утраченному (для кого-то отвоёванному и романтическому!) – это не просто съёмка новых фильмов, но и гражданский подвиг: горячий ответ художника на действия разрушителей страны, утративших чувство Родины. Может, не смиряясь с вседозволенностью денег и беспринципностью некоторых бывших «хозяев жизни», он чувствовал обиду за уходящих стариков – за своих покорителей горных вершин, которым не находилось достойного места в те, роковые 90-е… Ведь уважение к старшим – будь то актёрам или режиссёрам – не имели табеля о рангах и заслугах. Здесь проявилась и человеческая симпатия (Борис Андреев, Иван Переверзев…) и сердечная признательность за истинное могущество, воплощенное в таланте и личностном обаянии (Михаил Ульянов, Александр Кайдановский и др.), для этого восторга – нет возраста. Я думаю, в этой черте характера Говорухина кавказские традиции смыкались с купеческой старорусской значительностью в общении, дружбе и особенно в организации застолья. Здесь – труднее найти ему равных! Здесь, минуя века, властвовал дух предков и текла поэтическая речь… Ансамблевое коллективное рождение «кина» предполагает внутреннюю связь всех действующих лиц этого события. Да, изменилась страна, но осталась та же точка отсчёта… И заработал барометр времени. «Не согласен на меньшее», – слышится за озвученным текстом фильмов Станислава Сергеевича… И он спешит, как спортсмен – усиливающий нагрузку и удлиняющий для себя беговую дорожку – чтоб вовремя ответить как художник! Что может быть страшнее потери национальных истоков и величия нравственных побед?.. А в те годы – то, что держало в Великой Отечественной войне, оказалось на лобном месте истории. Говорухин-художник (в публичности и затворе) находит ВЕРТИКАЛЬ В ГОРИЗОНТАЛИ – предстояние незримого в непритязательной русской природе: тоскует о вершинах, скрытых в облаках и туманах средней полосы России, берёт краски, кисти, холст… Течёт другая жизнь! Не безветрие и безлюдье – одушевлённый покой лаконичного пейзажа, напоминающего близких людей: живущих или уже ушедших в белый саван России, успокаивающий землю после лета и яркой плачущей осени. Чеканная лента леса, одинокое дерево, след на снегу, морозное небо и негреющее солнце – всё так полнозвучно в слове и графично в изображении. Отсутствие полутонов, переходных состояний – прямолинейность высказывания – вероятно, и есть то самое мастерство, которое его живопись унаследовала от профессионального киномонтажа. Всё продумано, запоминается и откладывается в памяти. А вокруг – лес… заброшенный, униженный – поваленный ураганами и многолетней бесхозяйственностью. Лес мучается беспорядком: лежит и взывает о возрождении.
